Сто русских полководцев Часть 10

Сражения и победы

Русский государственный и военный деятель, генерал-фельдмаршал (1759). С его именем связаны наиболее крупные успехи русской армии в Семилетней войне 1756-1763 гг. В начале правления Екатерины II - московский главнокомандующий.

Салтыков сочетал в себе военный талант и мудрую любовь к русскому солдату. Феномен его полководческого таланта, не громкого, не помпезного, никем не ожидаемого, но несомненного и счастливого для России дал такую славную веху, как победа при Кунерсдорфе. Продолжателями заложенной Салтыковым школы военного искусства стали Румянцев и Суворов.

«Старичок маленький, седенький, в простом ландмилицейском кафтанчике», «курочка», «простак» - все это оценки, данные когда-то современниками личности одного из выдающихся полководцев Российской империи середины XVIII века, графа Петра Семеновича Салтыкова.

Он родился в 1698 г. в семье стольника Семена Андреевича Салтыкова в фамильном имении Никольское (Ярославская область). Семен Андреевич приходился племянником Прасковье Федоровне Салтыковой, жене царя Ивана V (1682-1696), брата и соправителя Петра Великого. Так род Салтыковых породнился с Романовыми.

В 1714 г. Петр Салтыков был зачислен солдатом в лейб-гвардии Преображенский полк и отправлен для обучения во Францию морскому делу, хотя и не имел к нему склонности. В Россию вернулся в 1731 г., после восшествия на престол императрицы Анны Иоанновны (1730-1740). Возведен в сан камергера и чин генерал-майора. Человек чрезвычайно скромный, стеснительный, патриот до мозга костей, чуравшийся двора, граф в начале войны за польское наследство (1733-1735) был определен на должность командира небольшого отряда в составе корпуса генерал-фельдмаршала Миниха, осаждавшего Данциг (Гданьск).

Миних, правильно оценив обстановку, добился присылки подкреплений и приступил к осаде. 14 мая 1734 г. французские корабли высадили десант (2400 человек) под командованием полевого маршала маркиза де Ла Мот Перуза близ укрепления Вайзельмюнде. Однако маркизу не было суждено соединиться с гарнизоном. В то время как Балтийский флот отогнал французскую эскадру в море, отряд генерал-майора П.С. Салтыкова блокировал десант на о. Плат. 11 июня 1734 г. французский отряд капитулировал, а спустя три дня после взрыва пороховых погребов пал и Вайзельмюнде.

Положение гарнизона стало безнадежным и, почувствовав это, Станислав Лещинский, переодевшись крестьянином, бежал из города 17 июня в Пруссию. 26 июня 1734 г. Данциг капитулировал. Ликвидация мелких отрядов сторонников Лещинского продолжалась до конца года. За отличие в этих боях П.С. Салтыков был удостоен ордена святого Александра Невского. 

По окончании военных действий граф вернулся ко двору. В 1741 г. получил чин генерал-поручика и был направлен на должность командира отряда к генерал-аншефу Ласси, действовавшему против шведов в Финляндии. Очередная русско-шведская война (1741-1743) была вызвана желанием правящих кругов Швеции вернуть территории, утраченные в ходе Великой Северной войны (1700-1721). 

25 ноября 1741 г. в России произошел «дворцовый переворот», возведший на престол дочь Петра Великого Елизавету. Генерал-поручик граф Салтыков был уволен со службы, но после ходатайства генерал-аншефа графа Джеймса Кейта, его вернули в действующую армию. Петр Семенович отличился при взятии Фридрихсгама, а затем, командовал экспедиционным отрядом русских войск в Швеции. За отличие в этой войне ему была пожалована наградная золотая шпага с брильянтами. Однако из-за своего родства с императрицей Анной Иоанновной и природной простоты Петр Семенович не пришелся ко двору Елизаветы Петровны (1741-1761). Его отправили командовать Псковской дивизией, а затем ландмилицейскими полками на Украину.

В 1756 г. Российская империя, верная своим союзническим обязательствам, выступила на стороне австрийских Габсбургов, Франции, Швеции, Саксонии в войне против Пруссии и Великобритании (непосредственно боевые действия русская армия развернула лишь летом 1757 г.). Этот длительный общеевропейский конфликт вошел в историю как Семилетняя война (1756-1763). 

Генерал-аншеф П.С. Салтыков принял участие в кровопролитнейшем сражении у деревни Цорндорф (1758), за что получил орден святого Андрея Первозванного.

В 1759 г. Высочайшая Конференция при государыне императрице назначила Петра Семеновича на пост главнокомандующего русской заграничной армией. Хотя в Петербурге не ждали особых успехов от простоватого на взгляд придворных стратегов командующего, он поразил всех. 

Во-первых, Петр Семенович стал действовать исключительно в интересах Российской империи, не оглядываясь на Вену, что очень не понравилось нашим ветреным союзникам, которые привыкли воевать чужими руками.

Во-вторых, командующий быстро навел порядок в интендантской службе, лично озаботившись снабжением нижних чинов всем необходимым.

В-третьих, Петр Семенович, боготворя русского солдата, ел с ним из одного котла, чурался пышности и праздности, за что и был любим подчиненными.

Русский военный историк Масловский писал о Салтыкове:

Широкий, прямой и верный взгляд на военное дело, чисто русская преданность России и любовь к солдату были качества, присущие новому главнокомандующему.

О назначении Салтыкова - Суржик Д.В., научный сотрудник Института всеобщей истории РАН:

Карьера его выстраивается достаточно традиционно, однако скорее по направлению царедворца, чем военного деятеля. Иностранцы и соотечественники отзывались о нем одинаково, говоря, что это предобрый, обходительный и ласковый человек, страстный охотник, но никогда не командовавший в действующей армии и ничем положительно не выказавший способностей быть боевым генералом и в особенности главнокомандующим.

Тем неожиданнее для всех было его назначение.

Русский 3-х фунтовый единорог. Принят на вооружение к началу Семилетней войны

Русский 3-х фунтовый единорог.

Принят на вооружение к началу Семилетней войны

1759-й год - третий год семилетней войны с Пруссией. Непопулярность в рядах войск главнокомандующего русскою армиею генерал-аншефа Фермора заставляет правительство искать среди наших, русских, генералов человека более достойного занять этот ответственный пост, и выбор падает на П.С. Салтыкова. К этому времени ему 61 год, и писатель А.Т. Болотов, видевший Салтыкова в Кенигсберге, при проезде его в действующую армию, в своих записках так его характеризует: «Старичок, седенький, маленький, простенький, в белом ландмилицком кафтане, без всяких украшений и без всех пышностей, ходил он по улицам и не имел за собою более двух или трех человек. Привыкнувшим к пышностям и великолепиям в командирах, чудно нам сие и удивительно казалось, и мы не понимали, как такому простенькому и, по всему видимому, ничего не значащему старичку можно было быть главным командиром столь великой армии и предводительствовать ей против такого короля, который удивлял всю Европу своим мужеством, проворством и знанием военного искусства. Он казался нам сущею курочкою, и никто и мыслить того не отваживался, что б мог он учинить что-нибудь важное». Однако именно этому «старичку» и удалось прославить Россию, победив в нескольких сражениях некогда непобедимого Фридриха.

Согласно полученным от петербургской конференции указаниям, предстоящие действия нового главнокомандующего были заключены в следующие рамки: воспрещалось маневрировать вверх по Одеру выше Колората, где должны были соединиться русско-австрийские силы; избегать рискованных операций; не отдаляться от левого берега Одера, даже по соединении с Дауном, далее 2-3 переходов; главное же настойчиво рекомендовалось принимать все советы и предложения Дауна и как бы подчиниться этому, по мнению Петербурга, отличному боевому генералу. Фридрих II, со своей стороны, поставил себе целью воспрепятствовать соединению неприятельских армий и для этого особым отрядом графа Дона действовать на сообщения с нижней Вислой со стороны их правого фланга. 20-го июня, на другой день своего прибытия в Познань, граф Салтыков произвел смотр своей армии; в строй было выведено 38814 чел.; войска представились новому главнокомандующему в прекрасном виде и в полном порядке.

С этого дня начинается для Петра Семеновича новая, полная ответственности, тревог и лишений жизнь: прусские войска уже вошли в соприкосновение с русскими; необходимо было энергично приниматься за выполнение намеченной конференцией задачи, т. е. так или иначе соединиться с австрийской армией.

* * *

Салтыкову было предписано действовать совместно с австрийцами, и для соединения с ними он двинулся к Одеру.

После того как Фридрих II потерял летом 1759 г. доверие к генералу Дона, не сумевшему остановить русских, он 20 июля назначил на его место командующего корпусом генерал-лейтенанта Карла Генриха фон Веделя. Его войска, всего 27 400 человек, имели дело с противником, превосходившим их почти вдвое - до 40 000 человек. Пытаясь остановить движение русских к Одеру, генерал Ведель принял решение атаковать 23 июля около Пальцига.

С железным спокойствием русские встретили атаки прусских батальонов. Задавленные превосходящими силами противника пруссаки должны были вернуться на исходные позиции. Вторая решительная атака, предпринятая ими, также захлебнулась. Потери Веделя составили 6 776 офицеров и солдат (почти четверть его сил), русские потеряли 4 833 офицеров и солдат, из них 813 убитых.

О ходе сражения при Пальциге - Суржик Д.В., научный сотрудник Института всеобщей истории РАН:

Занятие пруссаками Цюллихау пресекло прямое движение русских войск к Кроссену, и нашему главнокомандующему приходилось при этих обстоятельствах принять одно из следующих трех решений: 1) уклониться от решительного боя и продолжать маневрирование с целью соединиться с Дауном выше или ниже Кроссена (на что он имел указание конференции); 2) продолжать марш-маневр к Кроссену, выиграть свои сообщения с австрийцами и, в крайности, принять бой на марше и 3) атаковать армию Веделя у Цюллихау. Атаковать пруссаков на позиции у Цюллихау было более чем рискованно: болотистые ручьи, проходимые лишь в некоторых пунктах, болотистый кустарник и таковые же леса, река Обра с ее притоками и наконец река Одер - все эти местные препятствия, преграждающие подступы к позиции, неминуемо сильно бы утомили и расстроили войска атакующего раньше, чем они пошли бы в атаку. Гора же Эйхберг, ключ позиции пруссаков, командовавшая всею окружающею местностью, представила бы утомленному уже атакующему непреодолимую преграду. Но если подобные условия местности не позволяли атаковать противника, то они в значительной степени способствовали обойти пруссаков, так как те естественные препятствия, которые мешали бы при атаке, теперь в такой же степени должны были стеснять пруссаков при переходе в наступление против обходящей их русской армии. Эти соображения не допустили совершенно уклониться от боя, на что имелось указание конференции, и Салтыков решается всеми своими силами обойти пруссаков с северной стороны и, заняв находящуюся в тылу у противника деревню Пальциг, выйти таким образом на прямую дорогу к Кроссену; в случае же перехода пруссаков в наступление принять бой, прикрываясь ручьем, протекавшим в тылу позиции противника. 

Победитель Фридриха II при Кунерсдорфе на памятнике «Тысячелетие России»

Русская армия была в составе: 54 батальона, 34 эскадрона регулярной конницы, 29 эскадронов гусар, 40 сотен казаков и 186 орудий; всего около 40 тысяч строевых. Прусская армия имела в день боя: пехоты 30 батальонов, т. е. до 18 тысяч человек, конницы 67 эскадронов - 9380 человек, число орудий неизвестно, но меньше, чем у русских. Рано утром 11 июля граф Салтыков после личного осмотра неприятельского расположения и местности отдал приказания для движения армии к д. Пальциг, в обход левого фланга и тыла неприятеля. После 4 часов пополудни русская армия, построившись «с такою в ордер-де-баталии осторожностью, что при всяком случае, поворотясь только во фронт неприятеля встретить могла», выступила на Клемциг к Букову, куда благополучно и прибыла около полуночи. Здесь войска, оставаясь в том же боевом порядке, заночевали, а сам главнокомандующий с чинами главной квартиры расположился на ночлег в д. Букове. В 3 часа утра 12 июля русская армия выступила в дальнейший путь по направлению к Пальцигу. Как само движение, так и выбор позиции свидетельствуют, насколько основательно ознакомился с местностью наш главнокомандующий и каким верным взглядом на положение вещей обладал этот никогда до сих пор не командовавший войсками в больших битвах генерал. 

Произведенное русскими обходное движение было полною неожиданностью для прусского главнокомандующего. Только в 5 ч. утра 12 июля, т. е. когда русская армия уже заканчивала свое обходное движение, Ведель во главе значительного отряда выступил на рекогносцировку в направлении к Лангенмейлю. Выйдя из прилегающего леса, прусская конница обнаружила, что у Гольцына находится вместо русской армии лишь небольшой отряд, готовый к бою (прикрытие к обозу). Только убедившись в том, что Салтыков, не думая сам атаковать пруссаков, обошел их и благополучно занял кроссенскую дорогу, Ведель решается перейти в наступление и атаковать русских на занятой уже ими позиции. В 3 часа дня неприятель вызвал свои батареи на левый берег ручья, и с обеих сторон загорелась канонада. Под покровительством артиллерийского огня, войска левой колонны Веделя двинулись к переправам с целью атаковать русских со стороны Глоксена. Четыре полка прусской пехоты и три эскадрона кавалерии, прикрываясь буграми, должны были охватить первую линию графа Салтыкова и ударить ей во фланг, а главным силам левой колонны, под начальством генерала Мантейфеля, приказано пройти через находящийся здесь редкий лес и атаковать с фронта. 

Портрет фельдмаршала П.С. Салтыкова. Копия Локтева с портрета работы Ротари. 1762 г. Русский музей

Петр Семенович, вовремя заметивший обход, заблаговременно уже приготовившийся к нему, спокойно ожидал момента, когда пруссаки двинутся в атаку. После почти часовой неумолкаемой канонады генерал Мантейфель, не выждав результата обхода, к 4 часам пополудни атаковал бригаду князя Волконского. Несмотря на благоприятные условия местности, смело веденную атаку и личную храбрость раненого генерала Мантейфеля, его войска были отброшены назад сильным фронтальным артиллерийским и ружейным огнем бригады Волконского. Эта первая неудача не остановила прусского главнокомандующего, приказавшего повторить атаку. Но и она была отбита также, как и первая, без рукопашного боя. Около 6 часов вечера генерал Ведель решился на третий удар в том же направлении. Атака была произведена с неотразимою лихостью и вначале имела успех: прусской коннице удалось прорваться между двумя русскими полками, но далее она напоролась на фронтальный огонь батареи и в полном беспорядке отброшена назад. Русская конница, под начальством прибывшего на место боя Панина, бросилась на врага и обратила его в полное паническое бегство. Русская армия, построившись покоем «на костях», уже поздно вечером слушала благодарственный молебен. Русские потеряли до 900 чел. убитыми и 3904 чел. раненными. Пруссаки - 4269 чел. убитыми, 1394 раненными и 1495 без вести пропавшими. Трофеи русских состояли из 4 знамен, 3 штандартов, 14 орудий и более 4000 ружей, «кроме другой амуниции».

Разбирая действия Салтыкова, нельзя не прийти к заключению, что в этом первом своем опыте, он выказывает себя безукоризненным, талантливым полководцем: решившись на обход и занятие Пальцигской позиции, не колеблется в своем смелом решении ни одной минуты; изучает и пользуется местностью - безукоризненно; скрытность марша вполне соблюдена, приняты должные меры для возможной быстроты опасного движения. При расположении войск на Пальцигской позиции он руководствуется не рутинными правилами, а исключительно здравым смыслом и требованиями обстановки. Во время боя - полное хладнокровие, верный глаз и своевременно отдаваемые распоряжения сделали то, что все усилия пруссаков сломить русскую армию оказались тщетными, и они разбитые принуждены были искать спасения в бегстве. «Победа сия, - говорит современник, - произвела многие и разные по себе последствия, из которых некоторые были для нас в особливости выгодны. Из сих наиглавнейшим было то, что все войска наши сим одолением неприятеля ободрилися и стали получать более на старичка, своего предводителя, надежды, который имел счастие с самого уже начала приезда своего солдатам полюбиться; а теперь полюбили они его еще более, да и у всех нас сделался он уже в лучшем уважении».

* * *

За успех при Пальциге императрица поощрила нижние чины полугодовым окладом жалованья (с выплатой которого казна не спешила), сам же главнокомандующий получил из Петербурга лишь письменную благодарность - победа в столице явно осталась недооцененной.

Продолжив с армией движение к Одеру, Салтыков в районе Кроссена соединился с австрийским корпусом генерала Лаудона и, заняв Франкфурт-на-Одере, предложил австрийскому главнокомандующему Дауну развернуть совместное наступление на Берлин. Пока тот колебался, Фридрих II с главными силами прусской армии, переправившись через Одер севернее Франкфурта, решил ударом с тыла разгромить союзников.

Союзная армия под командованием Салтыкова заняла позиции на высотах у деревни Кунерсдорф. Общее число русско-австрийских сил, сосредоточенных на Кунерсдорфской позиции, доходило до 60 тыс., против 48-тысячной армии Фридриха II.

Как только обнаружился обход королем правого фланга русских, Салтыков приказал армии повернуться кругом, вследствие чего условия, при которых приходилось принимать бой, резко изменились. Графу нужно было или атаковать неприятеля, или немедленно отступить к Кроссену или еще в более опасном направлении к Познани. Но он решился дать бой, заняв позицию тылом к Одеру.

Одной из главных особенностей расположения русских войск на позиции было массирование конницы союзников и австрийской пехоты до начала боя, как бы в виде общего резерва, за правым флангом.

Около 9 часов утра две сильные прусские батареи открыли огонь с Третинских высот. Несколько позднее неприятельская артиллерия выехала на позицию около прудов южнее Кунерсдорфа; в этих же двух направлениях показались маневрирующие прусские войска. Русская артиллерия, со своей стороны, тотчас же отвечала сильным огнем, и в 10 часов утра артиллерийская канонада была уже в полном разгаре.

Зорко следя за маневрами Фридриха II, граф Салтыков окончательно остановился на предположении, что король «в одно время против нашего правого и левого крыла атаку начнет», в виду чего остановился на контр-маневре, основная идея которого состояла в том, чтобы «навлечь всю неприятельскую армию на одно левое крыло...»

Таким образом, план оборонительного боя графа Салтыкова и заключался в том, чтобы беречь свой правый фланг и не слишком упорствовать Фридриху II при первой его атаке маловажного левого фланга, действуя впоследствии в зависимости от «предприятий» противника. Войскам было приказано зажечь Кунерсдорф, дабы тем уменьшить неприятелю удобство развертывания сил по другую сторону оврага, южнее этой деревни.

Только в 12 часу дня неприятель явно обнаружил направление своей атаки на войска князя Голицына. Кроме пяти полков русской армии здесь никого не было.

Невыгоды линейного расположения окопов, - т. е., без применения их к местности, - тотчас же обнаружились: лощины, бывшие впереди русских укреплений, не могли быть обстреливаемы, вследствие чего в самое нужное время русские войска «стрелять перестали, а ожидали непоколебимо неприятельского приближения».

Атакующие значительно превосходили в своих силах войска князя Голицына, вынужденные принять атаку с фронта и фланга и при крайне неблагоприятных условиях. Последствия этой атаки были закономерны. Пруссаки заняли Мюльберг и стали готовиться к форсированию оврага Кунгруд.

С занятием Мюльберга королем были достигнуты немаловажные результаты: силы обеих армий почти уравновешивались; русская армия сразу уменьшилась в своем составе на 15 батальонов и 42 орудия; моральный дух прусских войск от этого первого блестящего успеха поднялся. К счастью теснота на Мюльберге не дала возможности прусским батареям развернуться на этой горе; но тем не менее огонь ставшей там артиллерии был так действителен, что на позициях на Большом Шпице «...места почти не было, где бы пушки его (неприятеля) не вредили, отчего многие у нас ящики подорваны и у пушек лафеты повреждены».

Успешная атака Фридриха II на Мюльберг убедила графа Салтыкова в том, что неприятель главным образом «до самого нашего правого крыла и до реки Одера пробиваться будет». Полки на Большом Шпице стали перестраиваться фронтом к Кунгрунду. Последовавшие затем многочисленные атаки прусской пехоты и кавалерии были отражены с большими для них потерями.

Пытаясь переломить ситуацию в свою пользу, король бросил в лобовую атаку на союзные укрепления свой последний козырь - кавалерию Зейдлица. Зейдлиц перевел всю свою конницу через пруды восточнее Кунерсдорфа, развернул ее на глазах у русских и затем бросился на окопы, занятые Псковским, 3 и 4 гренадерскими, Невским и Казанским полками. Пехота русского центра, давным-давно готовая к защите своих окопов, - дождалась, наконец, случая покрыть свои знамена новой славой. В данном случае ей пришлось лишь разделить эту славу с артиллерией: атака Зейдлица «под сильным пушечным огнем с наших батарей» была моментально отбита с большим уроном для нападавших.

Только теперь, когда главный нерв был надорван, когда могущественная конница неприятеля отброшена, слабейшая конница союзников получила возможность развернуться на местности, удобной для ее действия.

Честь перехода русских в наступление выпала на долю бригадира Берга (2-й Московский, Казанский и рота Низовского полков) совместно с полками, приведенными Вильбуа (Нарвским и Воронежским). Эти войска «...на неприятеля во фланг ударили (со стороны правого фланга), батареи наши освободили, на которых уже несколько пушек заклепано было, и в самую лощину (Кунгрунд) неприятеля погнали». Вологодский и Апшеронский полки поддержали Берга, левее которого перешел в наступление князь Волконский с 1-м гренадерским и Азовским полками. Результатом этого общего перехода в наступление было полное отступление неприятеля за Кунгрунд и беспорядок в рядах пруссаков, занимавших Мюльберг. Не выдержав артиллерийского огня, пехота Фридриха Великого обратилась в паническое бегство. Положение прусской армии стало критическим.

Видя это, Фридрих II бросал в бой все, что оставалось у него под рукою, включая и несколько эскадронов своих лейб-кирасир. Однако жертвенные атаки прусской кавалерии не смогли спасти положение.

Поражение прусской армии было полное. Сам король едва не попал в плен. Его спасли гусары ротмистра Притвица.

Как Фридриха едва не пленили казаки под Кунерсдорфом Художник Х.Б. Роде

Общие потери, выбывшими из строя в сражении при Кунерсдорфе составили: 

Прусская армия, (по сведениям немецких источников) - до 17000; 

Русская - до 13000; 

Австрийская - немногим более 2000. 

Трофеями Кунерсдорфской победы были: 26 знамен, 2 штандарта, 172 орудия и большое количество огнестрельных запасов (одних патронов - более 93000). 

Сражение под Кунерсдорфом стало знаковым для русской армии. В тактическом отношении необходимо выделить факт хорошей подготовки поля боя в инженерном отношении. Это видно из сильного укрепления важных пунктов русской позиции, сочетания укреплений и засек для прикрытия пути отступления, а также устройства мостов в тылу. Кроме того, расположение войск на позиции соответствовало стратегическому и тактическому значению разных участков позиции. Наконец, в армии Салтыкова отсутствовала рутина царствовавшего тогда линейного порядка. 

Фридрих после битвы при Кунерсдорфе

Потрясенный неудачей, Фридрих едва не покончил с собой. «Всё потеряно, спасайте двор и архивы», - писал он в Берлин. Шляпу прусского короля, бежавшего после сражения, подобрали русские солдаты. Как реликвия Кунерсдорфа она доныне хранится под стеклом на стенде в музее А.В. Суворова в Санкт-Петербурге.

За победу под Кунерсдорфом Елизавета удостоила Салтыкова фельдмаршальским чином, польский король - орденом Белого Орла, а австрийская императрица Мария Терезия подарила ему бриллиантовый перстень и табакерку с бриллиантами. Для армии была отчеканена наградная медаль с надписью «Победителю над пруссаками».

Характерно, что сам главнокомандующий скромно оценивал свою роль в армии, отдавая должное русским офицерам и солдатам. «Ныне ее императорское величество, - писал Петр Семенович Елизавете, - имеет у себя много таких храбрых и искусных генералов, каких сомневаюсь, чтоб где столько было; а все свои».

Победителю над пруссаками

О тактике Салтыкова при Кунерсдорфе и в Семилетней войне - Суржик Д.В., научный сотрудник Института всеобщей истории РАН:

При Кунерсдорфе прусский король подтягивал все новые силы, но в «игре резервов» он был переигран русским главнокомандующим. Салтыков, не придерживавшийся догматически линейной тактики, жестко контролировал ход боя и непрерывно подбрасывал резервы и войска с неатакованных участков на угрожаемые направления, ликвидируя превосходство пруссаков в силе в пунктах их ударов.

В дальнейшем, несмотря на несогласованность действий с союзной австрийской армией и противоречивые указания из Петербурга и Вены, войска Салтыкова вели успешные бои в Померании и даже взяли Берлин. Так прежний «старичок» стал национальным русским героем, талантливым полководцем, сочетающим в себе военный талант и мудрую любовь к русскому солдату.

* * *

После Кунерсдорфа прусская армия, используя несогласованность в действиях русских и австрийских войск, происходившую от противоречивых указаний из Вены и Петербурга, все же смогла оправиться от поражения и повести затяжную оборону. Поскольку Даун уклонялся от совместных наступательных действий, Салтыков в 1760 г. перенес главные усилия русской армии в Померанию, а часть сил направил в рейд на Берлин. 28 сентября (9 октября) 1760 г. берлинский гарнизон капитулировал перед генералом Тотлебеном.

При известии о подходе армии Фридриха корпуса генерал-майора Тотлебена и генерал-поручика З.Г. Чернышева, принимавшие вместе с австрийским корпусом генерала Ласси участие в берлинской экспедиции, отступили, по приказу командования, на соединение с основными силами Салтыкова.

Сподвижники русского фельдмаршала замечали его неудовлетворенность затянувшимися позиционными формами ведения войны. Сковываемый инструкциями из Петербурга и бесконечными согласованиями с Веной, Салтыков тяготился тем, что фактически не имел возможности самостоятельно организовывать решительные наступательные операции. В конце 1760 г., ссылаясь на пошатнувшееся здоровье, он отпросился у императрицы уехать в Познань для лечения и вскоре покинул пост главнокомандующего.

При Екатерине II Петр Семенович стал членом правительствующего Сената, а в 1764 г. был назначен главнокомандующим и генерал-губернатором Москвы. После чумного бунта 1771 г. был отправлен в отставку, и 26 декабря 1772 г. опечаленный фельдмаршал скончался в Марфино. Из знатных лиц на его похороны прибыл только генерал-аншеф П.И. Панин.

В генерал-аншефском мундире, в лентах Андреевской и Георгиевской, Панин склоняет перед останками победоносную голову, обнажает шпагу и, став у гроба, произносит вслух:

До тех пор буду стоять здесь на часах, пока не пришлют почетного караула для смены.

Герой Пальцига и Кунерсдорфа остался в памяти потомков как талантливый полководец, возвысивший авторитет русской армии в Европе. Именно с Салтыкова начался процесс укрепления национальных начал в развитии военного искусства России. В сражениях Салтыков выходил за пределы господствовавшей тогда линейной тактики, смело маневрировал силами и средствами, выделял резервы, при проведении контратак применял колонны. Продолжателями заложенной им школы военного искусства стали Румянцев и Суворов.

БЕСПАЛОВ А.В., доктор исторических наук, профессор

Сражения и победы

Выдающийся российский флотоводец, полный адмирал (1769 г.). 

Долгая военно-морская карьера вела адмирала в Средиземное море - к его главной битве при Чесме. Тогда в течение одной ночи турки потеряли в Чесменской бухте 63 корабля - линейные, каравеллы, галеры, галиоты. Потери турок составили более 10 000 человек. Потери русской объединенной эскадры составили 11 человек: 8 - на линейном корабле «Европа», 3 - на линейном корабле «Не тронь меня».

Будущий флотоводец родился в 1713 г. семье дворянина Андрея Алексеевича Спиридова (1680-1745), служившего во времена Петра I комендантом в Выборге. С раннего детства Григорий оказался связан с морем. Уже в 10 лет он был записан вольноопределяющимся на корабль и пять лет подряд выходил в море в качестве волонтера. В 1728 г., сдав экзамены на знание морских наук, он был произведен в гардемарины и вступил на действительную военную службу. Молодой морской офицер был направлен на Каспийское море, в Астрахань, где несколько лет, командуя гекботами (трехмачтовыми грузовыми судами) «Св. Екатерина» и «Шах-Дагай» совершал рейсы до берегов Персии. Здесь он участвовал в работах А.И. Нагаева, в будущем известного гидрографа и адмирала, а пока -лейтенанта, производившего опись Каспийского моря.

В 1732 г. Спиридов был переведен в Кронштадт, откуда совершал ежегодные плавания по Балтике. Его усердие к службе не осталось без награды - он досрочно получил чин мичмана. В феврале 1737 г. последовало новое назначение - в Донскую флотилию, где он становится адъютантом «ранга капитанского» ее командира, вице-адмирала П. П. Бредаля. Эта должность позволила Спиридову приобрести первоначальный боевой опыт - флотилия участвовала в борьбе за Азов в ходе русско-турецкой войны 1735-1741 гг.

Е.В. Пасхина. Адмирал флота Григорий Спиридов. 2005 г. или позднее.

Рельеф, бронза. Аллея полководцев, Ярославль

 В 1741 г. Г. А. Спиридов получает назначение в Архангельский порт, и жизнь его на три с лишним десятилетия оказывается связана с северными морями. Дважды ему довелось совершить трудный переход из Архангельска в Кронштадт на только что построенных кораблях (в 1742-1743 и 1752 гг.); после перевода на Балтику он ежегодно совершал плавания из Кронштадта по Балтийскому морю и по Неве. Служба шла успешно - сравнительно молодой моряк неоднократно получал ответственные поручения. Так, в 1747 г. он командовал фрегатом «Россия», на котором отправился в Киль принц Голштинский Август; в 1749 г. его откомандировали присутствовать в московской адмиралтейской конторе; в 1750 он командовал придворными яхтами.

В 1754 г. Спиридов, уже капитан 3-го ранга, был послан в Казань для организации доставки корабельного леса в петербургское Адмиралтейство. Несмотря на то, что он не испытывал особого желания принимать на себя это ответственное поручение, выполнил он его вполне успешно, и по возвращении их Казани, в 1755 г., стал членом комиссии по рассмотрению регламента для флота, а в следующем году был назначен ротным командиром в Морской корпус.

Ежегодные плавания обогатили опыт Спиридова как морского офицера, но его (и всего Балтийского флота) боевой опыт был мал. Лишь в 1760–1761 гг. Г.А. Спиридову впервые довелось участвовать в масштабной военной операции - борьбе за померанскую крепость Кольберг в ходе Семилетней войны. Эта мощная крепость была окружена рвом и болотами, среди которых располагались отдельные выдвинутые верки, на возвышенности, господствующей над местностью, находилась цитадель. Для русской армии овладение Кольбергом имело большое значение, так как она приобрела бы тем самым стратегически выгодный плацдарм в Померании и возможность снабжения армии морским путем, более дешевым и быстрым, чем сухопутная дорога через Польшу.

Первая попытка взять Кольберг была предпринята еще в 1758 г., но окончилась неудачей. И вот в 1760 г. осада повторилась. Спиридов участвовал в ней, командуя кораблем «Св. Дмитрий Ростовский»; в походе его сопровождали малолетние сыновья, 8 и 10 лет от роду. Эта попытка тоже окончилась неудачей - несмотря на значительные силы, стянутые к крепости, между сухопутными и морскими силами отсутствовало взаимодействие, к тому же слухи о подходе на помощь осажденным 6-тысячного прусского корпуса генерала Вернера произвели смятение в стане осаждающих, и русская армия поспешно отошла от города.

Наконец, в конце лета 1761 г. действия против «досадной нам крепостцы» возобновились, причем теперь против нее действовал 15-тысячный корпус П.А. Румянцева. В помощь ему к Кольбергу прибыл соединенный русско-шведский флот в составе 24 линейных кораблей, 12 фрегатов и бомбардирских кораблей, большого количества транспортных судов под командованием вице-адмирала А.И. Полянского, доставивший 7-тысячное подкрепление. Уже сама численность войск показывает, сколь большое значение придавалось овладению Кольбергом.  Спиридов в этой кампании командовал кораблем «Св. Андрей Первозванный». Блокада крепости со стороны моря продолжалась с 14 августа по 26 сентября. Бомбардирские корабли, на которых находился командующий Кронштадтской эскадрой С.И. Мордвинов, были поставлены против неприятельских батарей. В помощь осадному корпусу был высажен двухтысячный десант, начальство над которым было поручено «г-ну флота капитану Григорию Спиридову». Этот отряд сначала участвовал в выгрузке провианта, а затем был направлен в бой, причем командир его вновь проявил себя с самой лучшей стороны. Мордвинов писал императрице, что он «неоднократно о храбрых поступках флота капитана Спиридова слышал, в чем и данный ему Спиридову от гр. Румянцева аттестат засвидетельствует». Однако увидеть итог операции - падение Кольберга - ни Мордвинову, ни Спиридову не довелось: недостаток в провианте и в дровах заставил флот в середине октября возвратиться в Кронштадт.

В 1762 г. Спиридов, произведенный в контр-адмиралы, командовал эскадрой, отправленной в крейсерство к берегам Померании. Эскадра стала на рейде в Кольберге, откуда по два корабля поочередно отправлялись в плавание. Служба шла спокойно, ни захватывать чужие транспорты, ни охранять свои необходимости не было - военные действия уже прекратились. В августе 1762 г. эскадра в составе 7 кораблей вернулась в Ревель, вошла в гавань и там разоружилась.

Портрет Г.А. Спиридова на марке Почты СССР. 1987 г.

И вновь спокойное и стабильное продвижение по службе. 4 мая 1764 г. Спиридов был произведен в вице-адмиралы, командовал Кронштадтской эскадрой. Затем, с июля того же года, заменил заболевшего адмирала Полянского в качестве командира Ревельского флота, а в октябре, после смерти Полянского, стал главным командиром Ревельского порта. В этой должности он оставался год - в декабре 1765 г. он был переведен главным командиром порта в Кронштадт. В 1768 г. он присутствовал при опытах по новой системе оснастки и парусов, разработанной С.К. Грейгом на основе английской системы, и должен был дать по ней официальное заключение. Мнение Спиридова отличалось взвешенностью: новая система, облегчая оснастку, действительно увеличивала ход судна; но она была применима далеко не на всех кораблях. Поэтому капитанам кораблей было предложено самостоятельно решать вопрос, вводить ли на своем корабле новшество или оставить все по старинке.

Такова была морская карьера Г.А. Спиридова к моменту начала русско-турецкой войны 1768-1774 гг., которая стала его звездным часом. Когда в Петербурге по проекту А.Г. Орлова был составлен смелый и широкий план комбинированных действий на суше и на море у турецких берегов, имевших целью поднять против турок население Балканского полуострова и Архипелага, командовать эскадрой было поручено Спиридову. 

Секретный указ от 20 марта 1769 г. гласил:

Мы поручили нашему вице-адмиралу Спиридову некоторую экспедицию, чего ради адм.-коллегия имеет чинить ему по его требованию всевозможные вспоможения.

Цели похода держались в тайне, подвыпившие матросы на берегу говорили о походе на Азов. 4 июня 1769 г. Спиридов был произведен в адмиралы и официально назначен командующим над снаряженным для похода флотом.

Как оценивать это назначение? Французский дипломат и политический писатель К. Рюльер характеризовал Спиридова как человека прямого, простого и мужественного, нрава грубого, но легкого. По его мнению, своим возвышением Спиридов обязан братьям Орловым, которых знал, когда сам он был морской унтер-офицер, а они были сержантами. Он возвысился вместе с ними, хотя был совершенно лишен опыта и таланта, и оставался командующим флотом только по имени, оставляя труды англичанину Грейгу, а славу - графу Орлову. Малоспособным человеком именовал Спиридова и другой француз, историк конца XVIII в. Ж.-А. Кастера. К сожалению, с ними частично соглашается и отечественный историк Вл. Плугин, характеризуя Григория Андреевича как «почтенного, но вполне заурядного служаку».

Граф А.Г. Орлов

Несомненно, все эти характеристики имеют истоком враждебное отношение правительства Франции к Средиземноморской экспедиции русского флота и ее руководителям. Конечно, Спиридов не мог быть обязанным своей карьерой Орловым, хотя бы потому, что в год рождения старшего из них, Ивана (1733), ему было уже 20 лет и 10 из них он нес морскую службу. Это не исключает, разумеется, того, что он был с Орловыми знаком, и они могли содействовать его продвижению на более поздних этапах карьеры. Но и до Орловых у него было кому замолвить за него слово - Бредаль, Мордвинов, Полянский… Все это достаточно заметные фигуры в русском флоте того времени, и все они ценили усердие и таланты Григория Александровича. Что касается опыта, которого якобы был лишен Спиридов, то здесь следует сделать оговорку - и принципиально важную. На своем многотрудном пути к адмиральскому званию он служил на всех морях, где Россия имела хоть какие-то морские формирования. Он прошел весь путь морского служения, начиная с самых нижних чинов; к моменту Чесмы его служба длилась почти полвека. Он выполнял ответственные поручения Адмиралтейства. Можно ли говорить об отсутствии опыта у такого человека? Недостаток опыта, который ему приписывают, был не его личным недостатком, а недостатком всего русского флота, который прежде никогда не совершал дальних морских походов. Но винить в этом самого Спиридова или кого-либо еще - бессмысленно и несправедливо. Покровительствовали ему Орловы или нет, но на тот момент Спиридов, несомненно, был наиболее достойной фигурой для руководства походом к берегам Турции.

Задача, поставленная перед эскадрой, была трудная - флот не был приспособлен к такому долгому походу, многие суда подтекали. Для предотвращения течи подводную часть кораблей срочно стали обшивать дюймовыми досками с прокладками из овечьей шерсти; работа шла ускоренным темпами - императрица торопила с выступлением в поход. Наконец, 18 июня государыня лично осмотрела готовые в путь суда, и в ту же ночь эскадра снялась с якоря. Всего в плавание вышли 7 линейных кораблей (84- и 66-пушечных), 36-пушечный фрегат и 7 мелких судов. Сам Спиридов держал флаг на «Евстафии». Рескрипт императрицы предписывал ему «привезти сухопутные войска с парком артиллерии и другими военными снарядами для содействия графу Орлову, образовать целый корпус из христиан к учинению Турции диверсии в чувствительнейшем месте; содействовать восставшим против Турции грекам и славянам, а также способствовать пресечению провоза в Турцию контрабанды». Таким образом, полномочия Спиридова были велики - он мог самостоятельно выдавать каперские свидетельства, мог издавать манифесты к «варварским республикам для отвлечения их от турецкого повиновения»; на чрезвычайные расходы ему выдали 480 тыс. рублей.

Плавание было трудным. Еще в Балтийском море эскадру сильно трепали штормы - «наступили столь сильные и мрачные погоды с большой стужею, что редко когда половину эскадры видеть было можно». Приходилось делать долгие остановки для сбора отставших и ремонта пострадавших от бурь судов. Еще хуже было то, что команды были непривычны к таким долгим плаваниям - от перемены воздуха, влажности, холода, качки, плохого питания матросов косили болезни. К 25 сентября на эскадре было уже свыше 600 больных, более сотни человек умерло; 83 человека умерли во время долгой стоянки в английском порту Халл. В этих условиях Спиридов принял единственно правильное решение - разрешил капитанам кораблей продолжать дальнейший путь «по способности», назначив точку рандеву в Гибралтаре (позже он перенес место сбора в Порт-Магон на острове Минорка). Сам он 10 октября отплыл из Халла с четырьмя кораблями и 18 ноября, наконец, добрался до Порт-Магона на своем «Евстафии»; остальные корабли отстали во время плавания.

Наступили месяцы ожидания. К концу декабря подтянулись еще 3 линейных корабля и 4 мелких судна; последние корабли подошли лишь в мае 1770 г. Они были в плачевном состоянии - «редко кто не требовал, от претерпевания жестоких бурь и валов, нужного исправления». Сам Спиридов, чье здоровье никогда не отличалось крепостью, почти в каждом письме жаловался на слабость и болезни. Он в это время пережил личную трагедию - умер его младший сын, зачисленный (как и его брат) в Архипелагскую экспедицию «ради практики в дальних вояжах».

Задержка флота у Порт-Магона сыграла роковую роль в реализации далеко идущих планов А.Г. Орлова - она позволила туркам усилить свои гарнизоны, снабдить их запасами продовольствия и принять другие меры к тому, чтобы помешать успеху освободительного восстания на Балканах. И все-таки в феврале-марте 1770 г. эскадра смогла перейти к активным действиям, сперва сухопутным, а затем и морским. По мнению Спиридова, надлежало прежде всего укрепиться на побережье, а уж затем поднимать всеобщее восстание. Поэтому 24 марта 1770 года он отправил отряд судов (два линейных корабля - «Иануарий» и «Три Святителя» и зафрахтованный Орловым венецианский 20-пушечный фрегат «Св. Николай») под общим командованием бригадира артиллерии Ивана Абрамовича Ганнибала (двоюродного деда А. С. Пушкина), к Наварину. 10 апреля 1770 г. крепость Наварин пала. Русские моряки завладели одной из самых удобных баз на Пелопоннесе - в ее гавани мог бросить якоря флот любого размера, узкий вход в нее был защищен укреплениями с обеих сторон.

Однако успех этот не получил дальнейшего развития. В результате просчетов при планировании сухопутных операций турки смогли разбить десантные отряды, оттеснить их к Наварину и начать осаду крепости с суши. В то же время стало известно, что большая турецкая эскадра готовится атаковать русских с моря. В этих условиях Наваринская гавань могла стать для флота ловушкой, и Спиридов с четырьмя линейными кораблями был направлен на соединение со второй русской эскадрой, которую привел адмирал Д. Эльфинстон. Однако здесь в дело вступил «человеческий фактор»: Эльфинстон, не желая подчиняться Спиридову, высадил десант, который по суше направился к Наварину, а сам, узнав, что вражеский флот находится в бухте Наполи-ди-Романья, направился туда. Это была губительная самоуверенность: он имел всего лишь три линейных корабля, один фрегат и три транспорта. Турецкая эскадра, которую он увидел 16 мая 1770 года, насчитывала свыше двадцати вымпелов, из них 10 линейных кораблей и 6 фрегатов. Тем не менее, русская эскадра двинулась вперед и вступила в бой с передовыми кораблями турок. Не выдержав артиллерийского огня, турки отступили под защиту орудий крепости Наполи-ди-Романья. Эльфинстона спасла случайность: турки почему-то не решились сразу атаковать русский флот - может быть, они сочли его за авангард всех русских сил. Как бы то ни было, Эльфинстон осознал невозможность сражения с турецким флотом, находящимся под защитой береговых батарей, отошел на безопасное расстояние и двинулся на соединение со Спиридовым.

22 мая эскадры Эльфинстона и Спиридова, который попутно принял к себе на борт десант, высаженный Эльфинстоном, благополучно соединились, и между адмиралами состоялось выяснение отношений. Эльфинстон, несмотря на то, что по чину он был младше Спиридова, заявил, что считает себя равным ему. Не придя к согласию, адмиралы, тем не менее, перешли к совместным действиям, стараясь навязать туркам бой. Однако все попытки были тщетны. Тем временем, 11 июня, к ним присоединился А.Г. Орлов, который, обнаружив «командиров между собою в великой ссоре, а подкомандных в унынии и неудовольствии», поднял на «Трех иерархах» кайзер-флаг, означавший, что все приказания, идущие с этого корабля, отдаются именем императрицы.

В конечном счете в районе острова Милос собралась вся русская эскадра - корабли, которые подтянулись из разных мест и были готовы к морской баталии. Узнав, что турки группируют свои силы за островом Паросом, эскадра двинулась туда - но противника там уже не было. Замысел турок состоял в том, чтобы заманить русский флот в лабиринты Архипелага с его множеством островов, тем временем стянуть все свои силы - и нанести решительный удар. Правда, капудан-паша Ибрагим Хасан-эд-дин был известен своей нерешительностью, но его помощник, алжирец Гассан-паша, фактический руководитель турецкого флота, опытный моряк и храбрый флотоводец, обещал султану уничтожить русский флот, подведя свои суда вплотную к русским кораблям и взорвав свои крюйт-каморы, что поведет к гибели как турецких, так и русских кораблей вместе с людьми. Тогда большинство турецкого флота, численно значительно превосходящего русский, останется целым и победит. Если даже военнопленные, со слов которых это было известно, что-то преувеличивали, план этот очень напоминал то, что в дальнейшем осуществил русский флот при Чесме.

23 июня объединенная русская эскадра после разведки, выяснившей местонахождение турецких судов, подошла к проливу между островом Хиос и входом в Чесменскую бухту на побережье Малой Азии. Здесь команды кораблей получили возможность увидеть почти весь турецкий флот: шестнадцать линейных кораблей (один 100-пушечный, один 96-пушечный, четыре 74-пушечных, восемь 60-пушечных, две 50-пушечные каравеллы), шесть 40-пушечных фрегатов, до шестидесяти бригантин, шебек, полугалер и других судов. На их борту находилось 15 тысяч человек и 1430 орудий. Русская эскадра уступала врагам по численности почти вдвое, насчитывая всего девять линейных кораблей, три фрегата, три пинка, один пакетбот (второй разбился у берегов Мореи), тринадцать зафрахтованных и призовых судов, на которых было 6500 человек и 608 орудий. О своих впечатлениях от этого зрелища главнокомандующий Алексей Орлов писал императрице: «Увидя такое сооружение, я ужаснулся и был в неведении, - что мне предпринимать должно?»

В ночь на 24 июня на «Трех иерархах» собрался совет, в котором уча¬ствовали Алексей и Федор Орловы, Г.А. Спиридов, Д. Эльфинстон, С.К. Грейг и генерал Ю.В. Долгоруков. На совете был разработан план атаки турецкого флота: кильватерной колонной спуститься на противника почти параллельно его боевой линии и атаковать с короткой дистанции (50-70 м). План этот был смелым и новаторским, он ломал привычные каноны линейной тактики, и именно в этом была его сильная сторона. Итак, в соответствии с диспозицией, утром 24 июня русская эскадра двинулась на неприятеля.

Первая колонна (авангардия) находилась под командованием самого Г.А. Спиридова. Ее составляли флагманский линейный корабль «Евстафий» под командованием капитана 1 ранга А.И. Крузе, линейный корабль «Евро¬па» (командир капитан 1 ранга Ф.А. Клокачев), и линейный корабль «Три Святителя», (командир капитан 1 ранга С.П. Хметевский).

Вторая колонна (кордебаталия) шла под флагом главнокомандующего А.Г. Орлова. В нее входили линейный корабль «Три Иерарха» (командир капитан-бригадир С.К. Грейг), линейный корабль «Иануарий» (командир капитан 1 ранга И.А. Борисов), линейный корабль «Ростислав» (командир капитан 1 ранга В.М. Лупандин).

Наконец, третьей колонной (арьергардией) командовал Д. Эльфинстон, под началом которого были линейный корабль «Не тронь меня» (командир капитан 1 ранга П. Ф. Бешенцов), линейный корабль «Святослав» (командир капитан 1 ранга В. В. Роксбург) и линейный корабль «Саратов» (командир капитан 2 ранга А.Г. Поливанов). Остальные суда под общим командованием бригадира И.А. Ганнибала должны были прикрывать фланги атакующих колонн.

Нужно отдать должное противнику: турецкий флот за ночь хорошо приготовиться к бою. По наблюдению С.К. Грейга, «турецкая линия баталии была превосходно устроена, расстояние между кораблями было не более длины двух кораблей». Флот турок был построен в две линии: 10 линейных кораблей в одной линии, 7 линейных кораблей, 2 каравеллы и 2 фрегата - в другой, при этом расставлены они были в шахматном порядке, так, чтобы суда второй линии занимали промежутки между судами первой и могли вместе с ними вести огонь всем бортом. Таким образом, русские корабли попадали под одновременный огонь примерно 700 орудий.

При сближении с врагом Спиридов применил своего рода «психическую атаку»: суда шли на противника в полном молчании, не открывая огонь. Это молчание, при постоянном возрастании напряжения (а сближение длилось 4 часа, с 8 до 12 часов!) должно было само по себе привести турок в замешательство и недоумение. Расчет адмирала полностью оправдался: у турок сдали нервы, и они открыли огонь по русской эскадре, как только та приблизилась на расстояние выстрела. Русские корабли ответили на это молчанием: приказ был не открывать огня ранее сближения с турками на пистолетный выстрел. Только после выхода на эту дистанцию корабли открыли ответный огонь.

Бой в Хиосском проливе. Художник И.К. Айвазовский. 1848 г

Первой приблизилась к врагу «Европа». Развернувшись бортом, она дала залп и медленно двинулась вдоль всей турецкой линии. Однако неожиданно ее капитан повернул на правый галс и вышел из линии. Спиридов, увидевший это и не знавший о причине такого маневра, яростно крикнул со своего мостика: «Господин Клокачев! Поздравляю Вас матросом!» Однако Клокачев виноват не был: лоцман-грек предупредил его о камнях, которые лежали у него прямо по курсу. «Евстафий» занял место «Европы». «Евстафий» стал головным в авангарде, и на него немедленно обрушился огонь с трех неприятельских кораблей. Г.А. Спиридов, в парадной форме, при всех орденах и с обнаженной шпагой, расхаживал на шканцах и хладнокровно руководил боем, подбадривая матросов.

На юте корабля гремела музыка: под вражеским огнем оркестр выполнял приказ адмирала:

Играть до последнего!

Сосредоточенный огонь неприятеля перебил на «Евстафии» снасти и лишил его способности самостоятельно передвигаться. Корабль стал дрейфовать в сторону турецкого флота - его сносило прямо на флагманский турецкий корабль «Реал-Мустафа». При этом он ни на минуту не прекращал огня, направленного на вражеский флагман. Когда «Евстафий» уперся в него бушпритом, русские и турецкие матросы схватились в ожесточенном рукопашном бою. Одному из матросов «Евстафия» удалось пробиться к кормовому турецкому флагу. Он попытался сорвать его - но правая рука была тотчас же перебита; он повторил попытку левой рукой - то же самое. Тогда он вцепился во вражеский флаг зубами - и сорвал-таки его! Изодранный флаг был доставлен Спиридову.

В час дня огонь единорогов «Евстафия» вызвал пожар под шканцами «Реал-Мустафы». Гассан-паша, чтобы избежать плена, на шлюпке, поджидавшей у противоположного борта, ретировался на 100-пушечный корабль «Капудан-паша», а пожар на «Реал-Мустафе» продолжал разгораться, угрожая теперь и «Евстафию». В этих условиях Спиридов как старший флагман, руководивший боем, в соответствии с требованием Морского устава принял решение покинуть судно и перенести свой флаг на «Три святителя».

Едва шлюпка успела отвезти Спиридова и Федора Орлова, как рухнула охваченная огнем грот-мачта «Реал-Мустафы», и горящие обломки ее попали в открытую крюйт-камеру «Евстафия». Раздался взрыв огромной силы, а через некоторое время - второй: «Реал-Мустафа» разделил участь «Евстафия». Из всего экипажа «Евстафия» спаслись лишь его командир, капитан 1 ранга Круз, израненный и обожженный, но удержавшийся на воде за обломок мачты, 9 офицеров и 51 матрос.

Взрыв «Реал-Мустафы» вызвал панику в рядах турецкого флота. Корабли стремились отойти подальше от страшного места, чтобы не загореться и в беспорядке отходили в Чесменскую бухту. При этом паника была явно несоразмерна реальной ситуации - был потерян только один корабль, Гассан-паша спасся с взорвавшегося корабля и нашел пристанище на «Капудан-паше», откуда вполне мог руководить боем. Но и у команды этого корабля настроение было отнюдь не боевое: примерно за час до взрыва «Реал-Мустафы» он попал под ураганный огонь с «Трех иерархов», причем из-за неудачного маневра при снятии с якоря минут пятнадцать стоял под опустошительными продольными выстрелами с русского корабля. Сумятицу на турецких кораблях усиливало то, что многие из них в бегстве сталкивались друг с другом. Примерно в половине второго Гассан-бей вывел из боя последние корабли и увел их в Чесменскую бухту.

Итак, в результате боя, длившегося примерно два часа, турецкая эскадра была полностью деморализована. Однако численное превосходство по-прежнему оставалось на ее стороне. Кроме того, из-за безветрия буксируемые гребными галерами неприятельские суда легко ушли от русской эскадры, не имевшей гребных галер. У противника оставалось также преимущество в скорости хода. Однако русские корабли надежно перекрыли выход из бухты, а бомбардирский корабль «Гром» уже в 17.00 начал обстрел турецкой эскадры из мортир и гаубиц. Бомбардировка, в которой участвовали линейные корабли «Святослав» и «Три Иерарха» и пакетбот «Почтальон» продолжалась и весь день 25 июня, еще больше усиливая деморализацию турок.

Через сутки после боя в Хиосском проливе, 25 июня, в пять часов дня под председательством главнокомандующего графа Алексея Орлова на линейном корабле «Три Иерарха», на котором он держал кайзер-флаг, собрался военный совет. Моряки настаивали на решительных и немедленных действиях, чтобы не упустить благоприятный момент вынужденной парализованности противника в тесной бухте. План разгрома турок был предложен Г.А. Спиридовым и И.А. Ганнибалом. Его идея была проста: использовать в качестве брандеров транспортные суда, сопровождавшие эскадру и не представлявшие значительной ценности. Надо было нагрузить их горючими материалами (смолой в бочках, селитрой, серой в парусиновых шлангах), а палубу, рангоут и борта пропитать скипидаром. Такой брандер представлял собой смертельную опасность, если бы сумел подойти к вражескому кораблю и зацепиться за него. Для этого к бушприту и нокам рей прикреплялись крючья, которыми его команда старалась зацепить за фальшборт и надстройки неприятельского судна. Снаряжение брандеров и подбор их командиров были поручены бригадиру Ганнибалу.

Для осуществления этого замысла требовались хладнокровные и опытные офицеры, не боявшиеся рискнуть жизнью. Первыми откликнувшимися на призыв Ганнибала были капитан-лейтенант Р.К. Дугдаль, лейтенанты Д.С. Ильин и Т. Мекензи (в дальнейшем – адмирал, именем которого названы высоты в окрестностях Севастополя) и мичман князь В.А. Гагарин. Команды брандеров тоже набирались из добровольцев.

Наступила ночь с 25 на 26 июня 1770 г. Погодные условия не благоприятствовали атаке: море было залито лунным светом. С русских судов вполне отчетливо было видно, что делает турецкий флот в бухте, куда накануне он бежал под прикрытием береговых батарей. Русские видели в свои подзорные трубы, что турецкий флот «стоит в тесном и непорядочном стоянии»: одни носами на NW (северо-запад), другие – на NО (северо-восток), «а к нам боками, несколько ж их в тесноте стоят за своими к берегу, так как в куче». Для обеспечения успеха операции были выделены линейные корабли «Ростислав», «Европа», «Не тронь меня» и «Саратов», фрегаты «Надежда Благополучия» и «Африка» и бомбардирский корабль «Гром». Этому отряду под общим командованием С.К. Грейга надлежало войти в Чесменскую бухту и, вступив в бой с неприятельским флотом, вызвать смятение на турецких кораблях, отвлечь их внимание на себя, открыв этим дорогу брандерам.

Чесменское сражение. Художник И.К. Айвазовский

В 23.30 первым двинулся на сближение с турецким флотом Ф.А. Клокачев на своей «Европе», к часу ночи занял свое место согласно диспозиции «Ростислав», подтянулись и другие корабли. Метким огнем с бомбардирского судна «Гром» в начале второго был подожжен один из турецких кораблей, стоящих в центре бухты, с него огонь перекинулся на стоящие рядом суда. В это время по сигналу с «Ростислава» в атаку пошли брандеры. Первым был выпущен брандер капитан-лейтенанта Дугдаля; однако он не успел пройти и половины расстояния, разделявшего русскую эскадру и первую линию турецкого флота, как был замечен противником; пришлось преждевременно взорвать его и вернуться на «Три иерарха». Вторым пошел брандер лейтенанта Мекензи. Он достиг первой линии неприятельских судов, но из-за неудачного маневра его прижало к борту уже горевшего турецкого корабля. Команда успела покинуть брандер и высадиться на берег. Там Мекензи захватил несколько мелких турецких судов, с которыми и вернулся к своим.

Третье зажигательное судно повел лейтенант Дмитрий Сергеевич Ильин. К этому моменту турки, вначале ошеломленные пожарами, возобновили ураганный артиллерийский огонь по русским кораблям отряда. Грейг был вынужден в свою очередь возобновить стрельбу, и брандер очутился между двух огней! Лейтенант Ильин все же пробрался к цели. Он вплотную подвел свое суденышко к борту 84-пушечного турецкого корабля. Русские матросы крепко прицепили брандер к фальшборту турецкого корабля, затем подтянули шлюпку, спустились в нее. Тогда Ильин поджег брандер и спрыгнул в шлюпку сам. Пламя, охватившее брандер, уже ползло к рангоуту турецкого корабля, а команда его не предпринимала никаких мер для предотвращения катастрофы. Впоследствии Гассан-паша говорил, что он принял брандер Ильина за дезертира с русской эскадры, решившего сдаться в плен. Это впечатление создалось у него, когда русские открыли огонь как бы вдогонку брандеру, и поэтому он приказал не стрелять по брандеру Ильина.

После поджога своего брандера Ильин, спрыгнув в шлюпку, приказал матросам повременить грести, встал во весь рост лицом к неприятелю и, только когда убедился, что «большой корабль в огне, и пламя к парусам пришло, и оные все мачты, стеньги и реи загорелись», скомандовал грести. Взрыв страшной силы он услышал, уже находясь у своих: это одновременно взорвались и брандер и турецкий корабль. Взрывом разметало пылавшие обломки по рейду и на палубы других неприятельских кораблей…

Хотя четвертый брандер мичмана Гагарина можно было уже не посылать, он все же был послан. Гагарин поджег его на полпути и, пересев в шлюпку, поспешил выбраться в безопасное место.

После этого корабли Грейга возобновили огонь – но это было уже излишним, турецкий флот погибал и без этого. Сам Грейг записал в «Собственноручном журнале»: «Пожар турецкого флота сделался общим к трем часам утра. Легче вообразить, чем описать ужас и замешательство, овладевшие неприятелем! Турки прекратили всякое сопротивление даже на тех судах, которые еще не загорелись. Большая часть гребных судов затонула или опрокинулась от множества людей, бросавшихся в них. Целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду, поверхность бухты была покрыта бесчисленным множеством несчастных, спасавшихся, топя один другого. Немногие достигали берега, цели отчаянных усилий. Страх турок был до того велик, что они оставляли не только суда, еще не загоревшиеся, и прибрежные батареи, но даже бежали из замка и города Чесмы, оставленных уже гарнизоном и жителям».

Пожар турецкого флота и взрывы кораблей продолжались до 10 часов утра. К этому времени вода в бухте представляла собой густую смесь пепла, грязи, обломков и крови.

Уничтожение турецкого флота в Чесменской бухте. Художник Я.Ф. Хаккерт

Потери турок были огромны: в течение ночи сгорели шестьдесят три судна - линейные корабли, каравеллы, галеры, галиоты. Более десяти тысяч человек, две трети личного состава турецкого флота, погибли в огне. При этом в ходе боя в бухте русская объединенная эскадра потеряла одиннадцать человек: 8 на линейном корабле «Европа», 3 на линейном корабле «Не тронь меня».

После победы Спиридов докладывал в Петербург в Адмиралтейств-коллегию ее Президенту графу Чернышову:

Слава Богу и честь Всероссийскому флоту! С 25 на 26-е неприятельский флот атаковали, разбили, разломали, сожгли, на небо пустили, потопили и в пепел обратили, и оставили на том месте престрашное позорище, а сами стали быть во всем Архипелаге нашей Всемилостивейшей Государыни господствующи.

В честь Чесменской победы Екатерина II велела возвести специальную колонну и церковь, а также выбить памятную медаль с изображением горящего турецкого флота и красноречивой надписью над ним: «БЫЛ». Спиридову императрица пожаловала высокую награду - орден святого Андрея Первозванного. Особой милости удостоился А. Орлов, получивший к своей фамилии почетную приставку - «Чесменский».

Чесма была высшим достижением Г.А. Спиридова и крупнейшим успехом за время Архипелагской экспедиции. В развитие этого успеха Спиридов предлагал немедленно, пока враг не опомнился, двинуть флот к проливам и через Дарданеллы, Мраморное море и Босфор выйти в Черное море. С этим планом были согласны все моряки, однако Орлов настоял на своем, и к Дарданеллам отправился Д. Эльфинстон с задачей блокировать их и не допустить подвоза подкреплений к острову Лемнос, где главные силы русских осаждали крепость Пелари. Эльфинстон с поставленной задачей не справился, более того, разбил на камнях самый большой русский корабль «Святослав». Лишь после этого Орлов отрешил его от командования и отправил в Россию. В своем приказе он писал: «Необходимые нужды для пользы службы Ее Императорского Величества принудили меня отделенную эскадру господина контр-адмирала Эльфинстона соединить с эскадрой, под моим ведением находящейся, и препоручить обе в точную команду его высокопревосходительства господина адмирала Григория Андреевича Спиридова, о чем господа начальники судов да будут известны».

Чесменская колонна в Царском Селе

(г. Пушкин)

Следствием должностного преступления Эльфинстона было то, что русскому флоту пришлось прекратить действия на Лемносе, куда подошли прорвавшие слабую теперь блокаду Дарданелл турецкие подкрепления, и искать новую базу. Выбор пал на порт Аузу на острове Парос, который был занят в середине ноября 1770 г. Вскоре после этого Орлов временно оставил флот, отправившись на лечение, а Спиридов остался в качестве главнокомандующего. Он превратил Парос в хорошо обустроенную базу флота: здесь был устроен док для ремонта кораблей, возведены укрепления, сухопутные войска расположились лагерем. Сюда подходили подкрепления из Кронштадта - к лету 1771 г. флот состоял уже из 10 линейных кораблей, 20 фрегатов, 2 бомбардирских и значительного числа более мелких судов. Небольшие отряды постоянно уходили с Пароса в крейсерство, захватывая торговые суда. За 1771 г. на морских коммуникациях противника таких судов было захвачено около 180.

В начале 1771 г. Г.А. Спиридов принял в русское подданство 18 островов Архипелага, причем мечтал сохранить некоторые из них за Россией и по окончании военных действий. По его мнению, англичане или французы «не один миллион червонцев с радостью бы дали» за обладание такой военной базой в Средиземном море, как Парос и порт Ауза. К сожалению, соображения Г.А. Спиридова не заинтересовали ни А.Г. Орлова, ни П.А. Румянцева, возглавлявших русскую делегацию на переговорах о мире…

В 1772 г. русский флот продолжал боевые действия, которые, однако, не достигали прежней интенсивности. Его действия сводились к тому, что он выискивал места концентрации турецких кораблей и наносил по ним удар. Так, в марте 16-пушечным фрегатом «Слава» под стенами крепости Лагос были взяты 3, сожжены 4 и потоплены 2 турецкие грузовые судна; в июне отряд легких судов освободил от турецкой осады город Сидон и взял город Бейрут, где было захвачено 10 вражеских судов.

Летом 1772 г. было заключено перемирие с турками, которое должно было действовать по ноябрь. К этому времени здоровье Г.А. Спиридова, никогда не бывшее крепким, совсем расшаталось: «последовавшие при старости лет припадки до такого бессилия довели, что совсем одряхлел». Орлов, к тому времени уже вернувшийся к эскадре, предоставил ему отпуск в Ливорно, «в лучший перед Архипелагом климат». Перемена климата помогла: в марте 1773 г. Спиридов вернулся к эскадре, и, когда Орлов снова уехал, вновь вступил в главное командование над русскими силами. К этому времени турки уже не пытались оспорить господство русского флота на море, операции шли против прибрежных крепостей, причем случалось, что они заканчивались и довольно крупными потерями со стороны русских. Самым крупным успехом здесь был захват Бейрута отрядом капитана 2 ранга М.Г. Кожухова летом 1773 г. - операция, итогом которой был захват двух турецких полугалер с 17 орудиями, 24 крепостных пушек, большого количества оружия и боеприпасов и 300 тыс. пиастров контрибуции. Операции подобного рода, как бы незначительны сами по себе они ни были, оттягивали к азиатским берегам значительные турецкие силы и тем самым способствовали победе в ходе войны.

Но оставаться в Архипелаге до победы Г.А. Спиридов не смог: его болезни снова обострились, и летом 1773 г. он подал в отставку, жалуясь на постоянные припадки и головные боли. А.Г. Орлов поддержал его просьбу. Было ли это сделано из неприязненных чувств? Едва ли. Главнокомандующий всегда давал о Спиридове самые лестные отзывы, несмотря на все трения между ними по конкретным вопросам. Скорее всего, состояние здоровья адмирала действительно оставляло желать лучшего, а острая нужда в его талантах уже отпала, так что можно было позволить ему покинуть флот. В феврале 1774 г. Спиридов, сдав эскадру вице-адмиралу А.В. Елманову, отбыл в Россию. Отставка была почетной: за многолетнюю безупречную службу и исключительные заслуги адмиралу оставили по день смерти «полное жалование его чина».

Монета в честь 300-летия российского флота с барельефом Г.А. Спиридова

Вернувшись в Россию, Григорий Андреевич прожил еще 16 лет. За эти годы он лишь однажды надел свой парадный мундир - при получении известии о победе Ф. Ф. Ушакова при Фидониси. Старый адмирал по праву мог гордиться - победу Ушакову принесло сознательное повторение того маневра, который сам он проделал при Хиосе - выведение из строя вражеского флагмана. Но если у самого Спиридова это вышло во многом благодаря случайности, то для Ушакова это стало главным методом достижения победы в боях с турками! Умер Спиридов в за 2 месяца и 18 дней до Керченской победы эскадры Ушакова. Погребли адмирала в его имении, селе Нагорном Ярославской губернии; для многих соседей он был к тому времени всего лишь захудалым помещиком из отставных военных. В последний путь его провожал старинный верный друг Степан Хметевский, командир «Трех иерархов» при Чесме.

Однако в историю русской военной славы Григорий Андреевич Спиридов навсегда оказался вписан рядом с А.Г. Орловым:

Когда, по манию его, бросал перун 

Орел, в превыспренной отваге, 
Флот турков при Чесме - сжег Росс в Архипелаге, 
Тогда Орлов-Зевес, Спиридов - был Нептун!

Г.Р. Державин

СМЫКОВ Е. В., к.и.н., доцент Саратовского госуниверситета