Историк и аналитик Института Вацлава Клауса Алеш Валента говорит, что культурный марксизм переплетается с международным неолиберализомом, и примером тому является Джордж Сорос. Весь политический спектр пронизывает своего рода «коалиция нормальных людей, объединившихся во имя здравого смысла».

Parlamentní listy: В своей книге «Один год консервативной публицистики» вы пишете о «Западе» в кавычках. Настоящий Запад, согласно вашему определению, это либеральная демократия, гражданские и экономические свободы и традиционные и семейные ценности. Британский консерватор Джон Лафлэнд, если говорить упрощенно, полагает, что сегодня марксизм царит на «Западе», а Россия при Путине от него избавилась. То есть полюса сменились. Путин якобы по-своему возрождает патриотизм, традиционные ценности, поддерживает православную церковь, восстанавливает экономику и стимулирует демографический рост и так далее, тогда как современный «Запад» охвачен неомарксизмом. Согласны ли вы с тем, что сегодня полюса изменились?

Алеш Валента: Если говорить о «Западе», то это мой тезис. Если обратиться к западным университетам или СМИ, то неомарксизм, который утвердился в западном обществе в 60-е годы, действительно там доминирует, в особенности в СМИ, в вузах и учреждениях. Из-за равенства и ошибочно понятой толерантности на Западе все чаще подавляется свобода. Уравниловка проникает и в экономику. Недавно в Германии приняли федеральный закон, по которому в штате фирм, чьи акции торгуются на бирже, должно быть минимум 30% женщин-руководителей. В школах, учреждениях, в СМИ неомарксизм явно одержал верх. В этом смысле на «Западе» свобода все чаще подавляется. Преимущество получают равенство, ошибочно понятая толерантность, мультикультурализм…

— Вопрос в том, не то ли это «равенство», когда одни «равнее» других…

— Это то «равенство», которое заканчивается притеснением мужчин. Сегодня в Германии в некоторых профессиональных сферах мужчины требуют квот для себя, потому что женщинам там отдается предпочтение. Тотальное равенство убивает свободу…

— Да и равенство это относительное. Иногда приходится выбирать: или «равенство» для мусульман с их исламскими требованиями, или «равенство» для женщин. Если обратиться к примеру Швеции, то там мусульмане нарушают естественные права женщин, физически на них нападают, но требования феминисток распространяются только на белое население, а мусульмане могут вести себя по отношению к женщинам, согласно нормам ислама…

— Все это неразрешимые противоречия, с которыми столкнулись левые, в том числе из-за мусульманской миграции…

— Речь о том, что этого равенства на практике, в общем-то, и нет…

— Оно существует как лозунг и постулат, как политика, которая позволяет уничтожить свободу и правовой порядок. Если вы создаете искусственное неравенство, то…

— Вы уничтожаете равенство перед законом…

— Именно. В Германии равенства перед законом не существует, потому что баллотироваться на выборах и назначаться на руководящие посты женщинам помогают квоты. Некоторые мужчины подали иски в административные суды, потому что в Германии работает директива, которая следует из федерального закона, а также законов отдельных земель. Согласно этой норме, если в конкурсе на какую-то должность в государственном аппарате участвуют мужчины и женщины, обладающие одинаковой квалификацией, то предпочтение надо всегда отдавать женщине. Просто потому, что она женщина. Так что никакого равенства нет, а скорее, все наоборот. Это приводит к абсурдным судебным тяжбам, а в обществе царит какое-то псевдоравенство, выдуманное левыми.

— Давайте вернемся к России?

— Я предпочел бы избегать столь однозначных суждений. Я тоже вижу в России определенную надежду для европейской христианской культуры, хотя Россия — другая. Это страна, от которой — учитывая ее культуру, традиции, размеры и историю — нельзя ожидать воцарения демократии западного типа. Давайте не будем строить подобных иллюзий. Тем не менее это страна, которая законом запретила распространение гомосексуальной культуры среди молодежи, что чрезвычайно правильно. Подобное идет вразрез с трендом, который установился в Германии: там молодежь буквально подвергается сексуальным извращениям. В итоге это приводит к распаду общества и семей. В России семью больше защищают, и это хорошо.

— В России их никогда не подавляли так, как на «Западе». Сексуальной революции в 60-е годы там не было. В целом то же можно сказать о Центральной и Восточной Европе. Мы тоже не переживали сексуальной революции благодаря, что парадоксально, коммунистическому режиму. Из-за этого одно наше поколение не подверглось этому ультралиберальному левому перевоспитанию. В этом наше преимущество по сравнению с «Западом». Поэтому в том, что касается менталитета и политики, ситуация в Центральной и Восточной Европе отличается от «Запада». Если мы защитимся от массированного вторжения исламского элемента, то в культурном и цивилизационном отношении у нас, определенно, будет больше шансов выжить, чем у «Запада».

— В своей книге вы пишете о том, как можно сохранить демократию. В рецензии на вашу книгу Михал Семин заявил, что свобода не может существовать без порядка, не может существовать без христианства. Из этого я понял, что, по-вашему, либеральная демократия сама по себе неустойчива, поскольку у нее нет крепкой и неоспоримой опоры. Тогда является ли для вас основой свободы, говоря словами Честертона, некая «ортодоксия» или даже «ортодоксия», базирующаяся на христианстве?

— Вы намекаете на одно высказывание в моей книге, которое я позаимствовал у немецкого историка права по имени Бокенфорде. 25 лет назад он сказал, что либерализм — это система, которой не выжить за счет собственных ресурсов, и которая не способна гарантировать сама себя без нравственных норм, соблюдаемых населением государства, и без минимальной общественной однородности. Из-за всеобъемлющей толерантности и нравственной распущенности либерализм утрачивает те нравственные нормы, которые, по словам Бокенфорда, давало христианство. Либеральное общество боялось христианства (в определенной мере обоснованно, учитывая опыт прошлого) и считало, что сумеет создать порядок, в котором будет царить всеобщая толерантность друг к другу и де-факто ко всему.

Однако теперь выясняется, что эта толерантность — недостаточно прочная опора. Она не способна сохранить целостность общества. Такие крайности, как радикальный феминизм или «гендеризм», возможны только в том обществе, которое провозгласило полную толерантность и избавилось от всяких нравственных норм. А если говорить об упомянутой однородности, то ее нарушает мультикультурализм и массовая иммиграция. Таким образом, западные общества лишены и нравственных норм, и собственной однородности, то есть выжить они не смогут.

— Вы говорили о «полной толерантности». Не существует ли угрозы, как в случае с постулатом равенства, того, что эта «толерантность» переродится в так называемую «репрессивную толерантность», о которой говорят неомарксисты… Речь о том, что все, кто не согласен с их пониманием толерантности, будут наказываться. Этот неомарксистский принцип хорошо описал Ладислав Якл, сказав так: «Будь толерантен или схлопочешь!» В условиях политической корректности людей в лучшем случае увольняют с работы или клеймят фашистами, а в худшем — сажают в тюрьму… Так не заканчивается ли эта постулированная толерантность полной нетерпимостью…

— Да, так и есть. Она заканчивается нетерпимостью к тем, кто отказывается принять этот тип толерантности. Если обратиться к трудам видных философов неомарксизма, скажем к Теодору Адорно, то там мы найдем все это.

— В своей книге вы пишете, что экономическая глобализация вместе с мультикультурализмом — это ингредиенты, из которых мировые элиты сварили свой универсальный айнтопф, в котором собираются растворить национальное, языковое и религиозное разнообразие нашего мира. Я задам умозрительный вопрос, не появилась ли сегодня определенная смесь из неомарксизма и неолиберализма…

— Это комплементарные процессы…

— Не дают ли ответ на этот вопрос заявления американского палеоконсерватора Пата Бьюкенена или Дональда Трампа, которые говорят о возвращении к «национальному капитализму» и протекционизму для защиты от транснациональных корпораций. А они чрезвычайно сильны и без барьеров проникают на национальные рынки…

— Я придерживаюсь того же мнения. Культурный марксизм смешивается с международным неолиберализмом, и примером тому является Джордж Сорос. И то, и другое направление — против национальных государств и естественных связей между национальными сообществами, потому что гигантским транснациональным фирмам нужна свободная рабочая сила, которая не будет привязана к одному любимому месту. Им нужна рабочая сила, которой будет все равно, что сегодня она в Испании, а через пять лет переселится в другое место. Это начало конца национального государства. Именно по этой экономической причине против границ выступают международные транснациональные бизнесмены. Ратуя против границ, неомарксисты руководствуются культурно-идеологическими соображениями.

Немецкий философ Хабермас из Франкфуртской школы утверждал, что европейское общество воспринимало все «иное», чужое как нечто чрезвычайно позитивное и поэтому открывало всему этому границы своих стран. Сегодня эти принципы применяются на практике к иммиграции в Европу. Хабермас полагал, что нужно сделать так, чтобы иммигранты как можно быстрее получали те же права, которыми обладают коренные немцы, поскольку иммигранты обогащают страну. Так исчезнут народы, по крайней мере европейские, а люди без национальности будут идеальной рабочей силой для транснациональных компаний.

— В политике всегда существовало разделение на левых и правых в зависимости от подхода к экономике: больше налогов, свободный рынок и прочее. Нет ли сегодня, скорее, разделения на приверженцев глобализма и надгосударственности и сторонников патриотизма и антиглобализма? Марин Ле Пен, которую называют правой, против глобализации и поддерживает социальное государство. У нас есть номинально левый Милош Земан, который поддержал Дональда Трампа и Норберта Хофера, а он выступает против иммиграции. Дональд Трамп, в свою очередь, отстаивает протекционизм. Орбан тоже не является экономическим либералом. Многие члены коммунистической партии KSČM зачастую более рьяно отстаивают национальную идентичность, суверенитет и выступают против миграции, чем так называемые правые из партии ТОР09 или так называемая правая Ангела Меркель…

— Конечно. Я вспоминаю специализированную статью политолога Станислава Балика из Брно, которая была опубликована в издании Echo в прошлом году. На мой взгляд, это очень ценная статья. Автор пишет, что деления на правых и левых уже нет, и что формируется своего рода союз из консервативно-либеральных сил и «старых левых». «Старые левые» сохранили свой взгляд на экономику и не поддались современным неомарксистским тенденциям в том, что касается цивилизационных вопросов.

— Однако часть современных правых поддалась этим неомарксистским тенденциям…

— Да. Но это те правые, которых мы не будем называть консерваторами. Ангела Меркель считается христианским демократом, но де-факто она представитель партии Зеленых. То есть то, о чем вы говорили, это своеобразная коалиции нормальных людей, объединившихся во имя здравого смысла. Мнение этих людей о миграции роднит часть левых с теми силами, которые близки нам — тем, кто сотрудничает с Институтом Вацлава Клауса. Это новая ситуация, но она соответствует тому, как в последние годы изменились понятия и в политические тенденции.