Резюме: Мир вернулся в состояние естественного соперничества. Сдерживание – единственный способ предотвращения войны между ядерными странами и великими державами вообще. Укрепление взаимного многостороннего ядерного сдерживания должно стать долгосрочной стратегической целью, что автоматически исключает стремление к полному ядерному разоружению.

Данная статья кратко излагает основные идеи доклада «Новое понимание и пути укрепления многосторонней стратегической стабильности», который подготовлен авторами по итогам ситуационного анализа, проведенного факультетом мировой экономики и мировой политики НИУ «Высшая школа экономики» и Советом по внешней и оборонной политике при поддержке МИД России и Комитета по международным делам Государственной думы РФ. С полным текстом доклада можно ознакомиться на сайте www.globalaffairs.ru.

Стратегическая стабильность – показатель вероятности возникновения ядерной войны – находится под угрозой. Однако администрация президента США не проявляет интереса к серьезным переговорам по этому вопросу и отказывается даже от использования самого термина. В условиях конфронтации с Россией и Китаем Вашингтон стремится обеспечить себе свободу рук в области военной политики. Для этого он последовательно демонтирует традиционную архитектуру поддержания стратегической стабильности – систему соглашений по ограничению и сокращению ядерных вооружений. Более того, в Соединенных Штатах говорят о намерении установить ядерное оружие малой мощности на стратегические носители, то есть оно рассматривается как средство войны, а не сдерживания. Можно сказать, что впервые за несколько десятилетий мир рискует остаться практически без правил применения ядерного оружия.

Все это происходит на фоне изменений военно-стратегического ландшафта. Приобретение стратегических свойств неядерными вооружениями и стирание грани между ядерными и стратегическими неядерными вооружениями, развитие киберсредств, противоспутниковых и космических вооружений, а также формирование «ядерной многополярности» делают военно-стратегическую обстановку гораздо более сложной и менее управляемой. Общая угроза ядерной войны между ведущими державами нарастает, даже несмотря на отсутствие у руководства США, Китая или России желания ее развязывать.

Изменения военно-стратегической обстановки настолько существенны, что требуют внедрения в научный и политический оборот нового понятия – многосторонняя стратегическая стабильность – и проведения новой политики по ее укреплению. Прежнее понимание стратегической стабильности как отсутствия у России и Соединенных Штатов стимула нанести первый ядерный удар друг по другу уже не отражает положения вещей. Равным образом прежняя политика по ее укреплению – посредством поддержания количественного паритета стратегических ядерных сил и их последовательного верифицируемого сокращения, механизмы которых прописывались в «больших» двусторонних договорах об ограничении и сокращении ядерных вооружений, – перестает быть эффективной. Более того, в условиях стирания грани между ядерным и неядерным оружием, появления новейших стратегических вооружений и ядерной многополярности такая политика попросту невозможна.

Новая модель укрепления многосторонней стратегической стабильности должна ориентироваться на преодоление «стратегического паразитизма» обществ и элит, привыкших за 75 лет к отсутствую больших войн, и на предотвращение любых военных столкновений, в том числе неядерных и непреднамеренных, между ядерными державами. Эта политика должна основываться как на углубленных многоуровневых диалогах между ведущими ядерными державами, выработке правил игры в областях, где прямое военное столкновение наиболее вероятно, так и на фундаментальном пересмотре самой философии укрепления стратегической стабильности. Вместо того, чтобы пытаться преодолеть ядерное сдерживание посредством сокращения вооружений и разоружения, необходимо согласованно и многосторонне его укреплять.

Кризис системы соглашений

Два события последнего времени наглядно продемонстрировали быстро прогрессирующий кризис традиционной системы поддержания стратегической стабильности. Первое. 2 августа 2019 г. прекратилось действие одного из главных соглашений о контроле над вооружениями, символа окончания холодной войны – Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности наземного базирования от 1987 года (ДРСМД). Второе. Советник президента США по национальной безопасности Джон Болтон заявил, что продление до 2026 г. последнего российско-американского договора об ограничении и сокращении ядерных вооружений – ДСНВ-3 – не отвечает американским интересам и вряд ли состоится. Вместо ДСНВ-3 Белый дом предложил заключить трехсторонний договор о сокращении ядерных вооружений с участием Китая. По словам нового министра обороны Марка Эспера, этот документ должен контролировать не только стратегический, но и весь ядерный арсенал России, включая нестратегическое ядерное оружие и новейшие гиперзвуковые системы. Данные предложения, очевидно, нереализуемы и, скорее всего, нацелены на то, чтобы просто оправдать нежелание администрации Дональда Трампа продлевать ДСНВ-3, возлагая вину за его разрушение на Москву и Пекин.

Действительно, Китай категорически отказывается участвовать в договорах о сокращении ядерного оружия вместе с Вашингтоном и Москвой. Более того, подобное участие невозможно по объективным причинам: китайский ядерный арсенал значительно меньше и структурно отличается от российского и американского. Для России же неприемлемо требование Соединенных Штатов распространить ограничительные потолки на тактическое ядерное оружие и тем более сократить его количество до нынешних американских параметров (примерно в 10 раз).

Вашингтон не только последовательно отказывается от ограничений в области ядерных вооружений, но и начинает рассматривать ядерное оружие как средство войны, а не сдерживания. Возрождаются теории «ограниченной ядерной войны». В «Обзоре ядернои? политики США», принятом администрациеи? Трампа в 2018 г., поставлена задача воспроизводства ядерного оружия малой мощности и размещения его на стратегических носителях – чтобы, как заявляется, нейтрализовать приписываемую России доктрину «ядерной эскалации ради деэскалации». В документе «Ядерные операции», опубликованном Объединенным комитетом начальников штабов Вооруженных сил США в июне 2019 г., но быстро убранном с сайта, и вовсе говорится о готовности применять нестратегическое ядерное оружие в неядерных конфликтах ради достижения военной победы. Происходит опасное понижение порога применения ядерного оружия.

Наконец, в «Обзоре политики США в области ПРО», опубликованном в начале 2019 г., администрация Дональда Трампа не только заявила, что создаваемая Соединенными Штатами система ПРО в Европе и Азии нацелена на борьбу с «региональными ракетными угрозами», то есть с нестратегическими ракетами России и КНР, но и указала, что наиболее эффективный способ – уничтожение ракет еще до их старта. То есть, по сути, провозгласила доктрину упреждающих ударов в случае регионального военного конфликта с Россией в Европе и с Китаем в Азии. Москва и так подозревает, что уже размещенные в Румынии и планируемые в Польше и Японии пусковые установки ПРО США МК-41 пригодны для заряда ракетами средней дальности класса «земля – земля». А намерение уничтожать ракеты до старта и рассуждения в американских доктринальных документах о допустимости региональной ядерной войны и вовсе складываются в пугающую картину – в Вашингтоне рассматривают войну НАТО против России как реалистичный сценарий и допускают применение в этом конфликте ядерного оружия.

Таким образом, уже в феврале 2021 г., когда истекает срок действия ДСНВ-3, правил, регулирующих ядерную политику, скорее всего, не останется вовсе. После чего под вопросом окажется последняя опора традиционной системы контроля над ядерными вооружениями – Договор о нераспространении ядерного оружия.

Суть проблемы

Многие связывают действия США с субъективными особенностями администрации Трампа, включая патологическую неприязнь лично Болтона к любым ограничениям американской военной политики. С приходом в Белый дом демократов Вашингтон, мол, вернется к традиционной системе ограничения и сокращения ядерных вооружений. Однако проблема гораздо глубже. За последние годы военно-стратегический ландшафт претерпел настолько серьезные изменения, что возврат к прежней системе поддержания стратегической стабильности через паритетное ограничение и сокращение ядерных вооружений кажется невозможным вне зависимости от того, кто возглавит следующие администрации. Тем более что политика сдерживания России и Китая будет по всей видимости продолжена. Администрация Барака Обамы ведь не вернулась к участию в договоре по ПРО, из которого Соединенные Штаты вышли в одностороннем порядке в 2002 году. Так и возможная в будущем демократическая администрация не возродит ДРСМД и, вопреки обещаниям бывшего вице-президента Джо Байдена, скорее всего, не подпишет Договор СНВ-4 или же не станет продлевать Договор СНВ-3 бессрочно.

Изменения военно-стратегической ситуации настолько серьезны, что требуют пересмотра самого понятия «стратегическая стабильность». Классическое определение сформулировано в «Совместном заявлении СССР и США относительно будущих переговоров по ядерным и космическим вооружениям и дальнейшему укреплению стратегической стабильности» в 1990 году. В нем отмечается, что цель переговоров Москвы и Вашингтона – «уменьшить опасность возникновения войны, особенно ядерной войны, обеспечить стратегическую стабильность, траспарентность и предсказуемость посредством дальнейших стабилизирующих сокращений стратегических арсеналов обеих стран. Это будет достигнуто путем поиска договоренностей, повышающих выживаемость, устраняющих стимулы для нанесения первого ядерного удара и воплощающих соответствующую взаимосвязь между стратегическими наступательными и оборонительными средствами». Иными словами, стратегическая стабильность определялась как устранение стимулов для нанесения двумя странами первого ядерного удара.

В новых условиях такое определение уже не отвечает реальности. Во-первых, угроза внезапного ядерного нападения России и Соединенных Штатов друг на друга крайне мала: война, и тем более ядерная, не рассматривается сторонами как предпочтительный инструмент конфронтации. Основную опасность представляет неядерное военное столкновение между ядерными державами и переход конфликта на ядерный уровень. Во-вторых, стратегическая стабильность имеет уже не двусторонний российско-американский, а многосторонний характер. В-третьих, она более не ограничивается вопросами ядерных вооружений и стратегической ПРО. А «стабилизирующие сокращения стратегических арсеналов» России и США по принципу примерного количественного паритета в новых военно-стратегических условиях перестают выполнять задачу по стабилизации и становятся нереализуемыми ни политически, ни даже технически.

Изменение военно-стратегического ландшафта

Трансформация военно-стратегического ландшафта включает в себя два основных измерения – военно-технологическое и геополитическое. Первое заключается в том, что технологический прогресс наделяет неядерные вооружения стратегическими свойствами, и грань между ними и ядерными вооружениями стирается. Речь идет о высокоточных вооружениях в неядерном оснащении, способных уничтожать пусковые установки ракет с ядерным оружием и тем самым наносить обезоруживающий удар; о совершенствовании спутников, идентифицирующих мобильные носители ядерного оружия и превращающих их в мишени для контрсилового удара; о противоспутниковых вооружениях, выводящих из строя спутники системы предупреждения о ракетном нападении; о космических вооружениях, устраняющих как космические объекты, так и цели на Земле; о кибервооружениях, которые являются оружием массового поражения, поскольку могут повредить критическую инфраструктуру государства, нарушить систему коммуникаций, командования и контроля над вооруженными силами, вывести из строя спутники и так далее. В перспективе способность нанести стратегический ущерб будет также определяться арсеналом лазерного оружия, обладанием разработками в области искусственного интеллекта.

Это не позволяет рассматривать стратегическое ядерное оружие отдельно от неядерных средств и резко осложняет продолжение традиционного процесса ограничения и сокращения только ядерных вооружений. Распространение же ограничительных потолков сразу на все виды и типы стратегических вооружений – и ядерные, и неядерные, включая киберсредства, невозможно в принципе. Непонятно, какими должны быть эти потолки, как их рассчитывать при таком многообразии стратегических средств.

Стирание грани между ядерными и неядерными вооружениями отменяет расчет стратегического баланса и тем более паритета – центральный принцип традиционной системы ограничения и сокращения ядерных вооружений. Обычно они рассчитывались только на основе числа стратегических носителей ядерного оружия и ядерных боеголовок на них – без учета неядерных средств. Сегодня такое уже неприменимо. Равно как не придумать формулу расчета баланса и паритета, которая учитывала бы как ядерные, так и неядерные вооружения.

Наконец, приобретение неядерными вооружениями стратегических свойств существенно повышает опасность перехода военного конфликта на ядерный уровень и развязывания войны по ошибке, уменьшает способность контролировать эскалацию. Удар или угроза удара стратегическими неядерными вооружениями (в том числе мнимая) может с большой вероятностью подтолкнуть к применению ядерного оружия.

Также появляются новые средства доставки ядерного оружия, не укладывающиеся в схему традиционной ядерной триады. В марте 2018 г. Россия анонсировала создание новейших гиперзвуковых крылатых ракет большой дальности, гиперзвуковых ракетных планирующих комплексов и беспилотных подводных носителей ядерного оружия. По словам руководителей страны, некоторые из них уже поступают на боевое дежурство. В обозримой перспективе аналогичные системы, вероятно, появятся у США и у Китая. Их наличие тоже осложняет расчет стратегического баланса (невозможно определить, скольким традиционным межконтинентальным баллистическим ракетам равна одна гиперзвуковая ракета) и, главное, лишает военного смысла поддержание количественного паритета стратегических ядерных сил (СЯС).

Геополитическое изменение военно-стратегического ландшафта заключается в окончании эпохи, когда две ядерные сверхдержавы ориентировались в своей ядерной политике исключительно друг на друга. Сегодня Москва и особенно Вашингтон все в большей степени учитывают фактор третьих ядерных стран. В Соединенных Штатах официально заявляют, что сохранение ограничительных режимов для ядерных вооружений неприемлемо без участия в них Китая. В России постоянно напоминают о ядерных Франции и Великобритании, являющихся военными союзниками Америки (британское ядерное оружие де-факто контролируется Вашингтоном) и не охваченных никакими ограничительными режимами. Некоторые эксперты указывают на возможность наращивания китайского ядерного арсенала, технологические и экономические возможности для этого у Пекина есть. Распространение ядерного оружия за пределы официальных ядерных государств представляется практически необратимым.

В этих условиях стратегическая стабильность перестает быть двусторонним российско-американским делом, и дальнейшее ограничение СЯС только России и США без учета третьих ядерных держав невозможно. В подходах Кремля и Белого дома к этому вопросу есть существенное различие. Москва считает нежелательными дальнейшие сокращения стратегических ядерных сил после окончания договора СНВ-3 без учета ядерных арсеналов третьих стран и без распространения на них каких-либо режимов контроля. Вашингтон против даже нынешних двусторонних российско-американских ограничительных потолков. Придать многосторонний характер «большим» двусторонним соглашениям по сокращению и ограничению СЯС не получится. Ядерные арсеналы третьих стран и количественно, и качественно отличаются от российской и американской ядерных триад, а системы расчета потолков ядерных вооружений по принципу one size fits all попросту не существует.

Перечисленные изменения делают военно-стратегическую среду менее управляемой и стабильной. В условиях ядерной многополярности увеличивается число стимулов для гонки вооружений, и она приобретает многосторонний, а не двусторонний, как ранее, характер. Ограничивать многостороннюю гонку вооружений значительно сложнее. Большую опасность представляет гипотетическое применение ядерного оружия третьими странами друг против друга (например, Индия – Пакистан): оно уничтожит «ядерное табу», ядерное оружие станет восприниматься как допустимое к использованию в военном конфликте, что еще больше снизит порог его применения и ускорит дальнейшее распространение.

Приобретение неядерными вооружениями и киберсредствами стратегических свойств, как уже говорилось выше, усиливает вероятность превращения неядерного конфликта в ядерный. Ядерная война в этих условиях может начаться даже не вследствие первого ядерного удара, чего опасались в период холодной войны, а в результате ядерной эскалации неядерного конфликта или, например, кибератак против военной и критической социально-экономической инфраструктуры, против спутников, систем предупреждения о ракетном нападении. При этом речь может идти и о провокациях третьей стороны.

Таким образом, общая опасность ядерной войны и гонки вооружений нарастает. Однако технологические и геополитические факторы усугубляют ее не напрямую, а косвенно – за счет усложнения военно-стратегического контекста и ослабления способности контролировать ядерную эскалацию. Факторы же, напрямую повышающие опасность гонки вооружений и войны между ядерными державами, носят политический, международно-политический и политико-психологический характер. Именно они, а не изменение расстановки сил в мире и не технологический прогресс – главные вызовы стратегической стабильности.

Прежде всего, это опасное снижение у многих элит уровня компетентности, чувства ответственности, усугубление «стратегического паразитизма» – ощущения, что мир – это навсегда, ослабление сопротивления в обществах милитаристской политике. Ушло поколение лидеров, не понаслышке знавших, что такое война, и стремившихся избежать ее всеми способами. Обсуждение сценариев развязывания войны стало обыденным явлением. Война воспринимается как нечто похожее на компьютерную игру. Ведущие державы, прежде всего США, часто позволяют себе действия, чреватые столкновением с другой ядерной державой, исходя из убеждения, что столкновения не произойдет. Генри Киссинджер назвал это «стратегической фривольностью», которая по сути своей тоже является результатом «стратегического паразитизма».

Другой фактор, напрямую ослабляющий стратегическую стабильность, – переход США к конфронтации с Россией и Китаем как со странами, не захотевшими на правах младших партнеров вписываться в ориентированный на Соединенные Штаты международный порядок. В отношении России администрация Трампа, судя по всему, стремится воспроизвести «успех Рейгана» 1980-х гг. (нанести геополитическое поражение через угрозу гонки вооружений). С Китаем же – повторить рейгановский сценарий «обуздывания» Японии. Через требования изменения экономической политики стране была навязана стагнация, от которой она не может оправиться более 30 лет.

Следующим фактором нынешней конфронтации, объясняющим ее остроту, а подчас и истеричность, является политико-психологическое состояние элит западных стран. Они не понимают, как преодолеть внутренние расколы, остановить эрозию мировых позиций, нуждаются в образе врага, который создают в том числе через откровенно оркестрованные информационные кампании.

Большую тревогу вызывает возможность развертывания вблизи территории России и Китая высокоточных вооружений с малым временем подлета, особенно после выхода США из ДРСМД. Одним из мотивов подобного размещения может стать стремление Вашингтона консолидировать вокруг себя союзников в Европе и Азии, успокоить их подозрения, что в случае конфликта Соединенные Штаты не смогут их должным образом защитить. Интенсификация конфронтации, действительно, заставит американских союзников теснее прижаться к Вашингтону, прекратить разговоры о «стратегической автономии» (тем более за этими разговорами все равно ничего не следует), а также укрепит позиции традиционных элит. Влиятельные же антивоенные силы в западных обществах сегодня, в отличие от 1970-х – 1980-х гг., отсутствуют.

Но не все так безысходно. Да, система двусторонних соглашений об ограничении и сокращении ядерных вооружений не соответствует меняющемуся военно-стратегическому ландшафту и нуждается в ревизии. Однако это не равно кончине стратегической стабильности как таковой. Одновременно с рисками возникают обстоятельства, уменьшающие опасность гонки вооружений и преднамеренной войны между великими ядерными державами.

Во-первых, это приобретение Россией новейших вооружений, позволяющих гарантированно нанести ущерб США в ответном ядерном ударе при любом количественном и качественном развитии их стратегических наступательных и оборонительных сил в ближайшие 10–15 лет. Речь прежде всего о гиперзвуковых крылатых ракетах («Кинжал», «Циркон»), гиперзвуковых ракетных комплексах («Авангард») и подводных беспилотниках с ядерным оснащением («Посейдон»). Их наличие укрепляет стратегическое сдерживание (сократить потенциал ответного ядерного удара России в обозримой перспективе невозможно в принципе) и позволяет ей не участвовать в гонке вооружений, не тратить средства на поддержание количественного ракетно-ядерного «паритета» с Соединенными Штатами. Данные системы окончательно разрывают связь между ядерным сдерживанием, с одной стороны, и поддержанием количественного паритета СЯС, наличием ограничений на системы стратегической ПРО, с другой.

Во-вторых, укрепляется стратегическое партнерство России и КНР. Хотя их отношения формально не являются союзническими, они основываются не столько на сдерживании, сколько на доверии и взаимном понимании выгод сохранения позитивного взаимодействия. Вопреки ожиданиям многих западных экспертов, вероятность перехода российско-китайских отношений к соперничеству достаточно низка. В такой ситуации возможное увеличение ядерного арсенала КНР не будет представлять для России заметной угрозы.

В-третьих, политические элиты стран Запада не демонстрируют стремления развязать войну с другими великими державами. Они пытаются осуществить геополитический реванш в отношении России и КНР другими, прежде всего невоенными, средствами (санкции, торговые войны, информационное воздействие, давление на третьи страны – на партнеров Москвы и Пекина).

В-четвертых, распространяется асимметричное сдерживание – способность слабых стран сдерживать гораздо более могучие в военном отношении державы, используя фактор неопределенности. Наглядные иллюстрации – Китай, обладающий возможностью взаимного гарантированного уничтожения с США без количественного паритета СЯС, и Северная Корея, вынудившая Вашингтон начать диалог вскоре после заявленного испытания ракеты большой дальности.

Наконец, способность стратегического сдерживания заложена и в неядерных средствах, в том числе в кибероружии: с их помощью можно не только совершить нападение, но и нанести удар возмездия с большим ущербом. Подобные средства развиваются не только в США, но и в Китае и, вероятно, в России.

К новой философии многосторонней стратегической стабильности

Всё вышеперечисленное, с одной стороны, указывает на низкий уровень угрозы преднамеренной войны (особенно ядерной) между ядерными странами. С другой, существенно увеличивается опасность непреднамеренного военного конфликта, а также вероятность его перехода на уровень глобальной ядерной войны. Общее состояние стратегической стабильности гораздо более сложно и менее управляемо, подвержено разного рода случайностям и воздействию неядерных факторов и третьих стран. В целом угроза ядерной войны и уничтожения человечества возросла – даже при отсутствии у сторон намерений ее развязывать.

В новых условиях гарантом стратегической стабильности является способность великих держав не допускать любые прямые военные столкновения, в том числе неядерные и непреднамеренные. Это требует мер не только и не столько военного, сколько политического и международно-политического характера, включая снижение накала конфронтации между ядерными государствами и восстановление почти полностью утраченного доверия. Подобное переосмысление требует ввести в оборот новый термин. Понятие «стратегическая стабильность» слишком тесно связано с российско-американскими отношениями, ядерным оружием, количественным ядерным паритетом и необходимостью предотвращать стимулы для нанесения первого ядерного удара посредством «стабилизирующих сокращений». Показательно, что администрация Трампа уже отказывается его использовать, предлагая вместо него термин «стратегическая безопасность». Однако слово «безопасность» означает отсутствие угроз и удовлетворенность статус-кво, что не соответствует действительности. Кроме того, безопасность в высшей степени субъективна, относительна и, как правило, характеризуется нулевой суммой: укрепление безопасности одного означает снижение безопасности другого или других. Соответственно, данный термин неприменим как основа для переговоров.

Мы предлагаем термин «многосторонняя стратегическая стабильность» (МСС): состояние отношений между великими ядерными державами, при котором исключено их любое военное столкновение друг с другом – как намеренное, так и непреднамеренное, поскольку всякое такое столкновение способно перерасти в глобальную ядерную войну.

В основе МСС, как и классической стратегической стабильности, лежит сдерживание, основанное на осознании потенциальным агрессором неотвратимого возмездия и гарантированной способности объекта нападения нанести неприемлемый ущерб в ответном ударе. Однако прежде окончательной целью усилий по укреплению стратегической стабильности считалось преодоление состояния взаимного сдерживания между ядерными державами, выход из него (отсюда – упор на разоружение и выстраивание обязательно партнерских отношений между ядерными странами). В новых условиях фундаментом многосторонней стратегической стабильности может стать многостороннее взаимное стратегическое сдерживание, и задачей является его всемерное укрепление и совершенствование.

Лозунг об отказе от принципа сдерживания при всей его моральной привлекательности был лицемерен и раньше. Те же, кто в последние десятилетия говорил о полном ядерном разоружении всерьез, в большинстве своем намеревались сделать мир безопасным только для США, обладающих превосходством в области сил общего назначения. Так раньше не жаловали ядерное оружие некоторые советские генералы, потому что оно не давало им даже теоретической возможности победить в неядерной войне в Европе.

Либеральная утопия о качественно новой природе отношений между великими державами в рамках «основанного на правилах либерального международного порядка» (под которым на деле понималась гегемония Соединенных Штатов) потерпела крах. Это официально признали и сами американцы, провозгласившие в «Стратегии национальной безопасности» возвращение соперничества великих держав.

Соперничество является нормальным состоянием международных отношений, и оно не определяется идеологическими факторами. Мир вернулся к естественному положению вещей. В таких условиях сдерживание – единственный способ предотвращения войны между ядерными странами и великими державами вообще. Тем более в ситуации, когда неядерная война может легко и быстро перерасти в ядерную. Укрепление взаимного многостороннего ядерного сдерживания должно стать долгосрочной стратегической целью ядерных держав, что автоматически исключает полное ядерное разоружение.

Инструменты укрепления многосторонней стратегической стабильности

Предотвращение любых военных столкновений ядерных держав друг с другом в условиях ядерной многополярности и стирания грани между ядерными и стратегическими неядерными вооружениями требует иных инструментов, чем те, что применялись в период холодной войны для предотвращения первого ядерного удара между США и СССР.

Механизмы обеспечения стратегической стабильности в новых условиях должны носить многосторонний характер. Однако режимы ограничения и сокращения ядерного оружия, которые действовали между Россией и Соединенными Штатами, не могут распространяться на третьи страны. Ограничение и сокращение ядерных вооружений, а также поддержание примерного равенства стратегических ядерных сил уже не работает. Оно лишено смысла с военно-стратегической точки зрения, крайне маловероятно в многосторонних форматах и затруднено невозможностью рассчитать стратегический баланс и выделить подлежащие ограничению и сокращению вооружения в условиях развития военных технологий. Численный паритет потерял военно-политическое значение. В этой связи продолжение традиционного процесса ограничения ядерных вооружений нереалистично ни в двустороннем российско-американском, ни тем более в трехстороннем (Россия – Китай – США) и многосторонних форматах.

Традиционные переговоры по ограничению и сокращению вооружений могли бы сегодня дать только политико-психологический эффект – создание хотя бы видимости сотрудничества. Именно потому к ним, равно как и к договорам ограничительного характера, так плохо относятся американские «ястребы».

Поскольку риск непреднамеренного ядерного конфликта или обострения конфликта неядерного имеет тенденцию к росту, элементы сотрудничества остро необходимы. К ним относится, в первую очередь, налаживание устойчивых каналов связи между военными ведущих ядерных стран. Стоит продолжать настаивать на диалоге представителей Генерального штаба России со штабом Верховного главнокомандующего Объединенных вооруженных сил НАТО в Европе (SHAPE) и Военным комитетом НАТО, в то время как политический диалог с альянсом бессмыслен и вреден.

Другими первоочередными мерами укрепления международной стратегической стабильности являются:

• упрочение многосторонних и двусторонних режимов транспарентности и предсказуемости в военно-стратегической сфере без обязательств по ограничению вооружений;
• развитие диалогов «Россия – США» и «Китай – США» по их ядерным доктринам и военным стратегиям, дальнейшее углубление стратегического диалога «Россия – КНР»;
• выработка правил поведения в военной сфере в наиболее опасных с точки зрения риска прямых столкновений областях – информационно-коммуникационные технологии, высокоточные неядерные вооружения, космос, искусственный интеллект, а также правил и кодексов поведение в региональных конфликтах;
• разработка регламентов поведения (деэскалации), если военное столкновение ядерных держав все-таки произойдет;
• и, разумеется, продление ДСНВ-3 в качестве временной меры сохранения предусмотренных им норм транспарентности в области ядерного оружия. Возможно, стоит даже рассмотреть вариант сохранения этих норм при ликвидации количественных ограничений.

В средне- и долгосрочной перспективе для укрепления МСС представляется важным запустить комплексные, концептуальные и не ориентированные на достижение быстрых договоренностеи? диалоги в «тройке» Россия – КНР – Соединенные Штаты по фундаментальным вопросам многосторонней стратегической стабильности в целом. Они могут касаться оценки военно-стратегической ситуации в мире и перспектив ее развития; определения и философии стратегической стабильности в новых условиях; механизмов сдерживания, доверия, предотвращения военных столкновений и ограничения гонки вооружений; ядерных доктрин и приоритетов развития вооруженных сил. Отдельное внимание стоит уделить развитию доверительного военно-стратегического диалога России и Китая. Эти диалоги следует вести с активным использованием неформальных, полуформальных и экспертных механизмов.

Не менее значимая мера укрепления МСС – содействие установлению качественно новых политических отношений между ядерными державами, прежде всего между Россией, США и Китаем, преодоление нынешней остроты конфронтации. Требуется принять принцип недопустимости любого военного столкновения друг с другом, договориться о скорейшем прекращении конфликта в случае, если он все же произойдет. Недопустимость любой, а не только ядерной, войны между ядерными странами необходимо провозгласить открыто и официально. Например, принятием соответствующей декларации хотя бы пятью официальными ядерными державами.

Наконец, пора начать «борьбу за мир», провозгласить задачу избавления от «стратегического паразитизма» – уверенности, что войны не будет, потому что ее не должно быть, – одной из важнейших целей российской внешней политики.