|
Понятие «демократии» не нейтральный и не само собой разумеющийся концепт
Демократия сегодня не может обсуждаться объективно. Это не нейтральный концепт: за демократией как политическим режимом и соответствующей ценностной системой стоит Запад, Европа и США. Для них демократия является формой секулярного культа или инструментарием политической догматики. Поэтому, чтобы быть принятым в западное общество, необходимо быть по умолчанию за демократию. Тот, кто ставит ее под сомнение, выпадает из поля политкорректности.
Если это маргинал, то это терпимо, если нечто чуть большее, чем маргинал, то демократия запускает маховик репрессий (как и любой режим, любая идеология, любая доминирующая религия). Поэтому нельзя говорить о демократии беспристрастно. Поэтому в рассуждениях о демократии надо сразу сказать: мы в целом за или в целом против. Отвечу с предельной откровенностью: я против. Но против только потому, что Запад — за. Я не собираюсь бездумно и некритично принимать нечто на веру, даже если в это верят все. Тем более если это сопровождается давлением и скрытой (или явной) угрозой. Вы предлагаете мне опираться на собственный разум, не так ли? Я начну с того, что разум советует мне отринуть любые предложения. Свободу никто не может нам дать. Либо она есть, либо ее нет. Раб и свободу превратит в рабство или как минимум в свинство, а свободный даже в кандалах никогда не будет рабом. (Платон от своего пребывания в рабстве не стал ни менее Платоном, ни менее свободным, а вот имя тирана Дионисия мы до сих пор произносим с презрением — так кто из них раб?) Кроме того, как гласит рыночный учебник по техническому анализу: The majority is always wrong.
Только такая критическая дистанция в отношении демократии дает поле для ее концептуального осмысления. Мы ставим демократию под сомнение, под вопрос, бросаем ей вызов как догме. Так мы завоевываем право на дистанцию. Но только так мы способны прийти к достоверному и обоснованному результату. Не верить в демократию не значит быть ее противником. Это значит не быть ее пленником, не находиться под ее гипнозом и ее суггестией. Отталкиваясь от такого неверия и сомнения, вполне возможно, мы придем к тому, что демократия — это нечто ценное или приемлемое, но, может быть, и не придем. Кстати, точно так же надо размышлять и обо всех остальных вещах. Только это философия. Никаких априорных эвиденций для философа. Точно так же и для политического философа.
Следует напомнить, демократия не само собой разумеющийся концепт. Демократия может быть как принята, так и отвергнута, как установлена, так и снесена. Существовали прекрасные общества без демократии и омерзительные — с демократией. Но бывало и наоборот. Демократия — человеческий проект, конструкт, план, а не судьба. Она может быть отвергнута или принята. Значит, она нуждается в обосновании, в апологии. Если не будет апологии демократии, она утратит смысл. Недемократическая форма правления не должна заведомо браться как худшая. Формула ≪меньшее из зол≫ —пропагандистская уловка. Демократия не меньшее из зол… Может быть, она вообще не зло, а может быть, и зло. Все требует переосмысления.
Только с этими двумя допущениями можно взвешенно рассматривать демократию. Это не догмат, навязывание только отталкивает, возможны вполне релевантные и эффективные альтернативы демократии. Возведение же ее в догмат и отказ ей в альтернативах закрывает саму возможность свободного философского дискурса.
Демос в «демократии»: Этимология И Аристотель
Обратимся к этимологии слова ≪демос≫, так как ≪демократия≫ означает ≪власть демоса≫. Чаще всего это слово переводят словом ≪народ≫. Однако в греческом существовало много синонимов слова народ: ≪этнос≫, ≪лаос≫, ≪фюлэ≫ и т. д. ≪Демос≫ было одним среди них и имело специфические коннотации. Изначально ≪демос≫ описывал население, то есть людей, проживающих на конкретной, вполне определенной территории. По мере расширения городов эти территории стали нарезаться внутри города, как современные районы или старорусские ≪городские концы≫. Поэтому ≪демосом≫ называли население того или иного района.
В индоевропейском этимологическом словаре Юлиуса Покорного мы видим, что греческое ≪демос≫ восходит к индоевропейскому корню * dā (*də-), означающему ≪делить≫, ≪разделять≫. С формантом mo- это дает греческое ≪демос≫, а с формантом lo- — немецкое teilen (≪делить≫) и русское ≪делить≫.
Итак, в самой этимологии ≪демоса≫ лежит отсылка к чемуто разделенному, нарезанному на отдельные фрагменты и размещенному на определенной территории. Лучше всего по смыслу подходит русское слово ≪население≫, а отнюдь не ≪народ≫, так как народ предполагает и культурное, и языковое единство, и общности исторического бытия, и наличие определенной судьбы. Население (теоретически) вполне может обойтись без этого. К населению относится всякий, кто поселился или был поселен на данной территории. А не тот, кто связан с этой землей корнями или признаком гражданства.
Аристотель, который ввел понятие демократии, относился к нему крайне отрицательно, имея в виду именно этот совершенно греческий оттенок смысла. По Аристотелю, демократия практически тождественна власти черни, охлократии (власти толпы), так как население городского района состоит из всех подряд. Демократии, как худшей модели правления, Аристотель противопоставляет не только монархию и аристократию, соответственно власть одного или власть лучших, к которым он относится, напротив, положительно, но и политию (от греческого ≪полис≫, ≪город≫). Как и демократия, полития —это власть многих, но только не всех подряд, а квалифицированных, власть сознательных граждан, отличающихся от остальных как культурными, генеалогическими, так и социальными и экономическими показателями. Полития —это самоуправление граждан города с опорой на традиции и устои. Демократия —это хаотическое волнение взбунтовавшейся черни.
Полития предполагает наличие культурного единства, общей историко-религиозной и культовой базы у горожан. Демократия может быть установлена произвольным набором атомарных индивидуумов, поделенных на случайные сектора.
Аристотель, правда, знает и другие формы несправедливого правления кроме демократии — это тирания (власть узурпатора) и олигархия (власть замкнутой группы богатых подлецов и коррупционеров). Все отрицательные формы правления связаны между собой: тираны часто опираются именно на демократию, равно как к демократии часто апеллируют олигархи. Цельность, столь важная для Аристотеля, на стороне монархии, аристократии и политии. Разделение, дробление, расчленение на атомы — на стороне тирании, олигархии, демократии.
Метафизические основания демократии. гипотезы «Парменида»
Обратимся к метафизическим основаниям демократии. Для этого привлечем платоновский диалог «Парменид». В нем принято выделять два тезиса и восемь гипотез. Первый тезис утверждает Единое и вытекающие из него четыре гипотезы (неоплатоники добавляли, правда, пятую, но это сейчас не принципиально). Первый тезис о Едином и вытекающие из него четыре гипотезы могут быть применены к описанию государства, основанного на иерархии, берущей свое начало в идее, в высшем начале. Мир, построенный на допущении Единого, строится сверху вниз, от Единого ко Многому, равно как и государство, воспроизводящее структуру мироздания. Во главе такого государства стоит монарх и жрецы, как служители Единого. Такая священная монархия является одновременно и моделью космоса, и основой государственного устройства. Тезис о Едином и вытекающие из него гипотезы описывают нам спектр политических моделей традиционного общества, где доминировал принцип целостности, авторитета и сакральной природы власти и божественного закона.
Социолог Луи Дюмон называет такой подход первого тезиса и первых четырех гипотез «методологическим холизмом», так как понимание общества основано на убежденности в его органичной, целостной природе.
Второй тезис из диалога «Парменид» и вторые четыре гипотезы исходят из утверждения Многого, другого, нежели Единое. В основе этого взгляда на мир лежит не единство, но множественность, атомизм, игра фрагментов. Такой взгляд приводит нас к атомистскому взгляду на космос (теория Демокрита) и к обоснованию политических режимов как раз «демократического» типа, то есть построенных не сверху вниз, но снизу вверх, не на основе перехода Единого во Многое, а, наоборот, в обратном направлении. Сам Платон считал атомизм Левкиппа и Демокрита еретическим учением и даже, согласно некоторым источникам, поощрял в своей академии сожжение его трудов. Поэтому и общество, построенное на принципе Многого (не-Единого), в платоновском понимании мира можно считать «политической ересью».
Нам интересен сейчас именно этот, второй тезис «Парменида» о Многом и выведенные из него четыре гипотезы (с учетом первых четырех, относящихся к монархическому космосу, их принято называть соответственно пятой, шестой, седьмой и восьмой гипотезами «Парменида»). Если мы рассмотрим их внимательнее, то получим четыре типа демократии, которые легко обнаружить в теории или на практике в окружающем нас мире.
Гипотезы «Парменида» и типы демократии
Пятая гипотеза «Парменида» строится на утверждении того, что, хотя Единого нет, а есть многое, Единое может быть помыслено (=реализовано) через отношения внутри Многого. Упрощенно это можно истолковать так: хотя начинаем мы с множества атомарных индивидуумов, они могут создать нечто цельное, которое будет, однако, составным, коллективным, сконструированным. В политической философии мы видим классический пример социализма или социал-демократии (в крайней форме — коммунизм) как теорию, предлагающую из отдельных индивидуумов сложить солидарное, «целостное» (но искусственно целостное) общество, которое в таком случае будет первичным в отношении индивидуума, будет воспитывать этого индивидуума и формировать его. Так мыслили себе политическую цель как социалисты, так и первые социологи (в частности, Огюст Конт). Лозунгом такого подхода может служить известный девиз Ex pluribus unum.
Помимо социал-демократии этот же принцип применим к политической форме Государства Томаса Гоббса, его «Левиафана», при этом сам Гоббс ничего не уточняет о форме политического режима Государства, ограничиваясь утверждением того, что оно создается через социальный контракт людей, стремящихся предотвратить неизбежную иначе войну всех против всех. Этот принцип — Единое как продукт договора множеств — лежит, таким образом, и в основе современных теорий Государства. В социал-демократии он осмысляется наиболее четко. Концепция Etat-Providance, дорогая сердцу современного европейца, или американское Wellfare State, обобщает оба концепта (Государства и социальности).
Шестая гипотеза гласит, что есть Многое, а вот Единого нет, ни самого по себе, ни в своих отношениях. Этот отказ от конструирования Единого (искусственного и собирательного, механического) составляет сущность другого типа демократии — либеральной демократии. Характерно, что либеральная демократия оспаривает как предложение создания нормативной модели общества, отстаиваемое социалистами и социал-демократами, так и (в далекой перспективе) само существование Государства. Не надо делать из Многого Единое (Ex pluribus unum), это совсем не обязательно; Многое вполне может оставаться Многим, а атомарный индивидуум вполне может удовлетвориться своей полной свободой. Итак, Многое, отрицающее Единое, дает нам либерализм.
Седьмая гипотеза «Парменида» гласит: есть Многое, и через отношения в нем есть другое Многое. Иными словами, отдельные атомы, фрагменты могут обосновать существование других атомов, фрагментов через отношения между собой. Мы получаем социальные и политические модели, основанные на диалоге и коммуникациях.
Единое в таком случае не конституируется социальным контрактом, но множество атомов конструирует другое множество атомов, которое тем самым наделяет бытием. Так возникает проблема «Другого», диалога с ним, отношения с ним, кто составляет сегодня важнейший центр философской проблематики. «Другое» и «Другой» появляются из отношений Многого. Такую модель демократии можно назвать «понимающей демократией», или «демократией диалога». Такая демократия вполне может быть либеральной, то есть в отличие от социализма не признавать общества как сконструированного Единого. Вместо общества может существовать коммуникационная сеть, структурирующаяся в зависимости от спонтанных траекторий свободных диалогов отдельных атомов друг с другом в поле «открытого общества». Это модель «гражданского общества». Приблизительно так представляют себе положение вещей представители Чикагской школы социологии, в частности, Джордж Герберт Мид (символический интеракционизм).
И наконец, восьмая гипотеза, самая «зверская»: Единого нет, но Многое не создает «другого» Многого, не конструирует его даже в процессе отношений внутри Многого. Здесь мы получаем крайнюю форму либерализма, отказывающуюся совсем от фигуры «Другого». В политической философии этому соответствует «объективизм» Айн Рэнд и Алана Гринспена, самые крайние формы обесчеловеченного индивидуализма (характерные для многих российских либералов). Сюда же относятся концепции «суверенного человека» де Сада, разбираемые Жоржем Батайем и Морисом Бланшо. В этой гипотезе есть только «Единственный» и его частная собственность; все остальное не только не обладает бытием, но и конструируется искусственно.
Показательно, что Платон подчеркивал, что эти последние четыре гипотезы являются умозрительными и что Многое без Единого не может существовать. То есть первый тезис содержит в себе истину, а второй — ложь, основанную только на игре ума. Переход от традиционного общества к современному, к Новому времени и к демократическим модернизированным государствам, с философской точки зрения и есть переход от первого тезиса Платона ко второму (от первых четырех гипотез ко вторым). Со всех точек зрения — философской, социологической, культурологической и т. д. — современность основана на культе «методологического индивидуализма», противопоставляемого «методологическому холизму» (первый тезис и первые четыре гипотезы). Именно отрицание Единого и признание первичности Многого является базовой догмой современности, главным постулатом Модерна. И в современном Постмодерне именно этот подход никоим образом не оспаривается. Постмодерн представляет собой гипертрофированную экстравагантную версию последних гипотез «Парменида», и в частности, восьмой.
Политический платонизм
Платоновские гипотезы помогают нам понять код политической философии современности. В конце концов, все восемь гипотез могут быть рассмотрены как вполне рациональные модели мира и общества. И если отстраниться от гипнотических внушений прогресса, мы вполне можем сделать сознательный выбор в пользу любой из этих гипотез. Это означает, что мы можем выбрать как демократию и какую-то версию демократии, встав на позицию второго тезиса, или выбрать не-демократию, если встанем на позицию первого тезиса и признаем Единство. И что интересно: выбор этот не только можно произвести сегодня, но он стоял и перед людьми Древней Греции, которые выбирали Атлантиду или Афины (платоновский диалог «Критий»), Афины или Спарту (Пелопонесская война, воспетая Фукидидом), философию монархистов Платона и Аристотеля или либерал-атомистов Демократа и Эпикура. Пока человек остается человеком, он несет в себе, пусть смутно и отдаленно, но способность именно к философии. А значит, он несет в себе свободу выбора. И демократию, и какой-то ее тип человек может выбрать, а может и отвергнуть.
При этом если мы занимаем позицию Платона и платонизма, то на основании сопоставления демократии и гипотез «Парменида» приходим к выводу, что мы живем в космосе, которого не может быть, в обществе, построенном на абсолютно ложном догмате. Сторонниками демократии сегодня по умолчанию считаются все. Неплохо бы было всем этим «по умолчанию» осознать те философские принципы, которым их автоматически (то есть не спрашивая их самих) вынуждают следовать.
С другой стороны, всех противников демократии мгновенно зачисляют в разряд людей, исповедующих идеологию, само название которой давно стало ругательством, оскорблением, и нечистоплотные гипнотизеры пользуются этим приемом все чаще. Вместо этого опостылевшего и обессмысленного слова, которое я даже произносить не хочу в этой статье, лучше назвать нас платониками. Да, мы носители политического платонизма. Мы строим наше представление о мире и обществе исходя из первого тезиса «Парменида» и первых четырех гипотез. Кто-то строит исходя из второго тезиса и вторых четырех гипотез «Парменида». Ради бога, но только неплохо было бы об этом осведомиться заранее.
Будучи философами, то есть существами свободными, мы вполне можем сказать метафизическому статус-кво, состоящему в догматизации второй гипотезы «Парменида» (то есть демократии), да, но можем сказать и нет. Я говорю методологическому индивидуализму и второму тезису платоновского «Парменида» нет и тем самым четко определяю место в строю. В армии сторонников Платона.
Платон жег книги Демокрита. Демократы призывают жечь Платона (в частности, духовный гуру Джорджа Сороса Карл Поппер в своем катехизисе «Открытое общество и его враги»). Поппер прямо заявляет: либо враги открытого общества (либеральной демократии, второго тезиса «Парменида»), либо друзья. Это настоящая война гипотез, битва эпистемологий, бой гносеологических парадигм, сражение идей.
Итак, для нас, платоников, демократия есть лжеучение, она строится на мире, которого нет, и обществе, которого не может быть.
А если так, то платоник приходит к выводу: демократия своей лживой претензией скрывает под собой нечто иное, но что-то в любом случае очень нехорошее, несправедливое и нездоровое — например, тайную олигархию или замаскированную тиранию. Но это тема отдельной статьи.
Источник: odnako.org.
Рейтинг публикации:
|
