...Этот вопрос из концепции единого учебника истории можно назвать трудным только в том смысле, что трудно понять, по каким критериям его внесли в список. Звучит он так: «Попытки ограничения власти главы государства в период Смуты и в эпоху дворцовых переворотов, возможные причины неудач этих попыток». Вопрос абсурден именно потому, что данные попытки были очень даже успешными.
Выход из Смуты требовал компромиссных решений, об авторитарном правлении не могло быть и речи. В фундамент политической стабильности в 1613 году совершенно осознано было заложено ограничение власти главы государства. Стране был нужен не сильный самодержец на троне, а вдумчивый миротворец, который рассудит и простит участников гражданской войны всех против всех. Именно такую роль сыграл в русской истории Михаил Фёдорович Романов.
Даже странно, как этого не видят авторы концепции единого учебника. Что ж, это ещё одно подтверждение необходимости нашего исторического ликбеза.
Мягкая сила первых Романовых
Пресечение законной династии московских царей подняло вопрос о том, как будет обеспечена легитимность верховной власти. Эту проблему чётко осознавал первый же правитель эпохи Смуты — бывший опричник Борис Годунов. Под предлогом татарского набега он собрал всеобщее дворянское ополчение. Почти месяц войско пило-гуляло, после чего представители разных регионов страны отправились в Москву, где Земским собором Борис был избран на царство.
Путём выборов на Земском соборе короновался и Василий Шуйский. К моменту избрания Михаила Романова Земский собор, фактически, превратился в верховный государственный орган по финансовым и административным вопросам. Он продолжал свою работу практически на постоянной основе и после воцарения нового монарха в течении девяти последующих лет, а потом собирался для утверждения особо важных решений. Показательно, что сам выбор в пользу Михаила был обусловлен не только влиятельностью его родни (Романовы как раз не считались достаточно родовитыми — не Рюриковичи и не Гедеминовичи), но и личностными характеристиками шестнадцатилетнего кандидата. Добрый, религиозный и меланхоличный юноша не высказывал никаких склонностей к авторитарному правлению.
Власть не испортила характер царя. Все 32 года пребывания на троне он правил с оглядкой на бояр и церковников, советам которых царь почти всегда следовал, даже когда они шли вразрез с его личными представлениями. Эстафету мягкой силы перенял и следующий монарх, Алексей Михайлович по прозванию Тишайший.
Смешно говорить о неограниченных полномочиях самодержца в тот момент, когда царь пишет письмо купцам Строгановым с просьбой дать в долг и апеллирует к христианской солидарности: «Что вы дадите, мы непременно велим заплатить, и службу вашу к нам, и раденье ко всему Московскому государству учиним навеки памятными. Если же вы нам взаймы денег, хлеба и товаров не дадите… то вам от бога не пройдет так даром, что православная христианская вера разорится».
Другое дело, что власть не была разделена институционально. Царь, боярская дума, Земский собор, московская патриархия — всё это одна власть, а не различные её ветви. Это люди, которые окружали царя. Они обедали с ним, ходили в церковь, занимались государственными делами. Кого-то из них могли назначить на воеводство, кто-то при необходимости отправлялся в качестве посла в другие страны, остальные помогали царю с текущими управленческими делами в Москве. «Царь указал и бояре приговорили», — это нормальная письменная формула любого государственного решения XVII столетия. Влияние же патриархов, которые наравне с царями иногда пользовались титулом Великий Государь, отрицать просто бессмысленно.
В данной форме правления нет ничего уникального, это сословно-представительная монархия. И она существует в России вплоть до реформ Петра I, который помимо прочих западных модернизаций перенимает также доктрину европейского абсолютизма.
Русская знать по обе стороны границы
При этом компромисс царской власти с привилегированными сословиями не вышел за известные пределы. Прежняя сила боярства была подорвана опричниной Ивана Грозного и гражданской войной во время Смуты. В самом финале противостояния большинство московских аристократов сделали ошибочную ставку на польского королевича Владислава — и в результате их место заняли выдвинувшиеся лидеры ополчения.
Новое боярство по статусу приблизилось к дворянству. Огромных наследственных владений у них не было — имения с тысячью и более крестьянских дворов на всю страну имело всего несколько человек. Статус и экономическое положение аристократии чуть менее чем полностью были связаны с карьерой в Москве. Таким образом, в отличие от независимых удельных князей при дворе Рюриковичей, боярство XVII столетия было верхушкой служебной элиты.
Напротив, в русских землях Речи Посполитой сохранился самый настоящий заповедник княжеского самовластия. Как свидетельствует опыт многих государств Западной Европы, сильная монархия могла бы с ними справиться. Однако шляхетская демократия оказалась беззащитной перед напором могущественных аристократов.
Не сразу (на это ушло несколько поколений) но Острожские, Вишневецкие,Чарторыйские, Сангушки и прочие представители русской родовой элиты полонизировались, приняли католичество, породнились с варшавскими и краковскими магнатами (которые были несравненно беднее, зато ближе к королевскому двору). Т.е., стали полностью своими. Многие княжеские династии вообще угасли, однако их владения-то остались – их унаследовала родня не такой благородной крови. А дальше уже дело техники. Князья, некоторые из которых были богаче короля, просто купили демократию вместе с политическими партиями, сеймовыми ораторами, идеологами и типографиями. Именно это в будущем привело Речь Посполитую к кризису государственного управления и, в конечном итоге, к потере страны как таковой.
Было ещё одно отличие в жизни русской элиты по две стороны границы. Дворяне Московского царства в XVII столетии так и не смогли добиться двух своих базовых требований: перевода служебных поместий в частную собственность и полного закрепощения крестьянства. В данных вопросах царская власть осталась непреклонной. Пережившие Смуту правители прекрасно понимали, что такое народный бунт — бессмысленный и беспощадный.
В результате, особо бедные помещики ходили в лаптях, более половины от общей численности служилого дворянства не могло купить себе боевого коня, зато Россию данной эпохи миновала фольварочная система хозяйствования. Экономически страна, конечно, много потеряла. Фольварк, ориентированный на экспорт зерна, а плюс к нему – принудительная барщина три дня в неделю вели к невиданному ранее расцвету агрокультуры. Однако были и социальные последствия этой весьма эффективной системы. Речь Посполитая с лихвой хлебнула их во время восстания Богдана Хмельницкого. И вы, наверное, не удивитесь, что это очередной «трудный вопрос» из концепции единого учебника русской истории.
