В отличие от петроградских событий октября 1917 года февральское свержение династии Романовых выглядит революцией без героев, восстанием без вождей, историческим актом, который свершился как бы сам собой.
Личный вклад в февральскую победу оппозиции ее номинальных лидеров – председателя исполкома Петроградского совета Н.С. Чхеидзе и председателя Временного комитета Госдумы М.В. Родзянко необходимо признать ничтожным, как и их политический вес в последующих событиях. Будущий полудиктатор «Александр IV» и кумир либеральной публики А.Ф. Керенский в те дни был всего лишь видным депутатом фракции «трудовиков». Лидеров мы не обнаружим и на левом фланге противников самодержавия: 27 января вся верхушка Рабочей группы Центрального военно-промышленного комитета, который составит ядро руководства Петросовета, была арестована царской охранкой. 26 февраля под арест попали еще 100 активистов. Лидеры социал-демократии никак не могли участвовать в подготовке восстания и влиять на его ход.
Позднее, когда в Таврический дворец стали прибывать восставшие военные, и пассивность депутатов стала выглядеть неадекватной, родилось предложение о создании Временного комитета, который, по собственному определению, «нашел себя вынужденным взять в свои руки восстановление государственного и общественного порядка…».
Но и после формирования двух революционных органов власти – Петросовета и Временного комитета – первые дни своего существования они скорее играли роль символов «освободительного движения», а не реальных центров управления восставшими массами, пусть даже в пределах столицы.
Характерно впечатление от визита в Таврический дворец одного из современников: «Я шел в святилище революции, к героям, а застал каких-то испуганных пигмеев…».
И в эту решительную минуту на авансцене отечественной истории появился не кабинетный теоретик, не думский интриган, не пламенный оратор и трибун, коих революционное брожение породило в изобилии, а практический человек, который без раскачки взялся за организацию конкретной работы по обеспечению успеха восстания. Этого человека звали Александр Александрович Бубликов.
По главному пути
Жизненная стезя нашего героя (или антигероя) до поры представляется прямой, как железнодорожная колея. Сравнение это не случайно. Александр Бубликов появился на свет в 1875 году в семье чиновника Министерства путей сообщения и с юных лет пошел по родительским стопам. Он окончил Петербургский институт инженеров путей сообщения и стал быстро продвигаться по карьерной лестнице, в частности, служил начальником по изысканиям на дороге Москва – Казань – Екатеринбург. В 1905–1914 годах опубликовал ряд работ по проблемам повышения эффективности отрасли, входил в состав межведомственной Комиссии по выработке плана развития железнодорожной сети России. Талант инженера Бубликов сочетал с предпринимательской жилкой. Он был директором Общества Среднекавказской железной дороги, возглавлял правление Общества Ачинско – Минусинской железной дороги.
Бубликов возглавил «АчМиндор» благодаря тесным связям с Русско-Азиатским банком, который доминировал в акционерном капитале компании. Инженер коротко знался с владельцем банка Алексеем Путиловым, другими влиятельными представителями буржуазии; стал одним из видных деятелей её всероссийской торгово-промышленной организации. После Первой русской революции в этой среде возник замысел создания собственной политической партии, получившей впоследствии название Прогрессивной, к которой естественным образом примкнул и Бубликов.
Начинающий политик решил баллотироваться в IV Государственную думу от Пермской губернии. Свою предвыборную кампанию он начал с широкого жеста. На заседании Екатеринбургской думы 16 августа 1912 г. городской голова Обухов сообщил, что инженер Бубликов пожертвовал сто тысяч рублей на учреждение лаборатории для исследования полезных ископаемых при Екатеринбургском горном институте. По достоинству оценив щедрый дар, городская дума единогласно поддержала предложение градоначальника избрать Бубликова А.А. почетным гражданином Екатеринбурга.
Неудивительно, что энергичный инженер-предприниматель выиграл выборы и вошел в когорту народных избранников в числе 48 членов фракции прогрессистов. Одновременно с началом работы IV Думы в ноябре 1912 года в Петербурге состоялся учредительный съезд Прогрессивной партии, которая ратовала за конституционную монархию, выборное двухпалатное представительство, перераспределение прав и полномочий в пользу отечественных предпринимателей.
«Бубликов принадлежал, конечно, к русской интеллигенции, из своего происхождения не вырвешься, но, по сути, глубоко отличался от её основного типа, – рассуждает Александр Солженицын в «Красном колесе». – Основной тип русского интеллигента утонул в морали, в рассуждениях, что хорошо, что плохо, способен рыдать и жертвовать, – но уже экономики дичится, а управлять государством и совсем неспособен. А Бубликов – именно силу управления в себе отчётливо чувствовал, однако железные дороги были для него слишком узки, а вся Россия в целом не давалась».
Депутат берет министерство
Бубликов явно скептически оценивал организаторские способности своих коллег по парламенту, их готовность к решительным действиям, в чем очередной раз убедился 27 февраля 1917 года. Весь день Бубликов безуспешно убеждал председателя Думы и главу Временного комитета Родзянко, Керенского, Чхеидзе и других «вождей» революции в необходимости, не мешкая, брать власть в свои руки, подчинив себе Министерство путей сообщения, которое, помимо управления железнодорожным сообщением, располагало собственной телеграфной сетью. Однако его предложение не встречало поддержки. Все это время, по свидетельству Бубликова , депутаты «говорили без отдыха, до потери голоса, и никто не думал, что надо же начать действовать».
Лишь утром 28-го в ответ на его повторное обращение Родзянко ответил согласием. Бубликов тут же предложил председателю Думы подписать подготовленное им воззвание к железнодорожникам. «Характерно, что в обращении этом слова «старая власть пала», которыми оно начиналось, Родзянко заменил словами: «старая власть оказалась бессильной», – вспоминал Бубликов, – настолько еще в это время в Думе не верили, что революция уже свершилась, и к прошлому возврата нет».
Бубликов получил мандат комиссара Временного комитета Государственной думы в Министерстве путей сообщения, став первым обладателем этого статуса, – спустя сутки комиссары были назначены в другие ведомства.
Новоявленный комиссар получил в свое распоряжение два грузовика с солдатами, по пути присоединил еще один грузовик, и на легковом автомобиле во главе этой процессии отправился «во власть».
Бубликов уже сформировал некое подобие команды: вместе с ним в министерство прибыли его давние приятели адвокат Седельников и инженер-путеец Перлов. Очевидно, еще из Думы Бубликов послал телеграмму видному железнодорожному специалисту профессору Юрию Ломоносову с предписанием срочно прибыть в МПС.
Как сообщает в своих мемуарах Ломоносов, послание застало его дома и весьма удивило: и тем, что в министерстве командует Бубликов, и тем, что последний призывает его к сотрудничеству. Между ними сложились весьма прохладные отношения, после того как в 1908 году статский советник Ломоносов выступил против предложенного Бубликовым проекта строительства железной дороги, связывающей Донбасс и Волынь. Но железнодорожный комиссар ясно представлял, что сейчас ему нужен Ломоносов – и как знаток отрасли, и как высокопоставленный служащий министерства. Кроме того, он, очевидно, был осведомлен о социал-демократических взглядах Ломоносова, а значит, мог рассчитывать на его безоговорочную поддержку в деле помощи революции.
«Страна ждет от вас подвига!»
Прибыв в МПС, Бубликов арестовал министра Войновского-Кригера, поставив караул у дверей его кабинета, и переподчинил себе его заместителей и аппарат ведомства. Первым делом он распорядился распространить воззвание к железнодорожникам. В 13:50 28 февраля телеграф разослал по всей территории Российской империи следующий текст:
«По всей сети. Всем начальствующим. Военная. По поручению Комитета Государственной Думы сего числа занял Министерство путей сообщения и объявляю следующий приказ председателя Государственной думы: "«Железнодорожники! Старая власть, создавшая разруху во всех областях государственной жизни, оказалась бессильной. Комитет Государственной думы взял в свои руки создание новой власти. Обращаюсь к вам от имени Отечества — от вас теперь зависит спасение Родины. Движение поездов должно поддерживаться непрерывно с удвоенной энергией. Страна ждет от вас больше, чем исполнение долга, — ждет подвига! Движение поездов должно производиться непрерывно с удвоенной энергией. Слабость и недостаточность техники на русской сети должна быть покрыта вашей беззаветной энергией, любовью к Родине и сознанием своей роли транспорта для войны и благоустройства тыла. Председатель Государственной думы Родзянко». Член вашей семьи, я твердо верю, что вы сумеете ответить на этот призыв и оправдать надежду на вас нашей родины. Все служащие должны оставаться на своем посту. Депутат Государственной думы Бубликов”.
«Эта телеграмма в мартовские дни сыграла решающую роль, – писал в своих мемуарах Ломоносов, – к утру 1-го марта, т.е. за два дня до отречения Николая вся Россия, или, по крайней мере, та часть ее, которая лежит не дальше 10–15 верст от железных дорог узнала, что в Петрограде произошла революция. От боевого фронта до Владивостока, от Мурманска до персидской границы на каждой станции получилась эта телеграмма. Сомнений не было. Старая власть пала – новая родилась. После этого отречение Николая и Михаила казалось второстепенной формальностью».
Если последнее утверждение представляется преувеличением, то в целом с оценкой Ломоносова стоит согласиться. Известие о падении царского правительства произвело перелом в сознании рядового обывателя, воодушевило противников монархии и деморализовало ее сторонников.
«Вторым делом было узнать, где Царь», – вспоминает Бубликов. Выяснилось, что к пяти часам утра 28 февраля императорские поезда покинули Ставку, чтобы преодолеть маршрут Могилёв – Царское Село, но им не суждено было попасть к месту назначения. В 03:45 1 марта литерные составы остановились в Малой Вишере, где было получено сообщение о том, что Николаевский вокзал и ближайшие станции по пути к Петрограду захвачены восставшими.
Узнав об остановке, Бубликов запросил инструкций у Родзянко, но пока думцы совещались, что предпринять, императорский поезд – литера А – тронулся из Вишеры и в 9 часов утра вернулся в Бологое с тем, чтобы добраться до Царского Села по другим линиям. Между тем Бубликов разослал всем начальникам станций приказание немедленно сообщать обо всех воинских поездах, направляющихся в Петроград, и не выпускать их со станций без соответствующего разрешения Временного комитета, а также запретил движение воинских эшелонов не ближе 250 верст от Петрограда.
«Как мне впоследствии передавали лица Царской свиты, как только Царь узнал, что на сети командую я, а вокзал Николаевской железной дороги занят каким-то неведомым поручиком Грековым, он как-то сразу сдался», – вспоминает Бубликов. Хотя наш персонаж не чужд самолюбования, в данном случае его сведения о реакции самодержца небезосновательны. Об этом можно судить по воспоминаниям великого князя Андрея Владимировича, где приведена произошедшая около полудня 1 марта сцена разговора между командиром Собственного Его Величества железнодорожного полка генерал-майором С.А. Цабелем и императором, которого долгое время вводили в заблуждение оптимистическими сообщениями о наведении порядка в столице.
« – …Государь, Вас обманывают, – сказал он Царю. – Вот телеграмма. Смотрите, она помечена: "Петроград. Комендант Николаевского вокзала. Поручик Греков". Вы видите, что тут предписывается задержать на ст. Вишера поезд "Литер А" и затем направить в Петроград, а не в Царское Село.
Государь вскочил.
– Что это? Бунт?! Поручик Греков командует Петроградом?!
Цабель сказал:
– Ваше Величество, в Петрограде 60 000 войск во главе с офицерами перешли на сторону Временного правительства. Ваше Величество объявлены низложенным. Родзянко объявил всей России о вступлении в силу нового порядка. Ехать вперед нельзя. На всех железных дорогах распоряжается депутат Бубликов.
В крайнем изумлении, растерянности и гневе Государь воскликнул:
– Но почему же мне ничего не сказали раньше об этом? Почему говорят только сейчас, когда все кончено?
Но через минуту он со спокойной безнадежностью сказал:
– Ну и, слава Богу. Я поеду в Ливадию. Если потребует народ, я отрекусь и поеду к себе в Ливадию, в сад. Я так люблю цветы.
Цабель развел руками и вышел из вагона».
Фраза об идиллии в ливадийских садах в устах императора, на наш взгляд, звучит сомнительно, а вот известие о том, что перемещениями самодержца распоряжаются неизвестный депутат с курьезной фамилией и комендант вокзала в чине поручика могло вывести из себя даже сдержанного Николая II.
«Стена Бубликова»
Нельзя сказать, что Бубликову и его соратникам в те дни удавалось все задуманное. Так, они безуспешно пытались предотвратить перемещение царского поезда из Бологого в Псков. В 8 утра 1 марта на станции Дно была получена следующая телеграмма «Благоволите немедленно отправить в направлении на Бологое два товарных поезда, занять ими разъезд и сделать фактически невозможным движение каких-либо поездов. За неисполнение или недостаточно срочное исполнение настоящего предписания будете отвечать как за измену перед отечеством. Комиссар Государственной думы Бубликов».
Однако царский поезд в 3 часа дня благополучно прибыл на станцию Дно и проследовал далее на Псков. Неудача привела эмиссаров новой власти в такое бешенство, что Ломоносов наставил револьвер на проявившего неподчинение сотрудника. Впрочем, давать волю эмоциям было некогда: помимо прочих дел, от руководства МПС требовалось обеспечить успех важной политической миссии: поездки Родзянко к царю. Время выезда и пункт назначения несколько раз менялись, пока думский лидер вовсе не отказался от этой идеи.
Днем 1 марта Николаю подали телеграмму из Петрограда:«Передайте Его Величеству, что председатель Государственной Думы изменившимся обстоятельствам приехать не может. Бубликов». «И опять упало сердце, – реконструирует реакцию императора Солженицын, – Эти изменившиеся обстоятельства могли иметь много значений, но все зловещие. Измениться могло: или к тому, что Родзянко более надмевал. Или к худшему мятежу, так что Родзянко уже не управлялся с ним. И всё тот же загадочный, никогда не слыханный, а всё сильнеющий Бубликов, как стена на всех путях...».
«Стена Бубликова», в известной степени, помешала и продвижению к Петрограду войск под командованием генерал-адъютанта Н.И. Иванова, призванных восстановить порядок в столице. Возможность эта, по почти единодушному выводу современников, была реальной.
Ломоносов полагал, что «если весь Петроградский гарнизон перейдет на сторону народа, это ничего не значит – придет Дикая дивизия с артиллерией, и от всего восстания мокрого места не останется». Ему буквально вторит Бубликов: «Достаточно было одной дисциплинированной дивизии, чтобы восстание в корне было подавлено».
Быть может, тем самым революционеры из МПС преувеличивают свою роль в предотвращении опасности? Но вот бывший профессор Николаевской военной академии генерал-майор Д.В.Филатьев свидетельствует, что «подавить бунт … легко можно было с помощью одной кавалерийской дивизии, быстро переброшенной из-под Пскова».
В распоряжении генерал-адъютанта Иванова находилась не дивизия, а лишь батальон Георгиевских кавалеров, который к вечеру 1 марта дислоцировался на станции Вырица. Ночью Иванов получил телеграмму от императора с предписанием не предпринимать никаких мер вплоть до особых распоряжений. Тем не менее, утром 2 марта генерал со своим эшелоном направился на станцию Александровскую близ Царского Села, где находился выделенный в его распоряжение Тарутинский полк, – возможно, генерал считал, что подобные передвижения – в рамках его компетенции.
Однако Иванову удалось продвинуться к Питеру лишь на 9 километров. На станции Сусанино состав загнали в тупик, а генералу вручили телеграмму от Бубликова: «По поручению Временного комитета Государственной думы предупреждаю вас, что вы навлекаете на себя этим тяжелую ответственность. Советую вам не двигаться из Вырицы, ибо, по имеющимся у меня сведениям, народными войсками ваш полк будет обстрелян артиллерийским огнём». Этой дезинформацией Бубликов не ограничился. «Ваше настойчивое желание ехать дальше ставит непреодолимое препятствие для выполнения желания его величества немедленно следовать Царское Село, – импровизировал комиссар, – убедительнейше прошу остаться Сусанино или вернуться Вырицу». Чтобы Иванов не продвинулся дальше к Петрограду, на линиях были испорчены стрелки.
Эти меры оказались излишни. Именно в Сусанино Иванов получил депешу от императора, отменявшую предыдущие указания о движении на Петроград. А днем 2 марта царь под прямым давлением генералитета отрекся от престола в пользу сына при регентстве великого князя Михаила. Еще не зная об этом решении, в Псков, где располагался штаб Северного фронта и находился государь, выехали представители Думы А.И. Гучков и В.В. Шульгин, о чем командующему фронтом Рузскому сообщили во второй половине дня.
Тут надо отметить, что контроль Бубликова над МПС позволял не только регулировать железнодорожное движение и передавать депеши. Десятки глаз следили за перемещениями эшелонов и немедленно по телеграфу извещали министерство, где, в свою очередь, делились новостями с Таврическим дворцом, в котором знали, например, что царь вышел из вагона прогуляться по платформе и с кем он разговаривает.
Благодаря этому штаб революции располагал полной картиной происходящего, в то время как император находился в информационной блокаде. Когда Гучков и Шульгин выехали в Псков, телеграфный отчет о ходе их миссии стал напоминать современную онлайн-трансляцию, фиксировавшую буквально каждый шаг участников исторического события.
Неужели никто не пытался противостоять «железнодорожной диктатуре» Бубликова? 28 февраля начальник штаба Верховного главнокомандующего М.В. Алексеев отдал приказание, что он принимает управление всеми железными дорогами на себя через товарища министра путей сообщения на театре военных действий В.Н. Кислякова. Данную должность учредили за несколько недель до начала революции. Генерал-майор Кисляков был назначен на этот пост по представлению исполнявшего обязанности наштаверха Василия Гурко, которого называют одним из руководителей масонской «Военной ложи» и единомышленником лидера октябристов Гучкова – неутомимого интригана, ненавидевшего императора.
По сообщению современника событий, генерал-майор Кисляков, будучи сторонником революции, обратился с личным докладом к Алексееву и убедил того отменить распоряжение. А уже ранним утром 1 марта в своей телеграмме генерал-адъютанту Иванову наштаверх аттестует Бубликова «новым министром путей», заинтересованным в налаживании работы транспорта – тем самым, по сути, признавая его прерогативы. Генерал-квартирмейстер штаба А.С. Лукомский в переговорах с коллегой высказывает мнение, что комиссарская телеграмма «не страшна, ибо призывает к порядку». Как отмечает историк Г.М. Катков, оставляя железные дороги под контролем Бубликова, штаб лишал себя важнейшего орудия власти, которое вполне могло быть им использовано в решении политического кризиса, что впоследствии дало повод для обвинений Алексеева в двурушничестве и прямом заговоре.
Представители Думы прибыли в царский поезд в 21:45, а в 23:40 2 марта Николай передал Гучкову и Шульгину Акт об отречении уже не только за себя, но и за цесаревича Алексея. Казалось бы, в этих событиях Бубликову досталась вспомогательная техническая роль, но и здесь он умудрился оказаться на первом плане. Дело в том, что вернувшись ранним утром в Петроград, Гучков поспешил поделиться радостью с рабочими Северо-западных железнодорожных мастерских. Однако провозглашенная оратором здравица в честь «императора Михаила» вызвала возмущение собравшихся, которые пожелали Гучкова арестовать, а «вредный» акт уничтожить. На месте событий оказался доверенный человек Бубликова, который не растерялся. «Самый акт потихоньку с заднего крыльца увезли мои подчиненные с вокзала ко мне в министерство, и я хранил его у себя в кабинете», – не жалея личных местоимений, рассказывает комиссар.
Вскоре оригинал акта, который в окружении Бубликова окрестили «пропавшей грамотой», отправился в Думу, а типография МПС начала его печатать в виде отдельной листовки. Бубликов не преминул воспользоваться возможностью и разослал текст отречения по телеграфу.
В очерке Михаила Булгакова «Киев-город» есть такие строки:
«Легендарные времена оборвались, и внезапно, и грозно наступила история. Я совершенно точно могу указать момент ее появления: это было в 10 час. утра 2-го марта 1917 г., когда в Киев пришла телеграмма, подписанная двумя загадочными словами: Депутат Бубликов. Ни один человек в Киеве, за это я ручаюсь, не знал, что должны были означать эти таинственные 15 букв, но знаю одно: ими история подала Киеву сигнал к началу…».
Без портфеля
3 марта было образовано Временное правительство, в котором пост министра путей сообщения получил кадет Н.В. Некрасов. Такой поворот событий явно разочаровал Бубликова, полагавшего, что министерский портфель достанется ему. Одна из ранних версий будущего состава правительства выглядела следующим образом: "Регент – Михаил Александрович, Верховный главнокомандующий – Николай Николаевич, премьер-министр – Гучков, министр путей сообщения – Бубликов, иностранных дел – Милюков, торговли и промышленности – Шингарев, морской – Григорович, военный – Поливанов, командующий в Петрограде – генерал-ад. Иванов". Но это был слишком «правый» вариант кабинета, включавший представителей династии Романовых и бывших царских министров, который явно не мог устроить«партнеров» из Петросовета.
Раздосадованный Бубликов отказался от предложения Некрасова стать его заместителем и досиживал в МПС в ожидании сдачи дел, когда на него вновь была возложена важная миссия. 7 марта его вызвали в правительство. В тот день здесь решался вопрос об аресте царской семьи. Временное правительство постановило: «1) признать отрекшегося императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село. 2) поручить генералу Михаилу Васильевичу Алексееву предоставить для охраны отрекшегося императора наряд в распоряжение командированных в Могилев членов Государственной думы: А.А. Бубликова, В.М. Вершинина, С.Ф. Грибунина, С.А. Калинина».
На следующий день Бубликов с коллегами отправился в Ставку, где находился Николай II. С бывшим императором сам депутат не общался: постановление Временного правительства Николаю объявил Алексеев. В Могилеве самое большое – и самое тягостное – впечатление на Бубликова произвело то, с каким усердием придворные отрекались от прежнего хозяина и старались выслужиться перед новыми. (Прислуга озадачила депутата вопросом: нужно ли по-прежнему давать молоко детям низложенного монарха). Николай отбыл в Царское Село в одном поезде с думскими эмиссарами и конвоем, выделенным генералом Алексеевым. Император пригласил «попутчиков» на обед, но они отклонили приглашение.
После возвращения в Петроград Бубликов исчезает из большой политики, в которой пробыл не больше десяти дней. Но обстоятельства этого стремительного «хождения во власть» до сих пор являются предметом спора историков и комментаторов. Некоторые из них полагают комиссарство Александра Бубликова составной частью разветвленного заговора, нацеленного на свержение монархии. По мнению автора книги «Масоны у власти» Виктора Брачева, Бубликов был лишь исполнителем. «Подлинными организаторами погони, или правильнее, блокирования царского поезда и предательского направления его в Псков — прямо в руки заговорщика Н.В.Рузского — был член Верховного совета Великого Востока народов России Н.В. Некрасов».
Однако тезис о «предательском направлении» императорского поезда в псковскую «западню» противоречит фактам: все указания МПС были направлены на то, чтобы воспрепятствовать движению литерного состава в направлении Дно – Псков. А главное: непонятно, в какой географической точке должен был оказаться государь 1 – 2 марта 1917 года, чтобы события стали развиваться по другому сценарию.
Тем более что из всей русской армии поддержать императора решились только два генерала, лютеранин и мусульманин, Ф.А. Келлер и хан Гусейн Нахичеванский, командующие корпусами, дислоцированными соответственно в Молдове и на Волыни.
Не дожидаясь Октября
Попытки объяснить действия Бубликова указаниями могучей тайной организации обусловлены желанием определенного круга исследователей хоть как-то оправдать бесславную кончину монархии и беспомощность монарха, а также намерением задним числом установить взаимосвязь между заговором (или комбинацией заговоров) против Николая и мятежом в Петрограде. В реальности же многочисленных претендентов в спасители России февральские события явно застали врасплох.
Можно сугубо отрицательно относиться к деятельности тех же Бубликова и Ломосонова, но их пример заставляет задуматься над вопросом: почему эти, несомненно, энергичные, знающие, самодостаточные люди оказались на стороне революции, и почему на стороне династии Романовых мы не видим ни одной равнозначной фигуры. Впрочем, к новой революционной власти Бубликов относился не менее критически. Временное правительство он иронично именовал «семинарием государственного управления», участникам которого «приходилось, прежде всего, учиться, потому что знали они, в сущности, одно дело – говорить речи и критиковать чужую работу». Впоследствии в своей книге, вышедшей весной 1918 года в Нью-Йорке, он обвинил Временное правительство в некомпетентности и популизме, возложив на него вину за поразивший экономику и финансы страны тяжелейший кризис.
Последний раз Бубликов напомнил о себе как о политике в августе 1917 года, ярко выступив на Всероссийском государственном совещании в Москве.
После провала корниловского мятежа Александр Александрович, очевидно, отчетливо представил, какие события в ближайшее время ожидают Россию, и еще в сентябре благополучно отбыл за рубеж.
Какое-то время бывший комиссар Бубликов проживал во Франции. В 1920 г. на парижском совещании бывших членов Государственной думы его избрали во временный исполнительный Комитет за границей, в 1921 г. Александр Александрович участвовал в съезде Русского национального объединения в Париже. Сотрудничал с парижской газетой «Общее дело». Позже Бубликов переехал в США.
