Возрождение Европы?

Анализ «Парижского заявления» европейских интеллектуалов

7 октября текущего года было опубликовано Парижское заявление видных европейских интеллектуалов с заголовком «Европа, в которую мы можем верить» (A Europe we can believe in). Заявление содержит 36 тезисов. Констатируется утрата Европой своей идентичности вследствие возобладавших в ней кодов политики, экономики и культуры, оформленных и поддерживаемых структурами ЕС, а также указываются пути выхода из сложившейся ситуации. С текстом на английском языке можно ознакомиться по адресу https://thetrueeurope.eu/a-europe-we-can-believe-in/.

Авторов манифеста – Рэми Брага (Франция), Филиппа Бенетона (Франция), Роджера Скрутона (Великобритания), Маттиаса Сторма (Бельгия), Ричарда Легутко (Польша), Далмацио Негро Павон (Испания) и ещё семерых подписантов из Чехии, Венгрии, Норвегии, Германии и Нидерландов – некоторые называют «новыми правыми». Хотя, надо сказать, это довольно странные «новые правые», выступающие, в противоположность родоначальникам и продолжателям движения, за государственный и социальный контроль над «свободным рынком». В критике того, что в Заявлении называется «поддельной Европой», т.е. нынешнего мейнстрима, есть много совпадений с «левыми» суждениями, что знаменательно, однако радикально отличаются предлагаемые меры по спасению. И прежде всего тем, что работа по возрождению Европы, как полагают авторы парижского документа, должна начаться с её богословского самопознания (theological self-knowledge). Подобное «старомодное» предложение видится чрезвычайно важным с российской точки зрения.

С лёгкой руки славянофила А.С. Хомякова, назвавшего Европу «страной святых чудес», так воспринимает её и Ф.М. Достоевский, и большинство образованных русских людей. Напомню слова, которые могли произносить персонажи Достоевского, но которые очевидным образом выражают мысли его самого, поскольку встречаются и в «Дневнике писателя», и в нескольких романах:

«Европа – но ведь это страшная и святая вещь, Европа!» – «Русскому Европа так же драгоценна, как Россия: каждый камень в ней мил и дорог. Европа так же была отечеством нашим, как и Россия. …О, русским дороги эти старые чужие камни, эти чудеса старого Божьего мира, эти осколки святых чудес; и даже это нам дороже, чем им самим! У них теперь другие мысли и другие чувства, и они перестали дорожить старыми камнями...».

Иными словами, Европа дорога нам прежде всего и всего более своими христианскими святынями и святынями культуры. Нам до сих пор дорога та Европа, в которой секуляризация не дошла ещё до поголовной десакрализации всего святого и деонтологизации любых традиционных ценностей – т.е. объявления их лишёнными любых бытийных оснований. И именно от сакрального, от онтологического нынешняя «поддельная Европа» отказывается, как от устаревшего багажа, как от хлама, который способен лишь отягощать умы новых европейцев и «оскорблять» тех, кто имеет за спиной инокультурное прошлое. Представляется, что как раз тут и пролегает полоса отчуждения между нынешней Европой и Россией: Европа, отказавшаяся от своих корней и великих достижений, быть Европой перестаёт. Собственно, об этом мне говорил ещё в нулевые годы и Жаки Биллон, известный французский шансонье и композитор, автор хитов Джо Дассена, виконт, католик, принявший в России Православие: «Я объехал всю Европу – Европы больше нигде не осталось». А значит, именно тут, отталкиваясь от этой полосы отчуждения, которую признают многие европейцы и многие россияне, и возможны какие-то движения, которые сформируют принципиально иную, благоприятную перспективу для восстановления как идентичности Европы, так и конструктивных отношений между Россией, Евразией в целом – и Европой настоящей, подлинной.

Новое время, Модерн, пришедший на смену теоцентричной культуре Средневековья и поставивший человека в центр мироздания, почему и был назван антропоцентрической эрой, открылся эпохой Возрождения. С самого начала в ней было отчётливо видно главное противоречие Модерна. Человек, в его наличном состоянии водружённый на место Бога, развивает творческую, инновационную деятельность, открывает новые земли, постигает научные истины, создаёт великое искусство; и при этом никакая прежняя эпоха не сравнится с Возрождением в разгуле лицемерия, убийств из-за угла, утрате чувства греха и зла. Фауста, бродячего культурного персонажа, продающего душу дьяволу за власть над миром, осуждали в Средние века и сделали героем в Новое время. Культ человекобога потребовал отменить поклонение Богочеловеку, в результате чего человекобог быстро превратился в человекозверя. Именно это зафиксировал русский философ А.Ф.Лосев, говоря об обратной стороне титанизма: всякий мнит себя титаном, и заканчивается это горой трупов (Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения).

Авторы Парижского заявления утверждают, что главная опасность, угрожающая Европе, – не мусульманская иммиграция и не «российский авантюризм» (именно так: «Russian adventurism»), а ложное понимание самой себя, в центре которого – доведённое до своего завершения человекобожество. Поддельная (false) Европа, лишая европейцев дома, воображает себя венцом (fulfillment) прогресса. Можно добавить, что это вполне в духе европоцентризма и прогрессизма Гегеля, который увенчал свою грандиозную диалектическую систему вечного развития, словно в насмешку над собой, апологией прусской монархии и был убеждён в том, что всякая победа в истории, в т.ч. победа и поражение того или иного народа, есть всё более полное осуществление мирового разума. Такая поддельная Европа уверена, пишут авторы Парижского заявления, что история на их стороне – и это тоже, добавлю, совершенно в рамках гегелевского дискурса, поскольку немецкий философ разделял народы на «исторические», способные к развитию и имеющие свою миссию на Земле, и «неисторические» (индейцы, африканцы, удел которых – рабство и зависимость от европейцев). И такая уверенность в приватизации истории существует при громко декларируемом отказе от европоцентризма в рамках Европы эпохи Постмодерна. На подобное лицемерие или недомыслие мейнстримных политиков и идеологов авторы Заявления указывают тоже в связи с мультикультурализмом. В тезисе 18 говорится, что в идеологии мультикультурализма много лживого. Правящие классы в большинстве случаев считают свою – европейскую – культуру высшей, однако публично об этом не говорят. Предполагается, что «они» станут похожи на правильных «нас», ассимиляция произойдёт естественным путём, а официальный проект мультикультурализма разворачивался как средство преодоления временных трудностей.

«Поддельная Европа» отреклась от своих христианских корней. А меж тем именно христианская церковь, утверждают авторы Парижского манифеста, привнесла в Европу культурную общность. Евангелие не претендовало на статус гражданских законов, вместе с римским правом заложив для них, однако, основу, что сделало возможным формирование гражданского общества и национальных государств без угрозы европейскому единству. Главные ценности европейской культуры выросли из христианства. Сами идеи достоинства каждого человека независимо от пола, положения в обществе и расы сформировались на основе христианских добродетелей справедливости, сострадания, милосердия, прощения, миротворчества, благотворительности. Христианство радикально преобразовало отношения мужчины и женщины, провозгласив любовь, брак, взаимную верность, супружескую и родительскую жертвенность беспрецедентно высокими нормами.

Классические корни Европы также обретаются в Древней Греции и Древнем Риме. Оттуда ведут своё происхождение европейские философия, искусство, наука, техника, право, сами понятия гражданственности, общественной солидарности и социального служения. Важно, что идея свободы имеет также римско-христианское происхождение. Традиционно понятие прав человека в Европе возводится к идеям Фомы Аквинского о «естественном законе», согласно которым вся жизнь Вселенной, и природная, и общественная, подчиняется универсальному закону, установленному Господом, а в отношениях между людьми этот высший закон проявляется в нормах морали. Однако сходная мысль была сформулирована ещё Цицероном:

«Истинный закон – это разумное положение, соответствующее природе, распространяющееся на всех людей, постоянное, вечное, которое призывает к исполнению долга, приказывая... на все народы в любое время будет распространяться один извечный и неизменный закон, причем будет один общий как бы наставник и повелитель всех людей – Бог, Создатель, Судья, Автор закона»[1].

Ведущие же реалии современной европейской политики – безличная диктатура транснациональных корпораций и элит, интересы которых обрели форму обязательного квазирелигиозного культа, с ритуалами одобрения и анафемы, под вывеской ложного универсализма при умалении значимости национальных традиций, защитники которых объявляются «ностальгирующими расистами и фашистами». Европа, заявляют авторы, перестаёт быть нашим домом, потому что лжеевропейцы строят свой лжехристианский мир универсальных прав человека. А меж тем в поддельной Европе доминирует извращённое понимание прав человека. Оно, с одной стороны, подменяет свободу гедонизмом, произволом и безответственностью, как в понятиях о сексуальной свободе и свободе самовыражения, что ведёт своё происхождение от идеалов шестидесятничества, с его лозунгами о том, что всякая культура репрессивна, а потому от неё следует освобождаться; недаром один из известных парижских лозунгов мая 1968 гласил: «Запрещается запрещать»; но культура начиналась с табу и всегда включает в себя запреты – если это культура. С другой стороны, свободами объявляется то, что диктует как свободы государство, которое во имя свободы и толерантности подавляет свободомыслие, и таким образом европейцам вменяется считать свободой тиранию технократов. Подобное общественное устройство принципиально недемократично по своему существу, и это не отдельный его недостаток, который можно было бы исправить – нет, это коренное свойство установленной системы управления в Европе. Притом ограничиваются не публичные оскорбления и непристойность, но свободная дискуссия о социально значимых проблемах, а те политические деятели, которые посмели высказать неудобные суждения об иммиграции и исламе, отдаются под суд. Эта тирания только ужесточается, потому что для выживания у неё нет иного пути. Патриотизм последовательно истребляется. В последние десятилетия в европейских университетах воспитывается культура нигилизма (culture of repudiation), лишающая идентичности и следующие поколения. Теперь, чтобы слыть порядочным человеком с «критическим мышлением», следует отрицать ценность всего своего – национальной политики и культуры и т.д. И это самодовольное нерефлектирующее сознание самим своим существованием отрицает традиционные ценности Модерна: интеллектуальную честность, объективность и дисциплину мышления. Культура нигилизма победила. Уничтожается гражданское общество, и людей ныне очень трудно мобилизовать на защиту самих себя, поскольку отсутствуют социальное доверие и единство. Профанируются институты семьи и воспитания детей, бессмысленное потребительство ломает мотивацию к созданию семьи и рождению детей. Поощряется искусство упадка, в котором не делается различия между прекрасным и безобразным. Политкорректность в протесте против любой дискриминации навязала людям строгие запреты, из-под которых уже почти не видно никакой свободы. В результате среди широких масс населения царят индивидуализм, одиночество и ощущение бессмысленности жизни, люди ведут атомизированное существование, прежде единые системы человеческой общности дезинтегрированы, зато внедряется культура рыночного однообразия и принудительной регламентации.

В отношении равенства и отсутствия дискриминации по признакам расы, национальности, пола и т.д. в Европе достигнуты крупные успехи, отмечают авторы Парижского заявления. Однако существующая система и тут обратилась в утопию. Мигранты не интегрируются в европейское общество, нередко существуют анклавами по собственным законам, не имеющим ничего общего с законами европейских стран проживания. При этом европейцам внушили идею о том, что несправедливо требовать от беженцев и переселенцев стремления стать частью европейской культуры, и в то же время европейцы не должны считать собственную культуру хоть в чём-нибудь превосходящей иные, а следует считать её порой даже и худшей иных. Получается, что величайшими завоеваниями XXI века в Европе должны стать превращение европейских стран в колонии и коллективное самопожертвование своим существованием как Европы ради грядущей глобальной общности мира и процветания.

Социальная дифференциация и гражданское недовольство, против которого всё чаще используются полиция и армия, становятся очевидными. Крестовый поход за мир без границ, за этот Молох, требующий бесконечных жертв, вплоть до самоуничтожения наций и людей, должен быть остановлен. Далее так продолжаться не может и не должно, говорят авторы Парижского заявления.

Начать работу обновления Европы, как уже отмечалось, предлагается с богословского самоопределения: с признания собственных христианских корней, которые до сих пор живы и способны снова изменить судьбы Европы. Следует отменить псевдорелигиозный культ нынешней модели Европы, созданный поддельной Европой, а для восстановления политического и исторического потенциала надо заново провести секуляризацию европейской общественной жизни – освободиться от такой псевдорелигии.

Необходимо реанимировать истинный либерализм, и прежде всего – сменить риторику, утверждают авторы манифеста. Используемый ныне язык призван маскировать реальность, а не описывать её. Угрозы, шантаж, предвзятость и обвинения в нетолерантности следует оставить в прошлом и поощрять свободное обсуждение социально значимых проблем.

Надо создать новый вид государственного управления и сформировать иной образ государственного деятеля, который служит общественному благу своего народа, бережёт его традиции, взыскует его одобрения, а не похвалы «международного сообщества», которое на самом деле является PR-инструментом олигархии.

Нужно отчётливо понять, что «иммиграция без ассимиляции есть колонизация, и такая иммиграция должна быть отвергнута» (пункт 27).

Следует признать, что правильная иерархия – общественное благо. Родители и наставники обязаны воспитывать своих детей и подопечных. Поясню. Приходится призывать к таким, казалось бы, понятным вещам, поскольку долгое время в европейской педагогике под флагом борьбы с «индоктринацией», «идеологией» и «ущемлением прав ребёнка и учащегося» пропагандировалась минимизация воспитательных функций в пользу информирования. Сама ситуация, просуществовавшая несколько тысячелетий, при которой есть иерархия – родитель/учитель, условно говоря, на кафедре и внимающие ему дети/ученики, – была поставлена с ног на голову, когда в лучшем случае родитель/учитель и ребёнок/ученик были объявлены равноправными субъектами процесса коммуникации с запретом всякой иерархической маркировки, выделения иерархически высших и низших по уровню образованности, компетентности, владению социальными навыками и пр., а в худшем – воплотилась в практику хунвейбинства.

Авторы Парижского воззвания подчёркивают: следует отвергнуть советы таких экспертов, которые игнорируют культурные запросы людей. Необходимо отказаться от избыточного эгалитаризма и сведения здравого смысла к техническим знаниям. Основные права человека должны быть защищены от посягательств, однако нормальная демократия требует социальной и культурной иерархии, которая мотивирует людей к развитию и благодаря которой общество чтит тех, кто служит его благу. Такая вертикальная ориентация поможет цивилизации, с одной стороны, противодействовать растущей власти богатства, с другой – противостоять разлагающему влиянию массово распространённых развлечений самого дурного пошиба.

Необходимо возродить уважение к морали, пишут авторы манифеста. Добавлю, что декларируемая этическая нейтральность при существующей «свободе без берегов» в нынешнем европейском понимании ряда прав человека – фантом, иллюзия, а «морализаторство», «моральничать», «склонность к моральным суждениям» стали уже и в русском языке бранными выражениями, как будто отменено различие между добром и злом, пороком и добродетелью. В общественном мнении Запада ныне мораль часто считается репрессивной, условной, конвенциональной нормативной системой, а значит, человек её может и должен менять по своему усмотрению. Нельзя не заметить, что хотя моральные нормы действительно имеют конкретно-исторический характер и различаются от общества к обществу и на протяжении жизни одного и того же социума, их характер таков, что человек не может менять их по своему произволу. Более того, Иммануил Кант при всей строгости его рациональной философской системы, не зря же остановился перед загадкой «морального закона внутри нас», как и перед загадкой «звёздного неба над головой», признав его наличие единственно возможным доказательством бытия Божия. При этом авторы Заявления призывают восстановить взаимоуважение социальных классов, при котором ценится вклад каждого в общественное благо.

Рынки должны быть социально ориентированными. Нельзя позволять всему быть товаром. Рынки требуют верховенства закона и хорошо функционируют в окружении социальных институтов, организованных по нерыночным законам. Экономическая выгода хороша, но не может быть главной целью. Ныне безумные глобальные экономические силы угрожают даже политическому суверенитету. Государствам следует использовать свою власть для поддержки внеэкономических социальных благ.

Необходимо реформировать систему образования таким образом, чтобы она транслировала общую культуру европейских стран, а не превращала молодёжь в нигилистов, указывают авторы Парижского заявления. Также следует приложить все усилия для возрождения высокой культуры Европы, основанной на общих понятиях возвышенного и прекрасного, и отвергнуть искусство деградации как средство политической пропаганды.

Необходимо признать брак основой гражданского общества и гармоничных отношений мужчины и женщины (!), а роли родителей – главными ролями человека в обществе; поощрять брак, деторождение и воспитание детей. «Общество, которое не приветствует деторождения, не имеет будущего» (пункт 33).

Популизм, являющийся бранным словом в современной риторике поддельной Европы, на самом деле необходим, если это слово понимать как обозначение ориентации на социально привлекательные для больших масс людей идеи. Поддельная Европа так боится демократической ориентации, что называет «антидемократической» любую угрозу своей монополии на моральное одобрение.

Таким образом, заключают авторы, будущее – это подлинная Европа. Это альтернатива бездушной и искусственной солидарности общего рынка, транснациональной бюрократии и примитивных развлечений. Обращаясь ко всем европейцам, известные гуманитарии просят поддержать их воззвание и взять на себя ответственность за возрождение национального суверенитета и Европы наций, отвергнув фантазии о мультикультурном мире без границ.

О большинстве тупиковых маршрутов Европы, упомянутых в Парижском заявлении, ещё в середине 1990-х годов и позже писал и говорил, в том числе в своих зарубежных лекциях, замечательный российский культуролог Г.С. Кнабе. Однако тогда его нередко выслушивали в Европе с вежливым холодком, а в кулуарах, бывало, шептались о неизбывной «провинциальности» даже лучших российских учёных. Кстати, Кнабе анализировал книгу одного из авторов Парижского воззвания Рэми Брага «Европа. Римский путь» и показал: утверждения Брага о том, что римская культура постоянно самоуничтожалась, растворяясь в иных культурах и не имея ничего собственно своего, и что Европа должна наследовать так понимаемому пути Рима, совершенно превратны. И Рим усваивал инокультурное, но никогда в нём не растворялся, а напротив, считал своей миссией распространять кодифицированное римское право и другие римские нормы на завоеванные территории, приобщая народы к высшему типу культуры, и для Европы самоаннигиляция смерти подобна. Похоже, сегодня Рэми Браг сменил своё мнение на прямо противоположное, прежде казавшееся европейским интеллектуалам «провинциальным».

Г.С. Кнабе указывал, что для современного умонастроения Европы характерно представление о человеке со всем его своеволием как исходной клеточке и реальной единице истории и культуры:

«Поэтому любая общность, не оправданная таким индивидом для себя внутренне, любая коллективная норма и общее правило выступают по отношению к нему как насилие, репрессия, от которых он стремится (или должен стремиться) освободиться».

Освободиться следует от логики, рациональности, истины:

«На уровне общественном и государственном постмодернизм видит в современных западных странах капиталистический истеблишмент, управляемый буржуазией в своих интересах и потому подлежащий если не уничтожению, то, во всяком случае, разоблачению. …Социальная защита, гуманизм, славные традиции, великое наследие – всё это попытка скрыть за возвышенными словами лживое содержание, заслуживающая поэтому лишь разоблачения и насмешки».

И далее:

«Особенно актуальной и необходимой признается в умонастроении постмодерна борьба против всех видов национального, социального или культурного неравенства. Подчёркивается недопустимость признания одной части общества более культурной, чем другие. Отсюда – темпераментное разоблачение всех видов расовой, национальной, социальной или культурной иерархизации, и прежде всего – европоцентризма».

Поскольку Модерн в нынешнем европейском изводе отрицает всякую иерархию, постольку остро переживается дихотомия «свой» – «чужой»:

«Исходя из убеждения в неизбежном перерастании любой сверхличной структуры в тотальную, подавляющую общность, постмодернизм воспринимает и дихотомию “свой” – “чужой” только как конфликтно-репрессивную. За ней усматривается стремление тех, кто признан “своими”, навязать тем, кто признан “чужими”, собственную систему ценностей, абсолютизировать своё и отбросить чужое. …Поскольку же за таким разграничением людям постмодернистского мироощущения видится прежде всего отождествление “своего” с европейской – следовательно, только “белой” и только “мужской” – цивилизацией и, соответственно, дискриминация всех других цивилизаций и культур как “чужих”, то первоочередная задача усматривается в том, чтобы сделать “своих” и “чужих” равноправными, а затем и упразднить саму эту противоположность».

Именно такое мироощущение и мировоззрение видятся в мейнстриме современной Европы освобождением от Модерна и более прогрессивным и гуманным общественным состоянием.

Г.С. Кнабе показал, что если исходить из реалий нашего времени, а не из идеологических постулатов, то контроверза свой/чужой существует достаточно естественным образом. Когда же постмодернисты требуют запретить слово и понятие «чужой», существующие только в соотнесении с понятием «свой», они упраздняют и понятие своего, а значит, упраздняется и понятие автономной личности, свободной и прогрессивной, на котором постмодернизм строит всё здание своей системы идей. Анализируя справочник политкорректности, изданный в Нью-Йорке в 1994-м году, учёный показывал, как сама логика постмодернизма требует отказа от понятия истины, морали, красоты, идентичности, как требование равенства оборачивается отрицанием любого неравенства, как бы оно ни было естественно с культурно-исторической и даже просто биологической точки зрения.

«Не надо говорить о великих европейских писателях, ибо это дискриминирует писателей неевропейских… Нет истины: “Истина возникает из повторения одних и тех же рассуждений, основанных всецело на искусственно выстроенной системе взглядов, в которые верит рассуждающий”… Такое положение воспринимается, по-видимому, его сторонниками и пропагандистами как торжество универсального либерализма… и того, что сейчас принято называть толерантностью. Однако и либерализм, и толерантность предполагают по самому смыслу этих слов уважение к разным взглядам, т. е. существование разных позиций, потому разных, что за каждой из них стоит определенный пережитой опыт, делающий для людей, объединенных таким опытом, данную позицию своей, позицию носителей другого опыта – чужой, но требующий для них равных возможностей участия в диалоге как имманентной форме культурно-исторического развития. В рамках “политической корректности” все эти различения упраздняются, а тем самым упраздняется и диалогическое первоначало общества и культуры, ткань которых становится аморфно гомогенной»[2].

Это всё коренные противоречия постмодернистской цивилизации, которые, в частности, наглядно сказались на судьбе университетов.

Ещё раз подчеркну: основной корпус этих текстов был создан российским исследователем в середине 1990-х и начале нулевых годов. Должно было пройти более 20 лет, чтобы то, что видел из России российский учёный, стало отчётливо понятным в Европе, а сформулированные им идеи были ясным образом поставлены ведущими интеллектуалами в повестку европейского дня не как «провинциальные», а как насущнейшие.

Нельзя не сказать и о том, что в Совместном заявлении Папы Римского Франциска и Святейшего Патриарха Кирилла, принятом в феврале 2016 года, сказано:

«Европа нуждается в верности своим христианским корням. Призываем христиан Западной и Восточной Европы объединиться для совместного свидетельства о Христе и Евангелии, дабы Европа сохранила свою душу, сформированную двухтысячелетней христианской традицией»[3].

Там же сформулированы общие для католиков и православных положения относительно семьи, брака и воспитания детей, которые повторяются в Парижском заявлении интеллектуалов. Главы крупнейших христианских церквей напомнили также «о непреложности христианских нравственных принципов, основанных на уважении к достоинству человека, который призван к жизни, согласной с замыслом своего Творца»[4].

Многие публичные персоны современного европейского мейнстрима по поводу Парижского заявления предпочитают хранить молчание, однако всё же уже есть комментарии и слева, и справа. В откликах подчёркивается центральная для авторов манифеста идея человекобожества. Обращают внимание на то обстоятельство, что среди подписантов нет греческих, итальянских, испанских, ирландских, балканских или скандинавских имён (что не совсем так, поскольку среди них числится и норвежский автор). Пишут, что игнорирование «поддельной Европой» местных, национальных интенций чревато революцией масштаба Великой Французской революции, и вспоминают в связи с этим Эдмунда Бёрка, родоначальника идеологии консерватизма XVIII века, чьи «Размышления о революции во Франции» продолжают оставаться среди актуальных работ и пользоваться повышенным спросом, в отличие от трудов большинства его современников. Выражается осторожная надежда, что с этого Заявления и начнётся настоящее возрождение настоящей Европы. Некоторые авторы рецензий, ссылаясь на то место в Заявлении, где говорится, что порой следует не огульно восхвалять гостеприимство США, а заимствовать их опыт по ограничению иммиграции, пеняют ЕС как плохому подражателю американскому федерализму с центральным правительством.

Интересно, что, как отмечают иные, не все античные традиции постмодернистская Европа отвергла. Например, со времён Платона, который в своей утопии провозгласил общность жён и детей и необходимость воспитания детей государством, реальные государства постоянно вмешивались в эти сферы человеческого бытия в попытках тотального контроля над ними под предлогами общественной пользы, блага детей или рекомендаций науки. Именно такая интервенция происходит и в современных законодательствах и правоприменительной практике стран ЕС, если говорить о семье, браке и ювенальной юстиции, и именно против неё и направлено, в частности, Парижское заявление ведущих европейских гуманитариев.

В связи с Заявлением вспоминают наиболее известные публикации последнего десятилетия на тему «заката Европы». Среди них работы Клэр Берлински «Угроза в Европе», Кристофера Колдуэлла «Размышления о революции в Европе: иммиграция, ислам и Запад», Теодора Далримпла «Неовишистский синдром: почему европейские интеллектуалы предаются варварству», Вальтера Лакера «Последние дни Европы: эпитафия для старого континента», Дугласа Мюррей «Странная смерть Европы», Брюса Торнтона «Закат и упадок: медленное самоубийство Европы».

В откликах на Парижское заявление также обращают внимание на то, что в ЕС права человека трактуются опасным образом, вполне в духе Гоббса: права человека – это то, что таковыми назовёт государство. Естественные стремления человека к самосохранению и личной выгоде, согласно воззрениям английского философа, ведут к войне всех против всех, поэтому в интересах всеобщего мира индивидуальные естественные права отчуждаются и передаются государству.

Кто-то из рецензентов сумел разглядеть в Заявлении и антисемитизм. Мол, евреям «дали понять», что разговоры об иудеохристианской традиции закончились, а евреи в Европе – не у себя дома, у них есть свой собственный, пусть туда и отправляются. Также выражается недоумение в связи с возвращением к требованию ассимиляции переселенцев. Мол, как мусульмане должны ассимилироваться? Стать лютеранами, кальвинистами или православными? Это приведёт лишь к эскалации насилия. И, конечно, любимый приём многих рецензентов – обсуждение не того, что в документе есть, а перечисление того, чего там нет, – тоже идёт в ход: в Заявлении нет, например, предложений по решению проблемы Шотландии и иных территорий, ныне включённых в состав существующих государств, но желающих отделиться. Самые пылкие называют авторов Парижского заявления лжепророками, которые мечтают о новых рабах и намерены извлечь из осуществления своей идеологии личный профит.

Текст Заявления был переведён после публикации оригинала ещё на несколько европейских языков и размещён, к примеру, на финском языке в журнале финских правых традиционалистов «Sarastus».

-------------------------------------------

[1] Цицерон Марк Туллий. О государстве. О законах. О старости. О дружбе. Об обязанностях. Речи. Письма. М., 1999. С. 117.

[2] Кнабе Г.С. Местоимения постмодерна и обязанность понимать // Кнабе Г.С. Избранные труды. Теория и история культуры

[3] Совместное заявление папы Римского Франциска и Святейшего Патриарха Кирилла // http://www.patriarchia.ru/db/text/4372074.html

[4] Там же