Чем завершились «полицейские войны» Запада против России и Китая
Россия, по сути, уже находится в состоянии новой «холодной войны» с Западом. Про возможность «горячей» войны США с Китаем не писал только самый ленивый футуролог. Но мало кто помнит, что полтора века назад Запад уже пытался вести войну «на два фронта», когда «западная коалиция» с поправкой на нравы XIX столетия с очень похожими целями одновременно «давила» и на Россию, и на Китай.
Что такое «полицейская война»?
Силовые акции, проводившиеся друг за другом в 1854–60 годах сильнейшими в то время мировыми капиталистическими державами Запада против феодальных Китая и России, были именно «полицейскими войнами». В отличие от обычной войны, направленной на тотальный разгром, а то и полное завоевание неприятеля, «полицейская война» преследует более узкие цели.
В XIX столетии Англия и Франция во время «опиумных войн» с Пекином или «Крымской войны» с Петербургом вовсе не пытались завоевать ни Россию, ни Китай, они «всего лишь» стремились поставить на место обе империи — заставить феодальный Китай, самодостаточный и надменный, раскрыться для экономической экспансии их капитала, а феодальную Россию, столь же надменную и самоуверенную, отвадить от вмешательства в их европейские и мировые дела.
Удивительная шутка история — спустя полтора столетия, в начале XXI века, проблемы Запада в изменившемся мире все те же: слишком самостоятельная экономика большого Китая и вмешательство России в европейскую и мировую политику. В XIX столетии ведущие страны Запада решили эти проблемы «полицейскими войнами», когда почти одновременно проследовала серия «опиумных войн» против Китая и «Крымская война» против России.
В итоге этих «полицейских войн» Китай, ранее самоуверенно игнорировавший «западных варваров», вынужден был поставить свою богатую экономику под фактический контроль Запада, а Россия, ранее активно действовавшая то в Турции, то в Венгрии, то на землях Польши, получила показательный щелчок по носу в виде разгромленного Севастополя и ликвидированного Черноморского флота.
Эти «полицейские войны» стали возможны только благодаря явному экономическому, научно-техническому и, как следствие, военному превосходству Запада над Российской и Цинской (Китайской) империями. И если суть и ход Крымской войны 1853–56 годов российскому читателю понятны, то прошедшие одновременно «опиумные войны» Запада с Китаем известны куда меньше и требуют пояснений.
Дальние родственники в Петербурге и Пекине
Маньчжурская династия Цин, правившая в Китае три столетия до самого начала XX века, была исторической ровесницей династии Романовых в России. Оба монарших рода начали свое восхождение в XVII веке, достигли расцвета в XVIII столетии и почти одновременно пали в начале ХХ-го. И как это ни покажется странным, но внешнее и внутреннее положение обеих раскинувшихся по соседству огромных континентальных империй, при всем культурном и даже расовом различии, имело немало общего.
Портрет Сунь Ятсена на выставке в Пекине на площади Тяньаньмэнь, 2000 год. Фото: Stephen Shaver / AFP / East news
Обе страны до начала XX века — аграрные феодальные государства с патриархальными и традиционными крестьянскими общинами. Причем Китай, где основная масса крестьянского населения была формально свободной, в этом плане долгое время выглядел даже более развитым, чем Россия, значительная часть населения которой в середине XIX столетия все еще оставалось крепостным. К тому же Китай был куда богаче и многолюднее — в эпоху Александра Сергеевича Пушкина бюджет китайских императоров в серебре в три-четыре раза превосходил бюджет петербургских царей, равно как и население Поднебесной тогда было в четыре раза больше населения России.
Правда, аграрное перенаселение сыграло с Китаем злую шутку — обе империи были беременны страшным крестьянским бунтом, аграрной революцией, но в Китае по указанной выше причине этот социальные катаклизмы разбушевались на полвека раньше, вылившись в грандиозную крестьянскую войну «тайпинов» в 50–60-е годы XIX века, которая станет историческим предшественником крестьянской войны коммунистов Мао Цзэдуна.
В России похожую крестьянскую войну в те же годы на полвека отсрочит отмена крепостного права. И если в романовской империи накануне революций XX столетия были бывшие крепостные и помещики, бывшие их владельцы, безземельные крестьяне и «кулаки», то в цинском Китае безземельные крестьяне противостояли в основном мелким землевладельцам из сельской интеллигенции, порожденной тысячелетиями «азиатского способа производства».
Было в Китае и еще одно противостояние, где главной движущей силой были «хакка» («кэцзя», буквально — «гости»), потомки древних переселенцев, которых издавна презирали и притесняли коренные кланы. Кстати, будущий отец китайских реформ Дэн Сяопин был именно «хакка». И «гости»-«хакка», и коренные включали лиц самого разного социального положения, расселившихся по всему Китаю. Но века совместной жизни не сгладили, а лишь углубили вражду родовых кланов. Здесь проявлялась исконная борьба за основное средство выживания — за землю. Заметим, что данная ситуация очень похожа на ту, что на Юге России породит большую кровь гражданской войны между казаками и «иногородними» крестьянами, положение которых отчасти напоминает судьбу «хакка». Эта большая кровь — еще большая, благодаря огромным массам населения — не раз зальет восставший Китай, и при тайпинах, и при Мао.
До начала ХХ века обе страны — Китай и Россия — абсолютные монархии, где далекие от подвластных народов династии правят, опираясь на военно-бюрократическое сословие, и даже разговаривают на ином языке, чем их подданные. Онемеченные и европеизированные Романовы были, по сути, столь же инородны русским крестьянам, как и маньчжурские богдыханы ханьскому народу Китая.
Кстати, Романовы считались номинальными родственниками Ивана Грозного, который по материнской линии, через князей Глинских, был потомком разбитого на Куликовом поле темника Мамая, происходившего из правящего рода племени чжурчжэней, некогда продавших в рабство будущего Чингисхана. Но к ханам чжурчжэней возводил свое происхождение и род Айсинь Гиоро, семейство Цинских императоров. Так что правящие династии Санкт-Петербурга и Пекина могли бы при желании считать друг друга дальними родственниками. Но они такого желания не имели — императорский двор в Пекине искренне считал европейцев дикими и опасными варварами, а императорский Петербург вполне «по европейски» презирал каких-то там азиатов…
И если уж проводить параллели дальше, то русские тайные общества — от декабристов до «Народной воли» — будут во многом похожи на тайные общества Китая, готовившие антицинские заговоры и восстания в XIX веке. А совершавшие в начале XX столетия теракты против маньчжурской аристократии революционеры Сунь Ятсена будут аналогичны в практике и идеологии русским эсерам, социалистам-революционерам. Нарождавшаяся буржуазия обеих империй так же будет одинаково слаба перед экспансией внешнего капитала и столь же похожим образом враждебна своим правящим династиям.
Главное отличие и преимущество романовской России перед цинским Китаем заключалось в одном — Российская империя после реформ Петра I обладала соответствовавшим требованиям нового времени военным и дипломатическим аппаратом. Русские регулярные вооруженные силы, их устройство, включая военную промышленность и военное образование, техника и тактика соответствовали развитому европейскому уровню, а европеизированная элита страны не была так наглухо закрыта для изучения передовых достижений и новшеств, как это до конца XIX столетия было в цинском Китае.
Именно поэтому в Китае иностранный капитал будет беззастенчиво «опиумными» и «полицейскими» войнами отбирать себе привилегии, включая экстерриториальные сеттльменты, а в России он будет, за исключением Крымской войны, действовать более «цивилизованными» экономическими методами. Впрочем, в итоге промышленность обеих стран будет фатально зависеть от иностранцев.
Нарезная винтовка против фитильной аркебузы
Социально-экономическая отсталость России на фоне европейской промышленной революции стала явно сказываться в военном деле лишь к середине XIX столетия, когда империя Романовых стала объектом «полицейской» Крымской войны со стороны Англии и Франции. Именно техническое отставание России — отсутствие железных дорог, парового флота и массового нарезного оружия — позволило англо-французам в 1854–55 годах атаковать на выбор все морские окраины империи.
Изображение японских средневековых воинов с фитильными аркебузами, 1575 год
Ровно то же в 1840–42 и 1856–60 годах случилось в Китае. Но, в отличие от Китая, заметная техническая отсталость России не превращалась в пропасть, подобную той, что лежала между средневековой фитильной аркебузой китайского солдата и находившейся в руках британского морского пехотинца капсульной нарезной винтовкой Минье-Притчетта, созданной и массово внедренной в 40-е годы XIX века… Поэтому англо-французы решились наступать на Пекин в 1860 году и захватили его, но не решились атаковать Петербург несколькими годами ранее. Грозный британский флот свободно оперировал у берегов обеих империй, в Черном и Желтом морях, но десантные операции в России требовали от войск Запада на порядок большего напряжения и потерь.
Благодаря географии России в военном смысле повезло близко соседствовать с Западной Европой — необходимость воевать с самыми развитыми странами Запада (от шведов Карла XII до Наполеона) заставляла российскую правящую элиту, несмотря на социально-экономическую отсталость страны, поддерживать свою военную машину на европейском уровне. Военная судьба Китая, благодаря все той же географии, сложилась иначе.
Племена маньчжуров подчинили себе Китай в годы, когда в Росси царствовал отец будущего императора-реформатора Петра I. Незадолго до взятия «северными варварами» Пекина грандиозное крестьянское восстание свергло последнего императора из китайской династии Мин. Напуганная крестьянской войной знать Китая предпочла договориться с маньчжурами.
Именно тогда сложилась военная система маньчжурской династии Цин, просуществовавшая почти без изменений до начала ХХ века. Свою военную реформу объединитель маньчжурских племен хан Нурхаци начал в 1601 году, когда возникли первые «знамена»-корпуса маньчжурской армии. В ходе завоевания Китая окончательно оформилась система этих корпусов, превратившихся в «восьмизнаменную армию», включавшую восемь маньчжурских, восемь монгольских и восемь китайских дивизий, сведенных в восемь корпусов, каждый со своим цветным знаменем. Кстати, В 1685 году в состав «Желтого с красной каймой знамени», самого старшего в иерархии «восьмизнаменной армии», вошло и несколько сотен русских казаков, взятых маньчжурами в плен после долгой осады Албазина (маньчжуры называли его Якса).
Численность этнических маньчжур составляла немногим более 3% от числа населения новообразованной Цинской империи, однако костяк сухопутной армии составляли именно маньчжурские части и родственные им племена солонов и тибо. Вторую ступень в имперской иерархии занимали монголы, за ними шли китайские «коллаборационисты-ханьцзюнь», служившие в «восьмизнаменной армии», и лишь затем остальные китайцы. Помимо ударной армии «восьми знамен» были созданы и местные гарнизонные и охранные войска из китайцев, не входившие в привилегированную систему «восьми знамен» и называвшиеся «войсками зеленого знамени».
В XVII веке военная организация маньчжур была пусть и не передовой, но вполне соответствующей современному ей европейскому уровню. Но вскоре империя Цин достигла своих «естественных» границ — «Срединное государство» и вассальные ей более слабые «варварские племена» со всех сторон окружали почти безлюдные и труднопроходимые просторы мирового океана, северной тайги, южных тропиков и высочайших в мире гор Гималаев.
Полтора века маньчжурский Китай не сталкивался с противником, обладающим развитой военной организацией и техникой. Европейские державы были отделены далекими морями и до начала эпохи парового флота просто не имели возможности перебросить достаточные силы к границам Поднебесной. Российская же империя вплоть до русско-японской войны никогда и не имела на своих дальних восточных границах современных и многочисленных войск.
Поэтому не удивительно, что армия империи Цин и в первой половине XIX столетия по организации, вооружению и тактике оставалась на уровне европейской Тридцатилетней войны 1618–48 годов. Этому застою способствовала и господствовавшая в Китае неоконфуцианская идеология, считавшая Поднебесную единственным центром мира и отвергавшая любые заимствования у близких или далеких «варваров».
«Ничего не может быть презреннее устройства китайской военной силы…»
При этом Китай оставался самым населенным и богатейшим государством мира, XIX век он встретил в зените видимого могущества. Кроме современной территории, включая Тибет, Синьцзян и Тайвань, границы маньчжурской империи охватывали Монголию, Корею, Вьетнам, Бирму, Непал, ныне российскую Туву, российское Приморье и — что удивит нашего читателя — остров Куедао, т.е. Сахалин (о том, что эта земля имеет и японское имя Карафуто, у нас еще помнят, про китайское имя забыли, а зря…) Япония сегунов, оставаясь политически независимой, являлась по сути культурной провинцией Китая, взирая снизу вверх на великую «страну поэтов и философов».
Изображение китайского генерала У Фу, 1760 год
Весь XVIII век, практически избавленный от войн (отдельные «миротворческие операции» кавалерии маньчжур на границах не в счет) Китай переживал демографический бум. Его народонаселение выросло в пять раз и превышало население всей Европы, уровень жизни на тот период также оценивался современниками выше европейского. Европа же в свою очередь отдала дань моде на китайский стиль — от увлечения европейских просветителей древнекитайской философией до обязательных «китайских комнат» во дворцах европейских монархов и русских царей.
В Европе гремели наполеоновские войны, а покой Поднебесной охраняла миллионная армия — 330 тысяч в «восьмизнаменных войсках» и 650 тысяч «войск зеленого знамени» (это не считая потенциального китайского, монгольского и тибетского ополчения). По численности китайская регулярная армия мирного времени равнялась «Великой армии» Наполеона на начало 1812 года, в момент наивысшего военного напряжения французской империи, контролировавшей почти всю Западную и Центральную Европу.
Военный бюджет Китая в 1812 году составил 51 миллион рублей серебром (25 200 275 лян серебром), плюс такая неопределяемая ныне сумма как 5 608 676 мешков риса. Даже без этих мешков данная сумма соответствует всем военным расходам Российской империи в том году, когда французы сожгли Москву.
Так что с цифрами у Китая все было в порядке. Хуже было другое — эта огромная армия оставалась абсолютно средневековой. Благостный же застой XVIII века в следующем столетии превратился в кризис — в откровенную деградацию экономической системы и разложение всего государственного аппарата Цинской империи.
Не удивительно, что современник наполеоновских войн, русский подданный, американец ирландского происхождения Петр Добель (Питер Дюбель), посетивший Китай по торгово-дипломатическим делам в 1818 году, оставил первое в России того времени и очень показательное описание армии Китая: «Ничего не может быть презреннее устройства китайской военной силы… Оружие китайской пехоты есть: длинные пики, ружья с фитилями, короткие сабли... Конница их также имеет сабли; но самое лучшее их оружие суть лук и стрелы, которыми, а также и топорами, они владеют с великим искусством…Ружья их никуда не годные; их кладут на подставку неподвижно, и зажигают порох на полке фитилем; европейский солдат успеет десять раз выстрелить, пока китаец зарядит свое ружье и установит его... По собранным мною сведениям выходит, что в армии богдыхана числится более миллиона воинов. Это может быть и справедливо, но положительно могу уверить всех, что нигде и никогда не существовало войска, при такой многочисленности столь слабого и малоспособного защищать государство и столь совершенно несведущего в воинском искусстве».
Русский американо-ирландец оказался метким философом: «Странно, что народ, знавший употребление пороха задолго прежде европейцев, делает оный до сего времени самого дурного качества... При таком устройстве их армии, к чему служит ее многочисленность? Крайнее невежество китайцев в военном деле, глупое их презрение ко всем нововведениям по сей части, все сие делает многочисленную их армию совершенно нестрашною для искусного и воинственного неприятеля, и только в тягость народу. Я уверен, что всякая европейская держава, если б только решилась вести войну с китайцами, могла бы весьма легко покорить страну сию; и я надеюсь еще дожить до сей эпохи…»
Надменный, но наблюдательный европеец Дюбель оказался хорошим аналитиком и действительно дожил «до сей эпохи», когда, наверняка не без удовлетворения, читал известия о первой опиумной войне. Пока же, за четверть века до столкновения Британской и Китайской империй, он пророчествовал: «Долговременный мир, коим наслаждаются китайцы со стороны соседей, много способствовал к растлению нравов и ослаблению духа бодрости и мужества. Может быть, нет в свете народа менее воинственного, как китайцы. История завоевания сего государства татарами служит тому доказательством. И если бы Китай не был окружен морем и слабейшими соседями, то бы давно сделался добычею первого отважного завоевателя. Но вот приближается к ним от запада сосед, которого должны они страшиться, и против которого нет никакой обороны. Я разумею британцев в Ост-Индии; владения их в сей стране придвинулись уже к самим границам Китая…»
Капиталистический опиум
К началу XIX века бурно развивавшийся европейский, прежде всего британский капитализм, потребовал доступа к богатейшему китайскому рынку. Ключом к проникновению на этот рынок для англичан стал опиум.
По странному совпадению, в 1757 году, когда маньчжуры вырезали джунгар (своих последних в регионе относительно боеспособных противников) и присоединили к Китаю территорию будущего Синьцзяна, британская Ост-Индийская компания захватила в Бенгалии районы, производящие опиум. Опиум и стал первым товаром европейских торговцев, который нашел широкий спрос на прежде самодостаточном китайском рынке.
Первые медицинские сведения о свойствах опия в Китае находят в книге рецептов «Средние страны», появившейся в Х веке, в эпоху долгих междоусобных войн и переворотов между падением империи Тан и воцарением династии Сун. Первоначально китайцы позаимствовали от индийских мусульман способ варить мак и из полученного опия делать «хлебцы». Однако им куда больше полюбилось курение опия, которое вызывало иное, более глубокое действие. Изготовление опия для курения, «тчанду», как китайцы называли этот процесс, требовало особой обработки опия: только после многомесячного ферментативного брожения изготовляются шарики, которые и вкладываются в специальные длинные трубки для курения. Уже при первых вдохах дыма человек впадал в сладкую дрему наркотического опьянения. Как оказалось, именно индийский опиум из Бенгалии обладал особым качеством и приобрел широкий спрос в Китае…
Маньчжур из императорской гвардии, XIX век
Уже к концу XVIII века англичане наладили бойкую торговлю этим специфическим «товаром», занимавшим к рубежу веков свыше трети всего объема английской торговли с Китаем. И если раньше европейцы вынуждены были щедро платить добытым в американских колониях серебром за чай, шелк, фарфор и прочие популярные у европейской элиты товары Поднебесной, то теперь поток серебра — основной в том мире расчетной валюты, значительная часть которой до того оседала в Китае — хлынул в обратную сторону.
Масштабы наркоторговли были просто фантастическими. Только в одном 1837 году англичане ввезли в Китай 2535 тонн опия, выручив за него 592 тонны серебра. А ведь кроме англичан в наркоторговле подвизались и американцы, перепродававшие в Китай более дешевый и менее «качественный» турецкий опиум, и прочие европейские торговцы. Всего же в 1837 году в обмен на опиум из Китая утекло свыше 1200 тонн серебра. Вымывание из страны серебряной монеты перекосило всю экономическую и финансовую систему Китая, вызвав катастрофическое удорожание серебряной монеты и как следствие — резкий рост налогового бремени и снижение уровня жизни основной массы крестьянского населения, в быту пользовавшегося мелкой медной монетой, но платившего подати серебром.
Помимо экономического удара, торговля опиумом, естественно, наносила страшный удар по моральному и физическому состоянию китайской нации, а при таких гигантских масштабах и по ее генофонду. Причем в первую очередь наркоманами становились представители элиты, ведь у большинства крестьян просто не было средств на покупку опия. По оценкам современников, среди пекинских чиновников в XIX веке было 10–20% курильщиков опия, а в прибрежных провинциях и портовых городах юга Китая таковых было свыше половины. Наркоманами стали даже некоторые маньчжурские принцы. А после того как под влиянием высокого спроса плантации мака появились в континентальном Китае, и их менее качественный, но дешевый опиум стал доступен простолюдинам, к наркоманам-принцам и наркоманам-чиновникам присоединились наркоманы-крестьяне, наркоманы-солдаты и даже наркоманы-монахи...
Как с ужасом писал современник: «Днем люди спали, а ночью бодрствовали; ясным светлым днем не слышно было и человеческого голоса, царила тишина, а ночью при свете луны и красных фонарей открывался дьявольский базар…».
Курение опиума на полтора века стало бичом китайской жизни, и даже в первой половине XX века многие видные политики и военные деятели Китая всех противоборствующих лагерей — вроде «маршала-милитариста» Чжан Сюэляна или главного красного маршала Джу Дэ, бывшего в молодости курильщиком опия — не были свободны от этой пагубной страсти. И только жесткая диктатура Коммунистической партии Китая позже сумеет обуздать наркотическую эпидемию.
А пока же чиновники империи Цин упивались опиумными галлюцинациями, а их более корыстные коллеги упивались подсчетом коррупционных барышей, которые приносила нелегальная торговля маковым зельем. Всеобщая коррупция стала третьим — помимо ущерба генофонду и экономике — злом, занесенным в Китай на парусах быстроходных опиумных клиперов, порождённых бурно развивавшимся европейским капитализмом.
«Опиумные войны» Запада с Китаем
Многочисленные попытки искоренить опиумную торговлю и конфискации наркотического товара у европейских купцов, в 1839 году закономерно привели к первому военному столкновению европейской и китайской армий — «Первой опиумной войне».
В отличие от европейских войн, эта война была необъявленной. Она и не могла быть объявленной в силу отсутствия дипломатических отношений между Китаем и остальными странами. Китайцы первоначально не знали даже символики белого парламентерского флага, а британские представители для обращения к Китаю вынуждены были использовать выходящую в Макао, старинной португальской колонии на юге Китая, газету на китайском языке. Воистину — это была война миров…
В 1840–1842 годах британский флот, уже тогда по праву считавшийся сильнейшим в мире, и экспедиционные силы нанесли ряд чувствительных ударов по Маньчжурской империи. Они захватили крупнейший центр на юге страны — город Гуанчжоу (Кантон, как его называли европейцы). Именно тогда англичане надолго утвердились возле Гуанчжоу, создав на близких островах свою военную и торговую базу Гонконг.
Столкновение пароходов и нарезных ружей с луками и фитильными аркебузами привело к закономерному результату. В 1842 году британские паровые канонерки, поочерёдно громя китайские форты и крепости с многочисленными средневековыми пушками, прорвались на двести километров вверх по реке Янцзы и нанесли удар по ключевой точке Китая. Интервенты блокировали Императорский канал — 1700-километровую искусственную водную артерию, по которой Пекин и северные провинции снабжались рисом плодородного юга страны.
До появления парового двигателя такой прорыв вглубь континента вверх по течению великой реки был бы просто невозможен. Китайские полководцы, воспитанные на классическом каноне древней китайской военной мысли — трактате «У-цзин», собранном и отредактированном еще в эпоху династии Сун в XI веке, — просто не могли себе такого представить. И потрясенный Китай вынужден был подписать мирный договор, выгодный Британской империи, — британцы получили Гонконг, контрибуцию в 555 тонн серебра и право торговать в китайских портах.
Вслед за англичанами к Китаю потянулись и другие западные страны — Франция, Северо-Американские Соединенные Штаты и прочие. В 1856–1860 годах разразилась «Вторая опиумная война». Вела ее англо-французская коалиция, та самая, которая только что, в 1853–1856 годах, провела аналогичную «полицейскую» войну против Российской империи — эту войну у нас именуют Крымской.
В ходе «Второй опиумной войны» англо-французы в 1860 году высадились на побережье столичной провинции Чжили и на подступах к Пекину в полевом сражении разгромили «восьмизнаменную армию». Примечательно, что этой «интернациональной» имперской армией Китая командовал монгол.
В Китае во время «Второй опиумной войны», 1860 год. Фото: Roger Viollet / AFP / East news
При этом не стоит считать, что китайцы совсем не могли воевать и не пытались совершенствовать свое военное дело, учась у более развитого противника. Первая англо-французская экспедиция потерпела поражение, пытаясь в 1859 году взять штурмом форты Дагу, прикрывавшие с моря дальние подступы к Пекину. Китайцы учли особенности маневрирования европейских паровых флотов, усовершенствовали свою систему артиллерийского огня и потопили пять из 11 британских канонерок.
Кстати, англичане тогда искренне посчитали, что китайцам эту победу обеспечили военные советники из России — лондонские газеты сообщали, что британские морские пехотинцы во время боёв за форты Дагу якобы слышали команды на русском языке.
Правды ради скажем, что в 1859 году Петербург очень хотел помочь Пекину против коалиции Запада, но не успел — военные советники и нарезные ружья из России прибыли уже после окончания «Второй опиумной войны»...
«Вторая опиумная война» и «права человека»
Отдельные успехи китайцев не могли остановить самые развитые страны мира, да и внутреннее положение Китая с его все более разлагавшимся государственным аппаратом не способствовало военным реформам и победам.
Кстати, «Вторая опиумная война», как всякая полицейская война, не обошлась без «защиты прав человека» — англичане сочли поводом к конфликту арест ходившего из Гонконга в Китай судна контрабандистов, а поводом к войне для Франции стала казнь французского католического миссионера на юге Китая, которого цинские чиновники, видимо, просто перепутали с местными христианскими «мятежниками-тайпинами».
Итогом такой «защиты прав человека» оказалось разграбление окрестностей Пекина, включая несметные сокровища летнего дворца китайских императоров (некоторые вывезенные оттуда произведения искусства власти КНР до сих пор безуспешно пытаются выкупить и вернуть в страну). Вдобавок, Цинская империя выплатила интервентам 618 тонн серебра и предоставила европейцам дополнительные экономические права и льготы. В частности, цинские власти разрешили китайцам наниматься на работы в английские и французские колонии — после отмены рабства мировой капитализм нуждался в многочисленных и максимально дешевых рабочих руках.
Даже более выносливые и неприхотливые, чем чернокожие рабы, китайские кули будут очень востребованы по всему миру. В итоге в следующие десятилетия несколько миллионов китайских бедняков, фактических полурабов, умрут далеко за пределами Поднебесной, но положат начало возникновения китайских диаспор в разных концах земного шара.
Однако поражения обоих империй, Российской и Китайской, в «полицейских войнах» Западной коалиции породили и другие глобальные последствия, в которых тоже можно разглядеть параллели в истории двух больших стран. Последовавшие после Крымской войны реформы Александра II, в том числе военные, совпадают с аналогичной попыткой реформ в Китае, когда в ходе «политики самоусиления» и «усвоения заморских дел» усмирители крестьянских восстаний — китайские чиновники-конфуцианцы Цзэн Гофань, Ли Хунчжан и другие — попробуют модернизировать государственный и военный аппарат, чтобы противостоять иностранному влиянию.
И в Китае, и в России в ходе бюрократических реформ даже будут достигнуты некоторые успехи. В частности, у Китая появится закупленный в Англии и Германии достаточно современный броненосный флот, который утопят японцы в ходе войны 1894–1895 годов. Ровно через десять лет японские самураи так же нанесут поражение русской армии и потопят русский флот.
Попытки внутренних политических реформ в Китае и введения конституционной монархии в 1898 году закончатся казнью или бегством реформаторов. А аналогичные события в России выльются в первую русскую революцию 1905–1907 годов.
Обе страны в начале ХХ века, после поражений в войне с японцами, вновь начнут амбициозные военные реформы, претендуя к началу 20-х годов создать вполне современные армии. Кстати, русские военные специалисты будут внимательно наблюдать за этой последней военной реформой в Цинской империи. Китай объявит грандиозную программу строительства дредноутов и подводных лодок. Но выделенные деньги уйдут на сооружение загородного дворца одиозной императрицы Цы Си и прочие коррупционные схемы. Примерно так же бюджетные деньги, выделенные на русскую тяжелую артиллерию, превратятся во дворец балерины Ксешинской и прочие радости жизни близких родственников Николая II.
В итоге Цинская монархия падет в 1911 году, а несколько более модернизированной Романовской понадобился толчок мировой войны… И все это во многом является следствием событий середины XIX столетия, когда капиталистический Запад в ходе «полицейских войн» смог надавить на Россию и Китай.
Источник новости
Источник: posthunt.net.
Рейтинг публикации:
|
