Древнеримская теснота как основа демократии
До середины I н.э. римлянин всегда был в тесноте — в общественном
пространстве и у себя дома — почти никогда не оставаясь один.
Одиночества избегали даже первые императоры. Обусловленная хозяйственно и
исторически, древняя римская прямая демократия предполагала физическое
присутствие всех граждан при решении дел общины, а также — в народной
армии. Великий пожар 64 года н.э. привёл к перестройке Рима, к
ликвидации тесноты — и это совпало с окончанием республики.
В конце республики и начале империи, т.е. в I веке до н.э. и особенно
в середине I века н.э., в Риме было очень тесно и очень шумно.
Население города составляло к этому времени не менее 1 млн.человек.
Большинство свободных мужчин в возрасте от 16 лет и многие женщины,
равно как большинство приезжих, в совокупности 200-300 тысяч человек,
проводили утренние и дневные часы в историческом центре города.
Этот исторический центр представлял собой прямоугольник со сторонами,
1 км (от излучины Тибра у театра Марцелла до Виминальского холма) на 2
км (от Марсова поля до холма Целия), в котором в свою очередь выделялась
ещё более узкая зона, застроенная общественными зданиями, и где
концентрация населения в утренние и дневные часы должна была быть
наибольшей; в эту зону входили — Римский форум (80х180 м), форумы Цезаря
(43х125) и Августа (450 м по периметру), плотно застроенный лавками
район между Римским форумом и Колизеем (80х200 м), несколько центральных
улиц — Субура (350 м), Велабр (1200 м), Аргилет (немногим более 100 м).
Несоответствие крайне ограниченной территории исторического центра и
огромного количества тех, кто стремился не только попасть на нее, но
здесь расположиться, и приводило к невыносимой тесноте.
Носилки, в которых передвигались по городу богачи и знать, по улицам
Рима приходилось нести, подняв их над головами — очевидно, толпа была
настолько плотной, что иначе пронести их было невозможно.
И густота толпы сама по себе, и её особенность порождали невероятный
шум, а голые кирпичные и каменные фасады, ограничивавшие узкие улицы,
отражали и еще более усиливала его. Ювенал уверял, что в Риме умирают в
основном от невозможности выспаться. Марциал не мог заснуть от стука
телег, гомона ребятишек, ещё до света бегущих в школу, от того, что
менялы, зазывая клиентов, непрерывно стучат монетами по своим переносным
столикам. Сенека, приближенный Нерона и один из фактических правителей
государства, жил над публичной баней и специально вырабатывал у себя
нечувствительность к постоянно окружавшему его грохоту. Интенсивность
запахов не уступала интенсивности шума. Из бесчисленных харчевен неслись
дым и ароматы дешевой пищи.
Жapa стояла большую часть года, одежда была почти исключительно
шерстяной, а у бедняков и грубошерстной. Рацион состоял в основном из
гороха, полбы, хлеба и пахучих приправ. Нетрудно себе представить, в
какой океан запахов погружался человек, входя в эту плотную,
оглушительно галдящую толпу.
Что означала вся эта атмосфера?
I
Публичность существования и его живая путаница были типичны не только
для городских улиц и общественных зданий, они царили также и в жилых
домах — domus’ax и insul’ax.
Разница между этими двумя типами римских жилых зданий в традиционном
представлении сводится, как известно, к следующему: домус — особняк, в
котором живёт одна семья, инсула — многоквартирный дом, заселённый
множеством не связанных между собой семей; домус в основе своей
одноэтажное строение, инсула — многоэтажное; домус как резиденция одной
семьи представляет собой автономное архитектурное целое, имеющее
самостоятельные выходы на улицу, в инсуле резиденция каждой семьи
несамостоятельна, включена в сложный архитектурный комплекс и не имеет
отдельных выходов на улицу; домус типичен для старого республиканского
Рима, инсула распространяется преимущественно в эпоху ранней империи.
Все эти противоположности, если подойти к ним с точки зрения общей
структуры материально-пространственной среды той эпохи, весьма
относительными. В определенном смысле они растворялись для римлянина в
едином типе организации действительности — в том самом, который был
немыслим без тесноты и шумной публичности существования.
Комнаты, выходившие на оба центральных помещения италийского домуса —
на внутренний дворик-цветник, или перистиль, и на парадный зал со
световым колодцем, или атрий, — почти не имели окон. Между ними и
внешними стенами оставалось пустое пространство, наглухо отделенное от
жилой части дома, и в нем размещались имевшие самостоятельный выход на
улицу так называемые таберны. Обычно их занимали под мастерские, склады
или лавки, которые хозяин либо использовал сам, либо — чаще — сдавал
внаем. Домус в этом случае не был обиталищем одной семьи, а включал в
себя и ряд помещений, к ней отношения не имевших.
Слияние жилых ячеек в единый улей шло не только по горизонтали, но и
по вертикали. Жилой аттик домуса обычно имел выход как на первый этаж,
так и на балкон, расположенный по фасаду и в ряде случаев продолжавшийся
на фасад соседнего дома. Если отдельные помещения в таком аттике
сдавались внаем и при этом еще соединялись с табернами, от замкнутой
независимости и самостоятельности и самой семьи, и ее резиденции,
которая в идеализированном историко-архитектурном представлении
составляет сущность римского домуса, не оставалось и следа.
В римских домусах и инсулах при их очень значительных размерах было
тесно, хотя и не так, как на улицах, но столь же, если не более,
ощутимо: и там, и тут человек не мог и не хотел изолироваться,
замкнуться, отделиться, остаться наедине с собой; император Марк Аврелий
почувствовал эту потребность лишь полтора столетия спустя. Теснота на
улицах и жилища-ульи в описываемую эпоху были еще двумя слагаемыми
единого ощущения жилой среди: быть всегда на людях, принадлежать к
плотной живой массе сограждан, смешиваться со своими и растворяться в
них.
II
Ощущение тесноты осознавалось как порождение родной истории и как
ценность. Такая теснота воспринималась как одно из частных, но вполне
ощутимых проявлений демократической традиции полисного общежития,
простоты и равенства и, в этом смысле, как ценность. Это видно не только
в распространенных славословиях тесноте и скромности жилищ былого
времени, как например, в знаменитом 86 письме Сенеки Луцилию или во
многих местах «Естественной истории» Плиния Старшего, но и в поведении
императоров.
Большинство первых императоров жили очень публично, подчас в тесноте и
скученности, не только не смущаясь, но как бы даже бравируя этим. На
склоне Палатинского холма, где находился комплекс императорских дворцов,
размещались сыроварни, непрерывно дымившие и окутывавшие дымом и
ароматами весь холм. Клавдий, прогуливаясь по Палатину, неожиданно
услышал голоса и шум и, осведомившись, узнал, что это историк Сервилий
Конкан публично читает в одной из комнат дворца своё новое произведение —
императора никто об этом не предупреждал, но такое обращение с его
домом нимало его не шокировало.
Древние авторы — Тацит, Младший Плиний, Светоний, Ювенал, Дион Кассий
— были уверены, что в I веке уединения в загородной резиденции всегда
искали только нарушавшие римские традиции дурные принцепсы. На Капри,
изолированный от людей и погружённый в противоестественные пороки,
проводит последние годы своей жизни Тиберий. Домициан, в отличие от отца
и брата, живёт не в Риме, а в Альбе, где собирает приближенных и где
вершит неправедный суд и жестокую расправу.
Показательно в этом смысле отношение, которое существовало в Риме к
ликторам — служителям должностного лица, очищавшим для него дорогу. Они
нередко вызывали раздражение, нападки, а иногда и погибали, так как
разгон толпы и обособление в ней магистрата воспринимались как
посягательство на демократию и равенство граждан. Описывая гражданскую
войну 69 года, Тацит дважды отмечает подобные случаи.
III
Теснота в обоих своих взаимосвязанных значениях — и как явление
городской жизни, и как ценностное представление общественного сознания —
начинает исчезать из римской действительности с середины I века н.э.
После грандиозного пожара 64 года, который уничтожил большую часть Рима и
особенно губительно сказался на его историческом центре, Нерон
установил новые правила городской планировки и домостроительства. Они
отвечали давно назревшей потребности и потому были быстро восприняты
архитектурной практикой, вступившей отныне период коренной перестройки —
настолько коренной, что её не без оснований называют Римской
архитектурной революцией. Она продолжалась более полустолетия и
принципиально изменила облик жилых домов и общественных сооружений, всю
эстетику жилой среды.
Центральные улицы Рима, а вслед за ним и многих городов империи,
выровнялись и расширились; единицей градостроительства стал теперь не
застроенный участок — инсула, а отдельное архитектурное сооружение,
ограниченное со всех сторон собственными стенами, но не стенами, общими у
него с другими домами; было запрещено застраивать дворы; этажность
ограничена. Соответственно исчезло большинство предпосылок «дома-улья», а
вскоре и сами дома этого типа. Освещение через внутренний световой
колодец атрия или перистиля уступило место освещению через окна во
внешних стенах, что наполнило комнаты светом. Последнее обстоятельство
было связано с перестройкой всей системы эстетических представлений в
данной области. В центр её выдвигается не строение как таковое, а
внутренний объём, представляющийся тем более совершенным, чем больше в
нём простора, света и воздуха, чем более он открыт окружающей природе.
Растёт и приобретает новый смысл тот вид общественных сооружений,
который больше всего соответствует этому представлению, — термы. В их
огромных залах, бесконечных галереях и библиотеках человек чувствовал
себя в принципе по-иному, чем в портиках и базиликах республиканской
поры — предоставленным самому себе и собеседникам, соотнесенном с
окружающими, а не вдавленным в их толщу. Разумеется, смена эта не была
ни мгновенной, ни линейно-чёткой, обе традиции сосуществовали довольно
долго, но контраст нового уклада с описанным выше, тем не менее,
раскрывается совершенно ясно.
IV
Всё это — вещи, широко известные, и к ним можно было бы не
возвращаться, если бы не два обстоятельства, одно из которых освещается в
литературе редко, а другое — никогда, и без которых завершить
рассмотрение римской тесноты именно как исторического явления вряд ли
возможно. Первое из них состоит в том, что технические, строительные и
государственно-политические предпосылки Римской архитектурной революции
существовали очень задолго до неё. Масштабные сооружения флавианской
(63-96 гг.) и последующей эпох были невозможны без строительного
раствора, который римляне называли opus caementicum , а мы за неимением
лучшего слова — «римским бетоном». Но этот «бетон» применялся в Риме с
III века до н.э. и довольно широко, возможности его были известны,
однако в массовом масштабе не использовались вплоть до общей перестройки
материально-пространственной среды во второй половине I века н.э.
Конструктивной основой зданий, созданных Римской архитектурной
революцией, явились арка и свод. Они применялись в Риме всегда — с
этрусских времен, были органически глубоко римскими архитектурными
формами, но использовались систематически до 60-70-х гг. I века н.э.
лишь в некоторых типах «непрестижных» сооружений, вроде акведуков и
мостов.
Наконец, идея изменения принципов и характера застройки Рима была и у
Цезаря, и особенно у Августа, который во многом её осуществил и с
основаниями говорил, что «приняв Рим кирпичным, оставляет его
мраморным», но изменения эти шли в русле традиций и не привели ни к
чему, подобному архитектурной революции конца века, хотя субъективных,
да и объективных возможностей для ее осуществления у гениального Августа
было несравненно больше, чем у Нерона и, тем более, у Флавиев.
Очевидно, лишь в конце I века н.э. произошло что-то, позволившее всем
этим предпосылкам реализоваться, слиться воедино и из разрозненных
фактов строительной технологии и политики превратиться в единый
капитальный факт культуры. Этим «чем-то» был окончательный распад
Римской гражданской общины.
Античный город-государство, или полис, разновидностью которого была
римская гражданская община, представлял собой, во-первых, хозяйственную и
социально-политическую систему и, во-вторых, систему идеологическую.
Они обладали известной самостоятельностью по отношению друг к другу; в
Риме это проявилось, в частности, в том, что разрушение первой из
указанных систем и распад второй оказались разделёнными во времени
интервалом в 100-150 лет. В социальных потрясениях последних десятилетий
республики, в гражданских войнах I века до н.э., в реформах Августа и
его преемника Тиберия навсегда исчезли народное собрание как высший
орган власти и, соответственно, выборы магистратов этим собранием,
народное ополчение, периодические переделы земли и другие конститутивные
признаки древней гражданской общины как социально-политического
организма.
Сменившая её государственная организация, однако, не сумела создать
собственной идеологии, и такие атрибуты города-государства как
республиканская форма власти, всемерное ограничение римского
гражданства, нормативная роль консервативной полисной традиции в области
морали и права продолжают на протяжении большей части I века, исчезая
постепенно из реальной жизни, сохранять значение идеальной нормы. Лишь
со второй половины века противоречие это начинает утрачивать свою
чёткость и напряжённость. Римская гражданская община исчезает также и
как система таких идеализированных архаичных идеологических норм, чтобы
со времени Адриана (117-138 гг.) окончательно раствориться в пёстром
космополитизме и правовом единообразии мировой империй.
V
Развитие и гибель этих двух систем однако происходили на фоне и в
связи с эволюцией третьей — системы трудовых навыков и бытовых привычек,
полуосознанных норм повседневного поведения, реакций на условия и
характер окружающей материально-пространственной среды. Римская «форма
жизни» обладала определёнными структурными особенностями. Она была
органически связана с производством, с социально-политическим строем,
идеологией, и такой её элемент, как привычка к тесноте, непосредственно
выражал эту связь. Обусловленная хозяйственно и исторически, древняя
римская прямая демократия предполагала физическое присутствие всех
граждан при решении дел общины, они приходили со своих участков земли,
розданных им государством, и стояли тесным строем, тем же строем, каким
шли в поход, узнавая каждого в лицо, свои среди своих; ещё Старший Катон
говорил, что он знает по именам всех римлян. Поэтому чураться народа и
физически, чисто пространственно от него отделяться, отличаться не
только взглядами, но даже одеждой и запахом считалось оскорблением
общины.
То было традиционное обвинение, которое предъявляли высокомерным
аристократам все защитники res publica — «народного дела», от того же
Катона до Пизона Лициниана. Поэтому же, продолжая традиции родовой
общины, римлянин считал непристойным и кощунственным принимать
сколько-нибудь ответственное решение одному, без совещания с друзьями,
постоянно дома, на форуме и в походе, плотной группой окружавшими любого
видного гражданина — они не случайно назывались cohors amiconm —
«когорта друзей»; на рельефах своей колонны Траян ни разу не появляется
без них.
Но «третья система» римской гражданской общины обнаруживает при этом
по отношению к первым двум такую же самостоятельность, которую те
обнаруживали по отношению друг к другу. Так, привычка воспринимать
чужое, иноземное, пространственно отдалённое как страшное и враждебное,
столь сильная у греков, в Риме никогда не была крепкой и отмерла очень
рано — уже во втором веке до нашей эры от неё не остается и следа. И
напротив того, привычка к членению социальной действительности на
микрообщности, обладавшие в массовом сознании большей реальностью, чем
макрообщность республики в целом, пережила римскую гражданскую общину и в
виде «коллегий простых людей», дружеских кружков, культовых объединений
и дожила до конца античного мира. Привычка к тесноте эволюционировала
своим особым образом и обнаружила наиболее тесную связь со всем
идеологическим строем римской гражданской общины. После его крушения
теснота могла сохраниться как физическое явление — как «форма жизни» она
существовать перестала.
(Цитаты: «Культура и искусство античного мира. Материалы научной конференции», (1979), изд-во «Советский Художник», 1980)
Источник Источник: cont.ws.
Рейтинг публикации:
|