Мой дед, инженер-изобретатель Василий Михайлович Максименко, был особо ценным специалистом и вообще-то не должен был идти воевать. Но в начале войны он сказал что-то про Сталина, кто-то на него донес, и деда тут же отправили на фронт старшиной минометного расчета (хотя по своему уровню инженерной и военной подготовки он вполне мог быть офицером). До конца войны дед служил в составе 1140-го полка 340-й стрелковой дивизии. Его рассказов о войне я не помню: он умер, когда я еще была ребенком. Но остались письма с фронта бабушке Лидии Васильевне, жившей в эвакуации с двумя маленькими детьми – моим отцом Владимиром и родившейся перед самой войной Наташей - у родственников в селе Павлово тогдашней Горьковской области (ныне город Павлово-на-Оке). Это истертые маленькие листочки, написанные мелким неразборчивым почерком, часто – осыпающимся карандашом, и далеко не все можно сегодня прочитать. В них, по понятным причинам, нет ни слова о боевых действиях, да и подвигами своими дед особенно не хвастается, лишь повторяя время от времени: «Долг перед Родиной добросовестно выполняю, тебе за меня краснеть не придется». В то же время в них огромный нравственный урок, как надо относиться к Родине, к семье, как служить своему делу, как сохранять человечность в, казалось бы, невыносимых условиях. Вот некоторые отрывки из этих писем.

К сожалению, не сохранилось ни одной фронтовой фотографии деда, но могу прислать его фото в штатском приблизительно тех времен; фото людей, о которых идет речь в письмах, фото собственно писем, а также фото бабушки с детьми, история которого подробно рассказывается.



***

Здравствуй, дорогая Лида! Пишу тебе уже пятое письмо, а от тебя получить потерял всякую надежду. Чем же объяснить твое долгое молчание? Мне трудно передать тебе, как я переживаю. У меня сложилось определенное мнение, что дома у нас что-нибудь случилось. Я никак не могу примириться с мыслью, что задержка писем происходит по вине почты. Если бы я был уверен, что дома обстоит все благополучно и задержка писем происходит по твоей вине, я бы бросил тебе обидный упрек. Я далек от мысли подозревать тебя в чем-то плохом. Уверен, что причина задержки писем совершенно другая, но уверяю тебя в том, что у меня хватит мужества перенести любое твое сообщение, как бы мне тяжело ни было. Когда мои товарищи интересуются о моей семье или же мы делимся воспоминаниями о мирной жизни, сколько хорошего о тебе и ребятах им только не расскажешь. На вопрос, получаю ли из дома письма, как обстоят дома дела, не знаю, что отвечать. Чувствуешь как-то неловко себя. Мало того, на душе становится тяжело-тяжело и больно, что тебя забыли. Неужели я чем-нибудь заслужил, что меня такое длительное время не считают нужным поставить в известность? Милая Лида! Может быть, ты была больна? Может быть, в настоящее время болеешь? Тогда кто-нибудь из родных написал бы мне письмо. Я не пишу тебе о болезни ребят или же кого-нибудь другого. Знаю, что ты сообщила бы мне об этом. Не нужно забывать, что мы здесь на фронте вполне сознаем, как трудно приходится вам в тылу. Если сравнивать тебя и меня, то я могу смело сказать, что тебе приходится тяжелей. Но требование, какое предъявляется мне Родиной, я честно и добросовестно выполняю. Тебе за меня краснеть не придется. (Бабушка вышла замуж за деда очень юной, едва ей исполнилось шестнадцать лет. А дед тогда был уже довольно взрослым, двадцатитрехлетним опытным инженером. Когда началась война, они оба были еще очень молодыми людьми. И меня всегда поражало, насколько деликатно дед давал наставления бабушке по всем житейским вопросам.)

Меня всем обеспечивают. Вам же приходится думать о себе, о детях и обеспечивать нас всем необходимым. Я очень ценю труд тыла и сознаю, какие тяготы войны ложатся на ваши плечи. Питаемся мы гораздо лучше, чем вы. Иногда получаем печенье. Когда я его кушаю, то невольно вспоминаю ребят. Я с удовольствием отказался бы от этой роскоши, с тем чтобы это доставалось нашим детям.

Милая Лида, учти, что я почти непрерывно нахожусь в боях. Не исключена возможность, что со мной случится несчастье. Мне гораздо легче будет все переносить, если я буду спокоен за вас. Очень прошу, пиши мне чаще и больше.



Лида! Ты меня знаешь (правда, еще не совсем понимаешь), знаешь, что я никогда не жаловался тебе на свою судьбу. Даже в самых небольших неприятностях я старался представить тебе все в таком объяснении, чтобы щадить твое самолюбие и здоровье. Ты же знаешь, что я люблю тебя, знаешь, какую любовь я проявляю к нашим ребятам, - пренебрегать этим нельзя. Я не требую у тебя жалости ко мне. Жалость и искренняя любовь две противоположные вещи, но только последнее порождает первое. Не думай, что я настолько отупел, что потерял все человеческие чувства. Законы войны суровы. Знаешь, Лида, я очень люблю свою Родину и никак не могу примириться с мыслью, что мы будем побеждены. Не хочу тебе хвастаться, но я не трус (про меня и двух товарищей написали во фронтовой газете «Сталинская правда»), а потому ты за меня краснеть не будешь. Я еще молод, хочу жить, хочу и мечтаю увидеть вас всех, но судьба моя неизвестна. (Пишу тебе, а над головой летят снаряды.) Мои прежние письма и это письмо должны оставить у тебя в памяти какой-то след. Я хочу, чтобы ты вспоминала обо мне только хорошее. Не обижайся на упреки, какие я тебе написал. Ты должна понять, что только человек без души и неискренне любящий мог промолчать о том, о чем я тебе написал.

Милая Лида! Очень доволен за ребят. Твое описание Наташи приводит меня в восторг. К сожалению, ты слишком холодно отзываешься о Володе. Лида, ты должна понять, что в его поведении, характере виноваты мы с тобой вдвоем. Ему в будущем будет тяжелее, чем Наташе. Любовь к ребенку не ограничивается только тем, что о нем заботятся, т.е. он одет, обут, сыт. Ему необходима ласка. Справедливая ласка, в которой бы он не видел различие отношения. Уверяю тебя, он будет гораздо лучше, если ты изменишь к нему отношение. У матери вообще дети должны быть одинаковы.

Очень жаль, что я не могу тебе приказать, но все же сделаю попытку. Приказ будет состоять в следующем: чего бы тебе ни стоило, сколько бы ни пришлось потратить времени, но ты должна прислать мне фотографию детей и себя. Обратись за содействием к Алексею Васильевичу, думаю, что это можно сделать. (Алексей Васильевич Федяков – муж бабушкиной сестры Софьи Васильевны. В начале войны находился со своей семьей в Павлове, потом ушел на фронт, очень достойно воевал, имел награды.) С твоей и Володиной фотографией мне пришлось расстаться. Это произошло не по моей вине. Опишу тебе этот случай. Один раз над расположением нашей батареи появились вражеские самолеты. Как они нас заметили, не знаю, но несколько бомб упало. У нас трех человек ранило, одного убило. Мой вещевой мешок также пострадал. Вещи были разбросаны. И мои товарищи удивлялись на меня, когда я, не обращая внимания на опасность, искал книгу, где хранилась ваша фотография. Из этого случая тебе станет ясно, как она была ценна для меня. Надеюсь, что мой «приказ» ты выполнишь.

…Ты можешь предполагать, что я могу обижаться на вас за то, что вы не присылаете мне посылку. Глупая (ты, конечно, не обижайся, что я тебя так называю), неужели ты думаешь, что я не понимаю ваше положение? Если бы я получил что-нибудь от вас, то за это бы только обижался. Лучший подарок от тебя – это частые письма и, если можно, ваши фотографии, с тем чтобы я имел возможность посмотреть на дорогие мне лица.
Очень скучаю о работе. Хочу написать Невскому (коллега и начальник деда, соавтор некоторых его изобретений), чтобы он выслал мне из института кое-какие материалы. Постараюсь на фронте заняться делом. Этим я думаю принести пользу своей Родине. Я не могу сидеть без дела. Желание оказать больше пользы своей Родине заставляет меня на фронте применять свои знания. Возможно, в моей жизни в скором времени произойдет перемена. Сегодня я получил письмо, в котором мне сообщили приятную новость. Я не собираюсь сообщать тебе, что я предложил, это тебе будет непонятным, но в этом письме мне сообщили, что о моем предложении сообщили начальнику политотдела армии и командованию. Завтра я жду спец. корреспондента, который приезжает в нашу часть для разговора со мною. (В нашем семейном архиве хранится затертая до дыр записка с грифом «Секретно». Полностью прочитать ее уже невозможно, но речь идет о том, что дед изобрел на фронте некое серьезное усовершенствование минометного прицела.)

Уже девятый месяц, как я уехал из дома. За это время произошло очень много перемен. Изменился и я, но не думай, что в худшую сторону. Нет. Мне кажется, все, что у меня было, то и осталось. Прибавилось лишь только то, что я лучше узнал людей. Многое понял в жизни, что до этого оставалось непонятым. Узнал и понял, что такое лишения. Я не обижаюсь на судьбу. Отлично понимаю, чем все это вызвано, и как всякий живой человек мечтаю вернуться с победою домой и снова в кругу своей семьи продолжить жить. Хотя у нас и были иногда неполадки, но в целом жизнь наша была неплохой. …Ты обижаться на меня не будешь, а если бы я вернулся, то я уверен, что мы зажили бы гораздо лучше.

Твои воспоминания о моих проводах и их сравнение с проводами Алексея Васильевича (Федякова, который как раз в это время ушел на войну) напрасны. Я не мог, да и не имел права требовать от тебя больше. Знаю, если бы была возможность, то для меня также было бы сделано все возможное. Обижаться я и не думал, наоборот, сам чувствовал себя в чем-то виноватым.

Когда-то ты мне писала, что мои письма доставляют тебе не только радость, но ты их с удовольствием читаешь. Как трудно иногда доставить это удовольствие, особенно когда не получаешь писем длительное время. Ты для меня достаточно близкий человек, а поэтому ограничиваться сухим и официальным письмом – значит показать свое безразличие к тебе. Писать лишний раз о своих чувствах, догадках, нелепых предположениях – глупо. Война и так достаточно играет на нервах, поэтому ты должна это учитывать. Поверь, для меня каждое твое письмо, какого бы оно ни было содержания, представляет большую ценность. Я отлично знаю твой характер, привычки, знаю твое отношение ко мне в прошлом, не забыл выражение твоих личных чувств ко мне, а потому твои письма я расцениваю по-своему. Для постороннего человека они могут показаться слишком однообразными и, может быть, официальными, для меня же – нет.

От Володи жду отдельного письма. Поздравляю его с днем рождения. Мысленно я его никак не могу представить. По-прежнему он мне кажется моим маленьким сынком, с которым я должен пойти в магазин купить ему игрушку, а если книгу, то обязательно с картинками. Вероятно, мне, если я вернусь, первое время нужно будет спрашивать у тебя, что его интересует. Наташа вообще для меня загадка. Хотя ты о ней пишешь всегда в лучшую сторону, чем о Володе, но я о ней не имею представления. Я помню ее еще беспомощной дочуркой, которая, кроме беспокойства (о том, что ей нечего кушать в период войны), мне ничего не доставляла. Я ее любил по-своему, но в этой любви было больше жалости к ней. Ты ею восхищаешься, и поэтому ты бы сделала для меня неоценимое удовольствие, если бы смогла сфотографироваться с детьми и прислать мне карточку.



Милая Лида! Очень и очень тебе благодарен за фотографию. Если бы ты предположила, сколько радости доставила она мне. Мне порой кажется, что я стал ближе к вам. Всматриваясь в дорогие для меня черты, я переношусь мысленно в прошлое, и вместе с радостными воспоминаниями о прошлом мечтаешь о хорошем будущем. Совесть и долг перед Родиной заставляет меня со многим мириться, но если бы ты знала, как иногда становится скучно, тяжело-тяжело, не физически, а морально. Не думай, что это объясняется пребыванием на фронте. Нет чувства боязни – атрофировалось. Мне, пробывшему третий год на фронте, многое стало безразлично. Тяжело становится оттого, что очень скучаешь. Нет никаких перспектив на скорую встречу. Приходится свои личные интересы отложить на задний план. Читая последние твои письма, которые, несмотря ни на что, были очень коротки и сухи, я убедился в том, что тебе тоже тяжело ждать меня. Правда, ты обещаешь дождаться, что меня, конечно, очень радует, но в то же время меня волнуют условия вашей материальной жизни, от которой, я знаю, может изменяться твое настроение. Не удивляйся последним словам, а самое главное – не обижайся. У меня, конечно, нет абсолютно никаких прав подозревать тебя в чем-то плохом, но, к сожалению, сама жизнь, ее суровые законы заставляют меня думать не то, что я хотел бы.

На фотографии ты выглядишь такой же милой, хорошей, как и была. Так же проста и приятна твоя чуть заметная улыбка. Володя также изменился. Чувствую, что вырос. Наташа – эта черноглазая дочурка приводит меня в восторг. Не ревнуйте с Володей, но я на нее засматриваюсь гораздо больше, чем на вас. Возможно, это объясняется тем, что ваши образы не изгладились из моей памяти, а Наташу я видел меньше всех. Общее впечатление вы все создаете хорошее.

События и успехи последних дней очень радуют. Кажется, недалек тот день, когда мечты будут реальностью. О! Если бы ты знала, о чем и сколько на фронте приходится мечтать. Мечты эти разнообразны. Основная мечта – это поскорее победить врага. Часто рисуем себе картину возвращения домой, встречу со всеми, и тогда становится легче переносить те невзгоды, какие возникают на фронте. Особенно становится хорошо, когда знаешь, что у тебя есть любимые дети, жена, которые тебя ждут. Поверь, редко проходит день, когда я не смотрел бы на фотографию. Я настолько изучил лица (твоего я и не забыл, и оно мало изменилось), что вы всегда стоите передо мною.

Недавно получил письмо от Сергея. (Брат деда Сергей Михайлович Максименков – именно так, фамилии братьев разнились из-за ошибки паспортистки – был дирижером. Был на фронте в составе военного оркестра. Человек тонкой душевной организации, не смог вынести ужасов войны и, вернувшись после Победы, через год умер.) Ему везет, был 10 дней в Москве. Все было бы хорошо, если бы та неизвестность с Колей разрешилась в лучшую сторону, и для нашей родни это первая неприятность. Все же я надеюсь на хороший исход. (Коля – бабушкин брат Николай Васильевич Емельянов. Ушел очень юным на фронт, вероятно подчистив год рождения, служил в лыжных войсках и погиб в 1944 г. в возрасте 16-17 лет.)



Милая Лида! Как это ни печально, но я опять доставил тебе излишние переживания своим молчанием. Поверь, Лида! Это не объясняется тем, что я изменил свои чувства к тебе. Наоборот. С каждым днем ты и дети становитесь для меня дороже. Как приятно знать, что есть человек, который верит, ждет и надеется на встречу. Как облегчает переживать те лишения, какие вызываются войной, эта надежда. Знай, Лида, где бы я ни был, что бы со мной ни случилось, мысли мои будут всегда с вами. Семья для меня была и останется дороже всего. Тебе покажутся странными мои слова, но я могу тебе сказать, что я ради семьи многим жертвую. Когда-нибудь я тебе объясню, в чем суть моих слов, а пока для тебя они останутся неизвестностью.
Не думай, пожалуйста, что наличие семьи может сделать из меня труса. Родина для меня так же дорога, как ты, и я никогда не был и не буду трусом, но в то же время я знаю, что о вас я не должен забывать.

Несмотря на то что война ужасно всем надоела, настроение в армии неплохое. Все живут надеждой, что немец будет скоро побежден. Откровенно признается: от этой войны все устали. Трудно подумать, что три года из жизни вычеркнуты. А сколько погибло людей. Иногда становится страшно подумать. Тех людей, с которыми я уезжал на фронт, осталось очень мало. Остальные калеки или же убиты. Сейчас мы располагаемся в лесу. Ближайший населенный пункт находится в 3 км, но там располагается наша передовая. У нас после наступления затишье. Все же, когда я пишу тебе это письмо, то иногда мысли отвлекают немецкие снаряды. Правда, к ним привыкли и относишься равнодушно, но все же они не дают забывать, что кругом война.
Погода нам благоприятствует. После нескольких дней, когда лил дождь и негде было просушиться, наступили ясные и теплые дни. Спим под открытым небом, и я часто вспоминаю Сталинград, когда мы с тобой спали на балконе. Природа не признает, что война. Несмотря на то что лес пострадал от разрывов, кругом все живет. Птицы не перестают петь, малины и орехов хватает, и, если бы не выстрелы, то можно было бы подумать, что находишься на даче.

Лида! Прости, что так долго задержал с письмом. Оправданий у меня особых нет. Правда, я занят одной работой, которая очень много отнимает у меня личного времени. Работа эта связана с моей гражданской специальностью, и я очень увлекаюсь ею.

Очень доволен за тебя и Наташу. За Володю беспокоюсь, и мне его почему-то жаль. Я знаю, он находится не у чужих людей, но лишить его твоего и моего внимания – слишком большое наказание. (Ближе к концу войны бабушка с маленькой Наташей вернулись в Москву, а мой отец остался на какое-то время в Павлове у родственников и тяжело это переживал.) В его возрасте я воспитывался в детском доме. (В семье деда было семеро детей. Его отец, Михаил Иванович Максименков, в 1918 г. был призван в Красную армию и погиб в Гражданскую войну. Мать была вынуждена отдать некоторых детей в детдом, где дед и воспитывался до 15 лет, когда уже смог работать.) В моей памяти еще слишком свежо воспоминание, связанное с той жизнью. Будучи ребенком, я часто задумывался над своим положением и искал виновных, почему я в детдоме. В то время меня не интересовал вопрос, что трудно жить. У меня был свой личный мир и, к сожалению, объяснить мои заблуждения никто не мог. Володя хоть и большой (к концу войны моему отцу было девять лет), возможно, понимает многое, но все же ему тяжело. Особенно нужно учитывать, что, как ты пишешь, «он пошел характером в маму», а поэтому он может чувствовать, переживать и никогда не покажет виду и не признается. Я жалею, что эта черта характера перешла к нему. Мне кажется, что наша жизнь в прошлом была бы гораздо полней. Я не могу, да и не имею права за что-нибудь обижаться на тебя, но вот за эту черту мы часто без причин причиняли друг другу неприятности. Порой мне казалось, что ты мне не совсем доверяешь или играешь моими чувствами, и я еще тогда догадывался о наличии в твоем характере некой черты, а поэтому привык и смирился. Несколько раз я пытался внести изменения. Правда, неудачно, грубо, причинял тебе неприятности, но ты должна согласиться, что иногда была сама не права. Я не хочу заниматься самохвальством, но человеку, узнавшему меня, можно жить хорошо. Я вспыльчив, горяч, но в то же время, если я обидел человека, то всегда стараюсь найти причину и загладить свою вину. В жизни я не наживал себе врагов, которые бы могли длительно на меня обижаться. Я знаю, в гражданстве меня не могут вспоминать плохо. В армии у меня также много товарищей и даже друзей, а поэтому мне легче переживать всякие невзгоды.

Недавно от Казакова И.Д. получил письмо. К сожалению, оно было для меня печальным. Многие в тылу имеют не совсем правильное представление о нас. Считают, что мы настолько огрубели, стали ко всему нечувствительны и т.п. – т.е. можем абсолютно равнодушно относиться ко всем вещам. К сожалению, это глубоко ошибочно. Каждый из нас, кто находится на фронте, не перестал ценить жизни. Все то, что связано с воспоминаниями о прошлом, - очень дорого. И.Д. Казаков в своей маленькой открытке сообщил мне о смерти шести товарищей, в том числе Южакова, который умер от разрыва сердца в поезде, Пронина, Казачинского и др. Если бы все они были на фронте, то это было бы не так тяжело, а то там в далеком тылу. Все это наводит на очень грустные размышления. Ведь я прожил и работал с ними несколько лет. Как многое за три года изменилось. Кто может поверить, как тяжело ждать конца.
У нас сейчас затишье. Нашел себе новое занятие, т.е. учусь играть на аккордеоне. Строй у него как и на рояле, а поэтому для меня учеба дается легко. Вечерами играю. Это позволяет немного отвлечься от войны.

Володя! Почему ты перестал писать мне письма? Я очень беспокоюсь о том, как вы там (в Павлове) живете. Мама мне пишет часто. Она скучает и беспокоится о том, что ты остался один без нее. Володя! Пиши мне о том, какие у тебя успехи в учебе. Надеюсь, что ты учишься хорошо. (Кстати, отец учился очень хорошо, впоследствии окончил школу с медалью.) Слушайся дедушку с бабушкой. Получил от тебя письмо, в котором ты пишешь про дядю Лешу (Федякова). Тебя, наверное, интересует, имею ли я какие награды. У меня тоже два ордена. (Дед в числе прочих наград был награжден медалью «За отвагу» и орденом Красной Звезды. Неоднократно в письмах он упоминал, что представлен к ордену Красного Знамени, но, по неизвестным мне причинам, так его и не получил.) Тебе за меня краснеть не придется. Твой папа бьет немца хорошо и надеется на то, что ты так же будешь хорошо учиться и слушаться. Война скоро окончится. Я приеду домой. Соберемся все вместе и будем жить, как и раньше, хорошо.

Лида! Для тебя, вероятно, покажется очень удивительным, что ты так часто получаешь письма. Я, конечно, не отличаюсь аккуратностью писать часто письма, просто сегодня почему-то стало грустно-грустно. Так захотелось домой, что объяснить тебе не могу. Возможно, влияет весна. В такое время все хотят жить, а поэтому думать про войну не хочется. Как быстро пролетело время, а я ведь четвертую весну встречаю вдали от родного дома – на фронте. Легко только сказать, а сколько и чего только за это время не передумал. Если бы не сознание того, что ты защищаешь Родину, то этого времени было бы жалко. Когда мне скучно, то я почему-то вспоминаю всю прежнюю жизнь. Война научила ценить даже то, чем иногда в гражданстве пренебрегаешь. Как во многом приходится себе отказывать. Я завидую многим товарищам, которые мало задумываются над тем, как провести свой досуг. Я не говорю о кино, театре, а даже простой книги на русском языке здесь трудно достать, а ты отлично знаешь, что читать я любил. Почти все свободное время проходит в разговорах и воспоминаниях. Тут уж ваш брат берегись. Критикуют так, что уши вянут. В душе, конечно, многие противоречат, не каждый желает показать свое Я. У вас там забот больше, а поэтому свободного времени меньше, да и то когда соберетесь вместе, то тоже разговоров хватает. У нас сейчас затишье, но это затишье напоминает, что скоро будет гроза. Погода стоит теплая-теплая. Ходим раздевшись. Когда ты получишь это письмо, то в Москве будет так же хорошо, как сейчас у нас. Тогда ты поймешь, что такое весна, и, я надеюсь, с ответом на это письмо не задержишь.

Пиши подробней про свою личную жизнь. У каждого человека есть своя скрытая, внутренняя жизнь, о которой обычно никому не известно. Вот это-то желание и мечты мне и хотелось бы знать. Когда я пишу это письмо, то я уже заранее угадываю, что ты мне напишешь, но я прошу не удивляться содержанию моего письма. Мои письма вообще отличаются лишними рассуждениями, и возможно, что некоторые слова для тебя бывают неприятны. Ну ничего. Лида! Зато уж когда я приеду, то ты также не будешь обижаться на меня. Я во многом в характере изменился и думаю, что не в плохую сторону. Т.е. я научился ценить жизнь. Пиши мне про Наташу. Володе я также послал письмо, но он почему-то мне не пишет. Я боюсь, что многие от меня отвыкнут и мне сразу будет тяжело. Пиши, как здоровье мамы. Рад, что ты по-прежнему выглядишь хорошо, правда, это немного опасно. Найдутся тыловые донжуаны, способные кружить головы. Буду надеяться, что все будет благополучно.

За меня не беспокойся. Я жив, здоров.

Желаю всем здоровья.

Пиши про всех. Где, кто и как живет. Что пишут.

Обнимаю и целую всех крепко.

Вася