Павел Зарифуллин о загадочной фигуре возничего в русской культуре и мифологии
«По ту сторону принципа удовольствия» одна из ключевых работ Зигмунда Фрейда, впервые поставившая в психоанализе вопросы о природе влечения к смерти.
Ученик Фрейда Пауль Федерн ввёл для обозначения этой специальной страсти термин «мортидо». Он относится к энергии изъятия, дезинтеграции, распада. Мортидо противостоит жизни и развитию. Страсть к смерти противоположна влечению к жизни, ну а жизнь понималась «фрейдистами» через сексуальные инстинкты.
«Если мы примем как не допускающий исключения факт, — писал Фрейд, — что всё живущее вследствие внутренних причин умирает, возвращается к неорганическому, то мы можем сказать: целью всякой жизни является смерть, и обратно — неживое было раньше, чем живое… Некогда какими-то совершенно неизвестными силами пробуждены были в неодушевлённой материи свойства живого…». Мысли позднего профессора Фрейда сродни изречениям восточных философов.
Для нас, евразийцев и скифов, строящих мост между Востоком и Западом, эти идеи глубоко занимательны…
Ямские охотники
Читатель может предположить, что дальше речь пойдёт о серьёзных психоаналитических концепциях. Но мы его немного удивим. Мы споём вам песню о ямщиках. Об их роли в нашем социуме. А также в русской культуре.
Социологически, как страта в нашем обществе, сословие и тип повозчика-поводыря никуда не исчезли. Даже после исторической пропажи романтичного колесничего в тулупе и с бородой.
В некотором смысле его профессию перехватил машинист. Вставать в любой неурочный час и ехать – в дождь ли в буран ли, в любую погоду до определённой станции, где ждёт такой же отважный машинист…
Лихую ипостась погонного дела унаследовали и городские извозчики, а чуть позже таксисты. Эти тоже при случае и за барыш готовы отправиться через шар земной, куда Макар телят не гонял. В извозчицком деле веселятся вихрь, да лихо.
Под ямщиком понимался и городской извозчик и региональный, привязанный к почтам и ямам. Этот последний находился на государевой службе. Присягал царю и отвечал за имперские вести, перевозки, транспортировку не только праздных путешественников, но и госчинов, военных и преступников в кандалах. Это был уже ямщик «калиброванный», истый.
Значение они имели в народном фольклоре и русской литературе воистину мифическое. И сроднились с паромщиками в иные миры из античных легенд. Русь – она ведь состоит из тысячи Вселенных, да и сама – тройка. Катит по планете и между планетами, да так что метеоритный лёд летит с оглоблей в разные стороны!
По сему Ямщик оказался ещё и прототипом Русского Человека, сшитого из лоскутного одеяла тысячи противоречий. Если мир – это священная дорога, а Русь на Млечном Пути – тройка, то и роль ямщика (а также русского человека) возносилась до космических масштабов. Он представал колесничим Гелиосом, погоняющим Россию из одной эпохи в другую.
Тройка – символически птица, ну а наш ямщик в таком случае – шаман, слоняющийся на птице между ярусами духов, богов и людей. Сибирские шаманы при начале обряда говорят «Но!». И непонятно, кто и что у кого перенял: ямщики у шаманов или шаманы у ямщиков.
Распятый Ямщик
Мне в руки попалась любопытная пьеса якутского автора Василия Харысхала «Страсти по ямщику». В ней повествуется о старинных ямщицких родах, обслуживающих ленские тракты. В конце пьесы ямщики, как типичные представители «старого мира», гибнут от рук большевиков, практически все до одного, будто нибелунги. В пьесе есть одна удивительная мифопоэтическая деталь: в процессе «классовой» (или расовой?) войны ямщиков и коммунистов одного из возниц комиссары буквально распинают на кресте. Это апогей пьесы и вершина представления русского человека о себе самом. Русский Христос как Кучер. Бог на Тройке-Руси. Распятый будто мексиканский бог, дабы превратиться в Солнце мира – главного колесничего нашей системы.
Кровавый навет
Ну а ритуальное убийство «безармячников» в «Страстях…» сопоставимо с мистерией птиц в культе Вуду. Так на Кубе рубят петухов с одного удара и пьют их жертвенную кровь. Для единения людей земных с богами небесными. В наших недобитых деревнях по сию пору можно сыскать этот старинный обряд. Причём старики гадают на погоду и урожай по тому, в какую сторону клювом отскочит петушиная голова. Убийства детей, в коих смутные толки и имперские следователи обвиняли хасидов («кровавый навет») – это ритуал из той же серии. Дети ведь тоже вестники, ангелы и почтальоны. Потому для совращения неба «во время оно» в жертву приносились дети. Впоследствии заменённые птицами и, в случае изучаемой нами пьесы – ямщиками.
Христос на кресте – это Царь Мира, а наш казнённый ямщик-казак Лапушка – Царь-Птица. Не удивительно, что в нескольких тысячах вёрст от Якутии в тот самый момент совершалось и Цареубийство детей и царей. Дети, цари, птицы, святые, ангелы, шаманы, ямщики. Промежуточные персонажи между мирами, землёй и небесами. Они одной ногой (лапой, копытом) тут. А другой – Там.
Смерть Кощеева
В дохристианской Руси в почёте состояли заклинатели птиц. Наш аналог авгуров, практиковавших знаменитый «воронограй» – гадание по полётам. Их называли «кощеями», от старо-тюркского «коштэ» – птицепоклонник. Лингвист Теодор Шумовский считал, что тогда славян и тюрок связывала общая «птичья вера», сохранившаяся в названиях многих русских городов-тотемов: Курск, Орёл, Воронеж, Галич. А также по птичьим фамилиям и прозвищам русских людей.
«Кощеи» одевались в классический азиатский костюм шамана, изображая и подразумевая собою «птицу-скелет». Таким Кощей и сохранился в народных сказках. Христианство перетолковало много чего. Например, старо-персидское имя Бога – Худай превратилось в прилагательное с негативным значением «худой». Тюркское Баба-Ага – «волхв», «белый старец», стало сами знаете кем.
Но нас в данном случае интересуют ямщики, их птичий и шаманский след и свист. И по подобию шаманов и кощеев удалые возницы просто таки таскали за собою смерть, как субстанцию, как мешок с письмами. Она искусно звенит гитарой на струнах русского романса. Берём любой, на выбор:
Когда я на почте служил ямщиком,
Был молод, имел я силёнку,
И крепко же, братцы, в селенье одном
Любил я в ту пору девчонку.
(Леонид Трефолев – Владислав Сырокомлей)
Дальше пропускаем длинную историю терзаний молодца. А вот финал:
Под снегом-то, братцы, лежала она…
Закрылися карие очи.
Налейте, налейте скорее вина,
Рассказывать больше нет мочи!
Ямщицкое пространство предстаёт «Термальной зоной», «Пороговой стороной», «трактом на-Тот-Свет»:
Степь да степь кругом,
Путь далек лежит,
В той степи глухой
Замерзал ямщик.
(Иван Суриков)
Возница умирает всю песню, а под конец покидает нас, но так, что «бури плакали».
Серебряные руки
Словно мы плывём-ползём по пространству обожаемой мертвецкой Луны, заваленной алмазными хлопьями колючих искр и инославным серебром. Рядом шествуют берестяные слоны и завёрнутые в чёрную ночную фольгу деревья:
В лунном сиянии снег серебрится,
Вдоль по дороженьке троечка мчится.
(Евгений Юрьев)
В этом географическом и антропологическом месторазвитии живут самодостаточной (надо полагать увлекательной) жизнью милые «серебряные руки». Они воспеты Александром Вертинским:
И твои серебряные руки
В тройке, улетевшей навсегда.
(Константин Подревский)
Словно прошелестели конечности индийского туга. Из зловещего тайного общества, из страшной индийской касты «душителей на дорогах». Они вступают в беседу и входят, благодаря подобострастному вниманию, в доверие путешественника любого рода… Они предлагают ему поехать вместе, якобы ради приятного общества, и при достижении подходящего случая, обвивают верёвку или пояс вокруг шеи и душат несчастного…
Кэбмен-гадатель
Классическая британская литература, наслушавшись колониальных баек, подарила образ «кэбмена-убийцы». Именно так начинаются «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона». Американский заблудший кэбмен коварно режет, душит и отравляет прячущихся от него в Лондоне сектантов. Между строк упоминается, что Сoachman и разыскиваемые мормоны недавно посетили Петербург…
«Зачинатель» русской романтической литературы Бестужев-Марлинский рекомендовал читающей публике ночного возницу – незнакомца и гадателя. Повесть называлась «Страшное гадание». О влюбленном в замужнюю даму офицере, заблудившемся в полях и попавшем на крестьянское гадание».
Декабрист Марлинский был сослан в Якутск, а потом оттуда солдатом на Кавказ. Проехав в тройке пол-Евразии романтик- «байронист» вволю «наблуждался в полях». Он не понаслышке знал, Кого можно встретить в сияющей темноте медвежьих и волчьих нехоженных поприщ.
Сигнальщик
В такой сакральной географии меняется значение добрейшего ручейка-колокольчика. «Валдайский друг» звучит «утомительно» и «однозвучно», будто тибетская флейта, произведённая из человеческих костей для кладбищенского ритуала Чод.
Но поручение его универсально! Колокольчики на входе в дом или монастырь (неважно – буддистский или католический, любой) возвещают о приходе Гостя. А наше бессознательное день-деньской ждёт главного и единственного Гостя-С-Той-Стороны. Скажем, Христа или Святого Николая. Потому знаменитые Jingle Bells («Звените колокольчики») – старинный рождественский гимн, повествующий о приходе «особого времени», когда «возможно всё». Дед Мороз и Снегурочка везут детям подарки. Санта или Дед Мороз заняли для Человечества «нишу» умерших предков. Ведь архаические племена знать-не знают никаких «Клаусов». Они ожидают «дорогих мертвецов». Ушедшие в дальние края родственники однажды вернутся, непременно вернутся – с добытыми шкурами и продуктами, с волшебными сюрпризами!
Ну, а колокольчики, как мы видим, выступают, как сигнализация, они «подают маяк», несут весть о проявлении Иного. Мира Там в нашем мире Сям. Они предупреждают о новом восходе, сопровождающимся обильными жертвоприношениями и ударами в била планет.
В пьесе Харыскала есть сакраментальная деталь. Якобы у ленских ямщиков существует особая миссия по хранению колокола, зазвонившего при убийстве царевича Дмитрия в Угличе. Набатным сигналом он «открыл ворота» Смутному времени. Видимо, угадавший символическую подоплёку происшествия, Борис Годунов сослал колокол в Тобольск, фактически «во тьму внешнюю», чем для московитов того времени была Сибирь. Решение наивное, ведь за «трубачом» шла несметная Сила С-Той-Стороны, взорвавшая страну, как бочку с порохом.
Поразительно, но колокол вернули на Русскую Равнину ровно к началу царствования Николая Второго. Тогда он вновь зазвенел в историческом музее Углича. Верьте или не верьте, но это был очередной сигнал о начале Гражданской войны и наступлении Новой Эпохи.
Тройка как оргазм
Но в центре смертного безлюдья «серебряный инструмент» поёт о чуде:
Динь-динь-динь, динь-динь-динь —
Колокольчик звенит,
Этот звон, этот звон
О любви говорит.
Если у жизни есть чудесная и страшная тяга к смерти, то ведь и у смерти есть сладкая и необъяснимая тяга к жизни. В смерти потаённых углах иногда вспыхивают удивительные голубые цветы. Так Снежная Королева нежно любит мальчика Кая и вполне по-земному ревнует к девочке Герде.
Красивая и смелая дорогу перешла,
Сиренью скороспелою любовь её была.
Один раз в год сады цветут…
(Рябинин Михаил)
Сады Города Леденца на Новой Земле. В студёных мертвецких горит тайный огонь вселенской любви. Там рождается необычайная максималистская сверхнасыщенная Жизнь! О ней ворковала «голосом С-Той-Стороны» божественная Анна Герман, женщина-птица не из этого мира.
Топос Ямщика – это пространство игры. Бросаем монету вверх. Орёл – смерть, ну, а решка – любовь.
И эта «вторая часть» «мира пути» связана с бешеными чувственными удовольствиями. Неумеренным употреблением алкоголя при страстной скачке по буеракам. Причём сам процесс «ездки» с пульсирующей вибрацией крови по описаниям восхищённых очевидцев вполне сходен с поэтической и медицинской обрисовкой полового акта. Ещё древние греки отмечали, что кентавры (люди-кони) отличаются необыкновенным сладострастием.
Впечатления от нахождения в тройке: солнечные волны, телесные содрогания, сладкие спазмы, всепронзающая радость – это уже музыка женского оргазма. Тройка в русской жизни – вакхический корабль, стремительная ладья, летящая на Денницу (планету Венеру). А якутские ямщики сказали бы – на Чолбон!
Кататься
Старинное предложение «кататься!» не зря имеет в языке эротический подтекст.
На Украине существовал такой обычай: в День св. Георгия, когда священник благословлял урожай, молодые пары катались по бороздам. На Руси самого священника катали по земле женщины, естественно, не только чтобы освятить урожай, но и в знак смутного воспоминания об изначальной иерогамии (священный брак). В других местах сакральный брак превратился просто в церемониальный танец, исполняемый парой, украшенной колосками пшеницы, или в аллегорический брак «невесты пшеницы» и ее «жениха». Такие браки заключаются с особой пышностью: в Силезии, например, молодоженов увозят с поля в деревню в разукрашенной брачной колеснице, сопровождаемой всеми жителями. Удалая ездка и ритуальное совокупление молодожёнов «в полях» отвечали за преображение всей общины, а также за плодородие земли, за летние дожди и осенний урожай.
Козлевич
Знаменитое выражение «Эх, прокачу!» из трагикомедии Ильфа и Петрова «Золотой телёнок» в сатирической форме представляло собой «мракобесные» чаяния «наивной» расейской провинции. Фельетон был вставлен в канву романа и имел под собой документальные основания, «вести и доносы с мест». В автомобиле польского уголовника Казимира Козлевича уездное партийное и кооперативное начальство предавалось «лихости», разврату, «голыми плясали под луной». Этот автомобиль, названный «Антилопой-Гну», предстаёт настоящей фабрикой «наслаждения и наказания». Потому что конторы разоряются и участники вакханалий перемещаются в тюрьмы за растрату.
Можно припомнить, что в советские времена водку ночью можно было достать только у таксистов. Те сохранили ряд элементов оргиистического мировоззрения ямщиков.
Поразительна фамилия героя «Козлевич». Её весёлые авторы ухватили от названия кучерского сиденья на передке экипажа. Ведь символически все извозчики ездили на «козлах». Т.е. на сверхбыстрых животных – козлах, как бог войны Тор.
Можно было бы просто посмеяться над совпадением, если бы ни одно «но».
Согласно свидетельствам этнографов, у потомков якутских ямщиков сохранилось особое «пение» на высоких обер-тонах, они называли его «козлогласие». Что отсылает нас совсем к языческим временам, когда Зверь-Козёл был тотемическим символом многих славянских племён и личиной самого Перуна. Козы в суровых условиях страны Саха не прижились, но старинное (инициатическое) пение ямщики-староверы сохранили.
А ведь Козёл отвечал в славянских игрищах именно за плодородие и детоизобилие. Ритуальные козлиные маски – частые гости на русских святках. Тотем обозначал и первопредка, и гонца С-Той-Стороны. В своём роге изобилия он приносит бесконечные закуски и лакомства. Козлиные маски одевали жрецы и князья для иерогамии – священного обряда «первой брачной ночи». Козёл как бы символизировал собою Абсолютного Зверя, трансгрессивного захватчика, уволакивающего красную девицу в чащобы и степи для обряда инициации. Делалось это на ритуальных колесницах, усвоенных славянами у пращуров-скифов. Ведь со скифских времён люди на колесницах воспринимались, как небожители. А согласно скифскому мировоззрению – звери – это боги, земное проявление небесного. Азбука и прозрения «звериного стиля» есть прикосновение к Божественному через Звериное.
После священного праздника козла выгоняли обратно в пустыню. Хотя это иудейский обряд, но творили такое не только евреи, но и славяне. Они в своих знаменитых Болотных городищах «козла топили». Миф о братце-козлёночке на дне пруда – он из этой серии. Карточное и доминошное выражение «забить козла» напоминает нам о глубинном и тревожном прошлом. Невероятная коллективная энергия, нагнетаемая на оргиях и жертвоприношениях, не даёт забыть о себе! Она закодирована в иероглифы игры.
Всё это «народное раздолье» было строго запрещено с наступлением христианства и выражение «козлогласие» – это тоже, что «пустить петуха» в церковном хоре. А Козла просто объявили Дьяволом. Как и Зайца – другого тотемного зверька (героя славянских эротических обрядов и игрищ). Ушастого признали «нечистым животным». А «воронограй» запретили на Стоглавом соборе под страхом отлучения от церкви.
Но мы-то с вами уже знаем, что такое на самом деле «пустить петуха»! Архетипы «священной ездки» никуда не исчезли. Такие первопричины нашей жизни не могут взять и испариться по воле миссионеров или чиновников. Более того – они стали точкой кристаллизации нарождавшейся в XIX-XX веках «высокой русской культуры» от Пушкина до Камала, Короленко и Есенина.
Священный туризм через метели за нездешней любовью – вот лейтмотив отечественной словесности. И потому – мы все, в некотором смысле – Козлевичи!
Ну а плата за сверхнаполненную любовь – смерть возничих (часто с пассажирами). А также троек, автомобилей и священных животных. Ведь «Антилопа-Гну» тоже героически погибла за грехи и амбиции нэповских авантюристов.
Доктор
В последней ямщицкой сказке русской литературы (сорокинская «Метель») доктор-пассажир Гарин живёт в поездке активной сексуальной и наркотической жизнью, завоёвывая сердце провинциальной мельничихи и «кумаря» с казахскими наркоторговцами. За «излишества» барина отвечает возничий Перхушка. Он замерзает в голодной степи, обращается в огненную бабочку и улетает.
Доктор – вот ещё один персонаж имперской России, странными узами связанный с ямщиками. Всем известно, что он везёт через безлюдье «порошок целебный», а потом зверей, детей, мужиков и баб «гоголем-моголем» потчует. Фигура Знахаря, прибывающего из Ниоткуда (с точки зрения «народа» конечно же «С Того Света») с магическими лекарствами подмышкой лежит в самом сердце благоговейных ожиданий русского человека. И это ещё одна грань якутского бриллианта ямщицкой культуры. Доктор-Спаситель. Небесный Параклет.
«Социальная чрезмерность»
Жертвоприношение Ямщиков в терминологии французского философа Батая (автора книги «Проклятая часть») – это не что иное, как уничтожение «излишков» в традиционных обществах. Это аборт после тайного совокупления. Или плата за шабаш перед лицом инквизиции. И разгром Фив Дионисом после яростной оргии. А сакральный аспект древних эротических культов особенно жестоко карался (и карается) церковью и государством. На уничтожении «излишков» зиждилась средневековая экономика. Ведь слово «непотребство» банально обозначает лишь то – что выше и сверх потребления экономических игроков.
Жертвоприношение ямщиков в пьесе «Страсти…» это ещё и «подельная» за свист, вызывающий метели, и «награда» за безудержный хохот, за звонкий смех, за танцы и красоту. Это месть ямщикам от социума за золотые кошельки, плывущие в карманах купцов по артериям Империи.
И «благодарность» за войну, воплощением коей были наши возницы. Царское правительство мобилизовывало кучеров для ухода за конями и подводами на все свои сражения. Из далёких стран ямские охотники привозили жён-полонянок.
Как мы видим, ямщики в Империи полностью соответствовали образу Чужого, Иного, Излишнего, Чарующего. «Хуже их» (или рядом с ними) были только цыгане, весёлые, как шампанское. Поэтому колесничих ждало «разъямщикивание». Слово и процесс сходные с «раскулачиванием». Их должны были «раздраконить» и принести в социальную жертву для строительства нового мира.
Так даки при наступлении мора и при вторжении римлян отправляли к богу Залмоксису «гонцом» самого красивого и отчаянного парня. Чтобы он богу «всё, как есть рассказал», разрезали молодца на части…
Это только кажется, что общество и государства куда-то там развиваются. Современные социальные законы в архетипах и подразумеваниях глубоко архаичны. Как и все мы…
С точки зрения общества «социальные излишки» должны время от времени уничтожаться и предаваться огню. А пепел развеиваться по ветру…
Русский характер
Но ямщицкий тип никуда не делся, ведь он представляет собою «русский характер», который, если и пропадёт, то лишь вместе с Россией. Если Тройка-Русь сверзится в космическую бездну…
Этот «характер», будто скифский «звериный стиль»: борьба бескрылых с крылатыми! Когда грифоны с круч падают на оленей! Это то ли вражда, то ли война, то ли секс, терзания души и плоти, а может быть дансинг-вертёж!
Помнятся гости шумной толпою,
Личико милой с белой фатою.
Динь-динь-динь, динь-динь-динь —
Звон бокалов шумит,
С молодою женой
Мой соперник стоит.
Чем больше Любви – тем больше и Смерти. И наоборот – там, где бродит Смерть – туда и летит сказочная Любовь. Порождая конфликты, выстрелы, гибель и обновление мира через жертвоприношение солнечных богов-колесничих!
Яростная динамика перехода от «инстинкта смерти» к «инстинкту удовольствия» ломает известные нам психологические уравнение Фрейда, чётко разделяющее Эрос и Танатос. Но как мы не раз отмечали – методы западных психологов в русских условиях легко ломаются «через колено» .
Это напрямую связано с «русским бессознательным» и закреплено в «высокой русской литературе». Любовь и Смерть у нас ходят парою и пишутся через дефис.
Такими нас создал особенный Русский Бог.
«Ах, очи, очи голубые!
Вы сокрушили молодца;
Зачем, о люди, люди злые,
Вы их разрознили сердца?
Теперь я бедный сиротина!..»
И вдруг махнул по всем по трем -
И тройкой тешился детина,
И заливался соловьем.
(Алексей Верстовский)
Ведь только в «этой стране» Гибель, Отсутствие, Раскол и Развод умудряются радоваться тройкой и петь соловьём.
И в замке чёрной меланхолии растить прелестные орхидеи надежды.
Если из Любви на Руси произросло столько Смерти, то сколько из этакой Смерти родится Новой Любви? Горючего хватит, чтобы зажечь планету, все видимые и невидимые миры!
Динь-динь-динь!
Дон-дон-дон!
Ехаем дальше. Ночь светла. Жертвы ямщиков не напрасны.
Ямские жрецы
Дорога – пространство священного. И наше эссе движется по ней, как психоделическая песня группы «Doors»…
«Riders on the storm»…
«Riders on the storm»…
Смысл и образ Ямщика разгадан. Они – Короли Дороги, хранители очень древних обрядов, поющие на звериных языках, оседлавшие бури, одетые в метели. У мусульман есть суфии, дервиши, странники, двигающиеся по тарикатам, шляхам в Царствие Небесное. А у русских есть (были) Ямщики. Цари и Шаманы. Паромщики Любви и Смерти. Ямские Жрецы.
Спите спокойно, мы честно несём вашу миссию.
Источник: Свободная пресса.
Рейтинг публикации:
|
