Кризис вокруг Корейского полуострова последовательно дрейфует к потенциальному взрыву. Пикировка между Вашингтоном и Пхеньяном все меньше напоминает «драку детсадовцев в песочнице» и действительно может перерасти в вооруженный конфликт. Что в этом случае делать Москве?

После июльской статьи о выборе из двух зол освещение «корейского кризиса» успело пройти очередной цикл. После обмена воинственными заявлениями, за которым ничего не последовало, ажиотаж начал было спадать, и заголовки «Корейский полуостров на грани войны!» стали меняться на «Кризис миновал». Однако в конце августа наступило «традиционное осеннее обострение», связанное с проведением на полуострове ежегодных маневров Ulchi Freedom Guardian, на которых отрабатывался пресловутый «оперативный план 5015», нацеленный на уничтожение ключевых объектов инфраструктуры КНДР, включая атаки на атомные объекты и физическое устранение высшего руководства.

В этот раз в учениях принимало участие «всего» немногим более 50 тысяч южнокорейских и американских военнослужащих. Однако следует вспомнить, что белорусско-российские совместные стратегические учения «Запад-2017», насчитывающие куда меньше участников, вызвали смешанные чувства и громкие заявления о том, что «Россия накапливает силы и готовится к агрессии». При том что, в отличие от «плана 5015», там отрабатывались военные действия против условной Вейшнории, а не открыто названной Северной Кореи.

Однако речь не о том, что подобные учения проводятся несколько раз в год, давая Пхеньяну неиллюзорное ощущение угрозы. И даже не о том, что 24 августа в ходе этих учений было осуществлено три пуска южнокорейских ракет малой дальности «Хёнму-2», которые, в отличие от ракет северокорейских, отнюдь не вызвали медиаистерику и требования обсудить эти стрельбы в СБ ООН. Речь о северокорейском ответе: вначале последовал пуск ракет малой дальности, затем 29 августа еще один запуск «Хвасон-12», которая перелетела через территорию Японии (впервые с 2009 года), показав, что северокорейские ракеты действительно при желании могут достичь как минимум острова Гуам.

Потом 3 сентября Ким Чен Ын сначала продемонстрировал миру термоядерную боеголовку, теоретически вполне готовую к установке на МБР, и практически в тот же день КНДР осуществила шестое ядерное испытание, мощность которого по разным источникам оценивается от 50 до 250 килотонн. Да, это термояд.

Автор не уверен, что Пхеньян верно просчитал все его последствия. Проведение испытания на фоне саммита БРИКС и Восточного экономического форума обеспечило относительно быструю реакцию. 11 сентября 2017 г. Совет Безопасности ООН единогласно принял резолюцию № 2375, предусматривающую ужесточение санкций против КНДР. Предлагаемый США пакет, включающий в себя, в том числе, топливное эмбарго, правда, полностью не прошел, несмотря на то, что его принятие активно лоббировал президент РК, дозвонившийся по этому поводу почти до всех региональных лидеров.

В ответ Пхеньян тоже поднял ставки, хотя и не на максимальную высоту – 15 сентября КНДР произвела очередной запуск баллистической ракеты, дальность полёта которой составила 3700 км. С учетом высотной траектории это и реальное подтверждение возможности нанести удар по авиабазе США на о. Гуам, и намек на большее. Кроме того, лидер КНДР указал, что Север продолжит разработку ракетно-ядерной программы, пока не будет достигнут паритет  с Соединенными Штатами.

Этот шаг не остался без ответа. Сначала Дональд Трамп назвал в своем твиттере Ким Чен Ына «Рокетменом», а затем 19 сентября, уже с трибуны ООН, открыто предупредил, что если КНДР не прекратит свою ядерную программу, которая угрожает США и ее союзникам, у США не будет выбора, кроме как полностью ее уничтожить.

Немного позднее, 21 сентября, Трамп объявил о новых экономических санкциях в отношении Северной Кореи и стран, которые ведут бизнес с КНДР, окончательно оформив концепцию вторичного бойкота.

Северокорейский ответ не заставил себя ждать. Вначале 20 сентября глава северокорейского МИД Ли Ён Хо сравнил заявления Трампа о готовности уничтожить СК в случае прямой угрозы с «лаем собаки», но затем 22 сентября «рокетмен» ответил лично. И хотя инвективная риторика взяла пару новых высот, если вынести за скобки оскорбления, суть в следующем: действия США  «отнюдь не запугивают, не останавливают меня, а, наоборот, подтвердили, что выбранный мною путь правилен, и по нему следует идти до конца».

«Американского старого маразматика непременно, наверняка буду укрощать огнем», заявил Ким в последней фразе, после чего министр иностранных дел КНДР Ли Ён Хо предположил, что обещанные «сверхжесткие ответные меры»  могут включать в себя «самый мощный взрыв водородной бомбы в Тихом океане». Вместе с тем министр отметил, что «мы не имеем представления о том, какие именно действия могут быть предприняты, поскольку приказ отдает Ким Чен Ын». Помимо этого Ли Ён Хо назвал  Трампа «психически неуравновешенным человеком, страдающим манией величия» и предупредил, что если в результате вооруженного противостояния между двумя странами «погибнут невинные американцы», то «Трамп будет нести полную ответственность» за это.

После этого алармистские заголовки снова замелькали в СМИ, причем реплика Ли преобразовалась в «КНДР пообещала взорвать водородную бомбу  над Тихим океаном»; в следующем раунде президентского «баттла» Трамп пригрозил «безумцу» Киму «невиданными испытаниями», северяне ответили видео с уничтожением американского авианосца, после чего Сергей Лавров сравнил ситуацию с дракой детсадовцев и предложил добиваться «разумного, а не эмоционального подхода».  

На данный момент (конец сентября 2017 г.) пикировка продолжается. 

Да, в глазах непрофессионалов динамика корейского ракетно-ядерного кризиса представляется в виде некого волнообразного графика, в котором пики обострений (связанные с очередным ядерным испытанием, военными маневрами той или иной стороны или резкими заявлениями лидеров) сменяются спадами, на которых эксперты, ранее ставившие полуостров на грань войны, начинают говорить о том, что опасность миновала.

На деле же мы наблюдаем медленный и неотвратимый рост вероятности силового решения, которое, по мнению автора, на данный момент составляет примерно 35% и уверенно подбирается к сорока. Конечно, это условные цифры, но речь идет о том, что тренды, ведущие к обострению, никуда не делись, и каждый подобный всплеск повышает его вероятность.

Чего хочет «Рокетмен» и в чем, он, возможно, ошибается

Если посмотреть на ситуацию с северокорейской точки зрения, то у руководства КНДР есть более чем обоснованные подозрения, что Соединенные Штаты и их союзники будут уничтожать КНДР как государство при первой возможности. На это указывает целый ряд факторов:

• Последовательный отказ признать существование КНДР как государства. США не признали КНДР в начале 1990-х гг. (хотя неформальная договоренность между Москвой и Вашингтоном говорила о перекрестном признании) и не сделали этого позднее (хотя заключение дипотношений было, в общем-то, одним из условий Рамочного соглашения 1994 года). И сейчас Соединенные Штаты блокируют любые попытки заключения с КНДР каких-либо официальных договоренностей, даже если речь идет о документе, который призван зафиксировать итоги Корейской войны 1950-1953 гг.
• Северная Корея последовательно демонизируется и имеет фактически официальный статус страны-изгоя, который подразумевает, что взаимодействие с таковой противоречит всем морально-этическим нормам, принятым «цивилизованными странами». Северокорейский режим достаточно одиозен и авторитарен, и в его истории хватает темных пятен. Однако вешать на нынешнюю КНДР события времен Ким Ир Сена или раннего Ким Чен Ира – это примерно то же самое, что рассуждать о современной России как о сталинском Союзе или временах «лихих 90-х». КНДР меняется, и эти перемены достаточно заметны.
• Если вынести за скобки риторику о «самозащитных мерах, принимаемых в ответ на провокации», то уровень южнокорейско-американской военной активности не уступает северокорейскому, если не превосходит его. Только за период с марта по сентябрь 2017 г. США и РК провели пятнадцать военных учений различных типов, которые включали в себя, в том числе, ракетные пуски и вылеты стратегических бомбардировщиков, отрабатывающие атаки на ключевые объекты инфраструктуры. Эти действия отнюдь не вызывают международного ажиотажа, хотя для КНДР вылеты американских бомбардировщиков В1-В – не меньшая угроза и провокация, чем ракетные пуски, благо цели для бомбометания находятся в достаточной близости от северокорейской границы.
• В отличие от РК, у Северной Кореи нет союзников, которые в рамках политического договора готовы прикрыть ее ядерным зонтом или прийти на помощь по первому требованию в случае внешней агрессии.
• Кроме того, Северная Корея получила ряд прямых и косвенных уроков, указывающих на то, что любые попытки договариваться с противоположной стороной не с позиции силы обречены на провал. Договоренности либо не будут выполнены, либо, в определенный момент, пересмотрены или снабжены дополнительными условиями. Так было с Рамочным соглашением 1994 г. (желающие могут поинтересоваться судьбой двух ЛВР, которые должны были быть построены к 2003 году), и так же, по сути, закончилась возможность урегулировать  ядерную проблему на основании плана, отраженного в Совместном заявлении участников переговоров в 2005 году. Окончательно же концепция договороспособности «Запада» была перечеркнута после падения режима Каддафи, да и судьба иранской ядерной сделки может оказаться незавидной – Трамп открыто обвиняет Тегеран в «нарушении духа (не буквы!) соглашения».
• С другой стороны, у КНДР есть пример маоистского Китая, который на момент начала своей ядерной программы обладал не менее одиозной репутацией. Однако после превращения Китая в ядерную державу значительная часть вариантов решения вопроса были убраны со стола.

В такой ситуации руководство Северной Кореи идет простым и понятным путем. Любой ценой проскочив «окно уязвимости», выйти на минимальный уровень гарантированного ядерного сдерживания, который станет для Пхеньяна «пропуском в высшую лигу». После этого военное решение вопроса станет неприемлемым из-за запредельных рисков, и недруги КНДР будут вынуждены договариваться. А это позволит, как минимум, убрать часть угроз, связанных с насильственной сменой режима, и смягчить санкционное давление, связанное с непризнанием ядерного статуса.

На данный момент в Пхеньяне уверены, что ситуация развивается по выгодному им сценарию. Точнее, что на войну американское руководство не пойдет. Это подтверждается и тем, что ни летом, ни сейчас в Пхеньяне не было усиления «военной тревоги», которая могла бы стать признаком подготовки к конфликту со стороны КНДР. Действительно, в вопросе «воевать или договариваться» выбор кажется очевидным. Однако, на месте пхеньянского руководства автор не был бы столь оптимистичен. К сожалению, существует несколько групп факторов, которые делают выбор Вашингтона более нетривиальным, и именно поэтому предыдущая статья автора называла его «выбором из двух зол».

Первая группа аргументов против признания ядерного статуса КНДР может быть условно названа «системными», так как они касаются не СВА, а всего существующего миропорядка. Да, с точки зрения многих, включая автора, таковой трещит давно, но принятие «мировым сообществом» северокорейских условий будет означать не трещину в стене или отвалившийся кусок лепнины, а обрушение части фасада, сопровождающееся падением пары несущих колонн. Почему это так?

Современная «архитектура глобальной безопасности» как минимум формально строится на авторитете ООН как надгосударственной организации. Если посмотреть под этим углом на «мирный исход», то получится, что десять с лишним лет международное сообщество пыталось, но так и не смогло «окоротить» Северную Корею, и более того, теперь вынуждено приняло ее условия. Какова тогда вообще цена ООН, и не грозит ли ей участь Лиги Наций при любом мало-мальски серьезном кризисе?

Вторая важная составляющая современного миропорядка касается режима нераспространения ядерного оружия. Здесь мы также получаем очень неприятный прецедент: любая страна, даже необязательно страна-изгой, развив ракетно-ядерную программу до уровня МБР с термоядерной боеголовкой, получает совсем иной статус. Это – дорога к падению режима НЯО, которое бьет по интересам Постоянного комитета СБ ООН  проталкивать свое видение проблем новом миропорядке окажется значительно сложнее.

Кроме этого, согласно закону больших чисел, повышается как вероятность катастроф в результате технического сбоя, так и попадание ядерного оружия в руки негосударственных акторов, включая террористические организации. Поэтому с точки зрения многих сторонников действующего миропорядка, новый — мультиядерный — выглядит существенно хуже, и остановить сползание в него считается допустимым любыми средствами.

Следующая группа причин может быть названа  морально-этическими. Уровень демонизации КНДР таков, что переговоры со страной-изгоем будут восприниматься как уступки Злу, которое от этого только усилится. Влияние этого очень хорошо заметно в тех аргументах, которые используют сторонники силового решения в США и РК. Темы разрушения режима НЯО или падения авторитета ООН там почти не звучат. Вместо этого аудиторию знакомят с фантастическими сценариями, которые базируются на том, что, стоит сделать Северной Корее хоть малейшие уступки, как Пхеньян немедленно потребует разрыва южнокорейско-американского оборонного соглашения, а затем – угрожая ядерным ударом по континентальной территории США – начнет «коммунизацию» Юга (в версиях  некоторых прогнозистов из числа радикал-протестантских кругов речь заходит и о вторжении в Японию). И хотя авторы подобных сценариев, похоже, черпают свое вдохновение из сюжета хорошо известной в узких кругах игры «Homefront», аудитория, привыкшая воспринимать Северную Корею как патентованное «государство зла», «заглатывает» их с готовностью.

А значит, политик, который «опустится» до переговоров с Пхеньяном, получит целый букет внутриполитических и репутационных проблем. Их могли бы преодолеть президент класса Никсона и госсекретарь ранга Киссинджера, но чем больше государство пронизано популизмом и  действенными системами обратной связи, тем сложнее руководителю страны проводить в жизнь меры, непопулярные у общественного мнения.  

Сложности, с которыми сталкивается сегодня правительство Трампа, только усугубляют этот тренд, сужая его пространство для маневра. Президент уже сделал слишком много заявлений в стиле «этому не бывать» и «мы им покажем». Переступить через них может быть чревато серьезной потерей лица.

Третья группа связана с недостаточным экспертным сопровождением политики Трампа. Чехарда назначенцев, невысокое качество экспертов и советников, высокий уровень волюнтаризма при принятии решений могут привести к тому, что картина, которую будут рисовать Трампу относительно внутриполитической обстановки в КНДР, ее военного потенциала и, как следствие, хода возможной кампании, будет существенно отличаться от реальной.

В плену дискурса

Дополнительные когнитивные искажения при анализе ситуации стоит отметить особо, –  долговременные последствия демонизации  сформировали определенный дискурс освещения проблемы, в рамках которого ее нельзя решить.

Даже российским экспертам общего профиля, которые теоретически обладают бóльшим уровнем знаний о КНДР, чем западные, бывает сложно выйти за рамки господствующего дискурса, и в их заявлениях встречаются не имеющие никакого отношения к реальному положению дел выражения типа «ядерный шантаж», «непредсказуемый режим» или «порочный круг северокорейских провокаций». При этом лица, рассуждающие о том, что КНДР вероломно нарушила Рамочное соглашение, не имеют понятия о его содержании или могут упоминать как общеизвестный факт то, что «в КНДР ежегодно от голода умирает миллион человек».

Друг на друга накладываются и недостаточная информированность, и то, что информационные лакуны заполняются штампами пропаганды.

Возьмем в качестве примера Институт Америки в рамках Академии общественных наук КНДР. Да, он был создан недавно, и, возможно, к нынешнему времени ситуация изменилась к лучшему, однако осенью 2016 г. в нем было всего три структурных подразделения, из которых одно занималось ЯПКП, другое – северокорейско-американскими отношениями, третье – внешними связями. Как можно заметить, никакого исследования американского общества, культуры, политики, системы принятия решений в нем не велось.

Однако и американский уровень изучения Северной Кореи находится на похожем уровне. До недавнего времени там пользовались информацией из вторых рук, в первую очередь - японской или южнокорейской, имея возможность полагаться либо на спутниковые снимки, либо на расспросы перебежчиков. Собственный отдел агентурной разведки, посвященный Северу, появился в США только в 2017 году. При этом, в отличие от российских экспертов, значительная часть которых застала СССР и поэтому минимально понимает особенности обществ подобного типа, у них вообще нет понимания контекста. Например, именно поэтому в КНДР безуспешно пытаются найти диссидентствующих интеллигентов позднесоветского образца, хотя северокорейская специфика, включая отношение к интеллигенции, исключает возможность формирования подобной страты.

О невысоком уровне исследований по КНДР хорошо говорят документы, обнародованные «Wikileaks». Значительное количество таковых составляют тексты, написанные непрофессионалами, ссылающимися на желтую прессу и иные варианты невалидных источников. Но на основании этих «аналитических записок» принимаются политические решения.

В результате что США, что КНДР разрабатывают стратегию взаимодействия со своим оппонентом, отталкиваясь не от реальной Америки или Северной Кореи, а того изрядно карикатурного образа, который сложился в головах их пропагандистов и распространился на аналитиков. Естественно, это не способствует конструктивному решению вопроса.

Чего ждать и что делать

Ситуация, теоретически, способна развиваться весьма стремительно, и иногда у автора складывается ощущение, что счет идет на дни, а события, которые он собирается моделировать, могут случиться еще до того, как та или иная модель увидит свет.

Недруги Пхеньяна или люди, привыкшие думать в парадигме «КНДР провоцирует мировое сообщество», вполне допускают вариант, при котором уровень региональной напряженности может дойти до аналога событий 2010 года: в виду имеется обстрел северокорейской артиллерией острова Ёнпхёндо и предшествовавшее этому потопление южнокорейского корвета «Чхонан», в котором официальная версия (не лишенная, заметим, сомнительных допусков и оценочных суждений)  обвиняет Северную Корею.

Автор же считает более реальным ракетный пуск «на дальность», который должен будет окончательно снять вопрос о наличии МБР, однако где его проводить – хороший вопрос. Если он будет направлен в район Гуама,   Соединенные Штаты вполне могут интерпретировать его как акт агрессии: «откуда мы знаем, учебный это пуск или боевой». После чего охранительный рефлекс накладывается на иные политические причины, и в итоге официальная версия будет звучать как «Северная Корея собиралась атаковать Гуам ракетами, и нам не оставалось ничего, кроме как произвести превентивный удар».

Вообще, в рамках «стратегической игры» наибольший шанс развиться в полномасштабный вооруженный конфликт имеет провокация КНДР на нечто неадекватное, что может быть интерпретировано как казус белли. Вариант, при котором северокорейское руководство или будет загнано в угол, или начнет считать военное противостояние неминуемым. Топливное эмбарго или иные «санкции», которые проще называть блокадой, вполне могут оказаться таким триггеромпри том, что явное проявление агрессии со стороны КНДР переложит ответственность за все последствия конфликта на того, кто «первый начал», а РФ и КНР в этом случае, скорее всего, Северной Корее не помогут.

Во всяком случае, каждый приступ военной тревоги с присущей ему эмоциональной накруткой повышает вероятность неадекватной интерпретации сигнала или возникновения конфликта не по злому умыслу, а в результате ошибки, сдавших нервов или технического сбоя.

В завершение поговорим, как и чем можно изменить ситуацию к лучшему, потому что при неизменности трендов вопрос о критическом обострении переходит в категорию не «если», а «когда». Российско-китайское предложение «двойной заморозки» кажется лучшим, чем ничего, однако в его нынешнем виде оно, скорее, затормаживает тренды, ведущие к конфликту, но не меняет их траекторию.

Среди факторов, способных повлиять на процесс, автор выделил бы следующие.

• Дальнейший уровень развития российско-американского или американо-китайского противостояния. До недавнего времени, несмотря на все разногласия по другим поводам, члены постоянного комитета СБ ООН все-таки достигали консенсуса в том, что действия КНДР неприемлемы и нуждаются в порицании, несмотря на острые дискуссии о том, каким именно это порицание должно быть. Отказ от этого консенсуса, на взгляд автора, означает очень важное изменение в миропорядке и архитектуре безопасности. Однако, пока ни Москва, ни Пекин, ни Вашингтон не заявили официально, что «правила игры изменились».
• Подразделом этого является вопрос, дойдет ли дело до торговой войны США и КНР, - не исключено, что разговоры о том, что Китай помогает Северу или не соблюдает санкции, не более чем повод для того, чтобы найти оправдание давлению на Пекин.  
  • Объем северокорейских резервов. До отмены санкций еще надо дотерпеть. Информация о том, что Ким Чен Ын дал указание «копить нефть», есть, но считается, что накопленный объем эквивалентен объему поставок за полгода. Идет ли накопление других стратегических ресурсов, неизвестно. И поэтому, в зависимости от осведомленности и ангажированности, разные эксперты считают, что, в случае дальнейшего усиления санкций и окончательного перехода к блокаде, Ким Чен Ын продержится от нескольких месяцев до двух лет, причем наиболее вероятный срок – это год плюс-минус три месяца. За это время Ким должен постараться или привести Соединенные Штаты к «правильному решению», или затянуть пояс, либо принять условия Китая (чего, возможно, ждет и добивается Пекин).
  • Насколько Южная Корея и Япония смогут пытаться вести самостоятельную политику, стремясь обеспечить свою безопасность.

Теперь о том, что в этой ситуации может и должна делать Москва. Исходить, возможно, придется из того, что старый миропорядок на самом деле не разваливается, а уже развалился. Есть лишь фасад, который создает видимость, а, на самом деле, мы уже живем в «разделенном мире» и «мультяшной» реальности, которая диктует новые правила игры. Это печально, это цинично, это больно, но в такой ситуации побеждает тот, кто быстрее всех понимает, что правила игры изменились, и успевает скорректировать свою позицию, чтобы «вовремя сгруппироваться». Россия в наименьшей степени проигрывает от ядерной КНДР, и потому мы, с одной стороны, конечно, должны принимать меры к тому, чтобы конфликт не случился, с другой, – циничная стратегия должна строиться на том, чтобы в случае, если он разгорится, нас бы он задел минимально по сравнению с остальными геополитическими противниками.

Ядерная Северная Корея для России – меньшее зло, чем превращение северной части полуострова в горячую точку. Но с другой стороны, хочет ли Россия, чтобы, неудачно вовлекаясь в северокорейский конфликт тем или иным образом, американское руководство потерпело политический или хотя бы репутационный ущерб? Не уверен…

В рамках умаления вероятности конфликта нам следует, с одной стороны, донести до Пхеньяна вероятные последствия некоторых его действий, являясь не столько посредником, сколько стороной, которая помогает более глубоко понимать действия оппонента: в этом контексте автор подумал бы о контактах между вышеупомянутым институтом Америки и российским ИСКРАН.

Одновременно Россия должна всячески противостоять тем «санкционным действиям», которые направлены на прямое или косвенное провоцирование Пхеньяна на необдуманные действия, минимизируя поводы для возможного конфликта. Естественно, это должно сочетаться с доведением российской позиции по этому поводу и до руководства в Пхеньяне.

Также российская стратегия может предусматривать последовательное донесение бесперспективности военного решения до региональных союзников США. Так как, на самом деле, ни Южная Корея, ни Япония не приобретают ощутимой выгоды, даже если конфликт разрешится  исчезновением КНДР с карты мира.

Во-первых, обеим странам достаточно сильно достанется, причем не исключено, что для атаки важных в военном отношении инфраструктурных узлов противника может быть использовано ядерное оружие. Во-вторых, мир после победы над Севером не будет лучше, чем довоенный. Южной Корее, например, придется заниматься перевариванием северных территорий, что с поправкой на культурную дивергенцию и остаточное сопротивление прочучхейских сил будет не менее долгим и болезненным процессом, чем «установление демократии» в Ливии и Ираке. Таковой будет характеризоваться  падением уровня жизни простых южнокорейцев, затяжным политическим кризисом, растущим социальным напряжением и уровнем криминала, закручиванием гаек и снижением индекса безопасности. При этом объективная зависимость нового государства от США скорее всего усилится. В связи с этим весьма вероятен рост национализма в его мелкодержавной версии, которая предполагает поиск врагов. А это означает, что Япония, которая и сейчас занимает в корейском националистическом нарративе очень специфическое место, окончательно займет нишу «клятых жапскалей», которые убили нашу королеву, насиловали наших женщин, вбивали гвозди в нашу землю и перебили всех тигров, чтобы лишить нас национального духа сопротивления. Определенный уровень доверительных отношений, который существует между Москвой и Токио, а также желание установить таковые между Москвой и Сеулом теоретически позволяют донести подобное послание.

Понятно, что «осталось уговорить Рокфеллера». И воздействие на Вашингтон является самым сложным элементом стратегии, поскольку Трамп катализирует определенные процессы, но не инициирует их. Вопрос в том: как предложить Трампу грамотно «продать» идею переговоров, так чтобы они, с одной стороны, не выглядели сделкой с дьяволом, а, с другой, – наоборот, укрепили бы его позиции по аналогии с тем, что сделал Никсон, разменяв Тайвань на Китай. Теоретически можно взвалить всю ответственность за ситуацию на Обаму и Клинтон, сказав, что именно их политика «стратегического терпения» довела ситуацию до ручки, и в том, что мы выбираем большее зло, виноваты они.

Но судя по известным бизнес-стратегиям  Трамп, он не относится к тому психотипу политических деятелей, которые способны к длительным и тяжелым переговорам с поиском компромисса. Тем более, что «продавали» Трампа публике как политика, который «придет и моментально все поправит».

Опять же возникает вопрос: допустим, переговоры в стиле Никсона увенчаются успехом, и что потом? Если вдруг Северную Корею признают в качестве «ядерной державы», останется ли она в условно китайско-российском блоке или будет придерживаться более нейтралистской линии, и насколько такой сдвиг соответствует национальным интересам России? Не исключено, что северокорейское руководство рассчитывает играть на американо-китайских противоречиях так же, как дед нынешнего руководителя КНДР сохранял независимость своего курса, играя на отношениях между Пекином и Москвой.

Как видно,  курс на сохранение статус-кво представляется наиболее выгодной политикой и возможности для разыгрыша этой партии у Москвы есть. Да, в определенном смысле это тоже выбор из двух зол, но вся большая политика строится именно на подобных дилеммах.

Рейтинг публикации:

38

Комментарии (4) | Распечатать

Добавить новость в: