О том, как происходила аннексия Германской Демократической Республики и ее экономики.
Восточная Германия: История одной аннексии
Ликование, свобода, виртуоз-виолончелист, играющий у полуразрушенной стены, обещания «всеобщего процветания» (1): музыкальным сопровождением к событиям 9 ноября 1989 г. обычно является мелодия «Оды к радости». Но в последние месяцы всё больше раскрывается разница между красивыми сказками об «объединении» и атмосферой насилия, который последовал за этой как-бы мирной революцией. В свете того, что ультраправая партия «Альтернатива для Германии» (АдГ) набрала более 20 % голосов во многих «землях» бывшей ГДР, в свете социологических опросов, которые показывают, что «58 % восточных немцев считают, что они не лучше защищены от произвола властей, чем в бывшей ГДР» (издание «Die Zeit» от 3 октября 2019 г.), а также судя по успеху произведений, представляющих события 1990-х гг. с точки зрения «проигравших», празднование годовщины падения Берлинской стены выглядит уже не таким триумфом, как это казалось раньше. Что-то не сходится в истории, в которой щедрая Западная Германия предложила своей соседке, разрушенной в результате державшейся четыре десятка лет коммунистической диктатурой, дойчмарки и демократию.
Осенью 1989 г. народ ГДР изменил свою историю. Без постороннего вмешательства, в ходе массовых демонстраций в Берлине, Лейпциге, Дрездене народ сместил партию власти «Социалистическую единую партию Германии», а также политическую полицию, партийные СМИ и сам режим. На протяжении нескольких недель после падения Стены подавляющее число восточно-немецких оппозиционеров хотели не объединения, а установления демократического правительства в ГДР: 71 %, по данным издания «Spiegel» (17 декабря 1989 г.). Слова пастора перед гигантской демонстрацией на Александрплац 4 ноября 1989 г. в Берлине отражают эти настроения: «Мы, немцы, несём ответственность перед Историей. Мы должны показать, что настоящий социализм возможен». (2)
То же самое говорила писательница Криста Вольф в призыве от 26 ноября «За нашу страну», представленного на государственном телевидении. «У нас ещё есть возможность развить социалистическую альтернативу ФРГ (Федеративная республика Германия)», - говорится в этом тексте. Его подписали 1,2 млн человек из 16, 6 млн жителей. 7 декабря собрался Круглый стол, как это было сделано в Польше и Венгрии, целью которого было «защита независимости страны» и составление Конституции. Оппозиционные и традиционные партии очертили на нём контуры демократического и экологического социализма. Но вскоре вторжение западногерманских политических сил развеет все эти идеи.
В первое время, будучи ошеломлены стремительно развивающимися событиями, политики из Бонна – столицы ФРГ в то время – бросились в избирательное завоевание соседней страны. То, как они вмешались в парламентские выборы 18 марта 1990 г., которые стали первыми выборами, освобождёнными от влияния руководящей партии и Москвы, привело к тому, что создатель политики сближения двух Германий в 1970-х гг., бывший социал-демократический министр Эгон Бар прокомментировал события следующим образом: «Это были самые грязные выборы, которые я когда-либо видел в своей жизни». (3) Усиленная поддержкой США и при пассивной позиции ослабленного СССР, Федеративная республика под руководством канцлера-консерватора Гельмута Коля в течение нескольких месяцев осуществила небывалую операцию: аннексия суверенного государства, полная ликвидация его экономики и учреждений, установление на его почве либерального капиталистического режима.
А ведь за 40 лет существования ГДР (с 1949 г.) народ создал свою особую идентичность, состоящую, с одной стороны, из достижений социалистических завоеваний в области труда, солидарности, здравоохранения и образования, культуры и так далее, а с другой – смесью неприятия и страха по отношению к авторитарной руководящей партии, замыканием на частной сфере и притягательности Запада. Идеологи «объединения» несколько поздно поняли, что с народом нельзя покончить, как с предприятием при его закрытии.
Чтобы понять недостатки официального исторического нарратива, в который никто или почти никто на Востоке не верит, нужно избавиться от ключевого термина: никакого «воссоединения» не было. Министр внутренних дел ФРГ Вольфганг Шойбле, ответственный за договоры по объединению, сделал весной 1990 г. восточногерманской делегации следующее недвусмысленное заявление на это счёт: «Дорогие друзья, мы договариваемся о вхождении ГДР в состав ФРГ, а не наоборот… То, что сейчас происходит – это не объединение двух равных государств». (4) Вместо того, чтобы, согласно статье 146 Конституции ФРГ и в соответствии с желаниями гражданских движений, вынести новую Конституцию двух немецких народов на народное голосование, Бонн осуществил просто-напросто аннексию своего соседа, используя те же махинации, что и в 1957 г. при присоединении Саара к Федеральной республике. Договор об объединении, подписанный 31 августа 1990 г. и вступивший в силу 3 октября того же года, предполагает просто распространение основного закона западногерманского государства на пять только что созданных по этому случаю «земель» («Länder»), границы которых были очерчены произвольно. Так простым росчерком пера была уничтожена страна, от которой отныне остались лишь воспоминания о жёсткой полицейской диктатуре, китчевом стиле одежды и о машинах «Трабант».
Ускоренное введение единой денежной системы.
Так столкнулись две неравные силы. Восточные немцы хотели политических свобод и процветания без отказа от отличительных черт своего общества. Для Бонна же, по мнению итальянского преподавателя университета, автора аналитической работы «Второй аншлюс», «приоритетом была полная ликвидация ГДР». (5)
Первый этап заключался в том, чтобы заполнить одновременно избирательные урны и карманы населения – две вещи, о которые не задумывалась руководящая СЕПГ. Когда Коль предложил 6 февраля 1990 г. ввести на востоке западные марки, он преследовал несколько целей. Во-первых, он хотел прочно привязать ГДР на случай, если в Москве уберут Михаила Горбачёва. Но было прежде всего сделано для того, чтобы победить на выборах, намеченных на 18 марта. Между тем социологические исследования показывали высокий рейтинг недавно созданной Социал-демократической партии (СДП), который превосходил популярность Христианско-демократического союза (ХДС) и который имел долгий опыт работы в коммунистическом правительстве. Решение проводить «незамедлительную интеграцию экономики ГДР в систему денежного обращения и экономическую зону дойчмарки» (6) соответствовало осуществлению этих двух задач. Эта идея была сформулирована специалистом по денежным вопросам Тило Саррацином, который станет знаменитым двадцать лет спустя благодаря своей ксенофобской книге «Германия. Самоликвидация». В январе 1990 г. эта идея появилась в Министерстве финансов в Бонне. Канцлер Коль, до того скептически относившийся к немедленному введению единой денежной системы, в феврале 1990 г. принимает решение о её реализации, никак не приняв в расчёт возражения со стороны главы теоретически независимого Бундесбанка, которому пришлось отказаться от своего мнения.
В общество эта перспектива оказалась прекрасным катализатором предвыборной кампании. Западная марка стоила в то время 4,4 восточных марки. Обещание быстрого обмена одной денежной единицы на другую по курсу один к одному обрадовала привыкшее к бедности население на Востоке. Тогда же в свете этой перспективы в рамках кампании тема воссоединения стала центральной. ХДС сократили разрыв и вышли вперёд на выборах, получив 48 % голосов против 21 % СДП и 16 % Партии демократического социализма (PDS, произошедшая от СЕПГ). Но за «актом «политической щедрости» ФРГ», который так воспевал Лотар де Мазьер, глава ХДС в Восточной Германии и главный победитель выборов, скрывалось, по мнению Кристы Луфт, министра экономики с 18 ноября 1989 г. по 18 марта 1990 г., политическое решение: «ускорить с помощью марки быструю аннексию ГДР Федеративной республикой Германии». (7)
Решение о социальном разрушении.
Вместе с новой денежной единицей в ГДР стремительно перенесли рыночную экономическую модель. «Мы могли дать дойчмарку только в обмен на полное изменение экономической системы», - воспоминает Саррацин. Договор от 18 мая закреплял изменение режима. «Экономический предусматривает рыночную социальную экономику в качестве общей системы обеих сторон. Такая модель предусматривала, прежде всего, частную собственность, конкуренцию, свободное ценообразование и свободное перемещение рабочей силы, капитала, имущества и услуг» (п.1). Поскольку «положения Конституции Германской демократической республики, до сих пор основанной на социалистических общественных и государственных принципах» противоречат принципу политического либерализма, свободному товарообмену, а также «собственности частных инвесторов на земли или средства производства, они больше не имеют силы». (п. 2).
1 июля 1990 г., некоторое время спустя после вступления договора в силу и, как результат, массовое нашествие на банки, восточные немцы разочаровались. В то время как потребители неистово бросились на товары, произведённые на Западе, цены на восточные продукты и услуги подскочили на 300 – 400 %, и предприятия потеряли всякую конкурентоспособность. Итак, эти предприятия потеряли не только внутренний рынок, захваченный западными торговыми группами, они также утратили клиентов на Востоке, в частности из СССР, которые закупали от 60 до 80 % восточногерманских товаров. По свидетельству самого экс-главы Бундесбанка Карла Отто Пола, страна тогда проглотила «лошадиную дозу лекарства, которую не могла бы вынести ни одна экономика». (8) Но боннские переговорщики, убеждённые, как врач из мольеровской пьесы, в пользе кровопускания, отказывались применять какие-либо поддерживающие контрмеры (прогрессивное выравнивание обменного курса, поддержка производства на востоке страны, введение повышенного налога для западных производителей).
За одну ночь в ГДР провели либерализацию экономики, в то время как ФРГ проживала этот процесс в течение целого десятилетия после войны. В июле производство промышленной продукции упало на 43,7 % по сравнению с предыдущим годом, на 51,9 % в августе и почти на 70 % в конце 1991 г., тогда как официальное количество безработных возросло с примерно 7 500 в январе 1990 г. до 1,4 млн в январе 1992 г. – это почти вдвое, причём в числе безработных были работники в вынужденном отпуске, люди, находившиеся на переобучении и в предпенсионном возрасте. Ни одна страна Центральной и Восточной Европы, вышедшая из орбиты советского влияния, не переживала ещё таких ужасных пертурбаций…
Путь социального развала был выбран преднамеренно: десятки отчётов описывали его последствия. «Лучше уж единство с разрушенной экономикой, чем оставаться в советском блоке с полуразрушенной экономикой», - считал социал-демократ, теолог Рихард Шрёдер. (9) Его молитвы были не просто услышаны. В сознании «осси», восточных немцев, у ангела-истребителя есть имя: «Попечительское ведомство» («Treuhand», сокращённое от «Treuhandanstalt»). Созданное 1 марте 1990 г., оно стало средством для конвертирования бывшего ГДР в капитализм. Ведомство исполняло свою функцию, приватизируя или ликвидируя практически всё «народное достояние» - термин, которым называли все государственные предприятие и имущество, которое оно получило во владение с 1 июля 1990 г. Возглавив 8 000 комбинатов и предприятий, насчитывающих 32 000 учреждений (от сталелитейных заводов до лагерей отдыха, и даже бакалеи и кинотеатры в кварталах), получив земельный фонд, равны 57 % территории бывшей ГДР, и жилищный фонд, это общество стало самым большим в мире конгломератом рабочих мест для 4,1 млн человек (45 % активного населения). К моменту роспуска 31 декабря 1994 г. оно распустило или ликвидировало большую часть подведомственного и могло похвастаться результатами, небывалыми доселе в современной экономической истории: деиндустриализации бывшей ГДР, 2,5 млн уничтоженных рабочих мест, экономические потери, оценивающиеся в 256 млн марок и предприятий, совокупность активов которых, по словам самого главы ведомства, составляла в октябре 1990 г. 600 млр! (10)
По словам последнего министра экономики ГДР Кристы Луфт, это чудо либерализма было «самым большим разрушением производственного капитала в мирное время». (11) Исследователи Вольфганг Думке и Фриц Вилмар, в свою очередь, называю это расцветом структурной колонизации, которую пережила ГДР (12): западногерманские инвесторы и предприятия купили 85 % производств в Восточной Германии, а восточногерманские – только 6 %.
Идея блицкрига против плановой экономики соседа возникла в ФРГ в 1950-х гг. Автор вышедшей в 2018 г. монографии о «Treuhand» историк Маркус Бёик относит к Людвигу Эрхарду, послевоенному министру экономики Западной Германии, стороннику культа ордолиберализма, интеллектуальное создание этого странного бюрократического явления. В своём перспективном исследовании об «экономических проблемах воссоединения», появившемся в 1953 г., Эрхард ратовал за быстрое введение единой денежной системы и, как пишет Бёик, « выдвигал модель, в принципе, не безальтернативную, политике «шоковой терапии»». (13)
По иронии истории изначально в задачи появившегося в марте 1990 г. «Treuhand» не входила приватизация экономики. Рождённое в среде диссидентов и гражданских активистов, это «попечительство ведомство предназначалось для соблюдения прав восточных немцев на народное достояние ГДР», и должно было распределять долю государственных предприятий между гражданами. Профсоюз «IG Metall» предлагал отдавать предприятия и учреждения непосредственно работникам. Но победа консерваторов на выборах в Восточной Германии 18 марта перемешала все карты. За две недели до вступления в силу договора о единой денежной системе, 1 июля, Народная палата – Парламент Восточной Германии – в срочном порядке принял «закон о приватизации и об организации народного достояния». Так закончился поиск компромисса между социализмом и капитализмом, который занимал умы экономистов-реформистов ГДР со времени падения Берлинской стены. «Шоковая терапия», выработанная за пол века до того, наступила.
«Treuhand» создали за несколько недель, и в первое время это ведомство работало в режиме импровизации. Поскольку телефонной связи между двумя частями Германии не существовало, для проведения совещаний служащие на востоке в назначенное время ходили в телефонные кабинки, чтобы звонить оттуда своим западным коллегам. (14) Но, несмотря на подобную кустарность, к услугам этого учреждения прибегали те, кто в ФРГ, были профессионалами в области реструктуризации предприятий. Его первый глава Райнер Мария Гольке, бывший директор IBM, в августе 1990 г. уступил место Детлеву Карстену Роведдеру, президенту металлургической группы «Hoesch». Возглавлять наблюдательный совет выпало Йенсу Одевальду, приближённому канцлера Коля и президенту крупной западногерманской сети магазинов «Kaufhof», получившему выгодные торговые площади на Александрплац. С лета 1990 г. Бонн контролировал все операции: Министерство финансов установило возле руководства «Treuhand» бюро, в котором работали управленцы акционерных общество таких компаний, как KPMG, McKinsey, Roland Berger. Они проводили оценку предприятий, предназначенных к расформированию, бессрочной приватизации или ликвидации, без каких-либо чётких критериев. (15)
Раздробление предприятий.
Серия абсурдных решений, а также связи между «Treuhand», консервативным правительством и владельцами западногерманских компаний породили убеждённость в том, что в задачи ведомства входила, в первую очередь, ликвидация конкурентного рынка, который теоретически мог занизить прибыли индустриальных групп ФРГ (кстати, этот факт ещё не был опровергнут). Задушенная и малоэффективная, восточногерманская экономика, всё же, имела некоторые выдающиеся предприятия. Например, 2 октября 1990 г., накануне воссоединения, руководство «Treuhand» решило закрыть в Дрездене завод по производству фотоаппаратов «Pentacon», в котором работали 5 700 рабочих и который экспортировал модели «Praktica» в различные страны Запада.
Среди немногочисленных заслуг ГДР в области экологии было государственное общество по переработке и повторному использованию мусора, которое называлось «Sero». Несмотря на то, что муниципальные администрации требовали его переустройства и создания на его базе сети муниципальных предприятий, «Treuhand» отказалось от этого, предпочтя продать его по частям западным группам. Но самый кричащий пример – это яростное стремление ведомства уничтожить весьма прибыльную авиакомпанию «Interflug», передав на безвозмездной основе право на эксплуатацию авиалиний и аэропорта компании-конкуренту из ФРГ «Lufthansa». Жителям шахтёрского городка Бишоффероде в Тюрингии сегодня бесполезно рассказывать о принципах свободной и сбалансированной конкуренции. В 1990 г. «Treuhand» объединила калийные шахты возле города под одним руководством, а потом уступило их западному конкуренту, компании «K + S», которая вскоре приняла решение об их закрытии. «Бишофферод – это пример того, как прибыльное предприятие закрылось по причине того, что оно составляло конкуренцию ФРГ, - говорит Дитмар Барч, депутат и руководитель партии «Левые», - Нужно было продемонстрировать, что с ГДР покончено, что в этой стране не было ничего ценного».
Уничтожение сотен тысяч рабочих мест сопровождалось волнами протеста. В марте 1991 г. 20 000 рабочих текстильной фабрики в саксонском городе Хемниц протестовали против увольнений, в Саксонии-Анхальт 25 000 работников химической промышленности оккупировали свои заводы, 60 000 человек собрал профсоюз «IG Metall». Как и протестантская церковь, и бывшие представители оппозиции больше не выступали за политические свободы, а против экономического либерализма. 30 марта группа неизвестных подожгла офис «Treuhand» в Берлине, на следующий день был убит его директор Роведер. Вскоре его место заняла Бригит Брёэль, фанатичная приверженка приватизации, которая была выбрана консульским кабинетом Ролан Бергер.
Воры, шарлатаны и жулики из преступных группировок быстро поняли принцип работы попечительского ведомства, который распределял общественные деньги между всеми теми, кто высказывал намерение купить один из его активов. Поскольку оно не проверяло юридическое состояние счетов и клиентскую базу, участились скандалы: махинации с капиталовложениями в рамках продажи завода «Leuna» французской нефтяной компании «Elf-Aquitaine» в 1991 г., коррупция руководства, обнаруженная в 1993 г. в городе Галле, обналичивание сотен миллионов марок, выданных западногерманской компании «Bremer Vulkan» на восстанвление судостроительных заводов в Ростоке и Висмаре, что привело впоследствии к увольнению 15 000 человек. Хищения достигли таких масштабов, что появился даже особый термин: «объединительная преступность» («Vereinigungskriminalität»). В 1998 г. парламентская комиссия оценила их размеры на сумму от 3 до 6 миллиардов марок, (16) к которым попытались прибавить и огромные вознаграждения ликвидаторов (44 000 марок премия за приватизацию, 88 000 в случае перевыполнения задачи), а также щедрые выплаты консультантам: за четыре года деятельность сторонние эксперты «Treuhand» поглотили 1,3 млр марок, из которых 460 млн было получено только за 1992 г. (17)
«То, что мы теряем сегодня, ещё аукнется нам в течение двадцати, тридцати лет», - говорил в июле 1990 г. директор ведомства. В маленьком городе Гросдубрау в Саксонии хорошо помнят о ликвидации керамического завода, рекомендованной аудиторским советом KPMG, несмотря на наличие солидных покупателей. На региональных выборах 1 сентября 2019 г. более 45 % населения проголосовали за АдГ. Министр Саксонии от социал-демократов по вопросам равноправия и интеграции Петра Кёппинг видит между этими фактами связь (см. статью «Un mur peut en cacher un autre»). «Нужно признать перед людьми на местах, что на самом деле занималось «Treuhand», - считает она, добавляя утверждение о необходимости создания «комиссии по установлению правды».
«Зомби-памятник».
В 1993-1994 гг., а потом и в 1998 г., несмотря на препятствия со стороны Министерства финансов, мешавшего работе с документами и договорами, члены парламентских комиссий по расследованию указали на вершину айсберга. «Правительство и «Treuhandanstalt» отменили необходимость парламентского контроля над сделками – то, чего не осмеливалось сделать ни одно демократическое государство с 1945 г.», - объявили депутаты от социал-демократов в 1994 г. (18) Но потом эта тема ушла из сферы общественных дебатов. Да и кому есть дело до «Jammerossies» - этих «нытиков с Востока», как их называют на Западе?
Но вот уже несколько лет о «Treuhand» говорят снова. «Раньше у людей ещё была надежда, - считает Кёппинг, - Они говорили себе: «Я снова попробую выбраться, снова выучусь, начну с начала». Так было долго. Но, выйдя на пенсию, это поколение, которое считало себя строителями страны после воссоединения, зачастую должно довольствоваться пенсией в 500 евро. То есть люди убедились, что все их усилия, направленные на изменения в стране, никому оказались не нужны». Историк Маркус Бёик пишет, что попечительское ведомство «Treuhand» представляет из себя «зомби-памятник», в котором выразилось все горькие плоды объединения двух Германий: распад промышленности, отток населения, неравенство, массовая безработица в стране, в которой более, чем где-либо ещё, основу социального статуса составлял труд. «Левые» требуют создания новой парламентской комиссии по расследованию, которой предоставили бы доступ к засекреченным документам 1990 г. Все другие партии, кроме АдГ, выступают против этой инициативы. Наверняка, 7 нанятых для работы в комиссии архивистов, которые должны проработать 45 км документов, с завистью вспомнят, как на изучение документов Штази было выделено 1 400 сотрудников…
В ожидании результатов расследования мы можем подвести два итога аннексии ГДР. Во-первых, можно поздравить руководство Германии: в 1990 г. страна заняла центральное место среди мировых держав, Европейский союз усилил свою политическую и денежную интеграцию по жёсткой немецкой модели: из-за Маастрихтского договора, явившегося запоздалым плодом договора об объединении Германии, в Европе появились миллионы безработных. Во-вторых, было покончено с иллюзиями. В обмен на политические свободы и развитие инфраструктуры, восточных немцев кинули в море капитализма с камнем на шее. Как отметил в 1998 г. бывший оппозиционер правящей партии в ГДР Эдельберт Рихтер: «Парадокс объединения состоял в том, что восточные немцы интегрировались в демократию и рыночную социальную экономику, но были одновременно исключены по большей части из всего того, что составляет основу социальной базы – работа и собственность». (19)
Экономика ГДР, некогда индустриализированная и производительная, зависит теперь от внутренних закупок и социальных пособий от Федерации. Для бизнесменов аннексия Восточной Германии оказалась золотой жилой: трансфер народной собственности в новые земли позволил обеспечить финансовую составляющую товаров и услуг, производимых западными предприятиями и которые превращаются в прибыль. Как сказал в 1996 г. бывший мэр Гамбурга Хеннинг Форшерау (СДП): «На самом деле пять лет «строительства на Востоке (20) являлись самой большой программой по обогащению западных немцев, которая когда-либо существовала». И вот это тоже празднует правящий класс 9 ноября каждый год.
Пьер Римбер & Рашель Кнэбель
https://ru.mondediplo.com/2019... - цинк
