Кризис гегемонии США
Сергей Дацюк
В июне 2005 года на лекции Иммануила Валлерстайна в киевском университете Шевченка автор задал лектору всего один вопрос: мир это одна система или много систем? На это выступающий ответил — «одна система». Из этого ответа в общем можно вывести всю политику США — если мир это одна система, то всех, кто отклоняется от этой системы, нужно так или иначе возвращать в эту систему.
Принцип «E pluribus unum» является прямой и непосредственной концептуальной причиной всех военных действий США во второй половине ХХ века. Многополярный мир основан на принципе «E pluribus partium» («из многих частей»). Это мир, где вместо гегемонии США, есть несколько государственных центров влияний. Универсальный и мультиверсальный миропроекты (однополярный и многополярный миры), хотя и выглядят разными, являются конкурирующими внутри одной и той же парадигмы. Иная парадигма это признание противоположного принципа — «E pluribus pluribum» («множественное в множественном»), что есть вовсе не многополярный мир, как это иногда себе представляют, а фрагментированный мир. Фрагментированный мир — мир, где произошел распад национальных государств, а ведущие ТНК создали свои не привязанные к целостной территории, сетевые анклавы. Многополярный мир и фрагментированный мир, таким образом, это разные представления.
Возможность стратегического лидерства во всех областях в едином центре означает необходимость вложения избыточных ресурсов со стороны США. Избыточные ресурсы поддерживаются двумя важными условиями, относящимися к категории свободы: большинство (как в США, так и в мире) должно придерживаться потребительских мотиваций, а меньшинство должно придерживаться мотиваций, ориентированных на инновации. Большинство создает силу и ресурсы, меньшинство управляет силой и ресурсами.
Внутри цивилизации появляются и все быстрее и интенсивнее в ХХ веке применяются мотивационные компрессоры, принуждающие большинство к потребительским мотивациям. Мотивационные компрессоры на протяжении ХХ века имели следующие этапы качественного преобразования: конвейер и товарная реклама; программы для оргструктур и технологические циклы для техноструктур; акции и потребительские кредиты; масс-медийная потребительски-стилевая и брендовая реклама; виртуальная экономика с виртуальными потребительскими мотивациями. Экономика, стимулируемая мотивационными компрессорами, невероятно разгоняется в своем росте, где быстрая смена товаров внутри каждого бренда направлена на растущее производство прибыли.
Эти мотивационные компрессоры наиболее всего оказываются развиты в обществах-партнерах гегемона (так называемый «золотой миллиард»). Кроме того, эти мотивационные компрессоры со временем настолько усиливаются, что быстро становятся международными и планетарными, вмешиваясь в те цивилизации, где такие мотивационные компрессоры запрещены или, по крайней мере, осуждаются в религии (например, мусульманские или православные страны).
Такая ситуация к 2000 году перенапрягает потребительское общество, которое в какой-то момент оказывается физически не в состоянии наращивать потребление. С одной стороны, структура экономики, которая к тому времени базировалась на постоянном росте объема потребления, терпит крах. С другой стороны, сами элиты оказываются не в состоянии противодействовать мотивационным компрессорам. Оказалось, что элитарное образование вырабатывает средства сопротивления мотивационным компрессорам медленнее, нежели происходит развитие этих мотивационных компрессоров. Через одно поколение элиты наследники утрачивают способность к сопротивлению потребительским мотивациям и отказываются от функций мышления и управления, пытаясь заменить их традициями или экспертным знанием.
Уже сейчас, а в будущем это будет только усиливаться, мы имеем проблемы в связи с отказом США осуществлять функции мирового полицейского. Рост терроризма и пиратства по всему миру не наталкивается пока на противодействия других претендентов на гегемонию. Действия мирового полицейского всегда можно критиковать. Однако их подлинная ценность обнаруживается только тогда, когда их нет.
С точки зрения цивилизационной антропологии, не смотря на то, что свобода как бы гарантирована, однако через распределенное образование, разное отношение к средствам массовой информации и рекламе осуществляется социальное распределение общества на две группы — 1) создающие национальное богатство как материальные активы (носители доминирующих потребительских мотиваций) и 2) создающие инновации как нематериальные активы национального богатства (носители недоминирующих потребительских мотиваций).
Пока интеллектуальная, политическая и бизнесовая элита принадлежит к первой группе, эта система работает. Как только критическая масса этой элиты переходит в первую группу, система перестает работать. Именно тот момент, когда возникает рейганомика со льготами для богатых, становится моментом начала перехода элиты в первую группу. Иначе говоря, элита сама попадает по действие мотивационных компрессоров потребления, теряет мотивации, направленные на инновации. Это приводит к тому, что США начинают постепенно отказываться от функций мирового гегемона.
Уже сейчас мы наблюдаем явное ослабление доллара как мировой валюты. Причина, по которой мировая валюта есть государственная валюта гегемона, кроется в экономических условиях гарантии обеспечения стабильности. Вопрос о том, возможна ли мировая валюта надгосударственного происхождения, дискутируется уже не один год. Федеральная Резервная Система США как акционерное предприятие, будучи уличена в 2011 году в крупных злоупотреблениях, оказалась мало приспособленной к мировому кризису.
Ту же самую малую приспособленность к мировому кризису продемонстрировали МВФ и ВТО. МВФ вообще выступил своеобразным перераспределителем долгов США. За счет возможности долларовых эмиссий МВФ при компрадорской позиции национальных правительств производит конвертацию долгов США в долги других государств.
Транснациональные корпорации, базирующиеся в США, оказались достаточно сильными игроками, чтобы диктовать свою волю национальным государствам. Нынешний мировой кризис показывает беспрецедентное влияние ТНК в мире. Можно прогнозировать, что в ближайшем будущем ТНК будут бороться за мировое лидерство с национальными государствами.
Культурная политика США, в основе которой лежит мультикультурализм и политкорректность, потерпела поражение. Эта политика оказалась в серьезном противоречии с доминирующими в мире потребительскими мотивациями, которые привели большинство экономически развитых государств к демографическому краху. Мультикультурализм хорош тогда, когда разные культурные группы некоторой страны в демографическом исчислении растут приблизительно с одинаковой скоростью. Когда коренные этносы некоторой страны вымирают, а чужие этносы в численном выражении, наоборот растут, мультикультурализм лишь усиливает эту тенденцию.
Сегодня мир постепенно переходит к культурной политике фрагментаризма. Фрагментаризм как новая культурная политика взамен мультикультурализму предполагает: признание (обнаружение или формирование) в структурах массового сознания неунитарных фрагментированных многоуровневых идентичностей; выделение через образование в идентичности общего и специфических уровней; формирование раздельных политик общего и специфического в их сетевом взаимодействии.
США так и не смогли добиться информационной гегемонии в мире, хотя и смогли стать информационным лидером в теленовостях и Интернет. Диверсификация мировой коммуникации — от телевидения к Интернет — возникла еще до начала мирового кризиса. Культурное лидерство в производстве киномифов и кинообразов было потеряно еще в начале 2000-х. Именно тогда было зафиксировано явное отсутствие оригинального креатива в кино США — отсутствие оригинальных сюжетов, обилие приквелов, сиквелов, римейков и кавер-версий. В культурном смысле это означает, что интеллектуальное лидерство США начало утрачиваться.
Все критики мировой гегемонии США (Россия, Исламский мир, Китай, Индия, Латинская Америка и даже ЕС) страдают одной и той же принципиальной неспособностью понять сущность мировой гегемонии: США не потому гегемон, что используют силу, а потому, что используют инновации. Всем государствам-претендентам на роль нового гегемона можно просто сказать: хотите быть гегемоном, начните выполнять его функции — предложите по каждому пункту свои инновации мирового уровня и осуществляйте действия по их внедрению.
Какова перспектива существования гегемонии?
Возможны разные сценарии изменения гегемонии в связи с нынешним мировым кризисом. Однако основными являются три сценария.
1) США сохраняют функции гегемона, проходя период обновления и смены парадигмы миропроекта. Насколько американская элита способна к этому (мы говорим о действительной американской элите, а не о политиках). Это мягкий период мирового упадка с региональными военными конфликтами.
2) Функция гегемона переходит к иному государству, предлагающему новый привлекательный миропроект. При этом нужно понимать, что позиция гегемона оспаривается в мировой войне.
3) Функции гегемона начинают выполняться разными государствами и квазигосударственными образованиями, что приводит к постепенному уничтожению государственной гегемонии. Возникает гегемония корпоративно-надгосударственного образования.
При этом, все три сценарии не являются антагонистическими альтернативами, их осуществление зависит лишь от скорости перемен. Первый сценарий возможен при медленном инновационно-социальном развитии мира. Второй сценарий возможен при быстром инновационно-социальном развитии хотя бы одного из претендентов на мировую гегемонию. Третий сценарий возможен при быстром развитии хотя бы трех основных претендентов на гегемонию, которые дезинтегрируют мир государств.
Давайте посмотрим на цивилизационные варианты как условия возникновения новой гегемонии. Страны, предлагающие новые миропроекты — Индия, Латинская Америка, Исламский Мир. Ни Европа, ни Россия, ни Китай не предлагают новых миропроектов.
Индия предлагает миру философские ценности индуизма (официальная позиция индийских интеллектуалов, духовных лиц и государственных деятелей). Однако она имеет только некоторые ресурсы для осуществления нового миропроекта, то есть Индия не может выполнять функции обеспечения мировой гегемонии.
Латинская Америка после левой радикализации 2000-х годов предлагает миру «социализм XXI венка»— некий гибрид католичества с радикальным революционным марксизмом. Эта идеология не является универсальной и сильно противоречит личной свободе.
Исламский Мир предлагает остальному миру ценности исламизма — от той или иной ориентации на Ислам до исламского фундаментализма и исламофашизма. Это тоже противоречит личной свободе и не может являться универсальной идеологией.
Латинская Америка и Исламский Мир не консолидированы, их миропроекты не могут выступить цивилизационными оболочками для большинства мировых культур, они вообще не способны выполнять функции обеспечения мировой гегемонии.
Европа в последние полвека была в фарватере мировой политики США, является его ближайшим союзником, и пока не в состоянии формировать какой-либо миропроект, отличный от США. Здесь причины историко-концептуальные: миропроект США и есть европейский миропроект, то есть основанный на европейской философии. Чтобы предложить нечто принципиально новое, Европе нужны при постановке такой задачи хотя бы два десятилетия интеллектуальной работы. Однако такая задача в Европе все еще не поставлена, и такого времени у нее нет.
Россия уже успела забыть, что СССР и социалистическая Восточная Европа как результат победы во второй мировой войне стали результатом ее мирового проекта коммунистической революции или хотя бы распространения социализма по миру. Постепенный отказ от претензий на мировую гегемонию в процессе перестройки 1986-1991 годов оставил США в мире в качестве единственного гегемона. Россия надорвалась с выполнением функции гегемона — не столько в ресурсном, сколько в инновационном отношении. Сегодня Россия стремится вернуть географическое пространство СССР, а не предложить новый мировой проект.
Россия на сегодня предложила три глобальных проекта — «Русский Мир», «энергетической империя» и «православный мир». Ни один из этих проектов не является привлекательным в мировом отношении, поскольку не содержит достаточно внятного и универсального концепта, который мог бы быть воспринят внутри разных религий и культур, подобно тому как это произошло с миропроектом «долларовой либеральной демократии» США. «Рублевое православие» не может быть столь же универсальным.
Китай, не смотря на очевидные экономические успехи, в концептуальном отношении находится в фарватере миропроекта США. Китай может лишь подхватить наличные мировые функции США, когда сами США от них окончательно откажутся. Такой подход может сделать Китай лишь временным гегемоном, у которого нет перспективы удержать свою гегемонию достаточно долго. Однако Китай не предложил пока ни одной инновации мирового уровня, которая позволяла бы говорить о его попытках примерить на себя роль мирового гегемона.
Возможен ли мир без гегемона? Это вряд ли. С другой стороны, возможно государство-гегемон вообще отжившее понятие, некий анахронизм. Возможно, функции гегемонии возьмет на себя некий Конклав Транснациональных Корпораций, которые не имеют больше государственной привязки. Однако появление нового гегемона связано с целым историческим периодом, когда будет формироваться новый мир. Судьба гегемонии всегда связана с судьбой старого мира. Новый гегемон олицетворяет собой новый мир. Каков он гегемон нового фрагментированного мира? Вот о чем нужно размышлять.
Продолжение следует...
Хвиля
Рейтинг публикации:
|
