Вряд ли где-нибудь так отчетливо виден результат достижений науки, как в сфере обороноспособности государства. Более того, наука и способность державы создавать и развивать вооружения и военную технику (ВВТ) обладают нерасторжимой причинно-следственной связью: без первой нет и не может быть второго.
Конечно, сказанное относится лишь к тем странам, которые ставят перед собой задачу самостоятельно и творчески развивать свои ВВТ, иначе говоря, к великим державам. Ибо существуют государства с совершенно другими подходами.
Можно, как Польша и многие другие страны, вообще отказаться от развития собственной военной науки и, примкнув к более мощным государствам, пользоваться их ВВТ.
Можно, как Швейцария и еще ряд нейтральных стран, развивать отдельные области фундаментальной науки, но отказаться от ее военной составляющей — в надежде, что суверенитет страны будет защищен международными обязательствами других стран и наднациональных органов.
Наконец, можно, как большинство развивающихся стран, ни к кому особо не примыкая, покупать оружие и готовые военные технологии у лидеров. И, вооружая ими свою армию, не думать о том возможном моменте, когда тебе по какой-то причине перестанут их продавать.
Однако Россия с момента появления у нее науки и до сего дня держалась подхода, согласно которому для нее возможен лишь самостоятельный и оригинальный путь развития науки, в том числе ради обеспечения потребностей обороны. Более того, один раз приняв максиму, что «у России есть только два союзника — армия и флот», наша страна стремилась иметь СВОЮ военную науку, СВОЮ военную технику, СВОЙ военно-промышленный комплекс.
Кстати, так же, как и США, Франция, Великобритания, Германия, Япония, Китай. Эти страны — кто раньше, кто позже — вступали друг с другом в военно-политическую и экономическую конкуренцию, а то и прямо воевали друг с другом. Именно эти страны и стали лидировать как в области чистой науки, так и в сфере военных технологий. Наука подпитывала военную сферу, а государство, в свою очередь, заботилось о науке ради результатов в области вооружений. Еще одной немаловажной причиной резкого научно-технологического отрыва этих стран от остальных стало то, что они и в мирное время вели друг с другом непрестанное научное соревнование — идея против идеи, изобретение против изобретения, техническое решение против другого технического решения.
В итоге за последние три века в мире образовался пул держав, включая Россию, которые имели волю и, что немаловажно, финансовые возможности развивать науку в целях роста обороноспособности. Сегодня ставка на науку, на развиваемые ею новые технологии позволяют этим странам не только лидировать экономически, но направлять развитие всего мира.
Разумеется, задачи науки не сводятся только к обеспечению обороноспособности страны. Наука всегда имеет целью постижение универсальной истины: о природе, о космосе, о человеке, о его месте во Вселенной. Так что работа на войну для науки является как бы побочным результатом научного поиска. И это верно, иначе, существуя только ради войны, она предала бы собственные глобальные цели, превратилась бы из инструмента познания и развития человечества в антинауку, инструмент его уничтожения.
Однако не стоит также прятать голову в песок: до сегодняшнего дня мир устроен так, что достижения науки (или точнее, постижения науки) всегда используются в военных целях. Началось это в древности, когда еще не было науки в современном понимании, и, скорее всего, прекратится лишь после того, как война окончательно исчезнет из жизни человечества.
С этой точки зрения крайне интересно взглянуть на тот путь, который совместно прошли наука и военное дело в России, увидеть, чем отличается русский научный поиск от других, понять, на каких мировоззренческих и нравственных основах существовал и существует в нашей стране этот союз познания и войны. Это особенно важно в связи с появлением новой реформы науки, предложенной российской властью, и теми реальными угрозами деградации обороноспособности страны, которые, как считают сами ученые, эта реформа несет.
В России светская наука появилась лишь с петровского времени — и импульс, данный Петром, был так мощен, что до конца столетия Россия прошла путь до полноправной научной державы.
Уже в самом начале XVII века началось развитие светского образования. Появились новые учебники (самый знаменитый — «Арифметика, сиречь наука числительная» Леонтия Магницкого, вышедший в 1703 году), стали создаваться новые типографии в Москве, Петербурге и других городах для печатания учебной, научной и специальной литературы. Вслед за книгопечатанием организовалась книготорговля, в 1714 году была открыта первая публичная библиотека, а в 1719 году — первый русский естественнонаучный музей — Кунсткамера.
Но подлинная наука, наука европейского уровня, появилась в России с созданием в 1724 году петербургской Академии наук. С нее начинается в России зарождение научных школ, в ее стенах появляются известные ученые. Правда, поначалу и то и другое пришлось заимствовать. В Академию были приглашены европейские ученые, среди которых были математики братья Николай и Даниил Бернулли, выдающийся астроном Ж. Делиль, физики Г. Рихман и Ф. Эпинус, историк Г. Миллер. В 1727 году уникальным «приобретением» Академии стал девятнадцатилетний гениальный швейцарский математик и механик Леонард Эйлер, отдавший России почти полжизни труда и множество научных открытий.
Его научные интересы были невероятно широки: техника и теория машин, логика, конструкция оптических линз, расчеты движения небесных светил и многое другое. Но почти половина его работ (а им было создано около 800 книг, учебников и статей) посвящена арифметике, алгебре и математическому анализу.
Эйлер обладал феноменальной работоспособностью, огромным талантом, позволившим ему сделать основополагающие открытия во множестве областей науки. И что очень важно, он был по-настоящему влюблен в Россию, прекрасно знал русский язык, писал и издавал на нем свои сочинения.
Эйлер был одним из первых академиков, внесших неоценимый вклад не только в теоретическую математику и механику, но во многие их военно-прикладные аспекты. Поскольку морское дело в России тогда было в новинку, практические основы кораблестроения и кораблевождения приходилось заимствовать у стран с давним мореходным опытом. Естественно, что такое ученичество обрекало русский флот не только на отставание, но и на подражание признанным морским лидерам. Эйлер подошел к этой проблеме с фундаментальных позиций — он разработал абсолютно оригинальную теорию морского дела. В 1749 году в двухтомной работе «Корабельная наука» Эйлер изложил теорию плавучести, остойчивости корабля и других его мореходных качеств. Позже его «Полная теория строения и вождения кораблей» (1773) использовалась в качестве практического руководства по кораблестроению не только в России, но и во всех странах Европы, имевших флот.
Эйлер не только заложил теоретические основы морского дела, сразу выдвинув русский флот в разряд передовых, но и дал толчок для развития русской артиллерии, разработав ряд важнейших элементов теории баллистики. Академик С. И. Вавилов писал: «Вместе с Петром I и Ломоносовым Эйлер стал добрым гением нашей Академии, определившим ее славу, ее крепость, ее продуктивность».
Ближайший ученик и помощник Эйлера, русский математик, механик и физик М. Е. Головин в 1778 году перевел и адаптировал для учебных задач основное сочинение Эйлера по морскому делу под названием «Полное умозрение строения и вождения кораблей, сочиненное в пользу учащихся навигации». Еще одной заслугой Головина перед русской наукой, помимо его неустанной работы на ниве образования (он занимался преподавательской деятельностью, а также написал и издал учебные руководства для народных училищ по арифметике, геометрии, механике и архитектуре), является редактирование собрания сочинений М. В. Ломоносова.
Развитие и поддержка науки в петровскую эпоху были не самоцелью и уж тем более не подражательством Европе. Они диктовались практическими задачами развития торговли и промышленности, перестройки армии и флота, государственного управления.
Именно поэтому в XVIII веке в России в основном развивались естественные науки, прежде всего, науки о земле.
Первоочередными задачами русских ученых и исследователей стали составление карт русского государства, изучение недр и поиски полезных ископаемых. Причем особое внимание уделялось стратегически важным с военной точки зрения регионам. Русские моряки составляли карты Азовского, Каспийского, Балтийского и Белого морей. Ученые совместно с Генеральным штабом организовывали экспедиции в Сибирь, на Дальний Восток, в 1725 году состоялась первая Камчатская морская экспедиция под командованием В. Беринга и А. Чернигова.
На достигнутых успехах в геодезии, гидрографии и картографии не останавливались — их дополняли геологические изыскания. Велись поиски железных руд на Урале и в Сибири, каменного угля, нефтяных месторождений в западных и восточных районах страны. Благодаря таким экспедициям был организован промышленный комплекс на Урале, который обеспечивал Российскую империю металлургической продукцией («Демидовские заводы»).
Во второй четверти XVIII века вектор территориальных исследований сдвинулся на юг — теперь экспедиции отправляются в Крым, на Кавказ, Юг Украины. Впрочем, не забыт и восток — вторая экспедиция Беринга открыла пролив, разделяющий Азию и Америку, исследовала Русскую Америку и еще более полно Камчатку, описала берега Сибири, нанесла на карту Курильские острова и Северную Японию. По ее результатам вышли в свет фундаментальные труды И. Г. Гмелина «Флора Сибири», С. П. Крашенинникова «Описание земли Камчатки». И уже в 1745 году в свет был выпущен «Атлас Российской империи», который описывал русские земли в полном объеме.
Патриотизм, страстное желание блага русскому государству — вот что, на наш взгляд, двигало русскими учеными и исследователями. Но достойно удивления и то, что с такой же государственнической страстью иностранные ученые, порой вообще не говорящие по-русски, относились к нуждам ставшей их вторым домом России. Пример Эйлера отнюдь не единичен.
Каспар Фридрих Вольф, немецкий ученый-эволюционист, за сто лет до Дарвина провозгласил учение об эволюции. Он не был признан со своей «Теорией зарождения» в Германии, принял приглашение Петербургской Академии наук и 30 лет до конца своей жизни работал в России.
Голландец Николай Ламбертович Бидлоо был приглашен в Россию в качестве личного врача Петра I на недолгий срок, но остался в России до конца жизни. Памятником его деятельности стала первая госпитальная школа — первое медицинское учебное заведение в России, а также Московский госпиталь — ныне Главный военный клинический госпиталь имени Н. Н. Бурденко.
В 1707 году, в ожидании шведского десанта на Москву, Петр организовал артиллерийскую защиту города. За два месяца французский изобретатель полковник Леметр де Со сумел переоборудовать старые пушки и организовал по новому образцу 30 батарей с 804 пушками.
Вообще XVIII век в России был удивительным временем! В эту эпоху уживались самое тягостное крепостничество — и основанный на идеях французских просветителей образовательный проект по созданию «новой породы людей», жесточайшая сословная иерархия (петровский «Табель о рангах») — и появление целой череды талантливых самоучек из народа.
Стоит назвать русских изобретателей петровской эпохи, которые, не зная о достижениях западной науки и техники, шли собственными путями — и добивались уникальных результатов. Андрей Нартов, выдающийся механик своего времени и «личный токарь» Петра I, усовершенствовал станки для монетного дела, обогнал Запад в технике сверления пушечных стволов, проектировал и строил устройства для подъема сверхтяжелых грузов (например, устройство для подъема Царь-колокола в Московском Кремле), изобрел первый в мире токарно-винторезный станок.
Механик-самоучка Иван Кулибин усовершенствовал шлифовку стекол для оптических приборов, изобрел прототип прожектора, семафорного телеграфа, придумал лифт и создал оригинальный часовой механизм. Другой крупнейший изобретатель Иван Ползунов разработал и построил универсальный паровой двигатель — первую в мире двухцилиндровую машину непрерывного действия.
Наконец, все покрывает собой явление великого Ломоносова!
Ломоносов, сын рыбака-помора, был выше многих тогдашних европейских ученых. Он был последовательным материалистом, развивал атомистические представления, близко подошел к идее молекулярного строения химических соединений. Ломоносов разработал в той или иной степени почти все известные тогда области знаний. Он — автор закона о сохранении вещества, закона о постоянстве вещества и движения, которые позже он философски обосновал как единый всеобщий закон природы о сохранении материи и движения. Ломоносов дал гениальные предвидения тех путей, по которым должно идти развитие науки (например, провозглашенный им союз физики, химии и математики стал фактом только в XX веке).
Мы лишь кратко коснулись эпохи зарождения науки в России. В дальнейшем эта тенденция к оригинальному научному и техническому поиску, к созданию своих научных школ, работающих, в том числе и на обеспечение обороны, что привело в результате к появлению собственной военной науки в России — лишь усиливалась.
Об этом — в следующей статье.
