Утро 18 (29) апреля 1799 года Милан встретил взбудораженным гулом. События стремительно накатывались одно за другим и были неистощимым источником ярчайших впечатлений для темпераментных горожан. Буквально за пару дней до этого, узнав о поражении французской армии у реки Адды, члены Цизальпинской директории со всей лихостью бросились паковать чемоданы. В сноровке и ловкости им не уступали сеньоры, причислявшие себя к республиканцам, и лица, сотрудничавшие с оккупационными властями. Огромный обоз телег и прочего транспорта вытянулся по дороге к Турину, перемешавшись с колоннами отступающих французских войск. В Милане был оставлен небольшой гарнизон и заболевшие или раненые солдаты вместе с большими сомнениями в способности этих ограниченных и деморализованных сил удержать город. Противник был уже близко и не оставлял ни времени, ни шанса.

Вечером 17 (28) апреля в Милан ворвались всадники с экзотическим названием «cosacchi», загнавшие французский гарнизон в цитадель. На следующий день, 18 (29) апреля, ожидалось прибытие главных сил армии из далекой России под командованием Суворова. И без того преисполненные впечатлениями, подбадриваемые присутствием суровых бородачей на приземистых лошадках, миланцы начали энергично уничтожать всю атрибутику недавно существовавшей республики и охотиться на тех ее приверженцев, которым не удалось сбежать. Делалось это с таким энтузиазмом, что суровым «cosacchi» пришлось взять республиканцев под защиту. А на утро громадные полчища горожан во главе с духовенством вышли за стены встречать победителей. К Милану уже подошли австрийские войска под командованием генерала Меласа, но не они были героями дня. Вскоре появились колонны русских во главе с их предводителем. Пожилой фельдмаршал Суворов поздоровался с представителями города, произнес подобающую случаю речь, и под оглушительные крики толпы победители вступили в ликующий Милан. Восторженные горожане предпочли не вспоминать, что всего за три года до этого с не меньшим упоением они встречали армию молодого генерала Бонапарта.


«Русский Дон Кихот»

Блистательная и противоречивая эпоха Екатерины Великой закончилась 6 (17) ноября 1796 года. Под размеренный рокот барабанов и писк флейтуз в Петербург вступило гатчинское войско Павла Петровича, еще вчера наследника цесаревича, а сегодня императора. При виде батальонов, обученных и экипированных на прусский манер, двор с непривычки встревожился, но стерпел. В России многое начало меняться: от париков и шлагбаумов до внешней политики. Новый император с явным неодобрением взирал на фаворитов золотого Екатерининского века – его окружали новые люди, обуреваемые иными идеями.




Европа содрогнулась от стука гильотины, упавшей на венценосные шеи Людовика XVI и Марии-Антуанетты, однако в настоящий трепет ее привели пылящие по дорогам колонны одетых кое-как, но целеустремленно шагающих солдат. Солдаты пели жуткую песню, где говорилось о безальтернативной участи всех королей, герцогов и владетелей поменьше, названных тиранами. Отразив нападения на собственную территорию и пригасив огонь внутренней смуты, Франция перевела войну на территорию противника. Традиционные враги и соперники – Англия, Австрия, многочисленные германские члены Священной Римской империи – оказались на поверку не очень крепкой плотиной, не способной выдержать железный поток, в котором было все меньше революционного и все больше традиционно завоевательного. Даже добротный связующий состав из полновесных фунтов стерлингов, скреплявший части этой плотины, оказался далеко не всемогущ. Нужны были новые силы, новые солдаты и новая кровь. В европейских кабинетах строгие и расчетливые господа склонились над тем местом на картах, где было написано «Russia». Осталось уговорить нового императора Павла сыграть в эту сколь интересную, столь и опасную игру. В игру, в которую его мать не пожелала ввязываться ни при каких обстоятельствах.

Поначалу Павел вроде бы не проявил чрезмерной охоты посвятить свои деяния Марсу. Тщательно подготовленная Босфорская экспедиция была отменена, эскадра кораблей, осуществляющая патрулирование у берегов Голландии, была отозвана. Император вполне спокойно отреагировал на военные неудачи Австрии и на мир, подписанный в Кампо-Формио. Однако на определенном этапе у Павла возникла и приобрела совершенно четкие очертания мысль о том, что вся эта щедро сдобренная кровью европейская возня не может закончиться должным образом без участия России.

После заключения Кампо-Формийского мира к императору обратились представители французской эмиграции – Австрии было запрещено держать на своей территории роялистские отряды, возглавляемые принцем Конде, и теперь они просили прибежища в России. Павел I был человеком принципов (впоследствии Наполеон Бонапарт назвал его даже «Русским Дон Кихотом») и поэтому, искренне считая себя защитником слабых и униженных, коими и являлись на тот момент Золотые лилии, согласие дал. В Россию хлынула целая толпа французских эмигрантов, в основном аристократии разных калибров. Вождям роялистов в лице принца Луи Конде, его сына герцога Бурбонского и печально знаменитого позже внука, герцога Энгиенского, в столице был оказан пышный прием. В конце 1797 г. в России расположился и претендент на французский престол герцог Прованский, которому Павел назначил пенсию в 200 тыс. рублей.

Но всей этой пестрой и озлобленной скитаниями толпе было мало спокойно жить на русских ресурсах. Им нужен был реванш, которого они начали упорно и настойчиво добиваться. На политической сцене подготовки России к войне с Францией возник новый персонаж, выглядевший в некотором роде средневековым анахронизмом. Речь идет о Мальтийском ордене. Эта организация была до недавнего времени богата и влиятельна. Земельные владения ордена находились в разных уголках Европы, принося ему солидный доход. Множество мальтийских моряков – матросов и офицеров – служило на русских кораблях во время многочисленных русско-турецких войн. Порожденные французской революцией войны в значительной степени сократили благосостояние рыцарей. Повод для активизации русско-мальтийских отношений нашелся весомый: давний спор по поводу земельных владений на Волыни, которые принадлежали некогда роду князей Острожских, пресекшемуся в начале XVII века. По завещанию последнего князя было учреждено командорство ордена в Польше, и весьма обширные земли должны были перейти к ордену.

Однако в столь неудобный расклад вмешались польские паны, которые решили попытать счастья и начали самозахват наследства. Пирог стремительно уплывал, и в Петербург была направлена специальная делегация мальтийцев во главе с графом Джулио Литта. Земли Острожских рыцарям не отдали, зато Павел, тронутый умелыми дипломатическими ходами посланника, взамен дал согласие на ежегодные выплаты Мальтийскому ордену в размере 300 тысяч злотых.

Ободренное руководство ордена вновь прислало Литту в конце 1797 г. с предложением протектората. Энтузиазм мальтийцев был понятен – с юга Франции начали доноситься неясные слухи о начавшихся военных приготовлениях во всех портах. Куда еще враг рода человеческого понесет этих французов? Павел I согласился на предложение, а в мае следующего, 1798 года из Тулона и других баз и гаваней вышла огромная армада военных и транспортных кораблей с 36-тысячной армией на борту и отбыла в неизвестном направлении. Точных планов молодого генерала республики Наполеона Бонапарта, возглавляющего экспедицию, никто не знал. По Европе ходили разные слухи и предположения – газеты и просто светские сплетники в качестве «достоверной» цели предприятия называли различные местности от Ирландии вплоть до Крыма, чем заставили вжаться в плечи не одну монаршую голову.

Через несколько дней французский флот, к ужасу благородных рыцарей, оказался в виду Мальты – времена Сулеймана Великолепного и осады Родоса являлись теперь почти что легендой, и орден решил сдаться. На острове был размещен гарнизон, а членам Мальтийского ордена предложили очистить территорию. Изгнанники обратились за помощью и защитой к Павлу, предлагая тому стать Великим магистром ордена, и император принял столь отчаянно щедрое предложение.

«В кабинете врут, а в поле бьют»

В июне 1798 г. Бонапарт, вопреки предсказаниям многих салонных «стратегов», высадился в Египте, чем весьма сильно напугал султана Селима III. Формально Египет являлся полунезависимым регионом Османской империи, однако был главным поставщиком продовольствия в столицу. Нужные люди направили страхи османской верхушки в правильное русло, и в конце августа в Босфор вошла эскадра адмирала Ушакова. Порта, не скупясь, разрешила русским военным и торговым судам свободно проходить через проливы, готовя в помощь Федору Федоровичу отряд кораблей Кадыр-Бея. В сентябре Павел I издал манифест о принятии Мальтийского ордена в свое управление. Война с Францией являлась уже свершившимся фактом.

В декабре 1798 г. внезапный приступ симпатии к старым врагам оформился в виде оборонительного союза: когда Бонапарт дерзает попирать Египет, не к месту вспоминать кинбурнские и измаильские шишки и тумаки. В конце года к русско-турецкому соглашению охотно присоединилась Англия, на радостях выплатив России единоразовую помощь в размере 225 тысяч фунтов стерлингов и обязавшись выплачивать еще по 75 тысяч за каждый год войны. Взамен Петербург должен был послать в Европу 45-тысячную армию. Первая ее часть – 20-тысячный корпус генерала Розенберга – уже осенью 1798 г. отправилась в северную Италию.

У партнеров по коалиции было еще одно весьма неожиданное условие. Послы Австрии и Англии настойчиво просили Павла предоставить командование объединенными союзными силами в Италии не кому-нибудь, а фельдмаршалу Суворову, чей авторитет в военных вопросах после успешных действий против польских повстанцев и турок не вызывал никакого сомнения. Старый военачальник к этому времени пребывал фактически в ссылке в селе Кончанском. Александру Васильевичу пришлись не по душе многочисленные нововведения, интенсивно внедряемые Павлом, которые полководец комментировал со свойственной ему язвительностью. Благодаря верным подданным император был, разумеется, в курсе мнения Суворова о своей деятельности, и острого на язык полководца отодвинули от двора.




В размеренную провинциальную жизнь отставного фельдмаршала в феврале 1799 г. ворвался флигель-адъютант Толбухин с письмом от Павла I, в котором графу Рымникскому предписывалось взять командование союзными войсками в Северной Италии – по многочисленным просьбам «западных партнеров». Павел был любезен, указывал на то, что старые ссоры должны быть преданы забвению. Император решил не выпускать деятельного полководца из своего внимания, и поэтому к нему планировалось приставить генерала Иоганна Германа, который, во-первых, должен был присматривать за Суворовым, а во-вторых, ограждать его от чрезмерного проявления инициативы. Вряд ли Александр Васильевич потерпел бы рядом с собой какой-либо «предохранительный клапан», пусть и установленный императором. К счастью генерала Германа, Павел направил его в Голландию во главе военной экспедиции, целью которой было способствовать возвращению к власти штатгальтера, изгнанного французами. Эта совместная англо-русская операция не удалась, и союзные войска были вынуждены покинуть Голландию. А Суворов, напутствуемый фразой императора: «Воюй, как умеешь», – направился в Вену.

По пути полководец отклонился от маршрута и заглянул в Митаву, где на содержании русских томился граф Прованский, претендент на французский престол. Александр Васильевич подбодрил главного эмигранта, пообещав тому при благоприятном развитии кампании произвести вторжение непосредственно во Францию.

События в Европе продолжали развиваться. Австрия, несмотря на то, что уже получила английские деньги, и на ее территории уже находились русские войска, медлила с началом боевых действий, мотивируя это необходимостью подготовиться. В конце концов, обозленная Директория выдвинула императору Францу ультиматум: вывести со своей территории корпус Розенберга, уже вовсю маршировавший к Северной Италии. Австрийцы, разумеется, не выполнили это требование, и Кампо-Формийский мир стал еще одной перевернутой страницей истории.

В Вене русскому генерал-фельдмаршалу устроили пышный прием. Вся верхушка империи старалась подчеркнуть значимость Суворова как полководца, наперебой рассыпаясь в союзнических любезностях. Император Франц произвел Александра Васильевича в звание австрийского фельдмаршала. Выполнив все политически необходимые любезности, австрийцы попытались взять управление русским военачальником на себя. Император Франц несколько раз присылал к нему членов придворного военного совета – гофкригсрата – с предложениями о планах ведения предстоящей кампании, разумеется, учитывая в первую очередь интересы Вены. Попутно австрийцы всеми силами пытались разузнать замыслы самого полководца. В конце концов, Суворов заявил своим настойчивым посетителям, что начнет кампанию форсированием реки Адды, а закончит ее там, где Богу будет угодно.

Сообразив наконец, что Суворов прежде всего русский, а не австрийский фельдмаршал, союзники зашли с другой стороны. На прощальной аудиенции Франц вручил полководцу инструкцию, в которой были тщательно расписан план ведения кампании. Заботливые австрийцы, чтобы Александр Васильевич, командуя армией, не отвлекался от своих непосредственных обязанностей, возложили все хлопоты по снабженческой и хозяйственной части на своего генерала Меласа.

Северная Италия

Несмотря на энтузиазм Павла, Россия в этой войне против Франции не имела четких политических целей – Петербург не претендовал на французские территории, не стремился получить для себя каких-то особенных торговых или финансовых преференций. Наоборот, вооруженное вмешательство в европейский конфликт было дорогостоящей затеей, требовавшей большого количества ресурсов. Впрочем, английский кошелек был широко открыт для оплаты подобных предприятий. На бумаге война велась за восстановление на троне Бурбонов и защиту обездоленных мальтийских рыцарей, на самом же деле Австрия и Англия традиционно решали свои политические вопросы за завесой из плотных клубов порохового дыма.




В конце марта 1799 г. Суворов покинул Вену и 3 (14) апреля прибыл в Верону, являвшуюся одним из пунктов сосредоточения союзных войск. На следующий день он уже находился в местечке Валеджио, где располагалась главная квартира австрийской армии, и принимал командование. Войска из России прибывали постепенно, эшелонами, поэтому на формирование армии требовалось несколько дней. Пока подходили подкрепления, командующий не терял времени даром: войска проводили постоянные учения, причем с широким привлечением к ним австрийских союзников. Особый упор делался на совершенствование приемов штыкового боя, в котором союзники явно уступали. В австрийские полки были направлены специальные офицеры для упражнений, что вызвало явное неудовольствие их иностранных коллег. Суворов, которому уже приходилось тесно взаимодействовать с вооруженными силами Габсбургов, хорошо знал все их сильные и слабые стороны.

План русского командующего был достаточно простым с четко поставленными целями. Он планировал стремительным ударом вытеснить неприятеля из Пьемонта и Ломбардии, выделив при этом часть сил на блокаду крепостей, занятых французами. Пока русские войска концентрировались в месте сбора, а австрийские пыхтели на учениях, осваивая непривычную для них науку штыкового боя, Суворов обратился к итальянцам с воззванием. В нем полководец призывал местное население взяться за оружие, восстановить законную власть и вернуть отобранную собственность. Указывалось на установленное французами тяжелое налоговое бремя. Действительно, когда войска Наполеона вторглись в Италию и легко прогнали оттуда австрийцев, восторгу большей части местного населения не было предела. Многие радовались переменам, танцевали у наспех посаженных «деревьев свободы». А потом во Францию потянулись обозы с «революционно изъятым» имуществом, а ревнители свобод и томительные ожидатели перемен вдруг выяснили, что должны выплачивать многочисленные налоги и поборы. Французское господство успело разочаровать за сравнительно небольшой период времени.

К 7 (18) апреля 1799 г. сосредоточение союзной армии было в целом закончено – теперь Суворов имел в распоряжении около 48 тыс. русских и австрийских войск при полусотне полевых орудий. Численность французских войск в Северной Италии под командованием Бартелеми Луи Жозефа Шерера достигала 50 тыс. человек, большая часть из которых была разбросана по гарнизонам и крепостям. Шерер был известен тем, что из-за своей бездеятельности и инертности на посту командующего армией в свое время был заменен на генерала Бонапарта, который блестяще осуществил свой Итальянский поход.

Верный своим правилам, Суворов, не давая противнику ни малейшего шанса взять инициативу в свои руки, повел наступление. 8 (19) апреля 1799 г. союзная армия тремя колоннами выдвинулась к реке Кьезе, имея в авангарде казаков и войска генерала Края (отряд князя Багратиона и австрийскую дивизию Отта). Шерер ожидаемо не принял боя и начал отступление в направлении реки Адды. На пути союзников находилась важная крепость Брешия, которую весьма желательно было взять. Это должно было быть первое в кампании серьезное боестолкновение с французской армией, и оно должно было завершиться успешно по целому ряду причин. Выполнение задачи Суворов поручил Краю.

10 (21) апреля австрийцы подошли к городу и, заняв господствующие высоты с северной стороны, начали бомбардировку. Багратион, обойдя Брешию с севера, перерезал французам пути отступления. Командующий гарнизоном генерал Бузе не располагал достаточными силами для обороны города, поэтому посчитал разумным отступить в цитадель. Население города, уже достаточно разозленное поборами и налогами, с энтузиазмом встретило союзников, открыв ворота Брешии и с не меньшим рвением начавшее грабить дома республиканцев и сторонников французов. Войска стали готовится к штурму цитадели, тем более что на все предложения о сдаче Бузе отвечал выстрелами.

Однако вскоре, вероятно, более трезво оценив свои возможности, французский командующий изменил решение. Гарнизон цитадели, состоящий из 1200 солдат и офицеров, сдался. Прибывший вскоре на место Суворов приказал, чтобы не вводить в искушение разгоряченных борьбой с оккупантами итальянцев, разоружить их и восстановить «старые порядки». Успешное овладение Брешией произвело значительное впечатление на армию, еще раз убедив австрийцев, что во главе объединенной армии стоит тот, кто заслуживает этого по праву своих выдающихся способностей, а не по количеству титулов в родословной.

Для развития успеха Суворов широко использовал кавалерию, зачастую усиливая казаками австрийские пехотные колоны. 13 (24) апреля казачий полк с усилением с наскока овладел важным населенным пунктом Бергамо. Его маленький гарнизон из полутора сотен солдат был захвачен врасплох и без труда пленен. 14 (25) апреля союзные войска вышли к левому берегу реки Адды, правый занимали французы. Шерер находился в затруднительном положении – его противник был инициативен и стремителен, не давал опомниться и не оставлял времени на обстоятельное обдумывание решений. С одной стороны, ему надо было удержать напор Суворова, с другой – французский командующий хотел сохранить важные для него крепости. Все это приводило к распылению имеющихся сил.

Сражение на реке Адде

Численность французской армии к этому времени достигала около 28 тыс. человек. Она была сведена в три дивизии под командованием генералов Серюрье, Гренье и Виктора. Дальнейшее отступление для Шерера было неприемлемым, поскольку сильно ухудшило бы его положение. Берега реки Адды были удобны в обороне и позволяли при некотором успешном стечении обстоятельств, во-первых, дождаться присоединения к армии спешивших к ней подкреплений, а во вторых, сохранить связь с французскими войскам и в Тироле, и в остальной части Апеннинского полуострова. Опасаясь за фланги, Шерер растянул свои силы почти на 100 километров вдоль правого берега. На всем протяжении течения Адды от Комского озера и до впадения в По имелось только четыре моста: в Лекко, Кассано, Лоди и Пиццигеттоне. Оборона их была усилена пушками. Часть войск французам пришлось держать в тылу из-за опасения волнений среди местного населения.




Суворов решил нанести удар по центру вражеской позиции. Отделив небольшие контингенты для поддержки флангов, он сосредоточил главный ударный кулак, который насчитывал 36 тыс. человек, большей частью австрийцев. Согласно диспозиции, на 15 (26) апреля первой Адду должна была форсировать дивизия генерала Карла Отта у Сан-Джервазио и далее следовать прямой дорогой на Милан. Ей были приданы казаки и наиболее мобильная австрийская часть – бригада Вукасовича. После этих войск должны были переправляться главные силы. Меласу с двумя австрийскими дивизиями – Фрелиха и Кейма – предписывалось находиться в резерве.

Однако уже скоро в планы пришлось вносить изменения буквально на ходу. Разведка русского авангарда под командованием Багратиона сообщила, что местечко Лекко, где находился один из мостов, занято крупными силами противника. Предполагая, что это дивизия генерала Серюрье, Суворов приостановил движение бригады Вукасовича и русской дивизии, чтобы в случае чего поддержать Багратиона. Сам авангард состоял из егерского полка, сводного пехотного батальона и трех казачьих полков.

В 8 часов утра 15 (26) апреля, продвигаясь горным ущельем, войска Багратиона наткнулись на французскую заставу, которую без труда опрокинули, и подошли к Лекко, занятому, как оказалось, четырьмя батальонами и одним эскадроном. С правого берега возле частично разрушенного моста их поддерживала 6-орудийная батарея. Поначалу неприятеля удалось выбить из города, но потом французы опомнились, и, видя, что противостоящие им русские не так уж многочисленны, сумели вытеснить Багратиона из центра.

Часть защитников Лекко предприняли попытку обходного маневра с целью отрезать русским дорогу для отступления. Багратион был вынужден отправить гонцов к генералу Розенбергу с просьбой о подкреплениях. Вскоре они прибыли в виде гренадерского батальона, для лучшей мобильности посаженного на телеги. Он подтянулся как раз вовремя, поскольку французы уже заходили Багратиону в тыл. Вскоре подошли еще два русских пехотных батальона, и Лекко снова был отбит. Попытка вражеской кавалерии контратаковать полностью провалилась – французские всадники были полностью уничтожены. Упорный бой, продолжавшийся почти 12 часов, закончился к вечеру 15 (26) апреля, остатки вражеского гарнизона переправились на правый берег. Ожидая исхода боя на своем правом фланге, Суворов отложил переправу Адды до ночи 16 (27) апреля.




15 (26) апреля в командовании французской армией произошли важные кадровые перестановки. Бартелеми Шерера, не оправдавшего доверия, не пользующегося уважением у собственных солдат и стремительно теряющего контроль над ситуацией, сменили на генерала Жана Виктора Моро. Моро был, пожалуй, наиболее примечательным и талантливым полководцем Директории из тех, кто не отправился в Египет. С ранней молодости начавший свою карьеру в рядах Республиканской Гвардии, он скоро стал генералом, одержавшим ряд побед над противниками Франции. Моро, прибыв на место, начал судорожно исправлять ошибки своего предшественника, но их было слишком много. Генерал попытался сосредоточить разрозненные силы своей армии в один кулак и прикрыть предполагаемые места переправы союзников. Но на эти маневры у него попросту не было времени, да и Суворов был не из тех, кто идет в таких случаях на уступки.

В полночь на 16 (27) апреля началось возведение понтонного моста у Сен-Джервазио. Работу осложняло сильное течение Адды и крутизна берегов. Несколько егерей переправилось на лодках на правый берег, найдя его, к своему удивлению и удовлетворению, никем не охраняемым. Французский батальон, стоящий в местечке Трецо неподалеку от места переправы, начал о чем-то догадываться, когда Адду перешли шесть рот егерей и казаки. За ними последовала дивизия Отта и русские части. Трецо был быстро очищен от неприятеля, буквально проморгавшего Суворова. Беспрепятственное преследование изо всех сил убегающего батальона было прекращено между местечками Ваприо и Поццо, куда уже успели подтянуться, выполняя приказ Моро, части генерала Гренье, которому удалось остановить дальнейшее движение Отта.

Французы держались упорно, к тому же к ним вскоре подошли подкрепления. Теперь у Гренье было 9 батальонов пехоты и 8 эскадронов. К союзному авангарду тоже подтягивались дополнительные силы, однако переломить ситуацию пока не удавалось – противник успешно применял конницу, которой удалось сильно потрепать один из австрийских батальонов. Наконец, донской атаман Денисов, собрав три казачьих полка и присоединив ним австрийских гусар, нанес удар в левый фланг вражеской позиции, прорвал ее и опрокинул французскую пехоту, заставив ее отступать. Тем временем союзники усилили натиск, и после кровопролитного боя деревни Ваприо и Поццо были взяты.




Гренье начал откатываться в сторону Милана – к нему пришел запоздалый приказ Моро занять и укрепиться на новых позициях, что было в сложившихся обстоятельствах уже невозможно. Кроме того, поступили сведения, что войскам Меласа удалось выбить части дивизии Виктора из Кассано. Французы отступили после пяти часов боя столь быстро, что не успели ни разрушить мост через Адду, ни эвакуировать свои орудия из предмостовых укреплений. Мелас начал заходить в тыл отступающим войскам Гренье – вся линия обороны французской армии начала разваливаться. Моро (который в этот день едва не попал в плен к казакам, поскольку, пытаясь спасти положение, оказался в гуще сражения) был вынужден приказать общее отступление.

Союзные войска были сильно измотаны многочасовым боем и не преследовали противника. Лишь казачья конница продолжала осуществлять наблюдение за уходящими французами. Не обошлось без казусов. Дивизия генерала Серюрье простояла в 10 км от места сражения целый день, слыша непрерывную канонаду. Связь со штабом прервалась еще утром, и Серюрье дисциплинированно ждал гонцов и инструкций, которых по понятным причинам не поступало. Ничего не зная о происходящем, он приказал заночевать на занимаемых его войсками позициях у Адды. На следующий день 3-тысячный отряд дисциплинированного Серюрье оказался окружен союзниками и после недолгого и ожесточенного сопротивления сдался.

Сражение у Адды закончилось полной победой русско-австрийской армии Суворова. Потери французов составляли примерно 2500 убитых и раненых. 5 тысяч оказались в плену. Союзники потеряли 2500 убитых и раненых. Итогом сражения стала полная дезорганизация французской армии в Северной Италии, дорога на Милан была открыта. Город был занят 18 (29) апреля, в день Пасхи. Впереди у Суворова была успешная Итальянская кампания и полный драматизма переход через Альпы. Солидные господа в высоких кабинетах Лондона и Вены полагали, что дни погрязшей во внутренних интригах и политических метаниях Директории сочтены. Они уже прикидывали карту послевоенной Европы, в которой не было места русским интересам. Однако хитросплетенные планы было сломаны неким маленьким корсиканцем, который вскоре займет в Европе высшее положение. Но это уже другая история.