Век XVIII был изобилен не только золотом дворцов просвещенного абсолютизма, где под изящные па придворных менуэтов лилось пение скрипок, а приглашенные королями философы повергали в прах нерушимые истины, сидя у каминов. Совсем рядом, по ту сторону чугунной ограды, одновременно массивной и воздушной, крестьянин угрюмо шел за плугом, волокущимся за худой лошаденкой, проклинал сборщиков налогов горожанин, веселились в похмельном угаре завсегдатаи кабаков и трактиров, скупо сыпалась мелочь в шапки уличных музыкантов. И все такой же частой гостьей была война. История двигалась неспешно: росли противоречия, и вместе с ними – качество пороха.

Россия не была исключением в этой системе, организующей мир, да и обстоятельства не позволяли жить особняком. Увеличивалась территория империи, а вместе с ней множилось количество ее недоброжелателей. Пока страна, расположенная в тысячах миль от пропахших заморскими пряностями причалов Лондона, Гавра и Амстердама, ворочалась в сетях внутренних смут и боролась за само существование, Европе мало было дел до далекой Московии, где одна часть населения состояла из «диких татар», а другая – из медведей.

Ситуация изменилась кардинально во времена царствования Петра I, когда новорожденная империя показала свою значимость и доказала скептикам свое право находиться в «высшей лиге». Россия стремилась к морям как плацдармам для торговли с Европой, а на этом пути ей пришлось столкнуться со Швецией и Турцией. И, конечно, с интересами тех «просвещенных» государств, которые в меру своих немалых сил способствовали этим столкновениям. Итогом Северной войны 1700–1721 гг. стало прочное обоснование России на побережье Балтийского моря и понижение статуса Швеции как военной державы, которая уже не могла оказывать былого влияния на ситуацию в Европе. Вопрос о выходе к Черному морю долгое время оставался открытым, и его решение по ряду причин политического характера постоянно откладывалось вплоть до правления Екатерины II.

Швеция, естественно, не смирилась с понижением своего статуса и на протяжении всего XVIII века стремилась его восстановить – в первую очередь пытаясь взять у России реванш. Сначала на такое предприятие шведы отважились в правление короля Фредрика I, и война с Россией (1741–1743 гг.) стала попыткой пересмотра итогов Ништадтского мирного договора. Конфликт с соседом оказался малоуспешным, несмотря на дворцовый переворот в Петербурге и приход к власти Елизаветы Петровны. Шведский король тоже не был замечен в чрезмерной любознательности в ратных науках, поскольку его роль в политической жизни страны была весьма незначительной. Проводя время в сердечных баталиях с придворными фрейлинами, Фредрик I не обращал внимания на такое малозначительное событие, как война с Россией.

По одному из условий Абоского мира, закончившего войну 1741–1743 гг., наследником широко гуляющего и при этом бездетного Фредрика I по требованию России был избран сын герцога Гольштейн-Готторпского Адольф Фредрик, которого в Петербурге посчитали фигурой, более-менее лояльно относящейся к России.

Следует заметить, что политическая жизнь северного королевства примерно с 30-х гг. XVIII века крутилась вокруг двух фракций, образовавшихся в риксдаге, шведском парламенте. Одна из них, состоявшая преимущественно из родовитой аристократии, выступала за более жесткий внешнеполитический курс, направленный на восстановление Швецией своего влияния в Европе, и имела негласное название «партия шляп». «Шляпы» считались антироссийской фракцией, мечтающей о реванше за проигрыш в Северной войне. Воинственной аристократии противостояла «партия колпаков», которую можно отнести к оппозиции жесткому курсу. Состав «колпаков» был неоднороден: тут превалировали чиновники, помещики, купечество и крестьяне. Эта группировка стремилась к добрососедским отношениям со своим могучим соседом, благодаря которым Швеция получила бы большую выгоду от торговли и реализации экономических интересов. Период 1718–1772 гг. известен в истории Швеции как «эра свободы», когда власть была сконцентрирована в руках парламента, а не короля. Возник этот государственный феномен в результате поражения страны в Северной войне. Инициатором такого парламентского управления был видный шведский государственный деятель Арвид Бернхард Горн, считающий, что власть короля должна контролироваться. Пример галопирующего по всей Европе Карла XII, годами отсутствующего на родине и увлекающегося опасными для ее существования авантюрами (приняв, например, на веру пылкие заверения о евроинтеграции одного малороссийского гетмана), заставлял серьезно задуматься и прагматично взглянуть на силу монаршей власти.

Формально вступив на престол в 1751 году, Адольф Фредрик попал в самый центр противостояния парламентских фракций. Воинственные «шляпы» постоянно стремились ограничить и без того умеренную власть короля. Даже воспитание наследника, будущего короля Густава III, было приравнено к делу государственной важности, и отец вынужден был согласовывать с соответствующими парламентариями тонкости воспитания и образования своего сына. Для тех случаев, когда король не одобрял и не подписывал не устраивающие его государственные бумаги, «шляпы» изготовили специальную печать с его подписью. Шведский король был человеком добрым, мягким, предпочитал особо не конфликтовать с парламентариями и, в конце концов, скончался от удара, вызванного поглощением плотного обеда. Сын Адольфа Фредрика, ставший королем Густавом III, посчитал, что страна нуждается в переменах.

Соседи, родственники и враги




Будущий король, который скрестит шпаги с Российской империей, родился в 1746 году. Как и многие монархи того периода, юноша попал в волну просвещенного абсолютизма. Государь теперь должен был быть не просто первым феодалом, землевладельцем и полководцем (последнее получалось далеко не у всех), но и знать толк в философских премудростях, метать в толпу восхищенных придворных афоризмы на языке Вольтера и Монтескье, музицировать и сочинительствовать. Будущий король шел в ногу со временем: обожал театры и блестяще изъяснялся на французском. Смерть его отца Адольфа Фредрика 1 марта 1771 года застала наследника в ложе парижского оперного театра. В Стокгольм он вернулся уже Его Величеством Густавом III.

Вдоволь натерпевшись в юности нотаций и поучений от заботливых представителей партии «шляп», новый король решил положить конец парламентским вольностям. 19 августа верные Густаву войска окружили риксдаг, и под дулами орудий тот послушно и, главное, быстро принял ряд законов, существенно расширяющих полномочия короля, а сам парламент теперь мог собираться лишь по воле монарха. С «эрой свободы» было покончено.

Швеция не находилась в вакууме – за событиями в стране внимательно следили, и прежде всего в Санкт-Петербурге. В результате очередного дворцового переворота при прямой поддержке гвардии на троне воцарилась София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, ставшая известной миру под именем Екатерины II. Супруга отстраненного от власти Петра III также относилась к когорте просвещенных монархов. Фигура противоречивая и неоднозначная, императрица Екатерина заметно выделялась своими незаурядными качествами среди монархов-современников. Придя к власти в 1762 году, императрица сделала одним из важнейших направлений внешней политики выход и закрепление России в бассейне Черного моря. Для борьбы с все еще сильной Османской империей следовало обезопасить западные рубежи и сохранить статус-кво в отношениях со Швецией. Речь Посполитая во второй половине XVIII века полностью деградировала как государственное образование и являлась теперь не субъектом, а объектом политик России, Австрии и Пруссии. Необходимо было просто держать Швецию в фарватере лояльности в отношении России и не дать развиваться реваншистским взглядам.




Екатерина II была тонким политиком и хорошо понимала разницу в ситуациях: когда надо ударить топором, где полезен острый нож, а в каких условиях более необходим изящный кошелек, в котором удобно подбрасывать золотые кружочки в нужный карман. Проще говоря, считая почитателя опер, пьес и комедий короля Густава III человеком взбалмошным и недалеким, русская императрица решила укрепить миролюбие Швеции полновесными имперскими рублями. Вкладывание части государственного бюджета в некоторое улучшение благосостояния государственных деятелей сопредельных стран с целью нужной корректировки политического курса было и остается стандартным инструментом внешнегосударственного манипулирования. Через русского посла в Стокгольме графа Андрея Кирилловича Разумовского проходила посильная благотворительная помощь преимущественно господам из партии «колпаков» и некоторым небезнадежным «шляпам». Екатерина II была прекрасно осведомлена о происходящем в окружении короля, располагая разветвленной агентурой и просто благожелателями. Россия не натравливала шведов на какую-то другую страну, Екатерине не надо было, чтобы шведские гренадеры высаживались с галер на причалы Лондона или Дюнкерка. Важно, чтобы они попросту сидели в казармах Стокгольма и Гётеборга.

Петербургу было отчего озаботиться. Густав III практически с первых лет своего правления открыто выражал желание отплатить России за позор Ништадтского и Абоского мирных договоров. Уже в 1775 году монарх публично высказывался о необходимости всеми силами «напасть на Петербург и вынудить императрицу к заключению мира». Пока подобные демарши не выходили за рамки громких лозунгов, к ним относились как очередному циклону в голове монарха, славящегося своей взбалмошностью. Однако вскоре Густав III начал приводить в порядок свой военно-морской флот и армию. Реваншистские планы короля были горячо одобрены в таких странах как Англия, Франция и, естественно, Турция. Кючук-Кайнарджийский договор 1774 года значительно усилил позиции России в бассейне Черного моря, хотя и не решал полностью проблемы овладения всем Северным Причерноморьем и Крымом. Париж и Лондон инвестировали значительные денежные суммы в модернизацию турецких вооруженных сил, а в поддержке партии войны в Стокгольме маячила заманчивая перспектива навязать России войну на два фронта и отвлечь от турецких дел. Поэтому в Швецию потек финансовый ручеек в виде субсидий, которые в первую очередь тратились в военных целях. Деятельность графа Разумовского стала в этих условиях более оживленной, и вскоре на нее обратил внимание сам король, выразив свое крайнее раздражение.

Возрастающая антирусская позиция Густава III, всячески вдохновляемая западными благожелателями и Турцией, не мешала ему вести достаточно любезную переписку с Екатериной II, где словоохотливый король уверял свою «сестру» (отец Густава, Адольф Фредрик, приходился родным братом матери императрицы) в своих самых искренних мирных намерениях. Они даже дважды встречались: в 1777 и в 1783 году. В последнюю встречу шведский король получил от русской императрицы скромный подарок в размере 200 тысяч рублей. Возвышенный покровитель театров и искусств деньги охотно взял, причем градус миролюбия в его письмах резко возрос, однако вряд ли стоит сомневаться, что эта сумма была потрачена на маскарадные костюмы и обновление гардероба артистов королевской оперы. По всей стране стучали топоры, заготавливая корабельный лес. Швеция готовилась к войне.

Подготовка к выступлению

В августе 1787 года началась очередная и вторая по счету в царствование Екатерины II русско-турецкая война. Турция, подкрепленная помощью западных держав, решила попытать счастья в военном деле. Соответственно, размеры финансовой помощи со стороны Франции и Англии Густаву III расширились. В сложившейся ситуации шведский король видел для себя удобную возможность поквитаться за предыдущие поражения. Как назло, Густав III был необычайно уверен в собственных силах и примерял на себя шляпу великого полководца. Нюанс заключался в том, что победоносную войну (впрочем, как и не победоносную) король мог объявить только с одобрения риксдага – полностью искоренить парламентаризм Густав III не решился. Исключением являлась ситуация, если страна подвергнется нападению агрессора. Поскольку внушительная роль злобного врага с медвежьим оскалом в сочиненной королем пьесе отдавалась России, требовался повод, чтобы заставить ее первой выйти на сцену.




Екатерина II заняла сдержанную позицию и оставляла пока что без внимания все возвышающийся тон разговоров о походе на Петербург через Финляндию. Не надеясь только на финансовые комбинации Разумовского, Россия в свое время озаботилась еще и союзом с Данией, которая традиционно опасалась своего воинственного соседа. Согласно союзному договору, заключенному в 1773 году, в случае войны России со Швецией Дания обязывалась выступить на стороне первой и подкрепить свои действия военным контингентом из 12 тыс. солдат, 6 линейных кораблей и 3 фрегатов.

Военные приготовления шведов тем временем продолжались. Весной 1788 года Россия начала готовить к походу на Средиземное море эскадру адмирала Грейга, чтобы повторить удачный опыт Архипелагской экспедиции прошлой войны. Швеция об этом была извещена заранее, а также получила заверения в том, что снаряжаемые корабли никоим образом не предназначены против Швеции. Но короля уже понесло. Заботливые люди с иностранным акцентом нашептали Густаву, что было бы крайне желательно, если бы русский флот не покидал Балтику. От этого прямо зависела глубина и ширина золотого ручья, орошающего шведскую экономику.

К 27 мая эскадра, предназначенная для похода в Средиземное море, сосредоточилась на Кронштадтском рейде. Она насчитывала 15 линейных кораблей, 6 фрегатов, 2 бомбардирских корабля и 6 транспортов. Вскоре, 5 июня, авангард этих сил в составе трех стопушечных линкоров, одного фрегата и трех транспортов под командованием вице-адмирала Вилима Петровича Фондезина (фон Дезина) ушла в Копенгаген. По пути произошел любопытный инцидент. Отряд Фондезина по пути следования встретился со всем шведским флотом под командованием брата короля, герцога Сёдерманландского. Война объявлена еще не была, и шведский командующий потребовал салюта шведскому флагу. Фондезин возразил, что по договору 1743 года никто никому салютовать не обязан, но поскольку герцог является родственником императрицы, то лично его можно и поприветствовать. Русские сделали 13 выстрелов. Шведы, считавшие себя уже хозяевами положения и всей Балтики, ответили восемью.




Казалось бы, логичнее всего шведам было бы подождать ухода всей эскадры и, добившись превосходства в силах, атаковать, однако появление русских кораблей в Средиземноморье никак не устраивало западных благожелателей. В шведской столице поползли искусственно распространяемые слухи о том, что, дескать, русский флот собирается внезапно атаковать Карлскруну, главную военно-морскую базу Швеции. Когда эта болтовня и сопутствующая ей антирусская риторика достигли уже внушительных размахов, посол России в Швеции граф Разумовский обратился к министру иностранных дел с посланием, где, с одной стороны, выдвигалось требование к шведам объяснить свое поведение, а с другой – выражалась надежда на мирное сосуществование двух государств. Дело в том, что шведский флот интенсивно вооружался и находился в полной боеготовности, и не вызывало особых сомнений, против кого направлены эти приготовления. Густав III посчитал эту в целом миролюбивую ноту оскорбительной и приказал выслать русского посла из Стокгольма.

20 июня 1788 года шведский флот вошел в Финский залив. 21 июня без объявления войны войска короля Густава перешли границу и атаковали русскую заставу у крепости Нейшлот. 27 июня неподалеку от Ревеля были захвачены фрегаты Балтийского флота «Гектор» и «Ярославец», слишком близко подошедшие к шведским кораблям. Вскоре императрица Екатерина получила ультиматум, требования которого заставили даже иностранных дипломатов усомниться в разумности шведского короля. Претензии Густава III отличались масштабностью замыслов: он требовал наказания посла Разумовского за «шпионскую деятельность», передачу всех земель в Финляндии, отошедших к России в 1721 и 1743 гг., всю Карелию и полного разоружения Балтийского флота. Наиболее эффектно выглядело требование шведского короля вернуть Крым Османской империи. Ультиматум был настолько возмутительным, что Екатерина II посчитала ниже своего достоинства на него отвечать, – шведское посольство было просто выдворено из Санкт-Петербурга с не совсем приличным указанием направления. Вскоре вышел манифест о начале войны со Швецией, хотя формально боевые действия уже велись. Отправляясь в действующую армию, Густав III писал, что он весьма горд «отомстить за Турцию» и, вполне возможно, что его имя прославится не только в Европе, но и в Азии, и в Африке. Западные благодетели вздохнули с облегчением, узнав о начале войны, а вот что по этому поводу подумали в Африке – так навсегда и осталось загадкой.

Флоты сторон

К 1788 году «мстить за Турцию» шведскому королю было чем. Шведский флот был полностью боеспособен и имел к началу войны 26 линейных кораблей, 14 фрегатов и несколько десятков кораблей меньших классов. Располагала Швеция и крупным галерным флотом, состоявшим из почти 150 гребных судов. Галерный флот назывался «шхерным флотом» и подчинялся командованию армии. В 1783 году шведский флот поучил усовершенствованный корабельный устав, в котором появляется такое новшество, как строй пеленга. При помощи упражнений, в которых использовались яхты и баркасы, морские офицеры были хорошо ознакомлены с тактическими приемами построения и системой сигналов. Каждый корабль получил новые, изготовленные в 1782 году, карты Балтийского моря. Боевой дух личного состава был высоким. План шведского командования состоял в сосредоточении сухопутных войск в Финляндии с целью отвлечения внимания русских от Санкт-Петербурга. Тем временем флоту предписывалось в генеральном сражении нанести поражение противнику, принять в Гельсингфорсе на галеры и транспорты 20-тысячный корпус и осуществить его беспрепятственную высадку возле Санкт-Петербурга, где перепуганная Екатерина будет уже готова подписать мир на любых условиях.

К началу войны списочная численность русского Балтийского флота составляла 46 линейных кораблей при 8 находящихся в постройке. Однако техническое состояние многих линейных кораблей оставляло желать лучшего. Три наиболее сильных корабля под командованием Фондезина были отправлены в Копенгаген. В целом в Кронштадте находилось около 30 боеспособных линкоров, 15 фрегатов, 4 бомбардирских судна и некоторое количество кораблей меньших рангов. Личный состав не имел боевого опыта и был недостаточно подготовлен к боевым действиям. Некогда многочисленный галерный флот находился в столь плачевном состоянии, что к началу войны боеспособными оказались не более 20 галер. Наверстывать упущенное приходилось уже в ходе боевых действий.

Мероприятия шведов, естественно, отменили поход русской эскадры в Средиземное море, и Балтийский флот начал готовиться к бою. Экипажи пришлось доукомплектовывать моряками с грузовых и вспомогательных судов, не хватало провианта и снаряжения. 26 июня, когда в Финляндии уже начались бои, командующий флотом адмирал Самуил Карлович Грейг получил приказ императрицы выйти в море и искать встречи с неприятелем. 28 июня 1788 года, закончив приготовления, Балтийский флот снялся с якорей и пошел на запад.

Гогландское сражение



Грейг имел в своем распоряжении 17 линейных кораблей и 7 фрегатов. Из линкоров наиболее мощным являлся 100-пушечный «Ростислав», кроме него имелись восемь 74-пушечных и восемь 66-пушечных. Адмирал разделил подчиненные силы на три дивизиона. Авангардом командовал Мартын Петрович Фондезин (брат Вилима Петровича Фондезина) – флаг на 72-пушечном «Кир Иоанн», арьергард возглавлял контр-адмирал Т. Г. Козлянинов (74-пушечный «Всеслав»). Наиболее сильные корабли составляли кордебаталию, где держал свой флаг на «Ярославе» сам Грейг.

Пробыв некоторое время в Финском заливе, шведский флот зашел в Гельсингфорс, где пополнил запасы. 3 июля они покинули эту гавань и вышли в море. Герцог Карл Сёдерманландский имел под своим командованием 15 линейных кораблей, 5 больших и восемь малых фрегатов. Командующий держал флаг на линейном корабле «Густав III». Брат короля отличался таким же пылким характером, как и король, поэтому в качестве «ограничителя мощности» к нему был приставлен в качестве помощника опытный адмирал граф Врангель. Авангардом командовал вице-адмирал Вахмейстер, арьергардом – Линденстедт. Большие 40-пушечные фрегаты шведы выставили в боевую линию, чтобы не дать русским охватить себя с флангов.

Грейг из-за недостаточной силы ветра двигался медленно. 5 июля он обогнул с юга остров Гогланд, а утром 6 июля противники увидели друг друга. Шведы имели на кораблях линии 1300 орудий. Русские – 1450. При этом подготовка личного состава у Грейга, чьи экипажи были хорошо разбавлены рекрутами, была ниже, чем у противника. Сближение флотов происходило медленно, при этом шведы четко держали линию. Примерно в 16 часов шведский флот сделал поворот «все вдруг» на левый галс и выстроился в линию баталии. По сигналу Грейга русский флот также совершил поворот на левый галс, при этом авангард Фондезина из 5 кораблей стал арьергардом, нарушил строй и начал отставать. Русская линия, спускающаяся на неприятеля, растянулась, и относительный порядок наблюдался в авангарде Козлянинова и большей части кордебаталии. Фондезин отставал, и Грейгу приходилось подгонять его сигналами.

В 5 часов головной корабль русского флота и флагман авангарда, 74-пушечный «Всеслав», под флагом контр-адмирала Т. Г. Козлянинова оказался в двух кабельтовых и, не дожидаясь сигнала командующего, открыл огонь по неприятелю. Огонь велся по всей линии, при этом наиболее ожесточенная схватка происходила в авангарде и центре. Однако против всего шведского авангарда сражались только три русских корабля: «Болеслав», «Мечеслав» и «Владислав». Шесть кораблей стреляли, держась на безопасном расстоянии и не оказывая помощи. Плотный пороховой дым мешал обеим сторонам в ориентировании и передаче сигналов, которые передавались при помощи шлюпок. Несмотря на неопытность экипажей, огонь русских был очень силен, и спустя полтора часа, в половине седьмого вечера, флагманский «Густав III», поврежденный «Ростиславом», а затем и несколько других шведских кораблей начали при помощи шлюпок покидать свои места в линии и выходить из зоны поражения русских орудий. Однако в конце линии русский линкор «Владислав» оказался под огнем сразу пяти неприятельских кораблей – поддержки ему не оказали.

Около 9 вечера Карл Сёдерманландский вновь совершил поворот на север, стремясь увеличить дистанцию. Русские повторили маневр шведов, причем ряд русских линейных кораблей буксировался шлюпками. В это время флагманский «Ростислав» оказался в непосредственной близости от вице-адмиральского корабля «Принц Густав» под флагом Вахмейстера и энергично атаковал его. Не выдержав многочисленных попаданий, около 10 часов вечера «Принц Густав» спустил флаг. С наступлением темноты сражение закончилось – флоты разошлись. Шведы ушли в Свеаборг под защиту крепости. Только в начале 12 часа ночи подошедшая к «Ростиславу» шлюпка принесла донесение, что отнесенный в центр шведского флота, сильно поврежденный и потерявший управление, «Владислав» был вынужден сдаться. Из 700 человек экипажа погибли 257, в корпусе насчитали 34 пробоины. Обе стороны потеряли по одному кораблю. Убыль в личном составе достигала у русских – 580 убитых, 720 раненых и около 450 пленных. Шведы потеряли 130 человек убитыми, 400 раненых и более 500 пленных.

В тактическом отношении Гогландское сражение оказалось ничьей: потери сторон по кораблям сопоставимы. В стратегическом – это была несомненная победа русских. Замыслы шведского командования были сорваны, как и всякие планы десантной операции. Поскольку сражение произошло в день преподобного Сисоя, 6 июля, с тех пор и вплоть до 1905 года в составе русского флота постоянно находился корабль под именем «Сысой Великий». После боя ожидаемо состоялся разбор ситуации, вследствие чего за неумелые действия Мартын Фондезин был отстранен от командования, а командиров линейных кораблей «Память Евстафия», «Дерись» и «Иоанн Богослов» за неоказание помощи «Владиславу» отдали под суд и приговорили к смертной казни. Впрочем, Екатерина вскоре помиловала горе-командиров, разжаловав их в матросы.

Результаты и последствия

Отправив в Кронштадт наиболее поврежденные корабли, Грейг совершил ремонт своими силами и 26 июля 1788 года появился на виду у Свеаборга, куда в результате «победы» (Густав III знал толк в пропаганде и объявил морское сражение у Гогланда своей победой – в Гельсингфорсе даже был салют по этому поводу) укрылся герцог Карл Сёдерманландский. На море был туман, и появление русской эскадры для шведов оказалось внезапным – их кораблям пришлось обрубать канаты и спешно уходить под защиту береговых батарей. При этом 62-пушечный «Принц Густав Адольф» сел на мель и был захвачен в плен. Снять с мели трофей не удавалось, поэтому он был сожжен на виду всего шведского флота.

Во время блокады Свеаборга адмирал Грейг тяжело заболел – на флоте свирепствовала эпидемия брюшного тифа. Флагманский «Ростислав» покинул флот и прибыл 21 сентября в Ревель. 15 октября Самуил Карлович Грейг скончался.

Война со Швецией продолжалась еще два года, боевые действия происходили в основном на море, что позволяет характеризовать русско-шведскую войну как морскую. Имели место ряд крупных сражений, в которых успех сопутствовал русскому флоту. Лишь в конце конфликта шведы добились крупной победы во втором Роченсальмском сражении, нанеся поражение гребной флотилии под командованием Нассау-Зигена.

Война закончилась подписанием Верельского мирного договора, сохранявшего статус-кво в территориальных владениях обоих государств. На юге продолжалась война с Турцией, и России было выгодно поскорее развязать себе руки на Балтике. Несостоявшийся покоритель Санкт-Петербурга, покровитель оперы и театра, король Густав III был смертельно ранен во время бала-маскарада в Шведской королевской опере 19 марта 1792 года и умер спустя несколько дней. Так аристократия отплатила ему за ограничение своей власти в парламенте. Всю жизнь король восхищался театром и в нем в конце концов нашел свою смерть.

Победу в войне с Турцией Екатерина II считала лишь ступенью к осуществлению своих замыслов, поскольку в руках османов оставались проливы Босфор и Дарданеллы. Вскоре внимание всей Европы было обращено на погружающуюся в пучину революции Францию, где начало свою неутомимую работу устройство, продвигаемое доктором Гильотеном. Русская императрица публично лила демонстративные слезы по поводу своего «брата Луи», западные послы сочувственно охали, а тем временем был практически полностью готов план десантной экспедиции, целью которой была высадка в Стамбуле и взятие под контроль столь нужных России проливов. Пока западные партнеры усиленно таскали друг друга за парики, ничто не могло помешать империи осуществить геополитическую задачу выхода к южным морям. Однако смерть Екатерины остановила осуществление этих замыслов, и Россия оказалась втянута в долгий период войн с Францией.