Каким далеким и непохожим на наше кажется сегодня нам время столетней давности, время, когда на полях Европы шли сражения Первой мировой, или, как ее тогда называли, «Великой войны». Вести с фронтов сообщали газеты, о военных событиях писали военные корреспонденты в журналах. В России был очень популярен журнал «Нива» и вот он регулярно помещал на своих страницах и сводки военных действий и различного рода сообщения о войне.

Одной из тем, регулярно появлявшейся на ее страницах, была тема зверств германских солдат, как в отношении солдат и офицеров Антанты, так и мирного населения, как на Восточном, так и на Западном фронте. Проверить достоверность этих сообщений и в то время, и уж тем более сейчас, не представляется возможным. Может быть, все это правда на 100%, может быть 50 на 50, может быть и вообще вымысел. Но об этом писали, люди прессе доверяли, у них создавалось определенное впечатление, и они делали свои выводы. В любом случае понятно, что информационные войны, столь привычные для нас сегодня, начались далеко не вчера! Присутствует в этих сообщениях и колорит уходящей эпохи: сожаление об уходящей рыцарственности, благородстве, звуках боевой трубы, при помощи которой все еще отдавались команды… Орфография текстов сохранена, за исключением изъятия ятей и фиты и прочих дореволюционных изысков русского языка.



Нива № 16
Это чувство разделяется всеми. Англия хотела сражаться с противником, более достойным ей. Ей грустно, что она не может его уважать. Рыцарю для поединка нужен рыцарь.
В самом разгаре боя вдруг слышится сигнал: "отступать!". Англичане отступают, прекращают стрельбу, и лишь потом узнают, что были обмануты немцами: сигнал исходил от них. Их трубачи имитировали звуки британской трубы!

Нива № 16
Ему положительно стыдно за них. Где же у этих людей благородство! Выкидывают белые флаги, кричат, что сдаются, просят пощадить, не стрелять, а когда британцы, поверив их белому флагу, приближаются, чтобы взять их в плен, они внезапно открывают огонь и предательски убивают доверчивых!
"Я был ранен. Немцы нашли меня в поле. Сражаться я не мог, пришлось сдаться. Я заявил, что сдаюсь, и вручил им мой револьвер. А они из моего же револьвера неожиданно — бац в меня! Подумали, что я убит и ушли".

Нива № 16
Зверское нападение немки. В редакцию "Вечернего Времени" раненый прапорщик Васильев доставил кинжал-штык с сохранившимися следами крови, которым был зарезан немкою тяжело раненый прапорщик Лузин. Прапорщик Васильев был очевидцем этого зверского нападения разбойника в юбке и рассказал следующее:
"Из-под Лыка везли несколько тяжело раненых, в том числе прапорщика Лузина с перебитыми ногами, и меня раненого тремя пулями с раздроблением костей. Я лежал в одной фурманке с Лузиным: он с краю, а я в середине. Состояние его ран позволяло лежать ему только на животе.
На полпути к питательному пункту у дороги показалась немка, лет 40-45, прилично одетая. Мы немного не доехали до неё, когда санитар позвал её к повозке, следовавшей позади нас.
Когда мы поравнялись с немкой, я спросил её: — "Далеко ли до Р.?" Но одновременно с моим вопросом Лузин простонал: — "Пить!"
Не отвечая на мой вопрос, немка по-русски переспросила Лузина:- "Тебе пить?"
Не успел тот и ответить, как она выхватила из-за пазухи кинжал-штык и всадила по самую рукоятку в спину Лузину. Бедняга не успел простонать и уткнулся лишь лицом вниз.
Я правой рукой схватил кинжал вместе с рукой немки, когда та силилась выдернуть его из тела Лузина, закричал сопровождавшим солдатам и санитарам. Преступница была поймана на месте, не успев оказать сопротивления. Тело Лузина было оставлено в ближайшем местечке.
Прапорщик Лузин был моим однополчанином, которого я знал, как хорошего товарища и неустрашимого воина".

P.S. Нива № 16
"Попадаются и немцы хорошие, — настаивает гвардеец Рирдон. — Как-то ночью они нам кричали: "гвардейцы, подберите наших раненых!" Мы пошли подбирать, а они хоть бы выстрелили. Это очень благородно, не правда ли?"
О таком же благородном поступке врага рассказывает в одной из своих телеграмм британский главнокомандующий сэр Джон Френч. В самом начале войны один из английских отрядов, окруженный со всех сторон неприятелем и всё же отказавшийся сдаться, был весь немилосердно истреблен; уцелели только двое, и то раненые. Они должны были бросить оружие, но немецкий офицер, из уважения к героям, не только оставил оружие при них, но и попросил позволения пожать у одного из них руку.

Нива №18
"Таких извергов я еще никогда не видел, — пишет своим родным рядовой Джеймс Скот. Их конница гонит по улицам Монса женщин, и нам рассказывали, что сделали с ними враги. Они уже успели зарезать нескольких ребятишек и женщин. Мы завинтили штыки и побежали на выручку..."

Нива № 18
Германцы казнят мертвецов. Получены сообщения, что германские части не только добивают раненых воинов, но и казнят трупы героев, жизнь свою положивших за Царя и Родину в борьбе с германизмом. При отходе наших войск из Восточной Пруссии, в районе пограничного нашего поселения остались несколько человек тяжело раненых пехотинцев и один кавалерист, которых не успели подобрать и увезти наши санитары. Вскоре два-три героя, вследствие отсутствия медицинской помощи, скончались. И хоть немцы, вместо того, чтобы похоронить русских героев хотя бы в одной могиле со своими убитыми солдатами — выбросили тела на дорогу, при чем трупы искололи штыками так, что не осталось ни одного целого места. Затем, заподозрив в одном покойнике казака, германцы, по приказу начальника отряда, созвали всех оставшихся в селении наших мирных жителей, расставили их вокруг того места, где лежал треп, а сами изрубили труп шашками на мелкие куски. Казнив таким образом труп "казака", германцы разбросали куски человеческого мяса по дороге, при чем заявили местным крестьянам, что такая участь ждет каждого, кто соберет части тела казненного мертвеца и похоронит их.

Нива №18. Отголосок войны.
Живой мост. "Гол. Москвы" передает кошмарный рассказ взятого нами в плен германского унтер-офицера, ранее бывшего на бельгийском фронте.
"После необыкновенных усилий немцы поняли, что пробиться немыслимо.
"Генерал приказал набросать гору из трупов, чтобы прикрыть уцелевших от пуль.
"Пока воздвигалась эта теплая стена, немцы под этим прикрытием набрасывали из других трупов своих товарищей мост через болото. Жажда спастись была так велика, что не разбирали — мертв иди ранен. Всех, кто лежал, валили в кучу.
"И по этому мосту, еще шевелящемуся то там, то сям, по этой груде живых и мертвых, накиданными со свойственной немцам аккуратностью, переходили болотную топь жалкие остатки полков.
"Стон, непрерывный стон не смолкал на протяжении полутора миль.
"— Идешь, — рассказывает пленный, — а из болота, из моста, торчит рука. Наступишь на нее — она пригнется, уйдет вглубь, в массу других конечностей; прошел, — и она снова вылезает, растопырив пальцы, и хватает тебя за ноги, за сапоги; а чей-то рот под твоим каблуком умоляет о спасении. Идешь, заткнув уши и думая только об одном: скорее бы пройти!
"А в эту гущу врезаются пули и снаряды французов, раскидывая трупы и укладывая на них новые жертвы...
"Когда войска, — вернее, обломки войск, — перешли, командир приказал разобрать этот мост, чтобы не дать врагу перейти и преследовать нас.
"— Вы понимаете, — жестикулирует унтер-офицер: — что значит разобрать этот мост из трупов? Его нельзя взорвать. Что же, топить?
"Солдаты ослушались. Никто не мог обернуться, подойти к лежащим, зная, что часть из них еще жива, и добить их, погрузить в тинистое болото.
"Командир и не настаивал на приказе. Он уже уехал на своем автомобиле. Бог знает как, но мы пробрались..."
"Об этом запрещено писать родным — заключил рассказчик..."

Нива № 18
Они подъехали к молчаливому домику, спешились, вынули револьверы, распахнули дверь и вошли в домик, но едва они вошли, как остановились в ужасе на пороге: на внутренней стороне двери, которую они раскрыли, они увидели распятого... да, распятого поляка. Он висел, подхваченный веревкою под мышки, на гвозде, при чем руки его были прибиты гвоздями. Голова его бессильно свесилась на грудь, изо рта сочилась кровь. Он был раздет догола, весь окровавлен и слабо стонал. Лессинг с вестовыми поспешно сняли его: у бедняги оказался вырезан язык. Они понесли его через сени, вошли в комнату и здесь на полу увидели молодую обнаженную женщину с перерезанным горлом, а дальше старуху с разбитым черепом. Вся мебель была опрокинута, стены и потолок забрызганы кровью. Корольков после рассказывал, что вся кожа у него съежилась, и волосы зашевелились на голове. Позже они услышали чей-то слабый стон. Под кроватью они нашли мальчика. Он понемногу пришел в себя и рассказал, что было:
"Утром ворвались у ним три немецких солдата, на лошадях приехали, — и стали допрашивать отца его, а отец стал махать руками и качать головою, потому что не понимал их языка, тогда они стали его бить, повалили, вырезали язык, а после бросились на мать, бабушка хотела её заслонить, но один солдат ударил её прикладом по голове и повалил на землю, а когда отец вскочил на ноги и взмахнул кулаками, они опять стали его бить, а потом смеясь, снова бросились на мать. Мальчик забился под кровать и думал, что умер. Даже не слышал, как они ушли".

Нива №20
"Немцы вплавь добрались к нашим крейсерам и на ломаном английском языке просили подобрать их на борт. Страшно было видеть окровавленных раненых, барахтающихся в воде, и мы, бросив им наши спасательные пояса и протянув им веревки, спустили к ним несколько лодок. С других наших судов им на помощь тоже были спущены шлюпки. Вдруг, ни с того ни с сего, большой четырехтрубный неприятельский крейсер начинает палить в эти лодочки из одиннадцатидюймовых орудий — сразу из семи или восьми!"