День 16 октября 1941 года стал для Москвы черным днем. После прорыва немецкими войсками фронта на Можайском направлении, когда пали Калуга и Боровск и началось генеральное наступление Вермахта на Волоколамском направлении, в столице случилась паника.

ПОД ГРОХОТ ЗЕНИТОК

В тот страшный день на линии не вышли троллейбусы, а трамваи двигались еле‑еле. Входные двери всех станций метрополитена имени Л. М. Кагановича оказались закрытыми. Закрылись булочные, продовольственные и промтоварные магазины… Москву постоянно бомбили, тревога объявлялась через каждые два часа, и тогда зенитки с грохотом начинали работать по целям.

Накануне Государственный Комитет Обороны принял постановление «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы». Её должны были незамедлительно покинуть правительство, наркоматы, посольства, Генштаб, военные академии, заводы… Крупные предприятия, электростанции, мосты и метро следовало заминировать, рабочим и служащим выдать зарплату, сверх нормы по пуду муки или зерна.

Как всегда, первыми драпанули шкурники. Руководители и ловкачи любыми способами доставали автомобили и набивали в них всё, что могли погрузить, и вывозили из Москвы вместе со своими семьями. Много машин стояло на Знаменке, в районе Арбатской площади, у здания бывшего Реввоенсовета. Руководители военного ведомства спешно эвакуировали семьи.

Управляющий трестом местной промышленности Коминтерновского района Москвы Маслов и директор обувной фабрики этого треста Хачикьян оставили на произвол судьбы свои предприятия и попытались удрать, но на вокзале их задержали и дали по десять лет.

Директор продбазы треста «Мосгастроном» Антонов и его заместитель Дементьев 16 октября разрешили своим подчиненным брать продукты, а сами запаслись колбасой, маслом и сахаром, забрали из кассы шесть тысяч рублей и уехали. Их поймали и тоже дали по десятке. Раздали продукты своим подчиненным и посторонним лицам руководитель Кировского райпищеторга Степанов и управляющий межреспубликанской конторой «Главзаготснаб» Ровинский.

И таких примеров — множество! В эти дни, по неполным данным Военной прокуратуры Москвы, оставили свои рабочие места около 780 руководящих работников; ими было похищено почти полтора миллиарда рублей, угнано сто легковых и грузовых автомобилей. И всё это происходило в тылу сражающихся, истекающих кровью, но не сдающихся войск…

Среди москвичей различного социального положения было множество людей порядочных, добросовестных, которые не поддались панике, но они находились в полной растерянности.

«В этот день, — вспоминал И. И. Сурнакин, главный инженер ГПЗ № 1, — мы почувствовали, что за спиной стоит враг… Паника была вызвана ещё и тем, что народ неожиданно остался ни при чём. Многие говорили: «Дали б нам оружие, мы б пошли воевать, а то получили расчёт и уходи»».

Директор Московского инструментального завода А. М. Симонов вспоминал, что люди говорили: «Давайте оружие, мы пойдём на фронт»….Мы ставили этот вопрос перед РК партии и нам сообщили, что сейчас не могут нас вооружить. Вооружили только небольшую часть комсостава и небольшую группу людей для защиты завода».

«Меня разбудил необычайный шум, — вспоминает В. Василевская. — На втором этаже теперь находилось ремесленное училище и было радио. Я остановилась, прислушиваясь к сообщениям. Одно было страшнее другого. Один за другим были сданы близлежащие от Москвы города. Наконец, как раздирающий душу крик, раздались слова: «Неприятель прорвал линию нашей обороны, страна и правительство в смертельной опасности». Началось нечто невообразимое: ремесленники вместе со своими учителями ушли пешком в Горький, на заводе рабочие уходили, кто куда, уезжали семьями в деревни, забирали казенное имущество. Начальство тайком ночью на машинах «эвакуировалось» в глубокий тыл. Москва бросила работу, люди бесцельно «гуляли» по улицам… На вокзале не было электропоездов, а в городе не было машин, не работало метро. На улицы беззастенчиво спускались сброшенные с неприятельских самолётов листовки с надписями, вроде такой: «Москва не столица. Урал не граница»».

О бегстве из Москвы многих «начальников» сохранилось немало свидетельств. Например, художница А. А. Андреева вспоминает: «Мой папа остался в Москве и переоборудовал Институт профессиональных заболеваний им. Обуха… в госпиталь. Госпиталь обслуживал передовую, а это было уже ближнее Подмосковье. Партийная верхушка института, зная, что он переоборудуется в госпиталь и скоро привезут раненых, бежала, увезя с собой весь спирт, какой только был…»

Предельно откровенным документом, характеризующим состояние государственной и партийной системы в эти дни, является секретная справка московского горкома ВКП (б): «Из 438 предприятий, учреждений и организаций сбежало 779 руководящих работников. Бегство отдельных руководителей предприятий и учреждений сопровождалось крупным хищением материальных ценностей и разбазариванием имущества. Было похищено наличными деньгами за эти дни 1 484 000 рублей, а ценностей и имущества на сумму 1 051 000 рублей. Угнано сотни легковых и грузовых автомобилей».

О фактах дезертирства из рядов ВКП (б) говорит записка заведующего организационно-инструкторским отделом горкома партии «О фактах уничтожения партийных билетов 16‑17 октября сорок первого в Москве»: «Уничтожение партийных документов имело место не только в прифронтовых районах… Всего выявлен 1551 случай уничтожения коммунистами своих партдокументов. Большинство коммунистов уничтожили партдокументы вследствие трусости в связи с приближением фронта».

Заместитель начальника 1‑го отдела НКВД старший майор госбезопасности Шадрин докладывал наркому внутренних дел Всеволоду Меркулову о том, что в брошенном здании ЦК «ни одного работника ЦК ВКП (б), который мог бы привести всё помещение в порядок и сжечь имеющуюся секретную переписку, оставлено не было. Всё хозяйство оставлено без всякого присмотра. Оставлено больше сотни пишущих машинок разных систем, 128 пар валенок, тулупы, 22 мешка с обувью и носильными вещами, несколько тонн мяса, картофеля, несколько бочек сельдей, мяса и других продуктов. В кабинетах аппарата ЦК царил полный хаос. Многие замки столов и сами столы взломаны, разбросаны бланки и всевозможная переписка, в том числе и секретная, директивы ЦК ВКП (б) и другие документы. Вынесенный совершенно секретный материал в котельную для сжигания оставлен кучами, не сожжён. В кабинете товарища Жданова обнаружены пять совершенно секретных пакетов…»

18 октября заместитель наркома внутренних дел Иван Серов доложил Л. П. Берии: «Сегодня, в 15 часов, при обходе тоннеля Курского вокзала работниками железнодорожного отдела милиции было обнаружено тринадцать мест бесхозяйственного багажа. При вскрытии багажа оказалось, что там находятся секретные пакеты МК ВКП (б), партийные документы: партбилеты и учетные карточки, личные карточки на руководящих работников МК, МГК, облисполкома и областного управления НКВД, а также на секретарей райкомов города Москвы и Московской области».

Войди немцы в город, эти ящики попали бы в руки врага, и тогда все оставшиеся в Москве видные члены партии были бы обречены.

МЕЖДУ НАДЕЖДОЙ И ОТЧАЯНИЕМ

По дорогам, ведущим на восток и юг, потянулись толпы с узлами и чемоданами. Лучше всего было уходить по Рязанскому шоссе, оно не так обстреливалось. Но шли и по другим дорогам — лишь бы подальше от запада. А в обратную сторону двигались обученные сибиряки в добротных полушубках, с автоматами за спиной, с лыжами на плече.

Москвич Г. В. Решетин вспоминает: «…Нам объявили об эвакуации завода. Говорили, отправляемся в Ташкент. 14 октября мы все должны быть готовы к эвакуации. Но… придя утром на завод 14 октября, обнаружили отсутствие руководства: оно уже уехало. Поднялся шум. Рабочие направились в бухгалтерию за расчётом: по закону нам положено выплатить двухмесячный заработок. Кассира нет. Начальства нет. Никого нет. Начались волнения. Стены легких фанерных перегородок в бухгалтерии трещат под напором людей. Наконец часам к двум дня выяснилось, что деньги сейчас будут выданы. Нам предложено: кто пожелает — следовать в Ташкент, по возможности самостоятельно. Часть эшелонов с оборудованием уже ушла, остальные грузятся, но всем предоставить места в вагонах не удастся.

Получив деньги, я пошёл домой. Первый раз в жизни у меня на руках оказалась такая значительная сумма, но цена этих денег была уже не та, конечно. Узнав об эвакуации, мама заплакала. Я был старшим. Папа ушёл в народное ополчение. Сообщений от него не было. Брат Лёва где‑то пропадал на улице. Сестра Галя — малолетка. Что делать? В Москве с каждым часом становилось всё тревожней и беспокойней.

16 ОКТЯБРЯ

С утра началась паника. Шоссе Энтузиастов заполнилось бегущими людьми. Шум, крик, гам. Люди двинулись на восток, в сторону города Горького. Прибегает Иван Зудин. Он был одно время вместе с нашим отцом в народном ополчении. Его вскорости отозвали обратно на учебу в юридический институт. Институт эвакуирован в Саратов. Иван тоже должен был на днях уехать туда. Но сейчас всё перепуталось. На шее у Ивана связка колбасы. Кладёт на стол. Говорит, подобрал у магазина. Побежали вместе к магазину. Там уже ничего не осталось. По шоссе навстречу людям гнали скот на мясокомбинат. Никому до этого нет дела. На огромное стадо всего два погонщика. К нам во двор забежало несколько свиней. Разбежались по двору. Появился погонщик, стал нас ругать, думая, что это мы загнали свиней сюда.

— Ну взяли бы одного-второго поросёнка, но зачем же так, — сетовал он. Отогнал обратно на шоссе… И всё же, как выяснилось позднее, одного поросёнка ребята всё‑таки закололи у сараев.

…Застава Ильича. Отсюда начинается шоссе Энтузиастов. По площади летают листы и обрывки бумаги, мусор, пахнет гарью. Какие‑то люди то там, то здесь останавливают направляющиеся к шоссе автомашины. Стаскивают ехавших, бьют их, сбрасывают вещи, расшвыривают их по земле. Раздаются возгласы: «Бей евреев!» Вот появилась очередная автомашина. В кузове, на пачках документов, сидит сухощавый старик, рядом красивая девушка. Старика вытаскивают из кузова, бьют по лицу, оно в крови. Девушка заслоняет старика. Кричит, что он не еврей, что они везут документы…»

Или вот дневниковая запись журналиста Н. К. Вержбицкого: «…Кругом кипит возмущение, громко говорят, кричат о предательстве, о том, что «капитаны первыми сбежали с кораблей», да ещё прихватили с собой ценности… Истерика наверху передалась массе. Начинают вспоминать все обиды, притеснения… Страшно слушать. Говорят кровью сердца. Неужели может держаться город, у которого такое настроение? И опять — всё в тумане.

В очередях драки, душат старух, давят в магазинах, бандитствует молодёжь, а милиционеры по два-четыре слоняются по тротуарам и покуривают: «Нет инструкций»… Опозорено шоссе Энтузиастов, по которому в этот день неслись на восток автомобили вчерашних «энтузиастов» (на словах), гружёные никелированными кроватями, кожаными чемоданами, коврами, шкатулками, пузатыми бумажниками и жирным мясом хозяев всего этого барахла».

На самом деле, никакой истерики наверху не было. Свидетельство тому — небольшой промежуток времени, позволивший взять ситуацию под контроль.

МУРЛО ПРЕСТУПНОСТИ

Растерянность, безнаказанность, желание многих спастись, выжить любой ценой, привели к тому, что в городе возникла обстановка грабительского азарта, при которой человек, и не являющийся преступником, может совершить преступление.

19 октября гражданин Василий Вашкович проходил по Смирновской улице и увидал толпу, окружившую грузовик. Подойдя ближе, он заметил, что люди тащат из кузова какие‑то коробки. Поддавшись общему настроению, он схватил одну из них и собрался уходить, но был задержан. И что же? В коробке оказалось… шесть аккумуляторных фонарей! Василий Фёдорович не смог толком объяснить свой поступок и получил срок — два года.

Зато уголовный элемент времени не терял: бандиты грабили магазины, прежде всего ювелирные. Один преступник, как вспоминал ветеран госбезопасности Б. Я. Чмелёв, пытался вывезти на детской коляске два чемодана с бриллиантами и золотом. Его задержали — уж больно подозрительной показалась физиономия дяди в сочетании с детской коляской.

Но некоторым уголовникам в те дни все‑таки повезло. Стрелки военизированной охраны Капотнинского отдельного лагерного пункта бросили эшелон, в котором везли заключенных, и разошлись по домам.

Пример другого рода. 17 октября постояльцы Измайловского ОЛП пешком отправились в Ногинск, куда и прибыли через день. Здесь они взбунтовались и попытались бежать. Начальник лагерного пункта Шафир приказал охране открыть огонь. Во время стрельбы пуля случайно угодила в живот стрелку Громову.

Убитых зэков закопали, а Громова Шафир поручил отвезти в госпиталь другим стрелкам охраны — Фомичёву и Мосенкову. Фомичёв, кстати, был шофёром и управлял единственной полуторкой лагерного пункта. В фургоне её находилось всё имущество заведения, в том числе железный ящик с оружием и 65 тысячами рублей.

Отвезя Громова в госпиталь, Фомичёв и Мосенков заехали в какую‑то деревню, попросили топор, вскрыли железный ящик и забрали из него деньги. Машину бросили, прихватив винтовку и наган. Деньги уложили в сумки от противогазов и вернулись в Москву. Здесь, на чердаке одного из домов родного лагпункта, они поделили добычу, оружие спрятали и — разошлись.

Фомичёв купил себе сапоги за тысячу рублей, кожаные брюки и куртку, а также часы, которые, впрочем, скоро разбил и отдал за бутылку водки. Мосенков приобрёл кожаное пальто-реглан «у какого‑то мужика около Казанского вокзала» за три тысячи двести рублей, а в скупке костюм за шестьсот семьдесят рублей. Остальные деньги они раздали родственникам, любовницам, проели и пропили.

Несмотря на тяжёлую обстановку, Фомичёва и Мосенкова решили разыскать. Служившим с ними Бухарину и Бобылёву было поручено найти мерзавцев и доставить в лагпункт живыми или мертвыми. И это им, надо сказать, удалось! 8 ноября Бухарин с Бобылёвым ехали в трамвае маршрута № 22, шедшего от Семёновской площади к центру. Один следил за правой стороной улицы, другой — за левой.

На остановке «Медовый переулок» Бухарин увидел Мосенкова. Тот, как ни в чём не бывало, шёл по городу в своём новом кожаном пальто, из‑под которого зеленели приобретенные в скупке клеши. Волнение Бухарина передалось какими‑то неизвестными путями Мосенкову — тот обернулся, и их взгляды встретились.

Когда Бухарин и Бобылёв выскочили из трамвая, Мосенкова на улице уже не было. Не растерявшись, они направились в ту сторону, в какую шёл оборотень. Настигли его в толпе на Семёновской площади. 10 ноября был задержан и Фомичёв. Обоих трибунал приговорил к расстрелу.

…К лицам, совершавшим нетяжкие преступления и способным держать винтовку, трибунал применял пункт 2‑й примечания к статье 28‑й Уголовного кодекса, позволяющий отсрочить исполнение приговора до окончания военных действий, а осужденного направить в действующую армию.

В приговоре по делу Родичева Алексея Павловича, отставшего от части и возвратившегося в Москву, это выглядело так: «…Назначить Родичеву по статье 193‑7 «г» УК РСФСР (дезертирство) наказание в виде десяти лет лишения свободы… Исполнение приговора отсрочить до окончания военных действий. Направить Родичева в ряды действующей Красной армии. В случае проявления себя Родичевым в действующей Красной армии стойким защитником Союза ССР предоставить ходатайство перед судом военно-начальствующему составу об освобождении Родичева от отбытия наказания или применения к нему более мягкой меры наказания».

СПРАВКА ЖУРАВЛЁВА

Документальное представление о том, что творилось в Москве, даёт справка начальника УНКВД по г. Москве и Московской области М. И. Журавлёва, датированная 18 октября 1941 года.

16 октября во дворе завода Точизмеритель имени В. М. Молотова, район Курского вокзала, в ожидании зарплаты находилось большое количество рабочих. Увидев автомашины, гружёные личными вещами работников Наркомата авиационной промышленности, толпа окружила их и стала растаскивать вещи. Раздались выкрики, некоторые потребовали объяснить: почему, несмотря на решение Совнаркома о выдаче месячного заработка, некоторым работникам выписали только за две недели.

Разъяснения находившегося на заводе оперативного работника Молотовского районного отдела НКВД Ныркова рабочих не удовлетворили. Ныркову и директору завода Гольдбергу они угрожали расправой.

«Прибывший на завод заместитель начальника райотдела НКВД т. Дмитров заявил, что органы НКВД во всём разберутся, деньги будут выписаны и выданы.

Директор завода Гольдберг, главный инженер Розноер, зав. столовой Соколова и сбежавший с завода работник Росинский привлекаются к ответственности. Ведётся следствие», — говорится в справке.

Группа рабочих завода № 219 в районе Балашихи напала на автомашины с эвакуированными москвичами, когда те проезжали по шоссе Энтузиастов, и принялась захватывать вещи. Ими было свалено в овраг шесть легковых автомашин.

«В рабочем посёлке этого завода имеют место беспорядки, вызванные неправильными действиями администрации и нехваткой денежных знаков для зарплаты, — сообщается в справке Журавлёва. — Пом. директора завода по найму и увольнению Рыгин 16 октября, нагрузив машину большим количеством продуктов питания, пытался уехать с заводской территории. Однако по пути был задержан и избит рабочими завода. Бойцы вахтерской охраны завода напились пьяными.

После произведенного предварительного расследования пом. директора завода по найму и увольнению Рыгин был арестован. Кроме того, арестованы пять организаторов беспорядков на заводе. Персонал вахтерской охраны обезоружен и уволен с завода. Несение охраны завода поручено воинской части, расположенной вблизи завода. Ведётся следствие. Для проведения специальных мероприятий на завод выехали дополнительно три оперативных работника».

16 октября в 7 часов утра рабочие колбасного завода Московского мясокомбината имени А. И. Микояна, уходя из цехов в отпуск, растащили до 5 тонн изделий. Беспорядки были прекращены с помощью партактива, сторожевой охраны комбината и бойцов истребительного батальона. Директор холодильника Левин арестован, руководитель комбината Бабин с работы снят.

На Реутовской текстильной фабрике 16 октября рабочие выразили недовольство частичной выплатой зарплаты. Начальник штаба МП ВО фабрики Иванов, объясняя, что остальная сумма зарплаты будет выплачена 17 октября, заявил им, что будут взорваны жилые бараки. Рабочие набросились на Иванова и избили его.

«Организаторами избиения являются рабочие Дмитриев и Чепухин. Дмитриев арестован. Чепухин разыскивается и будет также арестован. Иванов за неправильные действия привлекается к ответственности», — лаконично сообщается в документе.

Директор Краснохолмского комбината (Кировский район г. Москвы) Шилов разрешил выдать пятнадцати работникам комбината по три-четыре метра материала «бостон». Фактически же его получили пятьдесят работников. Стоявшие у ворот рабочие, ожидавшие зарплаты, увидев выносивших материал, стали возмущаться и отнимать ткань. Вмешательством проходивших по улице красноармейцев порядок был восстановлен.

На обувной фабрике «Буревестник» (Сокольнический район г. Москвы) из‑за нехватки в конторе Госбанка денежных знаков задержалась выплата зарплаты и выходного пособия рабочим. В связи с этим 16 октября в 17 часов рабочие, выражая недовольство, снесли ворота и проникли на территорию. На этой же фабрике было зафиксировано несколько случаев хищения обуви.

«В результате проведённой разъяснительной работы порядок на фабрике восстановлен».

Директор фабрики «Рот-Фронт» (Кировский район г. Москвы) Бузанов разрешил выдать печенье и конфеты. Между отдельными пьяными рабочими произошла драка. По прибытии на место работников милиции порядок был восстановлен.

Рабочие Завода электротермического оборудования (Таганский район г. Москвы), вооружившись молотками и лопатами, окружили территорию завода. Требуя выдачи зарплаты, они никого не выпускали. События происходили 17 октября.

На Шарикоподшипниковом заводе № 2 (Ленинский район г. Москвы) рабочие собирались большими группами и проявляли намерения сломать станки.

17 октября на Ногинском заводе № 12 группа рабочих в количестве ста человек настойчиво требовала от дирекции выдачи хранившихся на складе 30 тонн спирта. «Опасаясь серьёзных последствий, — читаем в записке Журавлёва, — директор завода Невструев вынес решение спустить спирт в канализацию. Ночная смена вахтерской охраны завода оставила пост и разграбила склад столовой с продовольствием, вследствие чего питание рабочих сорвано. Группа рабочих этого же завода днём напала на ответственных работников одного из главков Наркомата боеприпасов, ехавших из г. Москвы по эвакуации, избила их и разграбила вещи».

Группа рабочих завода № 67 имени С. К. Тимошенко (Сталинский район г. Москвы) в количестве шести человек 17 октября разбила стоявшую у заводского склада грузовую автомашину с продуктами, предназначавшимися для эвакуированных детей. В составе группы были члены ВКП (б) Кузьминов и Грачёв, кладовщик Бакалец, старший технолог цеха № 1 Атурин.

Дал дёру и ряд ответственных работников, в том числе председатель завкома Затрусин, его заместитель Говоров, заместитель секретаря парткома Храмов, начальник финотдела Кристал и начальник отдела организации труда Аврученко.

17 октября собравшиеся у ворот 1‑го государственного автозавода имени И. В. Сталина (ЗИС) полторы тысячи рабочих требовали пропустить их на территорию и выдать зарплату. Охрана воспрепятствовала этому. Вахтеру, охранявшему проходную, разбили голову лопатой, двух милиционеров избили. «После того как члены партии объявили, что завтра зарплата будет выдана, рабочие разошлись. Деньги для выдачи зарплаты заводоуправлением уже получены».

«С завода № 156 Наркомата авиационной промышленности, — сообщается в записке Журавлёва, — в ночь на 17 октября сбежали директор завода Иванов, пом. директора по найму и увольнению Шаповалов и начальник отдела кадров Калинин. Так как Шаповалова с машиной с территории завода охрана не пропускала, он угрожал вахтеру оружием».

А днём группа рабочих этого завода, главным образом из вооруженной вахтерской охраны, во главе с мастером Жеренковым взломала склад со спиртом. Зачинщик был арестован.

16 октября слесарь мотоциклетного завода (Пролетарский район г. Москвы) Некрасов похитил со склада спирт и вместе с грузчиком Гавриловым и кладовщиком склада Ярославцевым организовал коллективную пьянку. Не следующий день «Некрасов совместно с этими же лицами проводил около гаража завода групповую контрреволюционную агитацию погромного характера, призывал рабочих уничтожать евреев. Все трое арестованы. Производится расследование».

Не будем утверждать, что подобные случаи — проявление исключительного «русского характера». Мародеры в Новом Орлеане, разграбившие город и его окрестности во время урагана «Катрина», поджигатели Парижа или участники недавних драматических событий в Лондоне и ряде других английских городов, изрядно поживившиеся в магазинах и лавках, суть одной и той же варварской природы.

НЕБО БЫЛО ЗАОДНО С ЛЮДЬМИ

Период «разброда и шатаний» продолжался всего два дня. С 20 октября в Москве и прилегающих к ней районах было введено осадное положение. Милиции и патрулям армии и НКВД были даны соответствующие полномочия.

Москвичка С. С. Урусова вспоминает: «Выступил сам маршал Жуков… Твёрдым и спокойным, уверенным голосом он сказал, что Москва объявляется на военном положении, что он берёт в свои руки жизнь и порядок в городе, и тут же перечислил связанные с военным положением требования — довольно стеснительные и жёсткие. Мне сейчас даже трудно описать всеобщее чувство облегчения, успокоения, почти радости. Кто‑то о нас заботится, нас не собираются оставить на произвол судьбы, немца к нам, может быть, и не пустят».

Охрана порядка в Москве и в пригородных районах была возложена на коменданта г. Москвы генерал-майора Синилова, для чего в его распоряжение были предоставлены войска внутренней охраны НКВД, милиция и добровольческие рабочие отряды.

Собравшись, власти приняли меры по ликвидации чудовищного беспорядка. Были всюду выставлены блокпосты, особенно перед въездом на шоссе Энтузиастов. Здесь организовали проверку документов на вывозимые материальные ценности и сопровождавших их лиц. По приговорам временных военных трибуналов многие поплатились жизнью за совершённые злоупотребления и преступления.

Проводились также облавы на дезертиров. Не все ведь рвались на фронт и в ополчение, а некоторых просто не отпускали матери и жены. Поэтому одни не регистрировались в военкомате, другие притворялись больными, ну а третьи доставали липовую справку о работе в «Метрострое» или на другом предприятии, дающем заветную бронь.

За период с октября 1941‑го по июль 1942 года органы милиции с помощью общественников выявили в Москве свыше 10 тысяч дезертиров. При массовых проверках паспортного режима за этот же период в городе было задержано более 20 тысяч человек, не имеющих московской прописки — в основном мужчин призывного возраста.

И. Сталин не покинул Москву, и этот факт имел большое воздействие. Равно как парад войск на Красной площади седьмого ноября 1941 года.

Парад готовился в обстановке строгой секретности. Один из его участников, В. И. Ступин, вспоминает: «…В ночь на 7 ноября нас подняли в 4 часа утра. Я тогда подумал: идём воевать. Куда движемся — никто не объясняет. Вступаем на Петровку. На тротуарах стоят жители. Потом кто‑то написал, что они приветствовали участников парада. Нет, женщины занимали очередь за хлебом. А о том, что будет парад, и подумать не могли. Спускаемся к Большому театру. И только здесь замечаем что‑то необычное. Конница, моряки. Гулкая тишина. Нам объявили приказ: идём на парад. Если прорвутся немецкие самолёты — не поддаваться панике, сохранять выдержку и спокойствие… В тот день небо было заодно с людьми. Оно стало цвета солдатской шинели. Повалил густой мокрый снег. Самая подходящая для такого парада погода — меньше угрозы с воздуха».

Москва выстояла благодаря тем, кто до конца сохранил преданность и любовь к родному городу, не бросил его в трудный час. И Господь не дал победы Фюреру и его армии. 

Источник: http://www.specnaz.ru/article/...

Рейтинг публикации:

6

Комментарии (0) | Распечатать

Добавить новость в: