«Да отсюда, хоть три года скачи,
ни до какого государства не доедешь»
Николай Васильевич Гоголь.
Споры на тему «Россия – это Европа или не вполне?» ведутся очень давно. Во всяком случае, на момент возникновения популярной и - нескончаемой полемики славянофилов и западников было уже сломано много копий. (Ещё екатерининский вельможа, князь Михаил Щербатов высказал идею, что форсированная европеизация, произведённая нетерпеливым Петром, принесла больше вреда, нежели пользы). Как правило, вышеназванная дискуссия не приводит к положительным результатам, ибо в спорах, вопреки известной фразе, рождается не истина, а – раздражение. Славянофилы всё равно будут изрекать мыслеформы про «свой путь» и «народ-богоносец», которому не нужна вся эта бездушная, чёрствая, но при этом – развратно-беспутная Европа. А западники станут им возражать, говоря, что России нужно учиться некоему цивилизованному житью-бытью и - вливаться, вливаться, ещё раз вливаться. Потому что Пётр Великий при всех его заслугах что-то там недолил или же – расплескал. Таким образом, восприняв пудреные парики со штанами-кюлотами, театр с балетом и даже голландское кораблестроение, русский человек, мол, так и не обучился личной свободе и уважению к privacy. По большому счёту, и защитники первозданной самобытности, и апологеты европейского развития сходятся в главном – Россия это не Европа. Просто для одних она – к счастью, не Европа, а для других – увы, не Европа. И дело вовсе не в том, что Русь, якобы, изначально обращена в сторону традиционалистского востока – русский менталитет, как раз, вовсе не похож ни на один из известных азиатских вариантов. Россия и не Азия. У неё особый путь – тут я согласна со славянофилами.
Однако же, на мой взгляд, всё дело не в особости пути, а в его... дистанции. Точнее, эта особость диктуется расстоянием, протяжённостью, пространством.
Начнём с детских сказок. Сравните – «Белоснежка и семь гномов» и «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях». Сюжет – сходен. И там, и тут – некая прелестная дева монарших кровей, претерпев гонения от молодой и злобной мачехи, скрывается от её гнева у семи сказочных братьев. Однако германская, гриммовская принцесса находит приют у низкорослых гномов, а пушкинская царевна – у могучих витязей громадного роста: «Входят семь богатырей, / Семь румяных усачей». Кукольно-маленькая, тесная Германия, разбитая на микро-королевства, герцогства и прочие «марки», могла породить и - сохранить историю о гномах. Богатырям было бы сложно расправить плечи в пределах какого-нибудь мелкотравчатого курфюршества! Разумеется, моё сравнение их семи гномов с нашими семью богатырями – это шутка, но в каждой шутке, как известно… Смотрите - братья Гримм, собиратели всех этих замечательных сказок, родились в ландграфстве Гессен-Кассель, а умерли в Пруссии. Теперь поинтересуйтесь расстоянием от города Ханау до Берлина. Два государства, даже не имеющие общих границ, в пределах не такой уж и большой территории! Перечитайте сборник любых европейских сказок – хоть народных, хоть авторских. Везде будут фигурировать «небогатые принцы» и их «маленькие, но гордые королевства». Это звучит как оксюморон, но лишь для людей, воспитанных в русской культуре.
Ещё один показательный пример – сказка Ганса-Христиана Андерсена «Свинопас». Начало впечатляющее: «Жил-был бедный принц. Королевство у него было совсем маленькое, но какое-никакое, а всё же королевство». У малоимущего (sic!) принца для потенциальной невесты было два подарка – соловей и роза. Все помнят, что было дальше и то, как принцесса оказалась наказана за свой дурной вкус и за гордыню. Финал примечателен: « - Теперь я презираю тебя! - сказал он. - Ты не захотела выйти за честного принца. Ты ничего не поняла ни в соловье, ни в розе, зато могла целовать за безделки свинопаса. Поделом тебе! Он ушёл к себе в королевство и закрыл дверь на засов». Что остаётся честному принцу? Уйти в своё королевство, как в домик, потому что оно чуть-чуть больше самого домика. А что же изгнанная принцесса? Она осталась мокнуть под дождём. Теперь раскроем наугад любую русскую сказку. Можно ли представить себе небогатого Ивана-Царевича или ещё какого-нибудь неимущего королевича Елисея, который владеет жалким клочком земли? Полагаю, что нет.
Итак, это в сказке. А в жизни было всё то же, но гораздо грубее и жёстче – нищая, но родовитая принцесса Фикхен привезла из своего карликового Анхальт-Цербста медный кувшин для умывания, пару платьев и немного белья, чем буквально обескуражила императрицу Елизавету. А Фикхен - будущая Екатерина Великая - была потрясена просторами Руси. Она не понимала, как можно проехать десять вёрст и не встретить ни одного домика. «А ты все та же - лес, да поле…» - как впоследствии напишет о России поэт Александр Блок. Пространство. Вселенная. Об этом хорошо сказано у Валентина Пикуля в романе «Фаворит».
«- А ведь это даже не страна...
- Так что же тогда? - пискнул кто-то сдавленно (представляя ничтожество Пармы или Тешена, Ганновера или Гессена).
- Вселенная, - отвечала императрица, и скипетр её отразил сияние дня в алмазах из сокровищ Надир-шаха, а держава в другой руке озарилась мерцанием рубинов сказочной Голконды...»
Вернёмся, однако, к нашим любимым детским сказкам. В другой поучительной истории, поведанной великим Андерсеном, вымокшая девушка просится на ночлег, утверждая, что она, мол, – из королевского рода. Уж не та ли это принцесса из сказки о свинопасе – её выгнали, как раз под дождь?! Вероятно, что та же самая. Гроза не успела закончиться, а монаршая дочь уже добежала до сопредельного королевства. В связи с этим вспоминается «технология» побега прусских рекрутов из крепостей – главное успеть добежать до соседней границы. А что там сказано у Николая Гоголя о русском уездном городе? «Да отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь». Сказка ложь, да в ней намёк. Европейская культура и, в частности, бытовые привычки, во многом являются порождением той самой тесноты и ограниченности пространства. Королевство маловато, следовательно, разгуляться негде. Именно отсюда проистекает трепетное, почти болезненное отношение к такому явлению, как пресловутая «прайвеси».
Надо жить в предложенных обстоятельствах. Крохотная Дюймовочка, Золушка с самой маленькой в королевстве ножкой. Культ всего миниатюрного, вроде кукольных домиков с «настоящей посудой». С другой стороны – нездоровая гигантомания, часто воспринимающаяся как жест величия. Великолепный Версаль поражал не столько красотой, сколько своими размерами – французский король возжелал поразить современников и потомков именно колоссальным масштабом своей резиденции. Зеркальная галерея – это не для красоты даже и не для форса (зеркала – слишком дороги!), а для визуального расширения пространства. Правда, привычка брала своё – громадье анфилад предназначалось для церемониальных функций, а фрейлины спали вповалку – по пять-шесть человек в тесных каморках. У королевы было десять комнат. У фаворитки – двадцать. Гигантомания европейских государей – это всегда некий вызов, попытка вырваться за пределы положенного и усвоенного стиля.
Старый европейский город – это, прежде всего, узкие улочки. На Руси узких улочек не было – а зачем, когда всегда есть место для широких трактов? Русский город разрастался за счёт слобод и посадов, то есть рос вширь. Любой западный город, в основном, рос «вверх», насколько позволяли технологические возможности. В этой связи вспоминается ещё одна книжка из нашего детства - «Принц и нищий». «Улицы были узкие, кривые и грязные, особенно в той части города, где жил Том Кенти, — невдалеке от Лондонского моста. Дома были деревянные; второй этаж выдавался над первым, третий выставлял свои локти далеко над вторым». Впрочем, можно не поверить великому выдумщику Марку Твену и прочесть путевые заметки Дениса Фонвизина о пребывании в Европе. «Монпелье есть столица нижнего Лангедока: улицы его узки и скверны; но дома есть очень хорошие». Или уже о Флоренции: «Невзирая на узкие улицы и на множество народа, наблюдается внутри и снаружи домов чистота отменная». Тут есть ещё один существенный момент – повышенный интерес к обустройству, к пестованию, личной территории, к той самой privacy. Мой дом – моя крепость, моё пространство. Маленькое, но личное. Не лезь! Что там говорилось в знаменитой сказке? «Проснулся утром – убери свою планету». А планета – крошечная. И Принц такой же. Маленький. «Так я сделал ещё одно важное открытие: его родная планета вся-то величиной с дом!» В Европе уже в XVIII столетии начали появляться пособия по рациональному дизайну помещений. Как в пределах маленького дома создать себе уютное место для проживания? Или - для выживания?
В своё время мне довелось услышать диалог двух англоязычных иностранцев – они с некоторой растерянностью смотрели на картину «Московский дворик» Василия Поленова. Москва XIX века. Не столица, но второй город империи. Но при этом… Потом один из них с улыбкой сказал, что территория обустроена весьма непрактично. Он так пошутил. Но в этой шутке была, вероятно, некоторая доля зависти к возможности вот так жить, не экономя на дорогостоящих ярдах... Великий архитектор Ле Корбюзье, побывав в Советском Союзе, поразился не только фантазиям местных конструктивистов, но и принципиальной возможности всё это воплощать на практике. Западный архитектурный функционализм – это, прежде всего, порождение тесноты, скученности, дороговизны и, как следствие, он обслуживал идею расширения пространства за счёт выдумок и технологий. Советский же конструктивизм весь был соткан из дерзания и революционного оптимизма.
Кстати, раз уж мы заговорили о московских двориках… В XIX столетии появлялось великое множество очерков, посвящённых сравнению двух столиц. Все эти произведения были, по сути, однотипны. Москву называли широкой, открытой, свободной, ухарской и громадной, этакой пышной барыней, решившей прокатиться с ветерком. Тогда как Петербург именовался чопорным, закрытым и мрачным, застёгнутым на все пуговицы чиновником в вицмундире. Или же болезненно-тощим франтом, помешанным на парижском бон-тоне. Москва – город русский, а град Петров – изначально задумывался, как образцовый европейский полис. Усвоив внешнее, часто усваиваем и сущностное. Москва – широка, Питер – по-европейски тесен, несмотря на регулярно-точную правильность его «перспектив». Вспомните описания дворов-колодцев и комнаток-пеналов, в которых ютились питерские разночинцы... Столичная жизнь нашей Северной Венеции изначально была противопоставлена собственно русской жизни – для сравнения прочтите «питерские» вещи Николая Гоголя и его подробные описания остальной России. «Что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось в Москву, или не доедет?" - "Доедет", отвечал другой. "А в Казань-то, я думаю, не доедет?» Всё слишком далеко, слишком затеряно – перед нами уездный город, в котором о Чичикове никто не знает, где можно произвести впечатление, чтобы потом – уехать в темноту ночи и …вынырнуть в другом уезде. Или вот - царский указ везут месяцами. Пока довезут, иной раз, и царь царицей сменится, как это было в 1762 году... Тут живо вспоминается и другая знаменательная книжка - «Золотой телёнок» Ильфа – Петрова. Так, помимо плутовских похождений нэповских жуликов Корейко и Бендера в повествовании есть зримый образ громадной страны, а чичиковская бричка с лёгкостью заменяется автомобилем с надписью «Эх, прокачу!»
В советской культуре тема пространства имеет особое значение – обратите внимание, как часто в детских книгах упоминается такой предмет, как география, то есть землеописание. Именно с урока географии начинается повесть Льва Кассиля «Черемыш - брат героя». Географию поминает герой-лётчик - из гайдаровского «Дыма в лесу», после чего дарит Володьке компас с дарственной надписью. Мол, постигай, брат, самую важную науку: «Учись разбирать карту...». Герой сказки Волька Костыльков из «Старика Хоттабыча» умудряется завалить, не сдать именно географию, то есть самую важную науку! Читаем у Агнии Барто: «Серёжа взял свою тетрадь /Решил учить уроки: / Озёра начал повторять / И горы на востоке...». И таких примеров можно привести очень много. У того же Гайдара в повести с говорящим названием «Дальние страны» рассказывается о поезде, который мчится в направлении далёкой и прекрасной «страны Сибири». Взгляните на картины художника Георгия Нисского – поезда, полустанки, дороги, дали, просторы. Посмотрите любой кинофильм – «Волга-Волга», «Высота», «Весна на Заречной улице», «Девчата», «Разные судьбы», etc. Громадная страна – дальняя дорога. Россия.
Теперь вспомним, как именовала немцев нацистская пропаганда – «народ без пространства». В речах Геббельса и в «научных трудах» Розенберга часто встречалось словечко Lebensraum, то есть буквально «территория для жизни». Это придумали не сами фашисты – они вообще не были способны придумывать что-либо новое. О Lebensraum-е активно заговорили уже в XVIII-XIX столетиях. Все войны, как известно, ведутся не за красивые идеи, а за ресурсы и землю… Кумир нацистов – Фридрих Великий всю свою хлопотливую жизнь занимался «округлением Пруссии», то бишь отъёмом земель у соседних князей, курфюрстов и даже у могучей «венской кузины» - у императрицы Марии-Терезии. Фридриху было скучно и тесно в пределах маленькой, бедноватой Пруссии – почему бы не двинуть армию в сопредельное ландграфство? Так вот в Третьем Рейхе имела место всё та же прусская печаль. Следовательно, и баварский бюргер, накачанный пивом, и гордый потомок малоимущего Гессен-Саксен-Вольфенбюттельского принца кричали «Sieg heil!» не потому, что они ощущали повышенный интерес к расовой чистоте и к прочим вопросам крови. Они думали о поместьях на широком «востоке», о бескрайних полях и пастбищах, о миллионах дешёвых рабов. Что они приобрели в итоге – об этом знает всякий…
Да, к счастью, Россия – это не Европа, хотя бы потому что «…много в ней лесов полей и рек», свободно, светло и всё ещё виден горизонт, не застроенный комфортабельными клетушками. А сказочный Иван-Царевич скачет «три дня и три ночи», пока не найдёт что-нибудь этакое, вроде затерянной в пути брички господина Чичикова… «Только версты полосаты попадаются одне...»
