Наполеон говорил про него, что если бы Вильнев обладал его качествами, бой при мысе Финистерре был бы англичанами проигран. Про этого человека ходят не совсем понятные слухи, что он был бастардом короля Карлоса III, а на момент рождения нашего героя – королем Неаполя и Сицилии. Одни люди его проклинают, называя полной бездарью и ничтожеством, другие – прославляют, утверждая, что если бы он отвечал за операции, в которых участвовал, то и высадка Наполеона в Британии могла бы состояться, и при Трафальгаре союзники как минимум не проиграли бы. Зовут этого человека Федерико Гравина, и именно о нем пойдет сегодня рассказ.

Мальчик из хорошей семьи

С самого рождения Федерико Гравина был «звездным мальчиком». Его отцом был Хуан Гравина и Монкада, герцог Сан-Мигель, гранд Испании 1-го класса, матерью – донья Леонор Наполи и Монтеапорто, дочь принца Ресетены, еще одного гранда. Родившись в 1756 году в Палермо, он получил начальное образование в одном из самых престижных в мире учебных заведений, связанных с церковью – католическом коллегиуме Клементина в Риме. О детских и юношеских годах его известно мало, вся информация о нем начинает поступать с 1775 года, когда он становится гардемарином, и начинает свой долгий путь по иерархии чинов Армады.

На флот Гравину определил его дядя, посол Неаполя в Мадриде, а сам мальчик, судя по всему, не особо сопротивлялся такой судьбе, тем более что успех сопутствовал ему – специальное военно-морское обучение он закончил с отличием, причем, судя по всему, не из-за своего происхождения. Тогда проявились не только задатки хорошего морского офицера, но и дипломата, так как Федерико всегда умел находить общий язык с абсолютно разными людьми, и стал достаточно популярной фигурой в высшем свете Испании.

Первое назначение он получил на корабль «Сан-Хосе», но вскоре его перевели на фрегат «Санта-Клара», повысив до мичмана фрегата (alferez de fragata). Шла война с Португалией, и «Санта-Клару» отправили в плавание к берегам Бразилии, где Гравина достиг успеха в своем первом самостоятельном задании – взятии крепости Ассенсион на острове Санта-Каталина. Но на обратном пути «Санта-Клару» постигла ужасная катастрофа – корабль разбился о скалы, погиб практически весь экипаж. Здесь впервые ярко зарекомендовал еще один талант Гравины, который в дальнейшем будут замечать многие, и который иссякнет лишь после Трафальгарского сражения. Несмотря на критическую ситуацию, он смог спастись, и даже выбраться из передряги без особого ущерба для своего здоровья. В дальнейшем не раз ему в подобных ситуациях сильно везло, и он вновь и вновь выходил целым или с минимальными потерями из сложнейших передряг где, казалось, потери могли бы быть гораздо больше.

В 1778 году Гравина вернулся в Испанию, где поступил на службу береговой охраны, ответственной за защиту испанских берегов от набегов алжирских пиратов. Получив звание лейтенанта фрегата (teniente de fragata) и должность командира шебеки «Сан-Луис», он принял участие в Большой осаде Гибралтара. И хотя та закончилась неудачно, а легкие силы Армады показали себя не самым лучшим образом, Гравина был отмечен повышением в звании до лейтенанта корабля (teniente de navio), и назначен командующим морской станции в Альхесирасе. Но тут он пробыл недолго, и успел в конце войны с англичанами отметиться во взятии форта Сан-Фелипе на Менорке, где вновь ему сопутствовала удача и внимание высших чинов, благодаря чему он получил еще одно повышение – до капитана.

В середине 1780-х годов Гравина уже командовал небольшим отрядом кораблей, который вместе с остальными силами Армады воевал с алжирскими пиратами в Средиземном море, а в 1788 году сопровождал испанского посла в Константинополь, где он впервые занялся детальным изучением астрономии, вел долгие наблюдения за звездами и составил несколько отчетов, которые, впрочем, не внесли большой вклад в развитие науки. По возвращении в Испанию он был повышен до звания бригадира, получил под свое начало фрегат «Пас», и взял на себя обязательства выполнить достаточно мрачное задание – как можно скорее известить колонии о смерти короля Карлоса III. И вновь удача сопутствовала Гравине, наполняя паруса «Паса» ветром, и отгоняя болезни – без особых потерь, всего за 3 месяца он выполнил задание, после чего вернулся домой и принял под командование свой первый линейный корабль «Паула».

С этого момента он начинает постоянно совмещать дипломатическую работу и военное дело, не переставая при этом вести себя как типичный выходец из высших слоев общества, посещая балы и светские собрания, будучи лично знаком с фаворитом Мануэлем Годоем и королем Карлосом IV. За это он получил в Армаде репутацию «паркетного шаркуна», и заслужил довольно пренебрежительное отношение со стороны многих своих соотечественников и союзных англичан с французами, но такие люди всегда были в меньшинстве – несмотря на все, Гравина оставался боевым офицером, и хоть и не покрывал себя славой столь регулярно, как некоторые, но все же оставался одним из самых активных и удачливых флотоводцев Испании.

Его «Паула» участвовал в эвакуации испанской армии из-под Орана, а после очередного повышения Гравина отправился в Англию, совмещая дипломатическую миссию с разведывательными целями. Встретили его жители Туманного Альбиона с почетом, как союзника и бывалого моряка. Изучив особенности современных морских тактики и стратегии Великобритании, он вернулся домой и получил под свое начало эскадру из четырех кораблей, подняв свой флаг на «Сан-Эрменехильдо» (112 орудий, тип «Санта-Ана»). Во главе этого отряда он принял активное участие в ходе войны с Францией на Средиземном море, где вновь и вновь показывал себя достаточно неплохо, отметившись в нескольких боевых эпизодах.

В 1796 году Испания подписана с Францией договор в Сан-Ильдефонсо, и все вновь перевернулось – теперь уже врагом вновь были англичане, а французы – союзниками и друзьями. После этого Гравина поступил под начало адмирала Масарреды, и был отмечен им как один из лучших младших флагманов. Вновь достаточно удачливым командиром Гравина показал себя во время блокады Кадиса англичанами в 1797-1802 годах, когда, вернувшись к активным действиям легкими силами флота, удалось отстоять город и доставить серьезные проблемы флоту адмирала Джервиса, в результате чего кольцо блокады оказалось неплотным и в город постоянно прорывались военные и торговые суда.

В 1801 году Гравина даже возглавил экспедицию в Вест-Индию, которая, впрочем, не добилась больших результатов. Но в 1802 году последовало подписание мирного договора с англичанами, и военные действия прекратились, а нужда в боевых офицерах в составе действующего флота отпала. Гравине предложили стать дипломатом в Париже, что было по-своему престижным поручением, и он согласился выполнить его, но лишь с одним условием – в случае новой войны его вернут на флот. Будучи дипломатом, он оказался достаточно близок к Наполеону, и даже присутствовал при его коронации императором 18 мая 1804 года.

Мыс Финистерре и Трафальгар

В конце 1804 года вновь началась война с Великобританией, и Гравину вернули на флот. Так как он пользовался большой популярностью во Франции и был знаком лично императору, а в Испании пользовался репутацией опытного моряка, то его назначили командующим флотом, несмотря на наличие более подходящих кандидатур вроде того же Масарреды. Однако вся эта избранность в глазах Наполеона была сведена на нет подчинением Гравины французскому адмиралу Вильневу, человеку спорному и в глазах испанцев не обладающему какими-либо задатками флотоводца хотя бы потому, что опыта активных военных действий на море у него было достаточно мало. Кроме того, французы, как и всегда, вели себя достаточно высокомерно, не слушали мнений испанских капитанов, имевших значительно большую морскую практику, в результате чего отношения между союзниками сразу не заладились.

Гравина, подняв флаг на 80-пушечном «Аргонавте» в феврале 1805 года, выступил своеобразным передаточным звеном между французами и испанцами, и пытался как-то сгладить возникающие трения, но удавалось это ему с трудом. Кроме того, на нем лежала ответственность за мобилизацию флота и формирование боеспособной эскадры из того сброда, которым на тот момент являлась Армада. Годы мира, системной выкачки денег из Испании Наполеоном и отвратительного управления Годоя негативно сказались на состоянии дел. Армада и раньше уступала по качеству общей подготовки личного состава англичанам, выделяясь лишь своим прекрасным офицерским корпусом и кораблями, но в 1804 году ситуация вообще находилась на грани катастрофы – экипажи расформированы, корабли на консервации, денег нет даже на вывод их из резерва, не говоря уже о нормальной боевой подготовке. Формировать флот приходилось едва ли не с нуля, и здесь Гравина проявил недюжинное терпение и организаторские способности, сумев к середине лета 1805 года найти финансирование, сформировать боевую эскадру, способную хотя бы более или менее держать строй, и практически завершив формирование еще нескольких отрядов.


А вскоре последовал выход в море под началом Вильнева, отвлекающий маневр в Карибском море и возвращение домой, когда у мыса Финистерре союзный флот из 6 испанских и 14 французских кораблей был перехвачен 15 английскими во главе с адмиралом Колдером. Произошло сражение в сложных метеорологических условиях (море покрывал густой туман), в которых сложно было разобраться, где и кто находится. Вильнев, решив, что важнее всего выполнить приказ и идти в Брест, решил проигнорировать тот факт, что часть его эскадры сражается с англичанами, и фактически бросил ее на произвол судьбы. Этой частью эскадры оказались шесть испанских линейных кораблей Гравины, которым оказали поддержку несколько французских, которым пришлось в меньшинстве сражаться против англичан.

В тумане, не зная, где свои, а где чужие, силы испанского адмирала бились до последнего, и нанесли ряд повреждений своим британским визави, но, в конце концов, корабли «Фирме» и «Сан-Рафаэль» (оба испанские) сдались после разрушения рангоута и лишения хода, и уведены англичанами на буксире. На следующий день, словно опомнившись, Вильнев решил преследовать англичан всеми силами, но якобы слабый ветер помешал ему сделать это. Наконец, достигнув Испании, он решил идти не в Брест, как это требовалось, а на юг, в Кадис, чем французский адмирал окончательно обесценил свои действия в бою, и сорвал планы Наполеона по вторжению в Англию, заявив при этом, что в прошедшем сражении он еще и одержал верх. Испанцы были, мягко говоря, недовольны действиями своих французских союзников, которые фактически бросили их в бою, и лишь некоторые корабли и капитаны заслужили почет и уважение. Сам Гравина был подавлен, а Наполеон, получив известия о случившемся, изрек свою знаменитую речь, дающую оценку произошедшему:


Впрочем, это заявление не помешало Наполеону из соображений национального престижа оставить французского адмирала главным, а испанского – подчиненным в составе флота, который стал собираться в Кадисе.




Четыре месяца испано-французский флот простоял в Кадисе, и стояние это нанесло огромный ущерб и без того не самой высокой боеспособности Армады. Жалование офицерам и матросам не выплачивали по 4-8 месяцев, из-за чего те «слегка» пообносились, и не могли даже купить себе сменное обмундирование. Само собой, денег не хватало и на поддержание в нормальном виде находящихся в строю кораблей, из-за чего то тут, то там встречается информация, может целиком выдуманная, а может и вполне достоверная, что некоторые корабли содержались в более или менее приемлемом виде за счет… Сбора средств с офицеров, а точнее тех из них, кто обладал доходом помимо офицерского жалования, и мог внести свой вклад в покупку хотя бы краски и нитей для штопки прохудившихся парусов. Ко всему прочему, по Андалусии прокатилась эпидемия, которая забрала огромное количество людей из состава команд, к чему добавилось дезертирство – в результате чего в октябре, когда Вильнев решил выходить в море, пришлось объявлять по всей провинции мобилизацию населения, насильно сгонять на корабли кого попало, буквально хватая людей прямо на улицах и рыночных площадях дабы хоть так восполнить потери, и получить нужное количество рабочих рук для обслуживания кораблей.

Времени на подготовку рекрутов хотя бы азам военно-морского искусства не было, хоть Гравина и сделал все возможное, чтобы повысить боеспособность своих кораблей хотя бы чуть выше катастрофической. Пришлось даже снять часть орудийных расчетов с укреплений Кадиса и поставить их к орудиям на палубах кораблей. Сам он перенес свой флаг на «Принсипе де Астуриас» - один из самых сильных и боеспособных кораблей, оставшихся в строю, хотя и на нем дела обстояли далеко не самым лучшим образом. На почве будущего выхода в море возник конфликт с французами – испанцы не желали выходить с настолько небоеготовыми кораблями в море, тем более что барометр предсказывал скорый шторм, но Вильнев заупрямился, и решил действовать вопреки всему. Не исключено, что французский адмирал, предчувствуя неприятности из-за своего поведения и зная, что уже скоро его заменят адмиралом Россильи и отправят «на ковер» к императору, решил в последний раз показать, что есть у него порох в пороховницах, и его не надо расстреливать, гильотинировать или наказывать каким-либо иным способом, чреватым фатальными последствиями для его здоровья. Голос разума со стороны испанцев, да и своих собственных офицеров он уже не слышал.

Результат всего этого оказался вполне предсказуем. Английский флот обрушился на испано-французский, и хоть и понес большие потери, включая великого адмирала Нельсона, но добился победы, нанеся колоссальный ущерб союзникам. «Принсипе де Астуриас» в ходе сражения понес немалые потери – 50 человек убитыми и 110 раненными, из экипажа численностью более чем тысячу человек, но лишился всех мачт и получил немалые повреждения корпуса.

Существуют английские и французские свидетельства того, что во время боя этот корабль вместо того, чтобы оказывать поддержку союзникам, закрыл орудийные порты, и попросту дрейфовал, получая раз за разом снаряды в свои толстые борта из красного дерева. Явление возмутительное, позорное – но совершенно не удивительное с учетом того, что как минимум треть экипажа составляли люди, не получившие толком даже базовых навыков, необходимых для сражения, не успевших впитать флотскую дисциплину, и вообще в гробу видевших это море и эти корабли, ибо попали они сюда прямо с улиц и площадей Кадиса против своей воли. Впрочем, есть вероятность, что подобные свидетельства не имеют под собой реальных оснований, ибо хаос боя был таковым, что с полной уверенностью говорить о чем-то было невозможно, а «закрытые орудийные порты» означали лишь очень невысокую эффективность огня, развитую линейным кораблем. Несмотря на все это, «Принсипе де Астуриас» не сдался, и, выдержав обстрел и лишившись рангоута, был отбуксирован в Кадис французским фрегатом «Темис». Сам Федерико Гравина в сражении был ранен, но еще не растерял свою удачу и разум, оставшись при холодном рассудке. Приближался шторм, где-то там англичане буксировали в Гибралтар захваченные корабли, а ряд поврежденных испанских кораблей выбросился на берег Андалусии или дрейфовал, лишившись парусов, в открытом море.

Собравшись с силами в Кадисе и наскоро починив имеющиеся корабли, Гравина вскоре вывел их в море, и даже сумел отбить у англичан «Санта-Ану». Увы, на этом удача адмирала закончилась – шторм разбушевался не на шутку, пришлось отводить корабли обратно в Кадис, а самое главное – рана, полученная в сражении, доставляла массу проблем, и вскоре он стал совсем плох. Умер Федерико Гравина 6 марта 1806 года, получив незадолго до этого повышение до звания генерал-капитана флота. Останки его похоронены в Пантеоне в Сан-Фернандо, большого следа в национальной истории Испании он, увы, так и не оставил, если не считать острова на Аляске, названного в его честь.

Казнить нельзя помиловать?

Какую же оценку можно дать Федерико Гравине после всего выше сказанного? Был ли он непризнанным гением, или же наоборот – полной бездарностью и посредственностью? Увы и ах, но в оценках этого человека сталкиваются различные субъективные точки зрения. Англичане и французы, возводя в абсолют свое противостояние, относились к испанцам пренебрежительно, а нынче, увы, преобладает именно их историческая точка зрения, и Федерико Гравина страдает от нее, как и многие другие.

Люди, не испытывающие особых симпатий к англичанам и французам, наоборот прославляют Гравину, приписывая ему порой те черты, которые в действительности за ним не наблюдались. Сами испанцы достаточно сдержанно оценивают этого адмирала, с чем согласен и я. Конечно, он не был гениальным флотоводцем – ни единого признака этого не прослеживается на протяжении всей его карьеры. Однако при этом он был профессионалом высшего сорта, умелым и опытным моряком, который не один год провел в море, и не раз нюхал порох в реальных сражениях, пускай и не масштабов того же Трафальгара.

Изучив историю службы Гравины, можно четко заявить, что этот человек был и удачлив, и решителен, и мужествен – чего во многих случаях вполне хватало для командования кораблем или небольшими соединениями. Наконец, он являлся неплохим организатором и дипломатом, что особенно пригодилось ему во время действий вместе с французскими союзниками, и формирования практически из ничего боевых эскадр. И при Финистерре, и при Трафальгаре он проявил достаточно инициативы, мужества и смекалки, чтобы не называть его посредственным командиром. В плане решительности и инициативности он проявил себя гораздо лучше, чем достаточно пассивный Вильнев, и, что еще важнее – он элементарно обладал куда большим практическим опытом действий в открытом море, банально проведя там больше времени. Не исключено, что, командуя союзным флотом он, а не француз, события могли бы принять совершенно иной ход – при Финистерре Колдер как минимум понес бы большие потери, и может даже не увел бы с собой «Сан-Рафаэля» и «Фирме», а Трафальгар попросту не случился бы потому, что Гравине и в голову не пришло бы, имея приказ идти в Брест, отправляться в Кадис – уж что-что, а приказы выполнять он умел.

Собственно, именно в роли младшего флагмана Гравина обычно показывал себя лучше всего – причем флагмана инициативного, удачливого, умелого, но все же лишенного сколь-либо значительной творческой жилки. Но если говорить именно про Трафальгар, то там испанский флот из-за комплекса выше указанных проблем был попросту обречен, командуй им хоть Федерико, хоть Вильнев, хоть Россильи, хоть какой-то испанский Горасио де Нельсон, ведь причина была не в неэффективном командовании, а в системном кризисе всей Испании, недостаточном финансировании, проблемами с личным составом и стечении ряда неблагоприятных обстоятельств вроде той же эпидемии. Тем более несправедливо выглядят попытки некоторых франкофилов выставить все так, будто Гравина был дураком, испанский флот не представлял никакой ценности, и вообще, если бы не эти благородные доны с Пиреней – уж они бы показали англичанам, где раки зимуют!.. Впрочем, здесь, как и в других случаях, история не знает сослагательного наклонения, и к поражению союзный флот привел именно Вильнев. А Гравина, каким бы профессиональным и храбрым моряком он не был, так и останется одним и тех, кто проиграл сражение при Трафальгаре, покрыв себя славой, пускай и трагической, и хронологически став его последней жертвой. К слову, англичане достаточно высоко оценивали профессионализм Гравины, и потому вскоре после Трафальгарской битвы газета «Хроники Гибралтара» написала следующие строки, которые как нельзя лучше характеризуют этого человека:


Продолжение следует….