Книга Чхартишвили гораздо более опасна, чем может показаться. Это не пробуждение, а гашение интереса к истории. Это забивание рынка обобщающих исторических работ для массового читателя модным «брендом».
Историю нельзя писать под псевдонимом. Покупая роман, читатель покупает фикцию в красивой обертке, и на обложке этой фикции может стоять хоть «Аполлинарий Семиградский» – да что бог на душу положит. Приобретая историю, читатель нуждается в сертификате подлинности, в удостоверении того, что историю эту пишет живой человек, расплачивающийся за недостоверность сообщаемого лицом и репутацией. Знаменитый фантаст Кир Булычев все свои исторические работы (которые, на мой вкус, гораздо интересней художественных) подписывал только подлинным именем – Игорь Можейко, и никак иначе.
1
«Рассуждения Чхартишвили о русском народе обречены пополнить анналы отборной русофобии»
Поэтому начнем так: известный российский литератор Григорий Чхартишвили, подписавшийся, вопреки правилам историописания, своим литературным брендом «Борис Акунин», представил на суд читателей и рейтингов книжных магазинов первую часть своей «Истории Российского государства». Первый том проекта называется «Часть Европы», за ним должен последовать второй, где русское государство превратится в «Часть Азии». А далее, как сообщает автор, он расскажет о том, как «Русь-Россия... приступила к созданию государства метисного европейско-азиатского типа» (с. 7).
Подобных анекдотичных формулировок в книге множество, и именно они привлекли внимание насмешливых читателей и критиков прежде всего. По страницам истории Чхартишвили мыкаются какие-то «русославяне» (кто это такие, автор так внятно объяснить и не смог, несмотря на попытку на с. 40 – очевидно, это родичи ирландо-кельтов, мадьяро-угров и еврее-семитов).
Несуществующая «евроазиатская цивилизация, частью которой мы являемся», оказывается «самим своим возникновением обязана окончанию последнего ледникового периода» (с. 13) – разумеется, все цивилизации возникли лишь в конце неолита, через тысячелетия после таяния ледника, и, напротив, окончание ледникового периода едва не убило человечество: вместо удобной и даже роскошной жизни охотников на мамонтов человеческие общины оказались на грани голода, и наши предки вынуждены были научиться гоняться за мелкими животными, есть отвратительных моллюсков – какая уж тут «цивилизация». С той же степенью точности можно сказать, что «российские либералы, к которым принадлежит Григорий Чхартишвили, обязаны своим возникновением трилобитам кембрийского периода» – тоже ведь правда.
Автор радует историков Рима климатологическим открытием, что «римляне оставили свои дальние провинции еще и потому, что там было слишком холодно и голодно зимой» (с. 14). Чхартишвили прочел в «Огоньке» о теории климатических колебаний в Европе, немного запутался в хронологии смены климатических оптимумов и пессимумов (он говорит о «римском теплом периоде (250 до н.э. – 400 н.э.)», на самом деле римский климатический оптимум – так это называется – начался в правление Октавиана Августа, около 30 до н.э., и за расширение Рима никак не был ответственен) и выдал читателю теорию, что «наше государство – продукт климатических колебаний» (с.15), зародившееся в «средневековый теплый период» (так автор назвал средневековый климатический оптимум).
К этой занимательной климатологии Чхартишвили присовокупил трогательный рассказ о Гренландии, где, как известно, когда-то росли коровы и паслась трава, а теперь только холод и эскимосы. Вот как потеплело! Потому и такой странный народ, как «русославяне», забрался на север и размножился. И вновь автора подводит полузнание и путаница в хронологии. Викинг Эрик Рыжий открыл теплую Гренландию около 1000 года, когда и в самом деле средневековый климатический оптимум был в разгаре, а на Руси в стольном граде Киеве закатывал пиры Владимир Красно Солнышко, уже успевший креститься. А вот переселение славян по Русской равнине – это VIII и IX века – период очень плохой погоды. С 793 по 880, как раз тогда, когда зарождалось наше государство, 13 лет были годами голода и наводнений, а 9 имели очень холодные зимы.
«Если русские и создали государство по климатическим причинам, то отнюдь не потому, что потеплело»
Так что если русские и создали государство по климатическим причинам, то отнюдь не потому, что потеплело, как считает Чхартишвили, а напротив – чтобы спастись от холода.
2
После климатических штудий и с тем же уровнем компетентности Чхартишвили рассказывает про «таборы блуждающих земледельцев» (с.26), бродившие по Евразии, в то время как в лесной зоне отсиживались финны, управляемые «кастой волхвов» (с. 24). На них налетают свирепые гунны, у которых вместо семьи была «какая-то стаеобразная форма полигамии» (с. 36). Что такое «стаеобразная форма полигамии» – над которой уже потешается полрунета – не очень понятно, а главное – непонятно, откуда Чхартишвили её взял. Существуют два описания нравов гуннов – у Приска Панийского и у Аммиана Марцеллина. Первый говорит просто о многоженстве гуннов на примере Аттилы. И ничего стаеобразного в его описании нет – всё вполне сходно с любым восточным гаремом. Один муж – много жен: «Зарина, Джамиля, Гюзель, Саида, Хафиза, Зухра, Лейла, Зульфия, Гюльчатай...».
У Аммиана Марцеллина в его знаменитом описании гуннов (Римская история XXXI. 2) всё еще проще: «Кочуют они, словно вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь; там жены ткут им их жалкие одежды, соединяются с мужьями, рожают, кормят детей до возмужалости». Тут нет даже следов полигамии: кибитка, муж, жена. Тот же образ жизни, который до недавнего времени был характерен для цыган. Нужно ну очень богатое эротическое воображение, чтобы увидеть за этой цыганщиной какую-то «стадную полигамию».
Наконец, на свет божий вылезают славяне (теория происхождения славян, выдвигаемая Чхартишвили, настолько фантастична, непонятна и ни на чем не основана – ни на аргументах автора, ни на предшествующей историографии, что поневоле теряешься). Славяне, если верить Карамзину, были «в грязи, пыли, без всякой опрятности» (с. 48). Вообще, когда нужно сказать какую-нибудь глупость, особенно русофобскую глупость, Чхартишвили, как правило, цитирует Карамзина. Ну, вот только то, что было прилично писателю-романтику на заре историографии, когда не было не то что исторической критики, но даже французской романтической школы историографии Гизо, Тьерри и Мишле, то совсем не приличествует минимально образованному человеку двести лет спустя.
Художник И. Сакуров, который вообще доставит читателю, зачем-либо решившему подарить издательству АСТ 700 с гаком рублей, немало забавных минут, очень старательно вырисовывает очень грязных и немытых славян (с. 49) – точно по описанию Прокопия, цитируемому Карамзиным. В конечном счете, лучше горькая, но правда. Но вот загвоздка, на с. 60 Сакуров помещает чистенько вымытых и прилизанных древних литовцев, что правдой не является. И потому тщательность выписывания грязных славян вызывает известные подозрения.
«Когда нужно сказать какую-нибудь русофобскую глупость, Чхартишвили цитирует Карамзина»
Славяне, если верить Чхартишвили, поклоняются Даждьбогу, «богу солнца и дождя» (с.51) – тут уже самый стойкий читатель хватается за живот и валится с хохотом на землю. Никакого отношения к дождю бог солнца и щедрот Даждьбог не имеет, так же как Перун не имеет никакого отношения к пуховым перинам, Стрибог – к стрингам, а Велес – к велосипедам. Дажьбог (так правильней) имеет отношение исключительно к дарам, даяниям, это, говоря по-нынешнему, «Дай-бог» – бог щедрого Солнца. Переводя греческую хронику Иоанна Малалы, где упомянут эллинский бог Солнца Гелиос, русские книжники уверенно превратили Гелиоса в Дажьбога – «и царствова сын его именем Солнце, егож наричют Дажьбогъ» (Русская мифология. М., 2007, с. 117). Есть еще несколько более экзотичных объяснений этого имени, но к дождю они, в любом случае, отношения не имеют.
После такого квалификационного провала господин Чхартишвили выбывает не только из лиги историков, но и из лиги любителей истории. Любой дилетант с тематического форума напишет качественней. Но в том-то и беда, что все знатоки и специалисты отвалились чуть раньше, когда автора «Гетики» Иордана автор называет «Иорданесом» (с. 48). В русском языке принято отсекать латинские и греческие окончания. Мы не называем Григория Чхартишвили Григориос, мы не именуем основателя Константинополя Константинус, а Гая Юлия Цезаря – Кайус Юлиус. На протяжении той половины книги, которую я осилил, автор непрерывно скребет, как железом по стеклу, мелкими и грубыми ошибками, искажениями, перевираниями, которые не несут даже никакого злокозненного концептуального смысла, а происходят лишь от пренебрежения научной точностью и неуважения к читателю.
3
Однако если попытаться проигнорировать этот слой бесчисленных ошибок и ляпов и продраться к той исторической концепции, которую автор внушает своему недообразованному и потому не могущему отличить подделку читателю (ведь на первой же странице Чхартишвили сообщает, что пишет «для людей, плохо знающих российскую историю» (с. 3) – так же плохо, как знает её он сам), мы тоже не обнаружим ничего вдохновляющего.
Российское государство – плод колебаний климата и нашествия жестоких гуннов из Азии. Если бы не гунны, на территории России существовало бы государство цивилизованных германцев остготов, и Чхартишвили писал бы свою историю на готском языке, о каковой не сбывшейся альтернативе он открыто жалеет (с. 35). Впрочем, история наших равнин могла бы устроиться и без русских, под властью исповедовавшего иудаизм Хазарского каганата – исключительно толерантного государства. «Толерантность вообще являлась, по-видимому, одной из стержневых особенностей хазарского государства» (с. 70), но, на общее несчастье, хазары ослабели и погибли. Тогда-то и наступило время русославян, от которых произошли русские, «вобравшие в свой генетический код множество неславянских компонентов: угро-финский, тюркский, литовский, монгольский» (с.40).
«Чтобы отстоять свою концепцию, автору приходится обманывать и морочить читателя»
Какую нужно иметь наглость, чтобы после подробнейшего исследования русской геногеографии Балановскими (Е. В. Балановская, О. П. Балановский. Русский генофонд на Русской равнине. М., 2007) повторять про «тюркские и монгольские вставки» в русский генетический код, я не знаю. Но зато это вполне ложится в общую не слишком приязненную к русским концепцию Чхартишвили. То он рассуждает о русской угрюмости, сформированной лесом (сс.18-21), ссылаясь при этом на наиболее русофобских авторов-иностранцев – англичанина XVI века Джильса Флетчера, злого на русских за то, что ему отказали в заключении торгового договора, и на знаменитого русофоба маркиза Де Кюстина, которого неловко пытается отмазать, заявив, что тот не против русских, а только против николаевской деспотии. Рассуждение Чхартишвили о русском народе вообще обречено пополнить анналы отборной русофобии, хотя ничего оригинального в них нет.
Со вкусом автор цитирует и клевету в адрес св. Владимира за авторством Титмара Мерзебургского, немецкого хрониста, одного из основателей русофобии в западной историографии. Впрочем, он почему-то не захотел привести из Титмара невежественные рассуждения о том, что имя Владимир «несправедливо» переводится как «власть над миром» (Титмар Мерзебургский. Хроника. М., 2009 VII, 73). «Несправедливо» потому, что такое значение, на взгляд средневекового немецкого католика, неблагочестиво.
4
Но вот, наконец, главный вопрос, который не обойти любому, кто пишет историю государства Российского от основания. «Кто в Киеве нача первее княжити?» После долгих предисловий о том, что есть одна теория – норманистская, есть другая – антинорманистская, Чхартишвили буквально вбивает, как гвозди, в череп читателей не просто норманистскую, а ультранорманистскую теорию скандинавского происхождения варягов-русов, русского государства и русской правящей династии. Делается это при помощи оговорок и косвенных выражений, которые должны загрузить в подсознание читателя установку, что был момент, когда государство и элита Руси были чисто скандинавскими. Например, обнаружив в тексте договора с греками 911 года два имени, похожих на славянские, автор замечает, что это свидетельствует, что «в элиту государства входили уже не только варяги» (с.114). То есть было время, когда входили только варяги. Откуда мы знаем? А примите на веру.
Впрочем, в «варяжском вопросе» одним зомбированием читателя не обойтись. Приходится идти на прямые подлоги и откровенные умолчания. Дело в том, что для автора жизненно важно поддержать концепцию того, что «государство, в котором мы с вами живем, зародилось во второй половине IX века, и место его рождения – новгородская земля» (с. 13). И лишь затем создатель единого государства Олег захватил Киев, где до того правили бежавшие от Рюрика дружинники.
«Со вкусом автор цитирует и клевету в адрес св. Владимира за авторством Титмара Мерзебургского, немецкого хрониста, одного из основателей русофобии в западной»
Для того чтобы отстоять эту концепцию – государственность на Русь принесли скандинавы с севера – Чхартишвили приходится обманывать и морочить читателя, делая вид, что он не знает ничего о свидетельствах, говорящих о существовании русского государства в первой половине IX века и о локализации его как раз в Киеве и Среднем Поднепровье, а не в не существовавшем тогда Новгороде. Автор, демонстрирующий великолепное презренье к любым археологическим данным, без которых изучение древнейшего периода русской истории сегодня невозможно, почему-то не знает или не рассказывает читателям, что города Новгорода как населенного пункта во времена Рюрика попросту не существовало – он возник лишь в правление Ольги или, быть может, в конце правления Игоря (см. работу крупнейшего археолога В.Л. Янина «Очерки истории средневекового Новгорода», М., 2008).
Чхартишвили ни словом не упоминает «Бертинские анналы», точнейшую хронику франкского императорского двора IX века, под 839 годом рассказывающую, что к императору Людовику от византийского императора Феофила прибыли послы народа Рос.
«Он прислал еще неких, утверждавших, что они, то есть народ их, называются рос и что король их, именуемый хаканом, направил их к нему, как они уверяли, ради дружбы» («Древняя Русь в свете зарубежных источников». Хрестоматия. Т. 4. Западноевропейские источники М., 2010, сс.19-20).
Из этого сообщения мы узнаем, что в 839 году уже существовал народ рос, у которого был властитель, именовавший себя «хакан» по аналогии с хазарским или недавно разгромленным аварским каганом. Этот восточный титул закрепился в ранней русской традиции наряду с «князем», и еще митрополит Иларион в «Слове о законе и благодати» именует св. Владимира «великим каганом нашей земли» (1030-40-е годы). Что этот хакан посылал послов в Константинополь, а оттуда в Ингельгейм к франкам. И что послы эти были свеонами, то есть, возможно, шведами – подобно тому, как в основном шведами были послы, заключавшие договор Руси с Византией в 911 году. Рюрик в тот момент если и родился, то был очень молодым человеком и, разумеется, никакого отношения к этому государству не имел и иметь не мог. Это государство, скорее всего, локализовалось в среднем Поднепровье, в Киеве, поскольку только в хазаро-аварском окружении имело смысл присваивать себе титул «хакан». На севере это делать было незачем.
Доказательства существования государства во главе с «хаканом Рос» именно в южной России довольно многочисленны. В 834-837 годах под руководством византийских инженеров во главе с Петроной Каматиром хазары строят цепочку крепостей на северном Дону, включая знаменитый Саркел. Крепости для защиты от кого? Византийское житие Григория Амастридского, написанное до окончания иконоборческого периода в 842 году, рассказывает о «нашествии росов – народа в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия» (Древняя Русь в свете... с. 129).
Наконец, настоящий апокалипсис случается в 860 году, когда росы приходят под стены Константинополя и едва не берут мировую столицу штурмом. Росы вошли во всемирную историю с таким грохотом и блеском, что в Византии и на Западе сохранилось 17 уникальных источников с упоминанием этого события – для данного периода мировой истории это почти рекорд (П.В. Кузенков. «Поход 860 г. на Константинополь и первое крещение Руси в средневековых письменных источниках» // «Древнейшие государства Восточной Европы». 2000. М., 2003, сс. 3-172). Нашествие росов на Константинополь 860 года – одно из наиболее освещенных источниками событий IX столетия. Это наиболее точно датированное событие всей ранней русской истории. Это хронологическая и историческая привязка. Ну и, в конечном счете, просто приятно, когда один из величайших интеллектуалов средневековья – патриарх Фотий – богослов, просветитель, библиограф – посвятил нашим предкам аж две торжественные речи. Хотя и характеризует он их там не лучшим образом, но пышно и ярко:
«Наконец, настоящий апокалипсис случается в 860 году, когда росы приходят под стены Константинополя и едва не берут мировую столицу штурмом»
«Народ незаметный, народ, не бравшийся в расчет, народ, причисляемый к рабам, безвестный – но получивший имя от похода на нас, неприметный – но ставший значительным, низменный и беспомощный – но взошедший на вершину блеска и богатства, народ, поселившийся где-то далеко от нас, варварский, кочующий, имеющий дерзость оружием, не имеющий ни воинского охранения, ни команды, ни военачальника, такою толпой столь стремительно нахлынул, будто морская волна, на наши пределы»
(перевод П.В. Кузенкова с небольшими моими изменениями: Кузенков... сс.57-58).
Ну что – с днем рождения! Были неизвестными рабами, стали уважаемым и страшным народом.
Этот знаменитый поход составлял неудобство уже русскому династическому летописцу Мономашичей – составителю «Повести временных лет». Получалось, что до всякого Рюрика Русь приходила под Царьград, нашумела и прославилась без всякого участия правящей династии. Этот непорядок летописец исправил, попросту подменив дату похода, отнеся его к 866 году, сделав вожаками похода убитых Олегом в 882 году Аскольда и Дира и произведя этих последних в беглых дружинников Рюрика, незаконно воцарившихся в Киеве.
Для Григория Чхартишвили этот поход составляет всё то же неудобство. Если государство возникло в «Новгородской земле» и при помощи заезжих скандинавов, то каким образом за два года до его возникновения, в 862 году, народ росов мог так прославиться под Царьградом? Ведь никаких росов-русов еще не должно быть? Независимых от Рюрика росов нужно извести, но поскольку сейчас перенести поход с 860 года нельзя (это, напомню, одна из самых хорошо документированных дат за все IX столетие), надо поменять все другие даты.
И вот факирскими жестами, которым посвящена глава «И всё-таки попытка хронологии» (сс. 97-99), Чхартишвили пытается перенести пришествие Рюрика на более ранний срок – 856 год, чтобы к 860 году Аскольд и Дир успели в Киев, а затем в Царьград. Необходимость шестилетнего (6) сдвига хронологии автор почему-то обосновывает тем, что летописец ошибся на четыре (4) года в датировании самостоятельного царствования византийского императора Михаила III, при котором Русь и приходила на Константинополь. В летописи указан 852, а на самом деле Михаил сверг свою мать Феодору в 856-м. Каким образом четыре года превращаются в шесть, я объяснить не могу, я не волшебник, я только учусь.
Конечно, на создателя наиновейшей хронологии должен был бы обидеться Д.А. Медведев. «Год русской истории» в 2012-м проведен, все деньги потрачены, а тут оказывается, что праздновать его надо было аж в 2006-м.
Но у самого Чхартишвили всё получается гладко. В 856 году Рюрик приезжает на Русь и вокняживается где-то около еще не существующего Новгорода, дружинники Рюрика Аскольд и Дир успевают отколоться, прибыть в Киев, создать собственное княжество и напасть на Константинополь. После чего, по смерти Рюрика, Олег успевает собрать большой поход и в 880 году убить Аскольда и Дира и захватить Киев, создав единую державу. Почему в 880-м, если в летописи указан 882-й, а Чхартишвили предлагает сдвиг на 6 лет, то есть должен получиться 876-й? Не спрашивайте, я же сказал, что я не волшебник. Скорее всего, автор, получив нужный результат с Рюриком и Аскольдом, просто забыл про эти «шесть лет» – они выполнили своё дело «мавра» – создали у читателя иллюзию, что на Константинополь напала отколовшаяся часть дружины Рюрика, и могут почить в мире.
5
Однако разоблачением этого сеанса магии оказывается один факт – то, что Чхартишвили разделяет отождествление нашего Рюрика и Рёрика Ютландского из западных хроник. Это отождествление сейчас принимается большинством исследователей и вполне разумно. Рёрик Ютландский – замечательный персонаж: выходец из датского царствующего рода Скьёлдунгов, который то нападает на владения восточнофранкских императоров, то получает от них на правах вассала богатейший Дорестад во Фрисландии, крестится, но чисто формально, получая от епископов прозвание «язва христианства».
При этом его имя Рёрик вполне может обозначать происхождение из славянского племени ободритов, живших южнее датчан (у них и столица звалась Рерик). В общем, наш герой прекрасно годится для компромисса между «норманистами», связывающими Рюрика со скандинавами, и «антинорманистами», привязывающими его к западным славянам. Вполне возможно, он был датчанином по отцу и ободритом по матери. Именно это его происхождение могло найти отражение в сохранившейся у Татищева странной «Иоакимовской летописи», где рассказывается о происхождении Рюрика от дочери Гостомысла – Гостомыслом звали князя ободритов, неудачно воевавшего с франками в 844 году (но это только если Татищев не выдумал Иоакимовскую летопись).
«Пришествие Рюрика на Русь придется сдвинуть как минимум на 858-й, когда в его западной биографии и впрямь начинается лакуна»
Поскольку для археологов и лингвистов уже несомненен тот факт, что новгородское племя словен – это выходцы из юго-западной Балтики, то есть как раз ободриты, разумно предположить, что они после изгнания варягов, зафиксированного в нашей летописи и в археологических раскопках Ладоги, где отмечены крупные пожары, пригласили знакомого и родственного князя, весьма влиятельного на всей Балтике (подробней о Рюрике см. обстоятельную работу Евгения Пчелова «Рюрик» в серии ЖЗЛ – М., Молодая гвардия, 2010).
Но это только гипотезы. Нас же интересует то, что Рюрик Ютландский уничтожает хронологическое факирство Чхартишвили. В 857 году, когда он у нашего нового хронолога уже прибыл в Новгород, он, на самом деле, согласно «Фульдским анналам» из своего лена в Дорестаде, возглавляет экспедицию по захвату у датского конунга Хорика II части Ютландии. Этот поход был одобрен сувереном Рюрика – императором Лотарем – и оказался на время успешен.
Пришествие Рюрика на Русь придется сдвинуть как минимум на 858-й, когда в его западной биографии и впрямь начинается лакуна. Но тогда «дружинники Рюрика Аскольд и Дир» не успевают доплыть до Киева и создать там достаточно сильный режим, чтобы уже в 860-м «толпой» (вспомним еще раз слова патриарха Фотия – толпой) обрушиться на Царьград. Так что «новая хронология» Чхартишвили, нужная, повторюсь, только для того, чтобы скрыть от недостаточно осведомленного читателя факт существования значительной и агрессивной державы – русского «каганата» в Киеве, проверки фактами не выдерживает.
Факты же довольно просты:
Первое. Уже в начале IX века в Среднем Поднепровье образовалось сильное государство, проводившее агрессивную внешнюю политику.
Второе. Народ, который создал это государство, называл сам себя «Рос». Об этом мы знаем из «Бертинских анналов».
Третье. Народ Рос подчинил себе окрестные племена. Об этом мы знаем от Фотия же – из его окружного послания, посвященного предполагаемому крещению росов: «так называемый Рос – те самые, те самые, кто, поработив [живущих] окрест них и оттого чрезмерно возгордившись, подняли руки на саму Ромейскую державу» (Кузенков... с.75).
Четвертое. Правитель этого государства присвоил себе титул «хакана», ориентируясь на титул недавно разгромленного Аварского каганата и существующей Хазарии.
Пятое. Хакан росов активно нападал на Хазарию, для чего хазарам пришлось строить оборонительные крепости на северном Дону.
Шестое. Хакан росов пытался вести активную дипломатию, для чего присылал в Константинополь и к франкам послов, бывших по национальности свеонами (то есть, возможно, шведами). Это значит, что как минимум дипломатической службой там могли заведовать скандинавы.
Седьмое. При этом большинство жителей и воинов «Русского каганата» несомненно были славянами. Фотий вряд ли бы стал обзывать скандинавскую дружину «народом, причисляемым к рабам», а вот для славяно-византийских отношений такое прозвище было обычным.
Восьмое. Территория этого первоначального государства в Среднем Поднепровье навсегда осталась «Русью». Выезжая из Новгорода, Владимира или Чернигова в Киев, еще в XIII веке говорили, что «поехали на Русь» (классическое исследование топографии этой Руси, см. классическую монографию А.Н. Насонова. «Русская Земля» и образование территории древнерусского государства», переизданную СПб., 2006).
Итак, задолго до Рюрика и Олега и всех перипетий с «призванием» (а на самом деле изгнанием – «изгнаша варягы за море и не даша имъ дани») варягов в Среднем Поднепровье существовала держава народа Рос, наводившая страх и на хазар, и на ромеев-византийцев. Эта держава и была захвачена пришедшим с севера Олегом в 882 году, но её престиж был настолько велик, что не Ладога, не не существовавший тогда Новгород, а Киев стал «матерью городов русских».
Продолжая прокачивать подсознание читателей скандинавами, Чхартишвили высказывает нелепую версию, что слова «мать городов» Олег произнес «на каком-то скандинавском диалекте, где слово «город» относится к женскому роду» (с. 107). Разумеется, и шведское stad и датское by, означающие «город», имеют общий род и никакого «какого-то скандинавского диалекта», где слово «город» имеет женский род, не зафиксировано – это фикция, такой же плод филологического шарлатанства, как «бог дождя Даждьбог» – плод шарлатанства исторического.
На самом деле, происхождение «матери городов» гораздо проще – это калька с греческого «метрополис» – мать-город, город, из которого в качестве колоний выходят другие города. Русский летописец имел греческое образование (другого тогда и не могло быть) и постоянно мыслил кальками с греческого, их в нашей летописи очень много. Но поскольку в задачу Чхартишвили входит внедрение в сознание своего читателя (а я еще раз повторюсь – это читатель, ничего кроме Донцовой и книг про Фандорина не читавший) простой мантры: «русское государство в Новгороде создали скандинавы», то всякое лыко идет в строку.
Той же цели служит и повторение Чхартишвили со ссылкой на мифическое «большинство историков» (с. 93) убогой версии о происхождении слова «русь» от скандинавского «rops» и финского «ruotsi» – позора русской исторической науки, который состоит в том, что эту ахинею до сих пор приходится опровергать. Что за теория? Есть шведское слово «rops» – гребцы. Авторы-норманисты предполагают, что именно так называли себя скандинавы. Финны до сих пор называют шведов «ruotsi». Авторы-норманисты предполагают, что, услышав от финнов слово «ruotsi», славяне так начали называть скандинавов, а затем начали называть так себя сами, видимо потому, что находились под властью шведов.
Эта теория абсолютно анекдотична. Ни один народ не станет называть себя прозвищем другого народа, данного третьим народом, даже если ему так или иначе подчинены. Это все равно как если бы входящие в состав РФ башкиры начали называть себя «москалями», а живущие во Франции бретонцы гордо заявят на весь мир: «мы – лягушатники». Мало того, что это логический и лингвистический абсурд, это еще и противоречит историческим источникам. Напомню, в 839 году «Бертинские анналы» рассказывают о «свеонах», предположительно шведах, которые прибыли кружным путем из Константинополя и сообщили, что их народ – именно народ (gens), а не профессиональную группу, зовут «рос»:
Theophilius Imperator CPlitanus misit cum eis quosdam, qui se, id est, gentem suam, Rhos vocari dicebant: quos rex illorum Chacanus vocabulo...
Скорее всего, они произнесли стандартную дипломатическую формулу, известную нам из наших летописей: «Мы от рода русского».
А теперь давайте переведем слова свеонов – представителей хакана Росов, обращенные к императору, на язык теории «ruotsi»:
– Мы – послы народа, который греки называют «рос», по имени принятого славинами названия «русь», от слова «руотси», как именуют нас, не зная нашего (послов) родного языка, финны, от нашего слова «ропс», которое означает «гребцы».
Вам смешно? Мне уже нет.
Можно, конечно, предположить, что послы-свеоны явились к императору Людовику и просто сказали на своем языке:
– Мы – гребцы.
На что он резонно ответил бы:
– Ну раз гребцы, то гребите отсюда.
Теория «ruotsi», как и попытки свести происхождение русской государственности к призванию Рюрика, разбивается о вполне однозначное сообщение «Бертинских анналов» и об их роковую дату – 839 год. Если учесть, что отсчет эпохи викингов начинается с нападения на Дорсет в 789 году (это более точная дата, чем Линдсфарн-793), то эволюция «гребцов» в народ «Рос» должна была занять невероятные 50 лет. Так скоро даже черные кошки в темной комнате не родятся, не то что этнонимы.
Теперь, надеюсь, понятно, почему Чхартишвили ни единым словом не дает своему читателю заподозрить существование «Бертинских анналов», никак не намекает на существование государства в Поднепровье, почему с таким напором пытается притянуть хронологию так, чтобы на Царьград напали непременно отколовшиеся от Рюрика дружинники Аскольд и Дир. Были ли они скандинавами? Имели ли какое-то отношение к Рюрику? Имели ли какое-то отношение к походу на греков? Правили ли одновременно? – относительно этих персонажей можно только гадать.
Более-менее точно мы знаем, что Аскольд был коварно убит Олегом в 882 году и что в Киеве до времен летописца сохранилась его могила, а гипотетически её место локализуется и сейчас.
Я ни в коем случае не утверждаю, что история о Рюрике и Олеге – миф, как любят делать некоторые рьяные антинорманисты, не говоря уж о секте фоменковцев. На мой взгляд, в истории о Рюрике больше истины, чем лжи, но не вся истина. История с изгнанием варягов и призванием Рюрика на северо-востоке Балтики попросту не имеет никакого отношения к появлению русского государства, которое образовалось в Поднепровье еще в начале IX века, было активным и опасным участником международных отношений и было захвачено династией с Севера лишь в конце IX века, при этом не изменив свою природу и своих отношений с Византией и Западом.
Это подлинное первое русское государство Григорий Чхартишвили пытается скрыть от читателей своей истории при помощи умолчаний и шарлатанства, что для минимально приличной историографии, конечно же, недопустимо. Существует немало норманистских попыток переинтерпретировать источники о «Русском каганате» так, чтобы они начали указывать на север, а то и вообще на Швецию – эти попытки довольно беспомощно выглядят, но они есть. Но Чхартишвили не предпринял даже подобных попыток, предпочитая просто замалчивать факты или морочить своему читателю голову.
По главному вопросу, который должен так или иначе решить сочинитель любой «Истории государства Российского», автор предложил своим читателям не просто норманизм – честный норманизм является вполне приличной научной концепцией. Он предложил ему унылый, недостоверный, абсурдный и ненаучный, основанный на умолчаниях и зомбировании норманизм позапозапрошлого века, по сравнению с которым даже основатели норманизма Байер, Миллер и Шлецер – гиганты исторической критики.
К сожалению, назвать научно-беспомощное сочинение Чхартишвили, написанное на не очень хорошем русском языке, перегруженное «глокой куздрой» типа «русославян» и анекдотическими «богами дождя Даждьбогами», «бесполезной и безопасной поделкой» нельзя.
Эта поделка бесполезная, но опасная. Сочинение Чхартишвили – триумф полузнания, которое гораздо хуже, чем незнание полное. Автор слышал звон обо всем – о теориях климатических колебаний, о речной теории, о геногеографии, о скифах и сарматах. Сумма его полузнаний больше, чем сумма полузнаний большинства его потенциальных читателей, поэтому вопрос «что-то он врет» у большинства из них не возникнет. Так же как в дезинформационной «радиоигре» разведок важно посылать чуть-чуть искаженные сведения, так и в своей дезинформации читателя Чхартишвили немного перевирает практически все, о чем говорит, но до абсурдных легко выявляемых ляпов типа «Даждьбога» скатывается редко. И эта незначительность искажений еще больше дезориентирует. Обрушивая на своего читателя массу новых приблизительных знаний, автор оставляет его невеждой, так же как сбитый прицел отправляет пулю в молоко.
При этом дополнительный вред от этой книги состоит в том, что автор хватает все перспективные для историографии направления и затрепывает их своими полузнаниями. Например, он начинает говорить о влиянии на русских речного фактора, но лишь для того, чтобы быстро перескочить к русофобской демагогии, что русских угрюмыми сделал лес. Он упоминает скифов, но лишь затем, чтобы описать их как странных варваров неизвестного (не индоевропейского) происхождения, не упоминая ничего даже о великом походе скифов на Ближний Восток, в ходе которого была уничтожена Ассирия. И так буквально о каждом затронутом предмете. Читателю сообщается полудостоверная информация ровно настолько, чтобы отбить всякое желание узнавать что-то дальше и глубже.
К каким последствиям это приведет? А к тем, что, заглотив наживку полузнания, полуобразованный читатель уже не прорвется к подлиннику. Чхартишвили выступает в роли Рабиновича, напевшего Карузо. Напишешь, к примеру, про реки, а полуобразованец с умным видом тебе ответит: «Это я уже читал у Акунина, ты его повторяешь».
При этом путь к подлинному знанию «псевдо-Карамзин» тщательно закрывает. В его тексте нет ни научного аппарата, ни хотя бы краткой библиографии по главам. Ответа на главные вопросы ученого: «что читал?» и простого человека: «что читать?» Чхартишвили не дает*.
А зачем? Пипл хавает. Если в Москве или Санкт-Петербурге, где до недавнего времени были сильные исторические школы (впрочем, после упразднения в интересах «эффективности» Истфака СПбГУ конкурентов у Чхартишвили останется все меньше), читать или не читать подобные сочинения – дело добровольное, то совсем по-другому дело обстоит в российской провинции, в небольших городах, куда доезжает только продукция издательских монополий (зачастую, впрочем, неликвид) и где обсуждаемый опус может оказаться для молодого читателя безальтернативным.
Это гораздо более опасная книга, чем может показаться по анекдотичным цитатам, разошедшимся по Рунету. Её эффект – это эффект заляпывания исторического сознания. Это не пробуждение, а гашение интереса к истории. Это забивание рынка обобщающих исторических работ для массового читателя модным «брендом». Представьте себе красиво изданную книгу, но с отпечатками жирного пальца на каждой странице. Захочется ли вам ее читать?
Чтобы не повторять подобной практики, предоставлю уважаемым читателям небольшой список книг, которые можно прочесть, если проблемы происхождения Русского государства заинтересовали вас всерьез.
***
Источник: Взгляд.
Рейтинг публикации:
|
