Уважаемые читатели!
В 1984 году на студии «Грузия-фильм» был снят художественный фильм «Покаяние», поучительный во многих отношениях.
В год выхода на экраны, в 1987 году, эту кинокартину посмотрели 13 с половиной миллионов советских зрителей. В том же году он получил Гран-при Каннского кинофестиваля. А в следующем году он сгрёб шесть основных призов новой отечественной кинопремии «Ника», в том числе за лучший фильм, за лучшую режиссуру, за лучший сценарий и за лучшую мужскую роль.
Для сравнения: фильм «Кин-Дза-Дза!» получил два второстепенных приза. За звукорежиссуру и за музыку.
В общем, это был фильм нашумевший и прогремевший. Многих призвавший к Покаянию с большой буквы. Вскоре всеми забытый по причине образовавшихся в результате Покаяния новых забот: попила советского имущества, госпереворотов, гражданских войн, этнических чисток и т.п. Странным образом чуть ли не весь этот список, кстати, получила республика Грузия, где был снят этот прорывный гуманистический фильм.
Картина «Покаяние» учит нас очень простой штуке. Там, где нет внятного знания – его при первой же возможности заменят вылупившиеся из черноты истеричные мифы. Они же притчи. Они же Обжигающие Правды.
…Действие картины происходит в самом конце застоя в Грузинской ССР. То есть режиссёр, конечно, вытащил из запасников кучу символичного реквизита, чтоб притчево смешать времена и страны. Но сделал это явно не с целью спрятать притчу от цензуры, а наоборот - лихо приколоться над ней в стиле «и чё ты мне сделаешь». То есть за кровавых чекистов – какие-то гоплиты с копьями, но в остальном всё узнаваемо. Все партократы в партийных костюмах и на волгах, юный сын главного героя слушает «Аббу» и носит джинсы. Когда действие окунается в проклятое репрессивное прошлое – в ход идут гимнастёрки и антикварные авто. Наконец, имена-фамилии у всех вымышленных граждан грузинские, а главный диктатор, внешне потрясающе похожий на сегодняшнего Михаила Николаевича Саакашвили, порой начинает орать по-русски.
Сюжет примерно такой: умирает бывший диктатор. Его торжественно хоронят. Его сын-партократ получает взятку прямо на похоронах. Всё до отвращения непокаянно. Но дочь репрессированных выкапывает тело. Её ловят, судят, и на суде она рассказывает, как её родителей покойный репрессировал ни за что. Проникшийся внук диктатора, подросток, в раскаянии кончает с собой, а сын диктатора, партократ, покаянно выбрасывает тело папы с обрыва.
Говоря о художественных достоинствах картины, следует отметить, что в пасть притчевости создателями было брошено всё. От собственно исторической справедливости до художественного вкуса.
С историей притча расправилась просто – отрубив всё, что не помещалось в концепцию. Причины, по которым бесноватый диктатор всех репрессирует и убивает, остаются неизвестны. Он постоянно орёт, что страна окружена врагами – но войны в кадре нет никакой. Ни Гражданской, ни Отечественной, ни Холодной. Есть только мирные граждане со своей мирной жизнью, которых с криком «кругом враги» арестовывает и расстреливает бесноватый диктатор, приговаривая, что «каждый человек скорее враг, чем друг» и что «из каждых трёх человек четверо враги». А так все бы жили отлично – рисовали бы картины, молились, делали торты.
Что до вкуса – то фильма с большим количеством распоясавшегося символизма не видел советский кинематограф и вряд ли видел мировой. По плотности символизма на метр плёнки «Покаяние» уделывает всех левиафанов и все цитадели последующих лет.
Вот труп диктатора, вернувшийся из могилы к дому его детей. Он символизирует.
Вот дочь репрессированных вся в белом и гоплит-конвоир. Они символизируют.
Вот устроенная безбожным диктатором в Храме электролаборатория. Она очень символизирует. Скорбный евангельский персонаж справа – это Художник. Его репрессируют, потому что ни за что.
Вот брёвна, срубленные судьбы, из далёкой Сибири. Они символизируют.
Вот вообще непонятно что, но оно символизирует.
Вот ружьё, из которого застрелился внук диктатора – дедушкин подарок. Оно символизирует уже невыносимо.
А это старушка, седая и строгая, которая произносит притчевую фразу в самом конце: «Зачем нужна улица, если она не ведёт к храму?» Она символизирует уже за пределами любой меры, так что чего уж там.
…Почему этому дали второй по значимости приз Канн – вопросов нет. У Советов проснулось верное отношение к своему проклятому прошлому, надо поддержать. Они всегда так делают. См. успехи страшного фэнтези «Левиафан» уже в наши дни.
Но вот тот факт, что советский зритель и советский кинокритик сумели вынести столько напыщенного символизма – свидетельствует: позднесоветское общество готово было, в общем, к любым фантазиям о собственной истории.
Главная причина, думается, проста: вместо того, чтобы ввести в школьные учебники точные цифры репрессированных в 1930-1950-е годы, указать обстоятельства и привести последующие оценки случившегося, а также снять запрет на прямое упоминание данных фактов в кино и литературе, но продвигать собственную оценку и концепцию – государство (само же в 1956 г. истерично объявившее о Репрессиях) - затем умолкло и десятилетиями обходилось молчанием. Запретив фактически поминать предсовмина СССР и его заместителя.
И в результате – само государство СССР сакрализировало тему репрессий, превратило её в такой же вожделенный дефицит, как джинсы и бананы (о бананово-джинсовом культе, созданном десталинизаторами, мы уже писали в ретро-рецензии на «Гараж»).
Результат был схожий – за джинсы «активная часть общества» воодушевлённо сдала своё государство, а на Обжигающую Правду О Прошлом, процентов на девяносто выдуманную неуравновешенными личностями, обменяла свою историю.
Причём в обоих случаях эту самую «активную часть общества» можно не любить и даже презирать, но винить было бы несправедливо. Позднесоветская система сама создала все эти подпольные культы – своей леностью, привычным лицемерием, помалкиванием и покрикиванием.
Результатом стало всё последующее.
...Ну и немного о том, как «Покаяние» стало мега-хитом. Мне удалось найти живого очевидца, бывшего в 1987 г. молодым стройным блондином. В целях обжигающей правды привожу рассказ без купюр:
- Была зима. Я стоял в трёхчасовой очереди, намотанной в несколько слоёв вокруг кинотеатра «Пушкинский», в шубе одного сокурсника, валенках другого и собственной тёплой шапке. Я и остальные стояли там, потому что не могли не пойти. Потому что, во-первых:
- у фильма был рекламный слоган, на тот момент стопроцентно абсолютно выигрышный и обеспечивающий суперкассу вообще чему угодно: «Запрещённое кино, снятое с полки».
- вся мощь советской агитмашины ещё до премьеры была развёрнута на пропаганду «Покаяния». Его разобрали во всей центральной прессе, его пропиарили по телевизору, пересказав, какие глубокие символы и смыслы оно несёт. Не посмотреть его было нельзя – это значило выпасть из круга приличных людей.
Самого фильма я не помню, естественно. Но помню, что тоже был воодушевлён и впечатлён – ну, вот, от нас скрывали правду, а теперь-то она выходит на поверхность.
…Уже много позже кое-кто из нас осознал, что это был один из первых случаев, когда вся гигантская сила государственной пропаганды была направлена фактически на самоуничтожение государства.
К этому рассказу мне добавить нечего.
