Каштанов С.М.
Апология истории
С тех пор, как я посвятил себя занятиям историей, т.е. начиная с 1949 г. (год поступления в Московский государственный историко-архивный институт), мне не раз приходилось слышать от людей «нелицеприятное», т.е. весьма неприятное, мнение о ненужности истории, о ее бесполезности. Правда, дело никогда не доходило до заявлений о вредности истории как науки. Обычно логика сводилась к тому, что как наука история не практична, она не создает и не предопределяет создание материальных ценностей. Иногда добавляли, что история неточна и противоречива в своих выводах, ибо проверить их опытным путем невозможно. Наконец, третий довод: история не только непроизводительна, она еще и глубоко неинтересна большинству читающей публики, особенно любителям детективов.
Для обороны истории от наветов скептиков выставим сначала «полузащиту». Оправдание занятия ею с позиций «неразумного эгоизма» состоит в том, что это занятие нам нравится, изучать историю нам интересно. Бывали оправдания и с точки зрения «разумного эгоизма». Подчас они усиливались и подкреплялись ссылками на непререкаемые авторитеты. Как замечательно звучали для нас слова Маркса и Энгельса о том, что «мы знаем только одну науку истории». Однажды, будучи еще студентом, я имел какую-то раскованно-прогулочную беседу с Сигурдом Оттовичем Шмидтом. Впрочем, с ним не только я, но и многие другие студенты чувствовали себя раскованно. В его источниковедческом кружке, а точнее научном котле, мы охотно варились по средам до полуночи. Во время упомянутой выше прогулки речь зашла о все том же больном вопросе – обывательском непризнании науки истории и нашем моральном праве заниматься ею. Это было вскоре после выхода в свет в 1952 г. «гениального труда товарища Сталина “Экономические проблемы социализма в СССР”», где автор, в частности, сформулировал «основной экономический закон социализма», считая, что им (этим законом) является «удовлетворение постоянно растущих материальных и духовных потребностей человека». Данное определение было в начале и середине 50-х годов у всех на слуху. И всегда отличавшийся хорошим слухом Сигурд Оттович к месту вспомнил эту цитату и на ее основе построил весьма изящный силлогизм. Свое высказывание он сопровождал едва заметной лукавой улыбкой: 1) наше занятие историей является удовлетворением наших постоянно растущих духовных потребностей; 2) удовлетворение постоянно растущих духовных потребностей есть не какая-нибудь блажь, а основной экономический закон социализма; 3) следовательно, занимаясь историей, мы выполняем основной экономический закон социализма.
Итак, занятие историей по любви, по влечению, ex desiderio, ex egoismo не запрещено ни морально, ни даже основным экономическим законом социализма. Такое занятие не нарушает ни одну из заповедей Христа, ни одно из прав человека. Занятие историей не фигурирует также в списке душевных болезней. Никто не требует заниматься и учением истории без желания, без влечения, без интереса, по принуждению, как повинностью. В то же время включение истории в число гимназических и школьных предметов свидетельствует об определенном культурном уровне общества, которое требует от любого своего члена какого-то знания истории человечества. Noblesse oblige.
Включение истории в число гимназических и школьных предметов свидетельствует об определенном культурном уровне общества
Второй довод полузащиты. История не вполне бесполезна для тех, кто «делает историю». Историю, конечно, «делает народ». В этом нельзя усомниться, если посмотреть на итоги истории на разных этапах развития человечества. Они всегда говорят о прогрессе, но всегда этот прогресс сопровождается какими-нибудь неприятностями или потерями, если не для всего общества в целом, то, по крайней мере, для значительной его части. В наиболее критические минуты народ вообще забывает об истории. Самыми активными делателями истории являются наряду с простонародьем, третьим сословием и пятым пунктом представители аристократии и некоторые выскочки в лице «королей и полководцев». Последним, т.е. «королям и полководцам», особенно часто советуют учитывать «уроки истории», причем не автоматически, а творчески. Однако вот эта оговорка о необходимости творческого использования «уроков истории» как раз и сводит на нет сами «уроки». В истории, как в реке, нельзя вступить в одну и ту же воду дважды. Поэтому творческие короли и полководцы больше смотрят на ту воду, которая перед ними сейчас, а не на ту, которая была на этом месте минуту, а тем более год или 100 лет тому назад. Умение сочетать «уроки истории» с оценкой текущего момента свойственно лишь одаренным такой способностью личностям, т.е. политическим талантам типа Наполеона или Ленина, но и им случалось проигрывать сражения – в частности, и благодаря недоучету «уроков истории». Американский историк Карр в свое время выдвинул тезис, что «уроков истории» вообще нет. Не думаю, что это абсолютная истина, хотя элемент истины в данном утверждении есть. Увязнув в Испании, Наполеон мог бы извлечь отсюда «урок», но вместо этого он предпочел снова увязнуть – на сей раз в России. С другой стороны, он учел «исторические уроки» монархии и восстановил прежние титулы для новой аристократии Франции, в то время как в России революция истребила сам дух аристократизма, а ведь именно аристократизму свойственны наиболее глубокие проявления интернационализма и демократии. Ленин был человеком огромного таланта и совершал большого риска «скачки», в которых иногда проявлялся и учет «уроков истории». Заключая позорный Брестский мир, он, может быть, ориентировался на пример отступления Кутузова, а гениально отказываясь от продразверстки и заменяя ее продналогом и НЭПом, он не мог не учитывать исторический опыт французской буржуазной контрреволюции конца XVIII в. Сталин любил историю, но откуда он мог взять пример «ликвидации кулачества как класса», которая привела не только к великой трагедии и гибели миллионов людей, но и к фактическому уничтожению самого производящего класса России – крестьянства. Это было величайшее преступление перед экономикой и генофондом России. Печально, что процесс умирания деревни неуклонно продолжается. Скоро на картах областей названия большинства деревень будут сопровождаться пометкой «нежилая». Проезжая вечером по шоссе Москва – Ярославль или Москва – Владимир, редко увидишь свет в окошке придорожного сельского домика, особенно такого, который можно назвать избой. Из окон поезда теперь никогда не заметишь пасущихся коров, кур, гусей и других домашних животных, которые почему-то все еще попадаются на глаза, когда едешь по равнинам Франции или Германии. По дороге из Парижа на гору Сен-Мишель я в 1995 г. с удовольствием отмечал постоянное присутствие коров на полях Нормандии. Социализм с его ликвидацией частной собственности и предпринимательства практически загубил российскую деревню и мелкие российские города, которые когда-то имели свою цель, смысл и способы существования, потому, что там действовал частный капитал, велась торговля, были развиты ремесло и мелкие промыслы. Восстановить это все в новых условиях оказалось нереальным. Да и стремился ли кто-нибудь к этому?
Сельское хозяйство, а особенно земледелие, развивалось в Древней Руси с большой натугой. Некоторые историки связывают это преимущественно с неблагоприятными климатическими условиями. Но существенную роль играл и демографический фактор – слабая заселенность больших территорий и низкая плотность населения по стране в целом и по окраинам в особенности. До XVI в. включительно наблюдалось недопроизводство хлеба. Урожай редко поднимался выше уровня сам-2, характерного для Западной Европы во времена Меровингов и Каролингов. Расширение площадей на юге государства и приток туда массы беглого населения способствовали росту производства, и уже в XVII в.
История – наш хлеб
Россия стала постоянным экспортером хлеба на внешний рынок, хотя еще в XIX в. кое-кто упрекал правительство в непомерном увлечении экспортом («недоедим, а вывезем»). В XX в. социалистическая Россия превратилась из экспортера в импортера хлеба. На какие «исторические уроки» мог ориентироваться вождь, уничтожая фактически целый класс свободного крестьянства? Может быть, на борьбу французской революции с шуанами? Едва ли такой пример подошел бы к данному случаю, тем более, что в течение всего XIX в. французское крестьянское хозяйство сохранялось и успешно функционировало. «Уроки истории» сигнализировали вождю о личной угрозе, об опасности потери монопольной власти. Ведь само наличие класса свободного крестьянства обусловливало объективную необходимость существования политической партии, выражающей его интересы (идея, которую четко формулировал, например, Я.И. Оссовский в 20-х гг. XX в.). Экономика и люди, занятые в ней, были принесены в жертву единодержавию.
Трудно оценить, до какой степени мы продвинулись вперед: если Сталина всерьез страшило возникновение какой-либо новой партии, кроме ВКП(б), и ради ликвидации такой перспективы он готов был ликвидировать (и ликвидировал) огромный по численности класс производителей, от которого исходила подобная угроза (действительная или мнимая), то теперь мы настолько раскрепостились в своем сознании, что понимаем, что многопартийность – это не так уж страшно для власти и не так уж замечательно для нас. Tempora mutantur et nos mutamur in illos.
Конечный вывод полузащиты по вопросу об «уроках истории»: эти «уроки», безусловно, существуют, но использовать их может не всякий, а только тот, кто обладает большим умом и талантом. Автоматически же они не действуют. Если даже автоматы для
покупки билетов или кофе постоянно капризничают и не всякому послушны, то «уроки истории» еще более капризны и не универсальны. Кроме того, надо иметь в виду, что «уроки истории», попав в талантливые руки, могут быть использованы в интересах не только прогресса, но и реакции.
Разновидностью постулата от «уроках истории» является утверждение, что знание истории необходимо для понимания будущего. В этом якобы и состоит практическая польза истории как науки. Такая постановка вопроса предполагает, что обязательной составляющей исторической науки должна быть футурология. Но историческая наука по своему предмету и задачам принципиально отличается от футурологии. Работа историка – это реконструкция по источникам реального хода развития человечества. Как реконструкция она содержит в себе не только твердо установленные факты, но и многочисленные «белые пятна», или «черные дыры». Достаточен ли этот материал, чтобы нарисовать картину будущего? Мы уже видели кинофильм с «воспоминаниями о будущем» и читали о «непредсказуемом прошлом». Парадоксальные формулировки еще не означают установления фактов будущего на основании фактов прошлого или наоборот.
Придание исторической науке роли прогнозиста истории не только отвлечет ее от выполнения ее основной, традиционной задачи, но и возложит на нее непомерную ответственность. Кого будут наказывать за неверное предсказание? Само «будущее», ставшее «настоящим», или неудачливых предсказателей? Тогда-то мы и вспомним о великодушии Ксеркса, который наказал плетьми не людей, а море.
Ради доказательства своей «полезности» историческая наука не должна соблазняться ролью предсказательницы. Изучение истории ex oraculo не равнозначно изучению ее ex utilitate. Насколько непрочны и уязвимы даже самые талантливые оракульства, показывает на фоне позднейшей действительности знаменитый роман Оруэлла «1984-ый». В свое время им восхищались все открытые и тайные ненавистники тоталитаризма. Восхищаться им можно и сейчас как блестящей сатирой на тоталитарное общество. Но у автора этого произведения была и претензия на прогноз: экстраполирование картины России 30-х гг. XX в. на Англию 1984 г. («English socialism»). Предполагая торжество социализма-сталинизма в Англии в 1984 г., Оруэлл не мог предугадать, что в следующем 1985 г. развитие круто пойдет в противоположную сторону – весь тоталитарный мир и его главный оплот СССР изменят свою идеологию и практику, потеряют свое прежнее лицо. Значит, Оруэлл чего-то недоучел. А недоучел он прежде всего экономику, точнее – шаткость и неэффективность того «базиса», на котором стояла тоталитарная надстройка.
Но кое-что другое Оруэлл предсказал, может быть, точнее. Надолго ли, не знаю. Он считал, что сохранится непрерывное военное соревнование между тремя лидирующими мирами (скажем по-современному, «сверхдержавами»). Имелись в виду СССР, США и Китай. Их соперничество, по Оруэллу, будет приводить к многочисленным локальным войнам, но все три силы, соединяясь в коалиции по двое, на разных этапах по-разному, будут воздерживаться от большой мировой войны. Новые поколения уже не знают, а старшие уже забыли нашу обычную в прошлые годы присказку по всякому поводу: «Всё ничего. Лишь бы не было войны!». За 50 лет жизни «по закону Оруэлла» Европейский союз получил Нобелевскую премию мира. Дай Бог, чтобы и через новые 50 лет были основания для присуждения такой премии. А вот террористов Оруэлл не предсказал, хотя и предвидел нечто подобное, говоря, что власти будут периодически «развлекать» мирное население взрывами собственных ракетных бомб. Автор понимал, что эти напоминания «необходимы» верноподданным, живущим в условиях мира среди мерцающих очагов локальных войн. Но его воображения не хватило для догадки о том, что роль таких «полезных» напоминателей возьмут на себя религиозные экстремисты, борьба с которыми будет столь же бесперспективной, сколь бесконечен сам процесс зарождения региональных конфликтов. В данном случае Оруэлл «забыл» про мусульманский фактор, да и вообще слишком упростил всю картину.
«Уроки истории», безусловно, существуют, но автоматически они не действуют
На этом я заканчиваю разворот всех имеющихся у меня линий полузащиты истории. Занятие историей ex egoismo я признаю нормальным условием развития любой науки, как и любого искусства. Занятие историей ex oraculo мне кажется не только бесполезным, но и опасным. Занятие историей ex utilitate естественно как форма образования. В этом смысле тут опять-таки у нее нет никакого отличия истории от других наук. Полезность «уроков истории» относительна, поскольку, во-первых, они не всем доступны, во-вторых, само использование их слишком зависит от личности героя и, кроме того, требует большего учета современной и местной ситуации, чем исторического прошлого.
Переходя к основным бастионам защиты истории как науки, начну с того, что у этой сферы исследований имеется обширный и хронологически непрерывно разрастающийся предмет – процесс развития человечества на территории планеты Земля с древнейших времен до современности. Тут сразу встают два вопроса: 1) достоин ли этот предмет изучения? 2) есть ли другие науки, способные полностью заменить историю в сфере изучения данного предмета?
По первому вопросу дать категорически отрицательный ответ может лишь человек, абсолютно не дорожащий своим реноме общественного и политического деятеля. Любой скептик из чиновников или обывателей обязательно увязнет в компромиссе. Отрицая необходимость изучения древней и средневековой истории, отдаленной заграничной истории и т.п., он неизбежно сделает уступку истории текущей и отечественной. Тот, кто повелит закрыть и эти области, заслужит совершенно не нужную и невыгодную ему славу Герострата. Но, признавая важность изучения хотя бы какого-то кусочка истории, наш гонитель будет вынужден признать существование некоторых «законов истории», а признание наличия законов истории логически приведет его к признанию необходимости изучения всей истории человечества в целом. Скептик, признающий полезность изучения ограниченной части истории и отрицающий полезность изучения других ее частей, утрачивает логическую связь между элементами своей концепции и тем самым обрекает ее на поражение.
Ответ на второй вопрос не требует долгих рассуждений. Очевидно, что в изучении социально-экономического, политического и культурного развития человечества ведущая роль принадлежит исторической науке. Это не исключает участия в данном исследовательском процессе и других наук – медицины, политэкономии, философии, языкознания и т.д., но они занимаются рассмотрением лишь отдельных сторон и аспектов истории человечества.
Второй бастион защиты. Когда говорят, что история не производит материальных ценностей, почему-то забывают, что она производит ценности духовные. Что представляют собой «духовные ценности» вообще и производимые историей в частности? Во-первых, это научные знания. Теперь модным стало говорить о «новом знании». Но попробуйте отделить «новое» знание от «старого». Ничего из этого не получится, потому что процесс накопления новых и переработки старых знаний един. Он непрерывен и бесконечен. История в этом отношении ничем не отличается от других наук. Она идет вместе с остальными к общей цели науки – совершенствованию знаний, открытию новых законов движения.
Но давайте сочтем знания, добываемые исторической наукой, ненужными и бесполезными, исключим историю, а заодно и некоторые другие гуманитарные дисциплины из состава академических наук. Что произойдет? Ничего страшного. Только вместо науки истории мы будем иметь ненауку историю, мифотворчество. Ибо, «как учит история», ненаука история существовала, существует и будет существовать дальше. У первобытных племен она функционировала только в устной форме, но передавалась из поколения в поколение. Вот, оказывается, как устроена психика человека! Не может она обойтись без памяти о прошлом. Ее уводят туда даже сновидения. Для человека противоестественно выкинуть из головы все прошлое, свое и чужое, и жить только текущим моментом.
Ненаука история имеет тот же предмет, что и историческая наука, – ход исторического развития человечества. Но объект и методы изучения у них разные. Если историческая наука «добывает» факты из «источников» путем тщательного критического исследования их, то ненаука берет все «из воздуха» по своему вкусу и не занимается проблемами подлинности и достоверности используемых источников. При отсутствии науки истории и при торжестве ненауки у нас приобретут роль реальных персонажей «люди с песьими головами» или загадочные «они», которые якобы поссорили Сталина и Гитлера из нелюбви к пребыванию человечества в состоянии мира. Немало появилось и «ясновидцев», выступающих со своими оригинальными «ви́дениями» российской истории. «Новизна» этих «ви́дений» чаще всего происходит от незнания источников.
При отсутствии науки истории и при торжестве ненауки у нас приобретут роль реальных персонажей «люди с песьими головами»
Сокращение преподавания источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин открывает путь разным «широким» и «глобальным» взглядам на прошедшее. Чтобы не дать слишком большого простора распространению антинаучных и экстремистских концепций, государство должно поддерживать академическую науку историю, которая, может быть, не всегда соответствует вкусам и запросам современного читателя, но зато сохраняет стремление к истине и максимально точной и достоверной реконструкции исторических фактов. Да, именно реконструкции! Повторим еще и еще раз это слово. Ибо факты истории прошли и никаким «опытом» их не восстановишь. Эта особенность исторической науки – не ее вина и даже не ее беда, она – объективная специфика предмета изучения. Его уже нет, он ушел, его «даже в шутку, на минутку не воротишь, не вернешь». Факт ушел, а что же осталось? Остались его «следы». Они содержатся в том, что историки называют «источниками». Это вещи без знаков письма и вещи с записями, текстами; это чьи-то воспоминания – высказанные и записанные или невысказанные и незаписанные, т.е. пропавшие вместе с ушедшим фактом. Изучением «следов» и «остатков» исторических фактов занимается не биология, не физика, не астрономия, не математика и не химия, а история, которая в некоторых случаях может прибегать к помощи перечисленных выше и других наук – «точных», «естественных» и
родственных ей «гуманитарных». Кто хочет нарушить единство этих наук, признав либо одну из них, либо целую группу наук ненауками, тот по непонятным нам причинам стремится нарушить все интеллектуальное производство в целом.
Итак, история – наука, дающая, поддерживающая, расширяющая и постоянно обновляющая и углубляющая знания о развитии человеческого общества. Если грубо определять предмет занятия фундаментальных наук, то каждая из них будет иметь свой особый, но обязательно связанный с предметом других наук круг проблем. В математике главный предмет – числа, в физике – тела и состояния, в химии – вещества и их микроструктура, в зоологии – организмы, в истории – весь комплекс вопросов социальной динамики человека и человеческого общества.
При этом каждая наука чему-то «учит». Она не только исследует, но и дает стабильные знания в какой-то области. История – не исключение из общего правила. Она тоже «учит». Поэтому было бы неправильно категорически отрицать правомерность самого понятия «уроки истории», к которому я здесь должен вернуться, рассматривая всю проблему в несколько ином аспекте, чем раньше. «Уроки истории» состоят не в том, что она дает какие-то рецепты поведения «королям и полководцам». Уроки истории состоят в том, что каждый человек, изучая историю, получает картину поведения людей в разных ситуациях, в разные эпохи и в разных странах. Он получает материал для суждения о целесообразности поступков, нравственности или безнравственности поведения людей, силе и слабости человеческого характера, о благоприятных и неблагоприятных для человека формах социальной организации. История влияет на формирование нравственности и норм поведения молодого человека, его взглядов на роль общественного долга, на отношение к родине, государству, типам социального устройства человеческих коллективов и т.д. Как и литература, история стимулирует поиск «положительного героя», в какой-то мере программирует поведение молодежи. Эмоциональное воздействие истории на формирование поведенческой модели молодого человека велико. Оно, вероятно, меньше, чем у художественной литературы, но зато несравненно больше, чем у точных и естественных наук.
Таким образом, те, кто подчеркивает «ущербность» истории в области материального производства, не должны забывать об ее большом вкладе в создание и поддержание духовных ценностей. Отмените историю, и тут же наступят мрак и «сон разума», который, как известно, «рождает чудовищ».
В качестве духовной ценности продукция исторической науки не менее конкурентоспособна, чем продукция точных и естественных наук. У историков, правда, нет журналов с таким кричащим названием, как «Успехи…» (ср.: «Успехи математических наук», «Успехи современной биологии», «Успехи физиологических наук»), но сами успехи все-таки есть, и не только в области археологии (сенсационные находки берестяных грамот и проч.). Ежегодно публикуется много новых источников, извлеченных из архивов, а также крупно- и мелкомасштабных исследований, дающих науке и человечеству «новые знания».
Критики «нематериального» характера продукции исторической науки забывают, что как раз в среде материального производства конкурентоспособность наших товаров весьма низкая. Во времена социализма, когда конкуренция совсем не поощрялась, а заменялась формальным соцсоревнованием, лишь немногие вещи группы получали «знак качества». Все то, что особенно ценят нелюбители истории (предметы быта, мебель, посуда, галантерея, одежда, обувь и т.д.), теперь вообще сплошь заграничное, а не собственного производства. Качественная продукция в области вооружений и космоса порождалась острейшей конкуренцией с Западом. Соревноваться с ним по части производства овощей, фруктов, вин, чайников и табуреток нам казалось тогда, а сейчас тем более кажется совершенно неинтересным… Раньше мы имели в этой области свои убогие, бесконкурентные, хотя иногда и более крепкие и здоровые товары. Теперь у нас почти все бытовые товары заграничные, с которыми никто не конкурирует, кроме самих же иностранцев. Социализм не смог отменить конкуренцию в науке. Соперничество между отдельными исследователями сохранялось. Поэтому, вопреки всему, наука шла вперед. Она не переставала выдавать «новое знание» в разных отраслях научного производства. Историческая наука в этот период не только «стояла навытяжку», но и жила по законам конкуренции. Несмотря на все попытки поставить ее на службу «символу веры», она обогащалась новыми исследованиями. Правда, эта продукция сосуществовала с разного рода «научной» макулатурой. Теперь, когда «успехи физики» несколько померкли (отчасти, вероятно, по причине утечки мозгов и нехватки финансов), история оказалась в центре внимания, и ею как бы в шутку занялись даже математики. Наступившая свобода от цитирования классиков благоприятно сказалась на развитии мышления историков. Их мысли пошли бродить по разным направлениям, от наиболеемодных концепций, выработанных на Западе, до провиденциализма Древней Руси. Боясь всенародного осмеяния, материалисты ушли в кусты. Однако упрек в том, что история не дает материальной продукции, остался в полной силе. Как, впрочем, и «Кузькина мать», которая, согласно предсказанию Н.С. Хрущева, «с каждым годом будет все виднее».
Итак, занятия историей ex eruditio и ex utilitate сосуществуют и приносят свои плоды. Они не только обогащают знания, но и воспитывают. Старое определение истории как «учительницы жизни» (magistra vitae), данное ей еще Титом Ливием, сохраняет свою силу и значение. Именно в этом смысле можно говорить об «уроках истории». «Польза» истории, однако, не только в ее «уроках», но и в том, что она – составная часть всего комплекса существующих наук. Она обогащает их и обогащается ими. Фактом своего существования и действия она предохраняет мир от мрака мифологической антиистории.
Об авторе: Каштанов Сергей Михайлович, доктор исторических наук, профессор, член-корреспондент РАН, главный научный сотрудник Центра специальных исторических дисциплин, теоретического и сравнительного источниковедения Института всеобщей истории РАН. Печатная версия: «Вспомогательные исторические дисциплины в современном научном знании : Материалы XXV Междунар. науч. конф. Москва, 31 янв. − 2 февр. 2013 г.: В 2 ч. / редкол. : Ю.Э. Шустова (отв. ред.) и др.; Рос. гос. гуманитар. ун-т, Ист.-арх. ин-т, Высшая школа источниковедения, спец. и вспо-могат. ист. дисциплин. Ч. I. М.: РГГУ, 2013. С. 18-30. Электронный ресурс. Режим доступа свободный. http://iai.rsuh.ru/section.html?id=9410
