Капитализм, социализм, феодализм. Мнение

Деньги идут к деньгам

Полагаю, что теперь основания для сомнений по поводу полноты картины «Что есть Капитализм и с чем его едят», по крайней мере, понятны. Поэтому самое время взглянуть на этот феномен беспристрастно, рассмотреть его, так сказать, с разных сторон. Правда, начнём мы, как ни странно, с конца.

И хотя на самом деле речь далее пойдёт о «переписке» Каутского с Лениным, позволю себе отметить, что особого противоречия с цитатой из кинофильма в контексте обсуждаемого вопроса в этом случае не возникнет. Ленин, будучи верным и, главное, последовательным продолжателем дела Маркса-Энгельса логично сменил их в диалоге с вечно всё усложняющим Каутским. Причём настолько сменил, что Каутского даже предателем назвал, тогда как в переписке, упомянутой Булгаковым, спора, как такового, просто нет (здесь).

А вот Ленин с Каутским разругался, да. И как раз на ту самую тему конца Капитализма.

Если же кто спросит, почему предлагается подсмотреть в концовку, то всё просто: заглянув в конец истории и узнав развязку заранее, становишься крепок задним умом.

Да, ещё одна оговорка. Если кому-то вдруг снова померещится, что я собрался тут раскритиковать Маркса или Ленина, то скажу заранее:

Ничего общего с такой критикой моя задача не имеет.

Язык есть дом бытия. И я строю свой дом, своё бытие. Если Вам удобно жить в доме, который построил Маркс, – ради бога. Всех благ. Но мои сомнения в надёжности этого строения никто не смог сколько-то развеять. Наоборот, я пока в них только укрепился после чтения комментариев к предыдущей части.

В любом случае, моя цель вовсе не в том, чтобы найти неправильное. Наоборот, я как раз собираюсь отыскать для собственного строительства всё то, что способно удержать крышу над собственной головой. Однако, согласно диалектическому подходу, такой стройматериал должен быть одновременно и у Ленина, и у Каутского. И вот уже одна эта предпосылка способна вызвать достаточно бурную реакцию религиозного характера у ряда товарищей. Поэтому, как говорится, я предупредил.

Как бы яростно Ленин с Каутским друг другу бороды ни драли, оба гиганта (вне всякого сомнения) мысли в паре могут поведать нам куда больше, чем поодиночке. А спросить их есть о чём. Почему, скажем, падение дома Барди во Флоренции в XIV веке явление не капиталистических корней, а каких-то иных? Или почему объявленные универсальными законы касаются только исторического периода лет эдак в двести-триста и никак, в сущности, не затрагивают, например, Древний Рим или Вавилон, выделяя их в обособленную в марксистском языке формацию рабовладельческого строя?

Раз уж было объявлено, что домом человеческого Бытия является язык, то необходимо стремиться к тому, чтобы это языковое бытие было целостным максимально возможным образом. Оно должно удовлетворять критерию всеобщности. И если сказано: «Закон», - то закон должен быть достаточно суров, чтобы распространяться на всё, до чего можно дотянуться. Тем более что нет никаких оснований этого не делать. Например, почему бы не увидеть подобия между римской латифундией и каким-нибудь стальным синдикатом из работы Ленина  «Империализм, как высшая стадия капитализма».

Собственно, сам Владимир Ильич характеризует капитализм следующим образом:

«Громадный рост промышленности и замечательно быстрый процесс сосредоточения производства во всё более крупных предприятиях являются одной из наиболее характерных особенностей капитализма.»

Если согласиться, что лишь при капитализме такое возможно, то тогда необходимо признать, что изложенная ранее мысль о глубоких исторических корнях феномена капитализма, никак не противоречит словам Ленина. Этот характерный элемент – периоды относительно быстрого развития – можно найти и в Древнем Египте, и в Древнем Риме, и в Вавилоне.

И это не удивительно. По мере развития рынков, по мере глобализации экономического пространства всегда происходит укрупнение того, что принято называть капиталом. Причём независимо от природы этого капитала. В целом, это весьма простое правило, утверждённое задолго до рождения Карла Генриховича и Фридриха Фридриховича, и которое обычно формулируется так: деньги идут к деньгам.

Собственно, это верно даже чисто математически. Например, модель Пола Кокшота вполне позволяет нам говорить об этом как о естественном движении нерегулируемой экономической системы. Можете, убедиться сами, и побаловаться, скачав программку, собранную нашим камрадом.

Короче, деньги придут к деньгам даже случайно. А уж если это процесс осмысленный, то результат будет предсказуем и подавно. Сегодня, например, когда основу капитала составляют технологии, легко видеть, что всеобщий закон распространяется и на них. Крупные компании типа Cisco за год совершают множество поглощений – рынок не просто зачищается от потенциальных «подрастающих» конкурентов, гораздо важнее, что скупаются на корню перспективные наработки. Потом из этого что-нибудь да выстрелит, а если так произойдёт, то успешное срочно переименуют в Cisco. Чтобы потом люди восхищались «сколько у них наработок и изобретений». Тогда как всё гораздо проще – это всемирное тяготение, детка.

А вот как это же явление описано пером самого Джека Лондона:

«– Не думайте, что я сложил оружие, – воинственно воскликнул мистер Кэлвин. – Напротив, я борюсь с трестом в той единственной области, какая еще остается, –политической. Разрешите, я поясню свою мысль. Еще недавно у нас, в молочном деле, не было засилья трестов.

– А конкуренция была? – прервал его Эрнест.

– Да, и конкуренция снижала прибыли. Пробовали мы сорганизоваться, но неорганизованные фермеры срывали все попытки. А потом на сцену явился молочный трест.
– Финансируемый свободными капиталами «Стандард Ойл».

– Да, но мы еще не знали этого. Агенты треста прямо таки хватали нас за горло: «Идите к нам, с нами не пропадете, – говорили они, – а не то наплачетесь». Ну, большинство и пошло; а кто не пошел, тому и в самом деле худо пришлось. Поначалу нам даже выгодно показалось… Трест поднял цену на цент за кварту: четверть цента получали мы, три четверти – трест. Потом, смотрим, молоко вздорожало еще на цент, но нам на этот раз ничего не уделили. Мы, конечно, стали требовать свою долю, да никто и ухом не повел. Ведь хозяин то – трест! Тут только мы хватились, что влипли, что трест может из нас веревки вить. Скоро перестали нам давать и эту четверть цента. Дальше – больше! А что мы могли поделать? В конце концов выжали нас досуха, и теперь самостоятельных молочных совсем не стало, есть только молочный трест.

– Но когда молоко подорожало на два цента, почему вы не вступили в борьбу с трестом? – коварно спросил Эрнест.

– Пробовали. – Мистер Кэлвин выдержал паузу. – Это то нас и прикончило. Трест мог продавать молоко дешевле, чем мы. Когда мы торговали в убыток, он все еще получал небольшую прибыль. Я на этом потерял пятьдесят тысяч. Многие обанкротились. В общем, от самостоятельных молочных предприятий осталось одно воспоминание.

– Значит, трест отнял у вас ваши прибыли, и вы обратились к политике, надеясь покончить с ним в законодательном порядке и вернуть свои доходы? Мистер Кэлвин просиял:

– Вот это самое я и объясняю нашим фермерам. Вся наша программа тут как в капле воды.
– Но тресту молоко обходится дешевле, чем организованному фермеру? – продолжал допрашивать Эрнест.

– Еще бы! При таком то капитале да при новейшем оборудовании нетрудно поставить дело как следует.

– Бесспорно. Я и говорю, что оно поставлено как следует. Тут мистер Кэлвин разразился пространной речью в защиту своей программы. Все горячо его поддержали, все единодушно требовали уничтожения трестов.

Эрнест сказал мне вполголоса:

– Вот простаки! Кажется, и неглупые люди, а ни один дальше своего носа не видит.»

Теперь давайте переместимся на две тысячи лет назад в Древний Рим, где периодически на государственном уровне осуществляли противодействие данному процессу:

«Мелкие землевладельцы, разоряемые войнами, запутывались в долгах и давали возможность богатым помещикам расширять свои владения. В V в. до н. э. были попытки улучшить положение мелкопоместного крестьянства, но дело не шло вперёд вследствие сильного противодействия богатых. В 367 году до н.э. по Lex Licinia Sextia было запрещено занимать более 500 югеров (125 га) казённой земли и употреблять для полевых работ более положенного числа рабов. Этот закон не остановил, однако, скопления земель в одних руках.

Конкуренция привозных товаров и рабского труда обесценили труд мелкопоместных фермеров и мелких промышленников. Во II в. латифундии были повсеместным явлением в Италии и провинциях. Столкновение с карфагенянами способствовало развитию богатыми плантаторами сельского хозяйства. Насколько усвоена была римскими землевладельцами пуническая система хозяйства, господствовавшая в Сицилии, показывает тот факт, что по предложению римского правительства был переведён (в конце III в.) на латинский язык трактат Магона, обучавший земледелию на карфагенский лад. Непрерывный ряд аграрных законов, направленных к отнятию у богачей их хозяйственной монополии, не приводил к цели.

Среди борцов против этой гибельной для римского государства системы мы встречаем Сципиона Эмилиана, Гракхов, Ливия Друза и многих других; но без латифундий не могла существовать аристократическая республика. По словам Плиния старшего («Hist. Nat.» XVIII, гл 7), они погубили Италию, да и не её одну: «L. perdidere Italiam, jam vero et provincias». Система крупного хозяйствования продержалась до конца Западной Римской империи, хотя её господство постепенно умерялось распространением колоната.»

Полагаю, что про войны, якобы разорившие мелкого землевладельца (ветерана-легионера, с добычей вернувшегося домой, ага), было написано вследствие тех самых идеологических штампов. Но нет. Либо в Древнем Риме действовали всё те же законы, что и в упомянутом рассказе Джека Лондона, либо это ни разу не законы. А потому не вижу причин, почему земля мелкого частного собственника должна была перейти к капиталисту-латифундисту по каким-то иным причинам, нежели описанным в «Империализме, как высшей стадии» Владимира Ильича. Т.е. в рамках закона деньги идут к деньгам нет сущностной разницы между латифундией и стальным или угольным синдикатом, а также теми принципами, по которым мелкие производители у Джека Лондона проигрывали крупным трестам, а земли мелких собственников Древнего Рима поглощались латифундиями.

Если сформулировать отмеченное явление автопоглощения капитала ещё шире, то не только всякая деятельность человека, но даже само движение материи, тяготеет к естественной концентрации: феномен гравитации тому пример. Поэтому автопоглощение капитала не зависит от формации: капиталистическое общество, рабовладельческое или феодальное – не суть важно. И, разумеется, не зависит от того, в чём измеряется его количество: в долларах ли, в акрах ли, в бареллях или даже в мегаджоулях.

Тогда, если следовать этой логике, то империализм есть крайняя стадия развития вообще всего. Это касается и древнего Вавилона, Ассирии и Египта, Персии, Греции и Римской Империи. Даже Монгольская Империя следовала именно этому правилу. Только капитал в том случае был, скорее, человеческий. Впрочем, от шаньюя Моде начиная, до Тамерлана и далее включительно, других источников компенсации экономической неэффективности скотоводства перед земледелием у степняков особо не просматривалось. Навреное, Степь была обречена на такой ассиметричный ответ.

Далее, если взглянуть на капитализм как на объект управления, то понятие капитала и вовсе низводится до уровня обобщённого ресурса. Поэтому, пытаясь привлечь термин «капитал» в качестве фундамента для построения нашей языковой системы, мы поставим телегу поперёк лошади, ибо капитал есть производное, частное, а не определяющее понятие.

Таким образом, расширение контекста до уровня понятия об управлении вообще снимает всякое противоречие между понятиями о капитализме и, например, социализме, если отметить, что именно задача перераспределения обобщённого ресурса (капитала в данном контексте) составляет сущность понятия социализм.

В таком понимании социализм, как в некотором роде синоним регулирования (обратная связь), никак не может вступать в противоречие с капиталом, как объектом управления. Более того, элементы социализма, так или иначе, будут присущи любой сколько-то устойчивой системе, поскольку устойчивость и будет определяться наличием того самого противоестественного действия – управления, т.е. перераспределения самоконцентрирующегося естественным образом ресурса (капитала).

Ленин и Каутский. Неизбежна ли неизбежность?

Итак, как писал Ленин в очерке «Империализм, как высшая стадия капитализма»:

«Казённая наука пыталась убить посредством заговора молчания сочинение Маркса, доказавшего теоретическим и историческим анализом капитализма, что свободная конкуренция порождает концентрацию производства, а эта концентрация на известной ступени своего развития ведёт к монополии.»

Действительно. И исторический опыт, и математическое моделирование показывают: деньги идут к деньгам. Поэтому позволительно говорить о собственном движении любой разомкнутой (неуправляемой) системы экономических (и не только) отношений в виде последовательной смены состояний: конкуренция - концентрация - монополия.

С этой идеей трудно не согласиться уже в силу очевидной исторической явленности, однако проблема заключается в том, что это явление не является признаком исключительно той эпохи, о которой писали Ленин и Маркс. Ибо деньги идут к деньгам независимо от формации. Сие есть универсальный закон, а не родовое свойство одного лишь капитализма. Это с одной стороны.

А с другой, важно понимать, что всё вышесказанное справедливо только для разомкнутой (нерегулируемой) системы. То же самое капиталистическое общество, которое должно было неизбежно разрушиться по мысли Маркса и Ленина, введением незамысловатых отрицательных обратных связей по концентрации капитала в виде, например, антимонопольного законодательства (подобно Древнему Риму), увеличило устойчивость системы достаточно, чтобы пережить куда более социалистический СССР, в котором наличие такой возможности вслед за Лениным отрицалось, а потому исключалось из языка и, как следствие, не подлежало анализу. В то время как в США язык антимонопольного регулирования стал складываться ещё за тридцать лет до российской революции 1917 года. Вот, пожалуйста: акт Шермана, – первый антитрестовский закон в США принятый ещё в 1890 году. А ресурсы, выделенные подобным регулированием, потом можно было при желании направить и на социальные программы, что в своё время Рузвельт-младший и сделал. Другое дело – было бы желание. Вот его-то Ильич сотоварищи и обеспечили! Т.е. и неизбежного ничего не бывает, но и котята сами по себе не родятся.

Введение отрицательных обратных связей по озвученным Марксом явлениям позволили так называемым капстранам совершенно зряче организовать необходимое перераспределение самоконцентрирующегося в естественных условиях капитала и построить вполне себе капиталистический социализм с королевской Швецией, например, в виде витрины. И это притом, что какого-то провидчества вовсе не требовалось. Все эти нити управления вводились в социальное полотно лишь постфактум, когда красный петух уже весьма болезненно расклёвывал филейные части господ буржуев.

В итоге, простейшее антимонопольное регулирование в западных капстранах позволило на некоторое время обратить вспять самоконцентрацию монопольного капитала и профинансировать элементы социализма. А для современной Европы так и не элементы даже. Поэтому можно отметить, что противоречие между монополистической стадией капитализма и социализмом разрешается не просто, а очень просто. И это, стало быть, именно потому возможно, что сущностное содержание монополии не является неотъемлемым признаком капитализма. Следовательно, не следует считать самоконцентрацию капитала признаком лишь капитализма, но лишь естественным его (капитала) поведением.

Таким образом, самоконцентрация (деньги идут к деньгам) – это собственное движение системы. Ровно так же и таким же образом во Флоренции XIV века сложилась, например, монополия Барди и Перуцци. Так возникали объединения гильдий, так возник Ганзейский Союз. Но точно так же и крупнейшие феодалы (короли Франции, Испании, Англии и Германии) собирали в своих руках основной капитал того времени – земли. Капиталы шли к капиталам всегда, и именно этим завершилась эпоха так называемого Средневековья – монополизацией национальных капиталов (земля и люди) в руках крупнейших феодальных (королевских) домов.

Что опять возвращает нас к вопросу о сути феномена капитализма.

С одной стороны, деньги идут к деньгам – это не только про капитализм. Это вообще про всё. Поэтому если движением капитала управляют не конченные идиоты, то картина развития любого процесса будет выглядеть приблизительно так:

«Отчёт американской правительственной комиссии о трестах говорит: «Их превосходство над конкурентами основывается на крупных размерах их предприятий и на их превосходно поставленной технике. Табачный трест с самого своего основания прилагал все усилия к тому, чтобы в широких размерах заменять ручной труд машинным повсюду. Он скупал для этой цели все патенты, имеющие какое-либо отношение к обработке табака, и израсходовал на это громадные суммы. Многие патенты оказывались сначала негодными, и их приходилось перерабатывать инженерам, состоящим на службе у треста. В конце 1906 г. было создано два филиальных общества с исключительной целью скупки патентов. Для той же цели трест основал свои литейни, машинные фабрики и починочные мастерские. Одно из этих заведений, в Бруклине, занимает в среднем 300 рабочих; здесь производятся опыты над изобретениями для производства папирос, маленьких сигар, нюхательного табака, листового олова для упаковки, коробок и пр.; здесь же усовершенствуются изобретения»

Кстати, тут стоило бы избавиться от мифа об эффективности мелкого и даже среднего фермера/предпринимателя. Если не накачивать его субсидиями, не сдувать с него пылинки и не ограждать всячески от крупной рыбы, то жить ему в естественной нерегулируемой экономической среде недолго. Причём, никакого отношения, собственно, к капитализму бесславный конец маленького предпринимателя иметь не будет. Процесс поглощения крупными капиталами мелких происходил на протяжении всей мировой истории всегда и повсеместно. И как Вы сами могли убедиться, борьбу, подобную американскому антитрестовскому законодательству, вели даже древнеримские трибуны.

Деньги идут к деньгам, а акры к акрам. Бизнес тут ни при чём – это вопрос эмерджентности, количественно-качественного перехода и системного эффекта. Бог на стороне больших батальонов, и противостоять этому задача нетривиальная, а потому сегодня трибуны, например, уже американские сталкиваются с теми же проблемами, что и их римские коллеги две тысячи лет назад.

Вот, пожалуйста, очередной американский акт о слишком больших, чтобы упасть и слишком больших, чтобы стоять от известного американского трибуна сенатора-социалиста Берни Сандерса. По идее, американцам этот акт нужно было принимать ещё в момент распада СССР, когда всякое оправдание сверхконцентрации капитала отпало само собой, но в реальности: даже теперь, когда всё очевидно даже школьнику, шансы призрачны.

Поэтому вопрос в другом. Что происходит в той точке бифуркации, когда всё оказывается в одном месте?

Тут мы и подходим вплотную к обозначенной теме спора Ленина с Каутским:

«Особенное внимание уделено в настоящей книжке критике «каутскианства», международного идейного течения, которое представлено во всех странах мира «виднейшими теоретиками», вождями II Интернационала (в Австрии — Отто Бауэр и Ко, в Англии — Рамсей Макдональд и др., во Франции — Альбер Тома и т. д. и т. п.) и массой социалистов, реформистов, пацифистов, буржуазных демократов, попов.

Это идейное течение есть, с одной стороны, продукт разложения, гниения II Интернационала, а с другой стороны — неизбежный плод идеологии мелких буржуа, которых вся жизненная обстановка держит в плену буржуазных и демократических предрассудков.

У Каутского и подобных ему подобные взгляды есть полное отречение именно от тех революционных основ марксизма, которые этот писатель защищал десятки лет, специально, между прочим, в борьбе с социалистическим оппортунизмом (Бернштейна, Мильерана, Гайндмана, Гомперса и т. п.). Не случайно поэтому, что во всём мире «каутскианцы» объединились теперь практически-политически с крайними оппортунистами (через II или жёлтый Интернационал) и с буржуазными правительствами (через коалиционные буржуазные правительства с участием социалистов).»

И как я уже говорил, в рамках поиска квинтессенции капитализма будет очень полезным рассмотреть именно противоположные точки зрения на этот вопрос. В соответствии, кстати, с той самой диалектикой, на методологическом приоритете которой обычно настаивают апологеты Владимира Ильича и Карла Генриховича.

Рейтинг публикации:

2

Комментарии (0) | Распечатать

Добавить новость в: