Как ультраправые закрывают послевоенную эпоху в Германии и Европе
Фёдор Лукьянов - главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» с момента его основания в 2002 году. Председатель Президиума Совета по внешней и оборонной политике России с 2012 года. Профессор-исследователь НИУ ВШЭ. Научный директор Международного дискуссионного клуба «Валдай». Выпускник филологического факультета МГУ, с 1990 года – журналист-международник.
Резюме: Дезинтеграционные импульсы, существующие в ЕС, обостряют страхи немцев вновь оказаться наедине и со своими внутренними демонами, и с тревогами соседей. Едва ли стоит ожидать, что «Альтернатива для Германии» станет ведущей политической силой. Однако политический ландшафт неизбежно будет обустраиваться по-новому, и на смену подчеркнутому центризму эпохи Меркель придет растущая идейная поляризация
В германской политике случилось то, что объективно было неизбежно, но субъективно считалось совершенно невозможным. В федеральной земле Тюрингия, где очередные выборы прошли еще осенью прошлого года, было сформировано правительство во главе с премьер-министром Томасом Киммерихом. Он представляет либеральную Свободную демократическую партию (самый знаменитый политик от этой партии – многолетний министр иностранных дел Ганс-Дитрих Геншер), которая получила поддержку 5% избирателей.
Главой земельного кабинета министров он стал благодаря голосам правоконсервативной ХДС и ультраправой «Альтернативы для Германии». Именно участие последней стало решающим, что вызвало настоящее потрясение – от шока в кругах политического истеблишмента до уличных пикетчиков, которые обвинили либералов в пособничестве возрождению нацизма. В дискуссии мелькнул пугающий термин «веймаризация».
Напряжения добавил теперь уже бывший глава правительства Тюрингии Бодо Рамелов (партия «Левые» – отдаленный наследник гэдээровской СЕПГ), который разместил в твиттере цитату из Адольфа Гитлера: «Самого большого успеха мы добились в Тюрингии. Там мы теперь действительно партия, от которой все зависит… Партии, которые до сих пор формировали правительство Тюрингии, больше не способны собрать большинство без нашего участия». Гитлер написал это почти день в день 90 лет назад, 2 февраля 1930 года, по итогам таких же земельных выборов.
Стоит отметить, что партия «Левые» заняла первое место на выборах в минувшем сентябре, набрав более 30% голосов. Нежелание вновь допустить эту партию к власти, собственно, и стало причиной негласного сговора, который впервые в истории Федеративной Республики позволил крайне правым принять участие в процессе распределения власти. Ситуацию отягощает еще и то, что, помимо общей нерукопожатности «Альтернативы», особая проблема существует именно в Тюрингии – Эрфурт считается центром наиболее агрессивных антииммигрантских и ксенофобских настроений, и тамошняя ячейка «АдГ» – вдвойне одиозна.
Казус оказался очень кратковременным. Не прошло и суток, как Киммерих, получив волну возмущения со всех сторон, включая гневную тираду канцлера Ангелы Меркель, подал в отставку и объявил о намерении добиваться роспуска ландтага и новых выборов. Лидер свободных демократов Кристиан Линднер его поддержал, хотя сначала отказываться от случившегося не торопился: мол, с «АдГ» мы ни о чем не договаривались, а если они нас поддержали, то это их дело.
Проблема, правда, в том, что повторные выборы могут не решить, а лишь усугубить проблему – в выигрыше от шумихи снова окажутся крайности – «Левые» и «Альтернатива». Тем более что прецедент получается довольно сомнительный – полностью законное с точки зрения процедуры назначение отменили после, как сказали бы у нас, «окрика» из Берлина.
Народные и альтернативные
Происходящее в Германии по значимости выходит далеко за земельные или даже национальные рамки. Еще в начале 2000-х, когда в Европе начала расти популярность крайне правых партий (пионером стала Австрия, где Партия свободы вошла в правительство в 2000 году, потом последовали президентские выборы во Франции с Жан-Мари Ле Пеном во втором туре), было понятно, что о серьезном повороте в европейской политике можно будет говорить, когда сила соответствующего толка появится в Бундестаге.
По историческим причинам Германия обладала особенно сильным иммунитетом к легитимации таких партий. Точнее, страх перед повторением прошлого – отчасти привитый внешними усилиями во второй половине ХХ века, отчасти органический, основанный на трагическом опыте национальной катастрофы середины столетия, – служил вполне надежным ограничителем.
Знаковый успех националистов случился в 2017 году, партия антииммигрантской и евроскептической направленности «Альтернатива для Германии», основанная в 2013 году выходцами из правого крыла ХДС, набрала около 13% голосов на федеральных выборах, став третьей по значимости политической силой страны после ХДС и Социал-демократической партии (обе понесли потери, социал-демократы – особенно тяжелые).
А после того как в результате очень долгого и мучительного процесса на федеральном уровне была сформирована «большая коалиция» из консерваторов (ХДС/ХСС) и социал-демократов, «Альтернатива» оказалась главной оппозиционной партией Германии.
Тогда же с удвоенной силой зазвучали заклинания, что никогда и ни при каких обстоятельствах приличные политики не будут вступать с крайне правыми ни в какие отношения. С тех пор, однако, «АдГ» последовательно наращивала свое присутствие в ландтагах по всей стране.
Шокирующим стал результат в Баварии в 2018 году, превысивший 10% (доминирующий там десятилетиями и очень консервативный ХСС клялся, что в их земле у «Альтернативы» шансов нет). Еще более заметными стали прошлогодние цифры в восточных землях – около 24% в Бранденбурге и Тюрингии, около 28% в Саксонии. Везде – второе место, в Тюрингии ХДС был оттеснен на третье, в то время как социал-демократы там и вовсе превратились в малую партию.
Успехи крайне правых отражают не столько фашизацию населения, сколько упадок всей партийной системы страны. По сути, в Германии не происходит ничего экстраординарного – проседание народных (то есть массовых) партий фиксируется по всей Европе. Больше всего страдают социалисты, превратившиеся, например, во Франции едва ли не в маргинальную силу, но и умеренные консерваторы последовательно теряют поддержку.
Причин тому много – от кризиса руководства классических политических сил до изменения структуры общества, которой больше не соответствует привычное партийно-идеологическое деление. Немецкие социологи с начала века указывают на то, что в обществе растет количество граждан, оказавшихся вне деятельности привычных партий – это нижний сегмент среднего класса, который сползает вниз и по уровню доходов, и по социальной реализации. Традиционные социал-демократы к ним не обращаются, потому что их электорат – те, кто преуспел благодаря «социальной рыночной экономике» (а не те, кто постепенно выпадает из нее). А правые – консерваторы и либералы – заведомо обращены к успешным слоям.
Ответом политиков на меняющееся общество стала не попытка обратиться к появляющимся новым группам, а возобладавшее после холодной войны и прекращения идеологического противостояния торжество центризма. Партийные программы, ранее имевшие сущностные отличия по экономическим, социальным и до некоторой степени политическим сюжетам, стали почти неотличимы – левые и правые, каждые со своей стороны, сместились к центру.
Целью было охватить как можно большее количество избирателей, но в какой-то момент результат стал получаться обратным. У голосующих возникло ощущение, что сменяющие друг друга партии отличаются названиями, но не проводимым курсом. Тем более что глобализирующаяся среда действительно загоняла правительства во все более жесткую колею взаимозависимости и сужения пространства для маневра на национальном уровне.
Стирание идейных различий в той или иной степени свойственно большинству стран, но в Германии, как и положено в тамошней культуре, процесс принял логически законченную форму. Создание «большой коалиции» ХДС/ХСС и СДПГ под руководством Ангелы Меркель формализовало слияние прежних оппонентов, лишив социал-демократов собственного политического лица.
Личность канцлера – человека, всем своим поведением олицетворяющего лозунг «умеренность и аккуратность», только подчеркивала целостность политической модели. Иные настроения – даже не радикальные, а просто более четко маркированные – вытеснялись на маргиналии. Но вдруг оказалось, что именно эта позиция благоприятна для того, чтобы выстрелить в условиях перемен. Это касается не только крайне правых, но и «Левых», а в немалой степени и «Зеленых».
Фрагментация политического ландшафта, неизбежная по мере ослабления больших партий, привела к тому, что процесс формирования устойчивых коалиций очень осложнился. А попытки выйти из клинча посредством новых выборов дают либо тот же, либо еще худший результат (самые яркие недавние примеры – Израиль и Испания, но этот феномен присутствует во многих странах).
Соответственно, то, что случилось в Тюрингии, будет воспроизводиться. Крайне правые занимают в Германии (и некоторых других государствах ЕС – Италии, Австрии, теперь уже и в Швеции) такую долю политического пространства, что игнорировать их просто уже невозможно, несмотря на жесткие заявления о недопустимости «социализации» ксенофобских сил.
Время поляризации
В Германии и без того болезненные процессы усугубляются личностным фактором. Ангела Меркель готовится уходить, но за 15 лет пребывания у власти она обрела почти тотемную репутацию – канцлер пользуется авторитетом и доверием (на конец прошлого года ее деятельность считали успешной две трети немцев), а вот и у ее партии, и у возглавляемого ею правительства цифры поддержки намного более скромные.
Длительное пребывание на посту одного сильного лидера повсеместно – будь то авторитарные или демократические модели – имеет одно свойство: конкурентное пространство сжимается, что препятствует появлению независимых претендентов. Речь неизбежно заходит о преемничестве, то есть о том, что сам лидер и выбирает своего последователя. А преемничество по определению исключает выдвижение яркого политика, уходящий руководитель предсказуемо озабочен сохранением своего наследия больше, чем обеспечением перемен.
В случае с Меркель продвижение Аннегрет Крамп-Карренбауэр на пост лидера партии с перспективой возглавить правительство многие считают чуть ли не крупнейшим промахом канцлера. Ситуация в Тюрингии, кстати, становится настоящей проверкой на прочность партийного руководства – земельная парторганизация фактически пошла против курса федеральной верхушки, которая, впрочем, всячески старалась уклониться от принятия решений.
Германия вступает в период очень сложной трансформации, и это неизбежно влечет за собой трансформацию всего Европейского союза. Европейская интеграция родилась из необходимости вписать Германию, источник войны и потрясений на протяжении многих десятилетий, в общую структуру и избежать повторения катаклизмов. Самим немцам после Второй мировой интегрированность в Сообщество, а потом в Союз давала гарантии мирного развития в условиях демократии, устойчивость которой обеспечивалась извне. Дальше, по мере экономического, а потом политического роста Бонна/Берлина именно Евросоюз позволял смягчать страхи соседей Германии по поводу ее избыточного влияния.
Кризис европейской интеграции, который стали замечать с конца 2000-х годов, а признали во второй половине 2010-х, поставил немцев перед сложной дилеммой. От них ждали инициативы по выводу ЕС из кризиса и выработки новой модели, но конкретные шаги в этом направлении немедленно вызывали подозрения в строительстве «четвертого рейха».
Долговой кризис 2010–2013 годов, миграционный кризис 2015-го, необходимость реагировать на референдум о выходе Великобритании из ЕС в 2016-м, изменение риторики США при Трампе – все это накалило общую обстановку, однако Германию и в особенности ее канцлера продолжали рассматривать как единственно возможного флагмана перемен.
Сегодня на фоне все более запутанной внутренней ситуации в ФРГ Меркель больше не рассматривают как архитектора будущей Европы. Между тем соотношение сил в Евросоюзе меняется. Уход Великобритании, которая играла роль необходимого противовеса континенту по многим вопросам, рождает потребность в создании нового баланса между крупными странами, прежде всего Германией и Францией.
У Берлина и Парижа разные представления о направлении развития, при этом во Франции проблемы с социально-экономической стабильностью, в Германии – с политической перспективой. И последние в этих условиях становятся куда более значимыми.
Дезинтеграционные импульсы, существующие в ЕС, обостряют страхи немцев вновь оказаться наедине и со своими внутренними демонами, и с тревогами соседей. Едва ли стоит ожидать, что «Альтернатива для Германии» станет ведущей политической силой. Исторические ограничители еще действуют, а политические навыки крайне правых пока оставляют желать лучшего.
Однако политический ландшафт неизбежно будет обустраиваться по-новому, и на смену подчеркнутому центризму эпохи Меркель придет растущая идейная поляризация. Люди по всей Европе – и Германия не исключение – ждут от политиков четкой системы взглядов, созвучных их нуждам и потребностям. Можно предположить новое деление на «прогрессистов», которые будут так или иначе группироваться вокруг зеленых идей, и национал-консерваторов (что, кстати, тоже не исключает экологизм в форме почвенничества).
Европа, выстраданная и придуманная после катастроф первой половины прошлого столетия, заканчивается. Прежде всего потому, что ушли условия, благодаря которым она существовала, – внешние (холодная война и ее последствия) и внутренние (понятное устройство обществ). Прививка от недугов, приведших к трагедиям ХХ века, считалась бессрочной, но появляется все больше примет, что у вакцины может быть ограниченный срок действия. Европейская гармония уступает место неопределенности. И перемены не обойдутся без потрясений, как всегда бывало в истории Старого Света.
Публикация подготовлена в рамках проекта «Россия – ЕС: развивая диалог», реализуемого при поддержке Представительства ЕС в России
Московский Центр Карнеги
Источник: globalaffairs.ru.
Рейтинг публикации:
|
