«Однако» продолжает спецпроект «Портреты русских царей на Западе». Тема эта интересна, прежде всего, тем, что российские лидеры всегда были для западной элиты и обывателей воплощением своей страны. И по отношению к фигуре «царя» можно судить о том, какой образ России был востребован на Западе в тот или иной период. Стоит отметить, что большинство портретов в нашей галерее — это голографические картинки. Ведь когда западным политикам было выгодно заключить тактический альянс с Москвой, царь изображался мудрым правителем, способным на прагматичные сделки, когда же потребность в союзе с русскими отпадала, картинку показывали под другим углом — возрождались традиционные русофобские стереотипы, и царь превращался в «коварного византийца», непредсказуемого деспота или выжившего из ума комедианта.
Если говорить о нынешней эпохе, образ Путина, как и образ его предшественников, на Западе постоянно трансформируется в зависимости от внешнеполитической конъюнктуры. (Правда, в медведевский период существование тандема облегчало задачу: портрет одного лидера подавался в светлых, второго — в тёмных тонах). В большинстве случаев, однако, западные портретисты оперировали именно «голографическими картинками», при случае поворачивая их нужной стороной: «волк — заяц», «заяц — волк», как в советских наклейках по мотивам «Ну погоди».
«Голографичность» несколько другого рода прослеживается, когда русского царя (и, следовательно, нашу страну) рассматривают исследователи более поздней эпохи. Нетрудно заметить, что современники оценивают людей и события в системе ценностей и понятий «времени действия», а историки ненавязчиво подходят к прошлому с критериями будущего — когда из добрых побуждений, а когда и из всё тех же прикладных. О «голографических особенностях» нам, кстати, следует помнить, когда из внутриполитических соображений некоторые российские эксперты козыряют теми или иными цитатками, отражающими «объективные западные оценки».
Горбимания: Нарцисс на троне
Портрет Михаила Горбачёва на Западе создавался по традиционным канонам. Его американский визави Рональд Рейган, назвавший политику разрядки «пораженчеством» и провозгласивший СССР «империей зла», не видел поначалу тех преимуществ, которые можно извлечь из идеализма советского генсека. Он даже окрестил его «твердолобым большевиком». Что же касается «нового мышления» Горбачёва, западные СМИ увидели в нём «очередной обман со стороны коммунистов, причём самый амбициозный из всех».
Однако вскоре стало очевидно, что «Горби» — не совсем типичный русский царь, и создание положительного образа на Западе является для него чуть ли не главным приоритетом. «За кванты славы и калории самоупоения он предлагал Рейгану бесценные геополитические дары», — заявил «Однако» политолог Александр Проханов. И западные портретисты изо всех сил старались угодить Горбачёву. Они изображали его политиком нового типа, который отстаивает «общечеловеческие ценности», восхищались перестройкой и сумели поднять в США и Европе волну горбимании.
Правда, политики-реалисты прекрасно понимали, что происходит на самом деле. Как отмечал позже Джордж Шульц, занимавший в рейгановской администрации пост госсекретаря,«начиная со встречи в Рейкьявике, Горбачёв складывал подарки у наших ног — уступка за уступкой». Советский лидер согласился на ассиметричное сокращение вооружений, вывел войска из Афганистана, фактически отказался от доктрины Брежнева о вмешательстве во внутренние дела Восточной Европы. И хотя официально всё это подавалось на Западе как прагматичная революция, осуществлённая политиком, верящим в идеалы, негласно многие называли Горбачёва «нарциссом», на комплексах которого удачно сыграл американский президент. «Ради фальшивых славословий в свой адрес, — говорили некоторые западные политологи, — Горбачёв готов пожертвовать национальными интересами. И когда такой человек оказывается во главе империи, это, безусловно, означает её закат». В общем, в голографическом портрете последнего советского генсека, с одной стороны, можно увидеть изображение прогрессивного реформатора, разрушившего Берлинскую стену, а с другой — самодовольного комбайнёра, которого западные лидеры обвели вокруг пальца. Именно эта картинка вдохновляет историков, которые стремятся доказать, что Соединённые Штаты одержали победу в холодной войне.
«В России можно ставить только на одну лошадь»: несколько слов об образе «царя Бориса»
Что же касается Ельцина, изначально царь Борис воспринимался на Западе как близкий союзник или даже сателлит Соединённых Штатов, которого не стоит лишний раз подвергать критике. «В России мы можем ставить только на одну лошадь», «Ельцин — исполин, способный забить кол в сердце советской системы», — уверяли помощники Билла Клинтонапосле того, как в Москве был распущен Верховный Совет. И хотя некоторые критики отмечали, что российский лидер совершил конституционный переворот, к их доводам никто не прислушивался. Официальную точку зрения как нельзя лучше выразил заместитель госсекретаря США, однокашник Клинтона по Оксфорду Строуб Тэлбот: «Ельцин — это российский Шарль де Голль, который не стесняется прибегать к авторитарным методам для того чтобы вывести страну из хаоса».
После первой встречи в Ванкувере в 1993 году Клинтон назвал Ельцина «человеком, полным энергии, настоящим бойцом». «Этот парень такой же, как я, — заявил он. — В политике ему необходим адреналин». На Западе готовы были изображать Ельцина напористым и самоуверенным лидером, понимая, что за закрытыми дверями он превращается в податливого и восприимчивого партнёра. Вот характерный диалог двух президентов, о котором рассказал «Однако» генерал Леонид Ивашов:
— Борис, ты должен сделать какой-то серьёзный шаг, чтобы я мог убедить Конгресс поддержать твою политику, — заявил как-то Клинтон.
— Какой, например? — спросил Ельцин.
— Согласись на продажу по крайней мере 50 процентов российского оружейного урана и плутония, — предложил президент США.
— Забирай хоть весь, — ответил его российский коллега.
Ельцин вывел войска из Прибалтики, согласился на расширение НАТО на Восток, присоединился к миротворческой миссии западных стран на Балканах. И неудивительно, что в 1996 году клинтоновская команда изображала действующего российского президента «светочем демократии» и делала всё возможное, чтобы протащить его на второй срок.
В конце 90-х картинка перевернулась, и на Западе стали активно обсуждать недостатки Ельцина. Объяснялось это тем, что внешняя политика РФ начала меняться, и гневные отповеди и неожиданные импровизации российского президента ставили западных партнёров в тупик. Ельцин, с таким трудом добившийся независимости от Политбюро, больше всего на свете не хотел, чтобы им понукали. И неслучайно ему доставляло удовольствие делать что-то в пику американцам. Он постоянно демонстрировал характер, то угрожая создать ось Москва — Пекин — Дели, то начиная заигрывать с Францией и Германией. Но, пожалуй, больше всего насолить Клинтону ему удалось в конце 1999 года, когда российские десантники осуществили ночной марш-бросок на столицу Косовского края Приштину. Именно в этот момент изображение Ельцина на Западе кардинально изменилось. Он превратился в неуправляемого иррационального политика, неспособного принимать взвешенные решения. И хотя во многом это действительно было так, непонятно, почему западные политики прозрели лишь в конце 90-х.
В целом можно утверждать, что портреты последних царей также были голографическими. Только одна их сторона была, что называется, парадной (в награду за геополитические уступки на Западе Горбачёва и Ельцина изображали «отцами-основателями» демократической России), а вторая — более реалистичной (лидеры, сдававшие свою страну, естественно, воспринимались как безвольные тряпичные куклы, волею случая оказавшиеся на вершине власти).
