Николай Николаевич происходил из древнего польского рода, представители которого прибыли в Московское государство в далеком шестнадцатом веке во время правления Василия III. На протяжении нескольких столетий верой и правдой служили Раевские государям московским, хотя и не снискали при этом высоких должностей. Самых больших карьерных успехов достиг дослужившийся до чина бригадира дед будущего генерала, участник Полтавской битвы и владелец многочисленных имений. Отец Раевского, Николай Семенович, служил в Измайловском, а позднее в Азовском пехотном полках. Он добровольцем принял участие в русско-турецкой войне и в апреле 1771 скончался в Яссах от полученных ранений. Супруга его — Екатерина Самойлова — была дочерью известного сенатора Николая Самойлова и спустя год после свадьбы (в 1770 году) родила мужу сына Александра, а 14 сентября 1771 — Николая. Впоследствии Екатерина Николаевна снова вышла замуж — за генерала Льва Давыдова. У них было трое сыновей, единоутробных братьев Раевского (Петр, Александр и Василий) и дочь Софья. К слову, двоюродным братом Николая Николаевича был легендарный командир партизанского движения Денис Давыдов.



Воспитанием братьев Раевских преимущественно занимался дядя Александр Самойлов, известный екатерининский вельможа, а также их дедушка по материнской линии граф Самойлов, в доме которого в Санкт-Петербурге они жили. Николай получил отличное домашнее образование. Он прекрасно знал французский язык, довольно сносно изъяснялся на немецком, основательно изучил геометрию и математику, интересовался художественной литературой. По обычаю той эпохи Раевский уже в три года оказался зачислен на военную службу. Действительную же службу он начал в четырнадцать лет, попав в армию Григория Потемкина, которому приходился внучатым племянником. А в 1787 началась очередная русско-турецкая война, и гвардии поручик Николай Раевский в качестве волонтёра отправился в действующую армию. По приказу светлейшего князя он был прикомандирован к казачьему отряду с инструкцией: «Употреблять его как простого казака, и лишь потом как поручика гвардии». Потёмкин, видя в казаках прирождённых воинов, справедливо считал, что для изнеженного племянника «казачья наука» станет отличной школой. Самому же Николаю генерал-фельдмаршар вручил письменное наставление, в котором имелись такие слова: «Испытай, не трус ли ты. Если нет, укрепляй смелость частым обхождением с врагом».

Возможностей выполнить этот наказ Раевскому в те годы представилось предостаточно. Сначала Николай Николаевич находился в бригаде Михаила Кутузова, а затем в летучем отряде графа Павла Потемкина, с которым ходил под Бендеры, сражался у Ларги и Сальчи. Во время выполнения боевых операций он проявил недюжинную находчивость и смелость, заслужив одобрение руководства. Осенью 1789 Николай поступил в войска Александра Самойлова и принял участие блокаде, а затем и взятии Аккермана. А в ноябре этого года Раевский уже был среди воинов, взявших крепость Бендеры. Войну девятнадцатилетний Николай Николаевич закончил в звании подполковника, и был указом Екатерины II повышен до полковника. Однако эта война принесла Николаю не только почести и славу — в декабре 1790 в ходе штурма Измаила был убит Александр — старший брат Раевского. А вскоре началась новая война — в Польше. После довольно крупного сражения при деревеньке Городище, прошедшего в июне 1792, Раевский за то, что «поступал с отличием», получил свою первую награду — Георгия четвертой степени. К окончанию военных действий весной 1793 к этой награде добавилась золотая шпага (за храбрость в сражении при Дарагостах) и орден Святого Владимира четвертой степени (за успешное разоружение польского гарнизона в Могилеве).

Летом 1794 Николай Николаевич был назначен командиром Нижегородского драгунского полка и отправился на Северный Кавказ. А в конце этого же года Раевский в ходе отпуска, который он проводил в Санкт-Петербурге, познакомился с двадцатипятилетней Софьей Константиновой, приходящейся, к слову, внучкой Ломоносову. В июне 1795 года молодые обвенчались. Софья Алексеевна посвятила себя целиком домашним хлопотам и была безмерно предана мужу на протяжении всей жизни. В середине ноября у них родился первенец, которого Николай в честь своего брата назвал Александром. К сожалению, мирной семейной жизнью супружеская чета наслаждалась недолго. Вскоре после начала нового 1796 года персы усилили свою активность на каспийском побережье Кавказа. Русские войска ответили походами к Шемахе и Дербенту, однако командующий Валериан Зубов к данным военным операциям подготовился плохо. Командование не было налажено должным образом, войска испытывали недостаток в припасах и в продовольствии, а неудачная организация разведки приводила к внезапным нападениям противника. В результате сторожевое охранение войск двадцатитрехлетний Раевский взял на себя. А в мае его драгунский полк, «сумевший в ходе изнурительного похода сохранить боевой порядок и строгую дисциплину», принял участие в осаде и сдаче Дербента.

В ноябре 1796 на российский престол взошел Павел I, и политика правительства поменялась. Выбивая «потемкинский дух», в войсках начали вводиться прусские порядки, а многие старые фавориты отправились в отставку. Коснулась императорская рука и Раевского — в мае 1797 пришел приказ о его увольнении со службы. Мать Николая выделила ему во владение некоторую часть своих имений, и Раевский, занимаясь обустройством вотчин, с головой погрузился в хозяйственные дела. Помимо этого он не забывал изучать военную литературу и анализировать прошлые войны. В 1801 с воцарением на троне Александра I, он, как опытный командир, был приглашен в армию с присвоением ему чина генерал-майора. Однако спустя полгода Николай Николаевич вновь — по собственному желанию на этот раз — оставил службу и вернулся к радостям семейной жизни и сельскому уединению. К слову, на рубеже веков Софья Алексеевна подарила ему еще одного сына — Николая, будущего основателя города Новороссийска, и пять дочерей.

А тем временем в 1806 году сложилась новая антифранцузская коалиция. Пруссия объявила войну Наполеону, однако уже в скором времени потерпела от него ряд сокрушительных поражений. В конце октября 1806 французы заняли Берлин, а Россия, выполняя союзнические обязательства, отправила в Восточную Пруссию свою армию. Начиная с декабря, русские войска вели упорные оборонительные сражения. Наполеон, поначалу имевший двукратное численное превосходство, не сумел его реализовать, и военные действия затянулись. В феврале 1807 Раевский, не в силах более оставаться в стороне от происходящих событий, подал прошение о зачислении его на военную службу. В апреле этого же года он прибыл в армию и воглавил егерскую бригаду, входящую в авангард близкого друга генерала Петра Багратиона. Николай Николаевич принял участие во всех крупных битвах того периода — при Гуттштадте, Анкендорфе, Деппене и снова при Гуттштадте. Несмотря на десять лет, проведенные вне армии, он по-прежнему проявлял себя умелым и храбрым военачальником. Особенно важным стал для него первый бой под Гуттштадтом, в ходе которого превосходящие силы Наполеона окружили армию русских. В этой битве Раевский, возглавивший все три егерских полка авангарда, сумел сдержать на своем участке ряд массированных вражеских атак, спася тем самым армию от уничтожения. Михаил Орлов писал, что «позиции его переходили из рук в руки несколько раз, а сам Николай Николаевич первым вошел в бой и последним из него вышел, самолично ведя на штыки вверенные войска». В битве при Гейльсберге Раевский был ранен пулей в колено, но остался в строю. В сражении под Фридландом, состоявшимся в середине июня, он уже руководил всеми егерскими полками, а в ходе отступления к Тильзиту командовал всем арьергардом.

После подписания мира Николай Николаевич был награжден орденом Святой Анны первой степени и переведен в главную квартиру по квартирмейстерской части. В армии в тот момент шла реформа по срочному переучиванию и переобмундированию войск на французский лад. Николай Николаевич недовольно писал: «Мы здесь все перефранцузили — что ни день, то что-нибудь новое». А в феврале 1808 года начались военные действия против Швеции, позволив Раевскому возвратиться в действующую армию. За отличия в боях в апреле этого года Николай Николаевич был удостоен звания генерал-лейтенанта. Именно части Раневского вынесли на себе основную тяжесть разгоревшегося в середине августа сражения при Куортане. В результате трехдневной битвы шведы были вынуждены оставить город.

Весь следующий год Николай Николаевич провел в вынужденном безделье. Он писал домой: «Жизнь здесь несносна, когда бы службу нес, не жаловался бы. Теперь же что говориться дела не делай, от дела не бегай». В связи с этим Раевский попросил перевода в Молдавскую армию, сражавшуюся с турками. Начавшаяся еще в 1806 году русско-турецкая война велась без особого энтузиазма. Большая часть старших офицеров смотрела на военные действия как на довольно прибыльный промысел, не заботясь о преумножении славных суворовских традиций. В 1810 году главнокомандующим в войне с турками был назначен Николай Каменский. После безрезультатной атаки Шумлы в июне 1810 Раевский окончательно разуверился в главнокомандующем и начал открыто критиковать его действия. В ответ гневливый Каменский немедленно выслал его из действующей армии.

После этого Николай Николаевич вернулся на западную границу. В марте 1811 он возглавил двадцать шестую пехотную дивизию, а апреле 1812 — седьмой пехотный корпус в составе второй Западной армии Багратиона. С самого начала Отечественной войны силы Петра Ивановича оказались в критическом положении. Перейдя в июне границу, войско французов быстрым маршем двигалось вслед за первой Западной армией Барклая де Толли, а вторая армия в это время в соответствии с приказом оставалась на месте. Лишь спустя шесть дней от Александра I пришло распоряжение о начале наступления в направлении правого фланга неприятеля и соединении с первой армией. Однако время для этого было упущено. С целью зажать сорокопятитысячное войско Багратиона от Вильно был направлен сорокотысячный отряд маршала Даву, а с юга еще три корпуса общей численностью в семьдесят тысяч человек. Даву опередил силы Багратиона и, оказавшись к северо-востоку от второй русской армии, занял город Могилёв. Багратион, не имея точных сведений о размере сил противника, не доходя до Могилёва, отправил вперед корпус Раевского, дав тому задачу отбросить французов и очистить дорогу на Витебск, где согласно плану должны были встретиться русские армии.

Рано утром 23 июля у поселка Салтановка, находящегося в одиннадцати километрах от Могилёва, седьмой корпус Раевского встретился с войсками «железного маршала». Известный историк Евгений Тарле писал: «С одним корпусом Николай Николаевич в течение десяти часов сдерживал при Дашковке, а затем между Новоселовым, Дашковкой и Салтановкой атаковавшие его пять дивизий корпусов Мортье и Даву». Все попытки противника обойти позиции Раевского остались безуспешными. Любопытно, что при Николае Николаевиче находились оба его сына, которым к тому времени исполнилось семнадцать и одиннадцать лет. Сам генерал в ходе сражения получил серьезное ранение, но не покинул боя. Солдаты также ничуть не уступали своему командиру. Скупой на похвалы Раевский после битвы рассказывал Багратиону: «Сам был свидетелем того, как многие нижние чины и офицеры, получив по несколько ран и перевязав их, возвращались в битву, словно на пир. Не могу достаточно выхвалить их храбрости и искусства — все были герои». Лишь после приказа Багратиона Николай Николаевич вывел свой корпус из-под огня.



Позднее на военном совете Петр Иванович принял решение переправить свои силы через реку Днепр южнее города Могилёва и отступать к Смоленску. Данный маневр прошел без препятствий, поскольку Даву после боя с корпусом Раевского был убежден, что русские хотят овладеть городом, и приступил к подготовке обороны. Соединение армий явилось крупнейшим достижением на первом этапе войны. Русские войска получили возможность отдохнуть и собраться с силами, поднялся моральный дух солдат и открыто встал вопрос о наступательных операциях. Однако Наполеон первым нанес удар.
Использовав неторопливость в продвижении русских, он форсировал Днепр к западу от Смоленска и зашел в тыл армии Барклая. На пути французской армии оказался лишь восьмитысячный отряд Дмитрия Неверовского, целые сутки оказывающий упорное сопротивление двадцатитысячной кавалерии Мюрата. За это время в ходе тяжелейшего ночного марш-броска к месту сражения подошел корпус Раевского. Узнав, что отряд Неверовского «совершенно истреблен», причем не предполагаемым крупным отрядом кавалерии, а основными силами неприятеля, Николай Николаевич отправил запрос о дальнейших действиях. Не получив от командования ответа и прекрасно понимая, что при занятии Смоленска противник отрежет обе русских армии от подводов с продовольствием и припасами, а также лишит сообщения с Москвой, Раевский принял решение до последнего сдерживать врага под стенами древнего города. Он писал: «Гибель моя вполне вероятна, однако не будет бесполезной. …Волнуясь о спасении России и армии, я решаюсь взять на себя ответственность и использовать любой представившийся шанс. Даже при ничтожестве моих сил». А силы Николая Николаевича вместе с выжившими солдатами Неверовского составляли около тринадцати тысяч человек. На помощь ему также пришел пехотный полк, оставленный в городе «для удержания порядка». На поддержку местных властей рассчитывать не приходилось, поскольку еще накануне из Смоленска, бросив все свое имущество, бежали подведомственные чиновники, а за ними почти все духовенство и смоленский гарнизон во главе с комендантом.

180-тысячная армия французов подошла к городу 15 августа. Буквально за одну ночь Раевский сумел организовать оборону Смоленска, продемонстрировав при этом выдающиеся организаторские способности и тактическую выучку. Помимо военных задач Николаю Николаевичу пришлось решать вопросы поддержания общественного порядка и предотвращения грабежей. Любопытно, что Раевский не собирался отсиживаться за городскими стенами, характеризуя оборону города как «заслонное сражение», в частности 20 из 28 его батальонов были выведены за пределы крепостных стен и размещены в пригороде, дающем, по его мнению, больше простора для маневров. Все приготовления закончились к рассвету, а утром 16 августа грозная французская кавалерия под прикрытием артиллерии устремилась в атаку. В девять часов утра захлебнувшиеся конные лавы сменились общим приступом французов, однако уже в первой половине дня на всех направлениях противник был отбит. Потерпев провал, противник стал «бить городские стены, поддерживая стрелками промежутки батарей». Однако ни ураганный обстрел, ни атаки, которые французы предпринимали весь день на разных пунктах, не принесли им успеха. Поздно вечером прибывший маршал Ней предпринял еще один штурм, однако и эта нападение было отбито, после чего сражение стало стихать. После полуночи к Смоленску подоспели обе русские армии, и солдат Раевского сменил шестой пехотный корпус под командованием Дохтурова.

Результатом героической обороны Смоленска стало нарушение стратегических замыслов французского императора. Но Барклай де Толли не пожелал рисковать и идти в этом месте на решительное противоборство, 18 августа русские воины, взорвав мосты и пороховые склады, покинули город. Однако три недели спустя Михаил Кутузов, назначенный новым главнокомандующим, решил дать французам генеральное сражение. В центре позиций русской армии на Бородинском поле возвышалась господствующая на местности Курганная высота. Её было доверено защищать седьмому корпусу, и в истории она осталась как «батарея Раевского». Весь день перед битвой солдаты Николая Николаевича строили на высоте земляные укрепления. В деле организации обороны Раевский отказался от линейного порядка, что сократило потери от артиллерийского огня. Рано утром 7 сентября одновременно с обстрелом Багратионовых флешей, две пехотные дивизии французов устремились в атаку на Курганную высоту. Раевскому удалось остановить наступление, однако спустя некоторое время на приступ двинулось уже три дивизии неприятеля. Очень скоро положение его стало критическим, катастрофически не хватало боеприпасов и людей. В итоге враг ворвался на высоту и завязался рукопашный бой. Спасло положение прибытие солдат третьего Уфимского полка генерала Ермолова. Видя огромные потери в составе корпуса Раевского, главнокомандующий отвёл его во вторую линию, а оборона батареи была поручена пехотной дивизии Лихачёва. Вторую половину дня батарея выдерживала огонь полутора сотен французских орудий, кавалерийские и пехотные штурмы. Потери с обеих сторон были огромны, а сама батарея Раевского получила новое прозвание — «могила французской кавалерии». В итоге в четыре часа дня французы, пользуясь численным преимуществом, овладели позицией, однако после наступления темноты отошли на исходные рубежи. Потери десятитысячного корпуса Раевского, выдержавшего удар первых двух атак врага, были огромны. По признанию самого Николая Николаевича после сражения он собрал «едва ли семьсот человек».



Несмотря на это, отважный генерал считал, что сражение необходимо продолжать, и был весьма недоволен, получив приказ об отступлении. После отхода из Можайска Раевский сутки командовал арьергардом, успешно отбивая атаки Мюрата, а в начале сентября присутствовал на военном совете, прошедшем в Филях. Свою точку зрения Николай Николаевич высказывал последним, и она совпала с мнением главнокомандующего — Москву необходимо оставить. В ходе кутузовских марш-маневров Раевский руководил различными арьергардными частями. В условиях быстро меняющейся обстановки, ожесточенных кровопролитных стычек с рвущимся вперед противником ему неоднократно приходилось действовать на свой страх и риск, принимать нестандартные решения. Наконец в конце сентября армия русских стала лагерем в селе Тарутино. Отступление закончилось, однако это еще было необходимо донести до преследующего их противника. После упорнейшего боя Мюрат уверился, что русские солдаты отходить больше не намерены. В боевых действиях наступило некоторое затишье, а седьмой корпус был отведен на переформирование. Благодаря неутомимой работе по обучению новобранцев три недели спустя корпус Раевского снова превратился в боеспособное соединение и принял участие в операции под Малоярославцем, где 24 октября разыгралось второе по значимости (после Бородинского) сражение Отечественной войны. Восемь раз город переходил из рук в руки, и хотя, в результате, французы заняли его, Наполеон был вынужден поставить крест на решении двигаться на Калугу и повернул свою «великую армию» на разоренную Смоленскую дорогу.

За действия под Малоярославцем Раевский был награжден орденом Святого Георгия третьей степени, а вскоре Кутузов предоставил ему самостоятельные действия в авангарде. В середине ноября у Красного авангард русских отрезал путь к отступлению целому ряду вражеских корпусов. Седьмому корпусу Раевского пришлось выдержать трехдневный кровопролитный бой с частями Богарне и остатками корпуса Нея. Одному из самых известных маршалов Наполеона пришлось отказаться от дальнейших атак и сбежать через Днепр по тонкому льду, потеряв всю артиллерию и двенадцать тысяч солдат пленными, многие из которых выразили желание сдаться лично Раевскому. После успешного окончания Отечественной войны Николай Николаевич попросился в отпуск, однако по дороге домой тяжело заболел и прибыл к родным в январе 1813 в критическом состоянии. Постоянное перенапряжение, а также многочисленные ранения и контузии сказались на здоровье генерала. Окончательно поправился он лишь к весне, а в апреле уже вернулся в действующую армию, возглавив элитный гренадерский корпус. В мае его солдаты проявили себя в боях под Бауценом и Кёнигсвартой.

Необходимо сказать несколько слов и о самом полководце. Раевский резко выделялся на фоне прочих военачальников. Современники отмечали, что в битве генерал испытывал настоящее упоение, абсолютно забывая об опасности. В то же время после длительных сражений он переживал упадок сил и опустошение. Раевский пользовался среди коллег и подчиненных огромным уважением, однако был обделен официальным признанием. Сам он по этому поводу сокрушался: «Интриги и связи делают все, заслуги — крайне мало». Манеру генерала общаться с подчиненными описал русский писатель Иван Лажечников: «Никогда Николай Николаевич не суетился в распоряжениях: в пылу сражения отдавал приказы спокойно, ясно, толково, будто находился у себя дома; всегда спрашивал исполнителя, ясно ли его приказание, и если считал, что недостаточно ясно, без сердца повторял. Он имел особый талант привязывать подчиненных к себе». А Денис Давыдов говорил: «Раевский всегда один и тот же с ровными себе и старшими, пред войсками в мирное время и в огне битв, в кругу знакомых и незнакомых: спокойный приветливый, скромный, и в то же время сильный, чувствующий свою силу и невольно дававший оную чувствовать…».

Военные действия возобновились в августе 1813. Антинаполеоновская коалиция усилилась — к России, Пруссии и Англии примкнули Австрия и Швеция. Объединенное войско союзников достигало 227 тысяч солдат против 165 тысяч у Наполеона. Однако Раевский, переведённый вместе со своим корпусом в Богемскую армию австрийского фельдмаршала Шварценберга, сильно сомневался в полководческих талантах союзных военачальников. Как оказалось не зря — в конце августа благодаря четким и согласованным действиям Наполеон в сражении при Дрездене разбил более многочисленные союзные войска, вынудив части Шварценберга отступить в Богемию. Однако спустя несколько дней части Раевского приняли участие в победоносном сражении под Кульмом, где был расколочен французский корпус генерала Вандама. За эту битву Николай Николаевич удостоился ордена Святого Владимира первой степени.
В октябре 1813 союзные войска приблизились к Лейпцигу. Сюда же стянул все наличные силы и Наполеон, твердо решивший дать генеральный бой. 16 октября в этом месте произошло крупнейшее сражение эпохи, прозванное «Битвой народов» и окончившееся к 19 октябрю поражением французского императора. Гренадерский корпус Раевского особенно отличился в этом бою. Наполеон, решивший одним мощным ударом, опрокинуть правый фланг союзников, сосредоточил в месте готовящегося прорыва около сотни эскадронов конницы, на одно построение которых согласно сохранившимся сведениям ушло более двух часов. Мощнейшая атака началась в три часа дня, и ни одно соединение союзников не могло задержать могучие кавалерийские лавы, разделившиеся на два потока. Раевский, видя наступление противника, приказал своим полкам, занявшим позицию между селениями Госса и Ауенгейм, сформировать плотные каре. Современник описывал это: «Громады французской конницы своим приливом поглотили свернувшиеся в карей гренадерские полки, и бросались в промежутки их, выискивая возможность вклиниться. Мужество французов бесполезно истощалось против храбрецов, предводимых Раевским». По легенде сам Александр I в изумлении вскричал: «Каковы гренадеры!». Вследствие стойкости солдат Николая Николаевича союзники успели подтянуть резервные части, и атака вражеской кавалерии была отбита. А тем временем гренадерский корпус уже противостоял подошедшей французской пехоте маршалов Удино и Виктора, разметавшей остатки союзных сил и захвативших Госсу и Ауенгейм. Однако дальше солдаты Раевского не дали им продвинуться. Выдержав ряд атак, гренадеры сами перешли в наступление и штурмом отбили Ауенгейм.

Подвиг генерала был замечен, российский император, фактически спасенный наряду с двумя другими монархами (их ставка располагалась на холмах позади Госсы), произвел Николая Николаевича в генералы от кавалерии. Сам же Раевский получил в бою тяжелую пулевую рану в грудь, но до конца битвы командовал корпусом. Более того его полки преследовали бегущего из Лейпцига противника, однако рана генерала воспалилась, и Раевского в тяжелом состоянии отвезли в Веймар, где доктора в течение месяца боролись за его жизнь. Зимой 1814, чуть залечив рану, Николай Николаевич вернулся в строй. Он участвовал в битвах при Бриенне, Бар-сюр-Обе, Арси-сюр-Обе. После сражения у Арсиса командование приняло решение всеми силами двигаться к столице Франции. В войсках это известие было воспринято с воодушевлением. 30 марта авангард Раевского оказался у предместий Парижа и выбил врага из Бондийского леса. А на следующий день начался штурм города. Части Николая Николаевича сражались в расположенном на холме парижском квартале Бельвиль и, несмотря на сопротивление французов, заняли господствующие над городом высоты. Вскоре после этого парижане подписали капитуляцию. После победоносного окончания войны Александр I наградил Раевского орденом Святого Георгия второй степени, а после того как узнал о его сложном финансовом положении выделил ссуду в один миллион рублей.

Первое десятилетие, прошедшее после поражения Наполеона, Николай Николаевич был известнейшей личностью. Он жил в Киеве, где был расквартирован доверенный ему четвертый пехотный корпус. Своим посещением знаменитого генерала дважды удостаивал сам император (во время приезда его в город в 1816 и 1817 годах). Сам Раевский, следуя образцу честного профессионального военного, избегал каких-либо вторжений в политическую сферу, подчеркивая, что служит не лицам, а государству. Также генерал не стремился к знатности, существует история, что он отказался от предложенного царем графского титула. Не просивший практически никогда и ничего для себя лично Николай Николаевич оказывал покровительство знакомым людям, докладывал царю о нуждах киевских помещиков. Много внимания после войны он уделял семье. Несмотря на то, что генерал являлся довольно богатым помещиком (около 3500 душ), жил он достаточно просто, не стремясь решать свои финансовые вопросы за счет увеличения поборов с крестьян. Тем не менее, Николаю Николаевичу удалось найти дополнительные источники доходов, и в итоге он выплатил почти весь свой долг. В свободное время Раевский любил заниматься садоводством, ценил живую беседу и являлся прекрасным рассказчиком. К слову, близким другом семьи полководца был молодой поэт Александр Пушкин. Отдельно следует сказать об отношении знаменитого генерала к делу подготовки воинских подразделений. Он был противником телесных наказаний, хотя в отличие от Барклая де Толли не подавал протестов об отмене палочной системы. В частных беседах он убеждал офицеров воздействовать личным примером, учиться находить с солдатами общий язык и повышать собственную подготовку. Он желал видеть в армии отношения, «основанные на разумной строгости, полной отвественности и безукоризненном выполнении своих обязанностей». К слову, по инициативе Раевского была организована первая в русской армии ланкастерская школа обучения. Нередко генерал также становился крестным отцом своих солдат, принимавших православную веру.

После 1821 года симпатия Александра I к Николаю Николаевичу стала убывать. К российскому императору стали поступать сведения о появлении в стране неких тайных революционных обществ, причем Раевский назывался одним из их идейных вождей. Данные доносы были беспочвенны, однако недоверие царя к сторонящемуся политики генералу росло. Особенно остро нерасположение государя к своей персоне Николай Николаевич почувствовал в ходе высочайшего смотра его четвертого корпуса, проведенного осенью 1824, в результате чего через пару месяцев подал прошение об отставке.

Следующий год стал в жизни генерала самым печальным. Сначала скончалась его матушка, а затем в декабре произошло восстание декабристов, явившееся для Николая Николаевича полной неожиданностью. Никаких организационных и идейных связей с участниками произошедших событий Раевский не имел, однако, известно, что мятежники хотели видеть его в составе временного российского правительства. Для самого же полководца стало ударом известие о привлечении к следствию его сыновей. А вскоре пришли новости об аресте других близких людей — зятьёв Михаила Орлова и Сергея Волконского и единоутробного брата Василия Давыдова. Впоследствии дети Раевского были оправданы, а вот остальных родственников генерала выслали из столицы. В конце 1826 года Николай Николаевич навсегда распрощался и с горячо любимой им дочкой Марией, отправившейся к мужу в Сибирь. Она писала: «С отцом мы простились молча. Он благословил меня и отвернулся не в силах выговорить ни слова…». Около двух лет Раевский не отвечал на ее послания, хотя многократно их перечитывал. И лишь после смерти своего внука генерал возобновил переписку. К слову, через Марию Николаевну к генералу обращались жены других сибирских изгнанников, и Раевский оказывал им всяческую поддержку.

Следующие два года Николай Николаевич провел в семейных заботах. В связи с угрозой новой войны с Турцией полководец предпринял попытку возвратиться на службу, надеясь, что опыт его пригодится армии. Однако Николаю I в январе 1828 отправил Раевскому вежливый отказ. А в феврале 1829 генерал прибыл Санкт-Петербург с целью просить за сына Александра, получившего запрет на проживание в обеих столицах России. По дороге домой Николай Николаевич внезапно почувствовал себя худо. Последние дни жизни не дали ему умиротворения. Сильные боли от старых болезней, отсутствие рядом горячо любимой им дочери, мысли о том, что он оставляет неустроенные дела (родные Волконского передали ему поместья декабриста, навесив вместе с тем свыше трехсот тысяч рублей долга) — все это лишало полководца покоя. Умер Николай Раевский 16 сентября 1829 и был похоронен в родовом имении Разумовка. Ему было всего пятьдесят восемь лет.

По материалам сайтов http://www.reenactor.ru/ и http://www.vokrugsveta.ru