Существование аристократии в классическом понимании, то есть не просто элиты государства и общества, а наследственной системы передачи элитарного статуса, всегда подразумевает определенную структуризацию и формализацию. Поэтому существование аристократии невозможно без существования титулярной системы. В данном материале в наиболее доступной форме будет рассмотрена европейская традиционная титулярная система, а именно ее возникновение и развитие.

При рассмотрении данного явления я не претендую на полноту охвата объекта исследования и допускаю, что отдельные моменты могут быть не освещены в этом материале. Поэтому традиционно (для себя) напоминаю, что комментарии, начинающиеся со слов «Автор забыл о…» будут являться несомненным украшением и функциональным дополнением материала, если, конечно, будут сформулированы по существу вопроса.

Корни средневековой и современной европейской аристократии лежат в тех давних и темных временах, когда по бескрайним темным европейским лесам бегали древние германцы, кельты и славяне. Для простоты рассмотрения материала в дальнейшем будем называть всю эту совокупность германцами, т.к. Тацит (автор наиболее полных источников о населении упомянутых лесов) не различал германцев и славян; что же касается кельтов, то их вклад в формирование средневековых устоев был объективно менее значителен, чем вклад славян и германцев. Именно германские (в Тацитовом понимании) племена потом создали то, что называется феодализмом и Средневековым обществом в целом; собственно, потомки этих самых германцев заселяют сейчас всю Европу и не только. От предшествующих римлян и греков германцы взяли лишь отдельные наименования титулов («Император», например), однако суть античной системы аристократии, и, соответственно, титулярной системы практически никак не была перенята германцами. О причинах этого мы также упомянем в этом материале.

Начнем с осевого во всей титулярной системе титула — «Король».
Во времена Тацита у германцев государственности не было. До Тацита, впрочем, тоже. Впрочем, совсем уж первобытнообщинный строй германцы к тому времени уже пережили, поэтому основной общественной единицей у них был уже даже не род (объединение нескольких семей), а племя. Племенная организация позволяла делать две интересные вещи: во-первых, она позволяла собирать для военных нужд значительные силы (род с такой задачей не справлялся), а во-вторых, она позволяла ввести социальную стратовую дифференциацию. То есть в роду, например, все друг другу в той или иной степени родственники, а поэтому могут главу рода по-родственному и на три буквы послать без особых для себя санкций; а вот в племени этот фокус уже не прокатывает.

Естественно, что первой функцией вождя была хозяйственная — надо было обеспечивать совместное добывание племенем жратвы и прочих ништяков. Опытно-экспериментальным путем германские племена быстро установили, что помимо охоты-собирательства, а также более продвинутых животноводства-растениеводства, жратва и ништяки очень даже неплохо добываются путем насильственной экспроприации у соседей. Так появилась необходимость в военных действиях, и, соответственно, в людях, которые будут эти военные действия осуществлять. Первоначально в поход, естественно, ходили всем племенем: Тацит фиксирует, что «все свободные граждане у германцев вооружены».

Опять-таки опытно-экспериментальным путем германцы быстро усвоили, что еды и ништяков хочется всем, но при этом в походе и погибнуть насмерть можно. И тут открылся простор для деятельности «сильных волевых личностей». На этапе существования военной демократии как общественно-политического строя и племенного ополчения как единственной формы военной организации происходило примерно следующее: самый физически сильный и психически отмороженный гражданин выступал перед племенем с пламенной речью на древнегерманском/протославянском, и, усиленно бия себя пяткой в грудь, обещал привести племя к победе собственными усилиями, а конкретно — усилиями собственных мышц, военной удачи и каменного топора (бронзовой секиры / железного меча — в зависимости от технологического уровня развития племени или того, что в этом лесу годом ранее потеряли проходившие мимо римляне). От остального племени, собственно, требовалось прикрывать данного гражданина в бою, не давая врагам шанса подло покарать его в спину таким же каменным топором.

Тут возникает интересный момент. Физически сильный гражданин-то есть, но и вождь у племени тоже есть — причем это не один и тот же гражданин. Физически сильный — он в агротехнологиях не особо разбирается, и задачу добывания племенем еды на постоянной основе решить не может, ибо годами млад еще и не видел всех жизненных трудностей. Соответственно, вождь племени из него, хм, в общем, не нужен нам такой вождь. А вот военный вождь из него неплохой. Поэтому физически сильный гражданин ИЗБИРАЛСЯ (военная демократия на дворе!) племенем на ВРЕМЯ ПОХОДА, после чего, забрав себе причитавшуюся часть добычи, снова терял статус.

Так вот, как назывался такой вождь? Римляне называли их Rex, присваивая им тот же титул, что, например, гораздо более цивилизованным восточным монархам. Видимо, варварам не очень нравилось иметь полевых командиров с собачьей кличкой вместо титула, поэтому они задумались над собственным титулом.

Наиболее правдоподобной и обоснованной на данный момент считается гипотеза, в соответствии с которой первыми собственный титул военного вождя придумали славяне. Название данного титула звучало «Конязь», ибо вождю этому ритуально вручали боевого коня, а суффикс «-язь» в древнеславянском однозначно является суффиксом отнесения к определенной профессии (как в слове «витязь»); то есть «Конязь» — это «тот, кто на коне; всадник». «Конязь» со временем (гораздо позже описываемых событий — мы вернемся к этому пункту) трансформировалось в «Князь» (Кънязь). А германские племена переняли данное название титула путем, который лингвисты называют «калькирование», а конкретно — добавили свой суффикс, аналогичный славянскому «-язь». В результате появился титул «Конунг», изначально полностью соответствовавший «Конязю» — выборный временный военный вождь. В частности, задокументировано, что «конунгами» называли военных вождей дружин викингов, при этом изначально конунг осуществлял свои полномочия лишь до конца военного мероприятия; гражданские же вожди именовались «ярлами».

Несколько позже произошло следующее. Опять же опытно-экспериментальным путем было установлено, что молодой охотник Рагнар сражается лучше, чем старый огородник Эйнар, а поэтому таскать с собой в поход всех старых огородников — слишком накладно для племени: на войне старые огородники обычно гибнут (и в итоге некому кормить племя в межвоенный период), а толку в сражениях от этих огородников крайне мало, молодые охотники справляются лучше. А оттого, если на войну брать только молодых воинов — воевать получится лучше. Так появились первые дружины. Буквально при жизни одного поколения (в рамках конкретного племени, перешедшего на модель профессиональных воинов вместо всеобщей воинской обязанности) стала очевидной еще одна вещь: если молодого гражданина учить только сражаться, то он особо-то больше ничему не научится; зато сражаться будет хорошо. А оттого даже и в зрелом возрасте всё равно останется воином — огород у него уж больно кривой получается, мечом как-то лучше в его исполнении, чем тяпкой. То есть профессия стала «пожизненной специализацией» — пошел военной тропой, всю жизнь будешь ей идти. Огородом лучше пусть рабы занимаются, коих он в походе и для себя добудет, и еще соплеменникам-огородникам в помощь раздаст.

Тот же принцип очень быстро распространился на военных вождей — конунгов. Для рождения нового «самого физически сильного» чувака в племени должно было пройти еще одно поколение. Поэтому менять каждый раз при новом походе конунга оказалось откровенной глупостью (если, конечно, в предыдущем походе сам конунг не проявлял откровенную глупость), и конунгом стал избираться один и тот же человек — всё равно он и есть самый сильный. А раз так, то и титул стал пожизненным.

Меж тем, военных академий в германских лесах в I веке до н.э. было ровно столько же, сколько академий сельскохозяйственных (да и иных других). Это обстоятельство, вкупе с отсутствием внятной системы письменности (руническая письменность оформилась чуточку позже и носила в первую очередь сакрально-ритуальную нагрузку) сильно способствовало тому, что любые знания в племени передавались исключительно по принципу «от отца к сыну, причем на собственном примере». Чему учил своего сына член племени? Тому, что умел сам. Охотник — охотиться, земледелец — нямку выращивать, а воин — воевать, соответственно. Догадаетесь с первой попытки, кем становился сын профессионального воина?

Вкратце, так сформировалась система воинского сословия. Профессия воина стала наследственной.

Лучшей иллюстрацией того, кем были эти вожди и их дружины, являются обычные бандиты, пытающиеся силой контролировать какой-нибудь район.

Из кого состояло и как развивалось воинское сословие в германских племенах? Вот есть конунг — самый сильный, самый коварный и самый отмороженный в племени гражданин. Он живет в самом племени, у него там с детства куча социальных контактов. Соответственно, когда он становится конунгом, он начинает подтягивать своих друзей — эти самые друзья формируют то, что называется «дружина». Если сравнивать племя с сообществом социальных животных (волков, например), то вождь — это альфа-самец, а его друзья — это, соответственно, бета-самцы. Эти самые бета-самцы, применительно уже к человеческому племени, делают так, что их альфа превращается из просто «самого сильного чувака в племени» в действительного правителя; при этом прежняя власть — старцы, хорошо разбирающиеся в вопросах гражданской жизни (в частности, в агротехнологиях) превращаются в другой орган власти, называющийся «совет старейшин», «сенат» или как-либо еще в этом роде, и зачастую за ними остаются лишь совещательные и административные функции.

Соответственно, по-русски система военной власти на данном этапе называется «Вождь» и «Дружина», а по-латыни — «Rex» и «Сomitas». Причем, раз уж в дружине служат наследственно, то и вождь тоже стал наследственным. «Вожденка» — наследника вождя — воспитывал же не только сам отец, но и его друзья (дружинники), а оттого этот вожденок, достигая момента вступления на должность (чаще всего в результате гибели своего отца в походе или при других веселых обстоятельствах), был в достаточной степени лоялен дружине, а значит, всех устраивала эта система.

А раз она всех устраивала и была наследственной, то появились и наследственный титулы — вождь так и оставался первое время «конунгом», что в дальнейшем трансформировалось в «кёниг» в немецком и «кинг» в английском — по-русски это будет «король»; comitas же стали именоваться «графами».

В русском языке слово «Король» происходит от Карла Великого (Carolus Magnus). Слово «Каролус» было воспринято носителями славянского языка не как личное имя, а как титул.

В связи с этим интересно, что русский титул «князь» по значимости равен европейскому «король». То есть, теоретически, князь Мухосбокский по знатности равен Людовику XIV.

Вернемся к графам. Изначально граф — это друг или приближенный конунга; латинское comit переводится «товарищ». Соответственно, когда статус дружинника стал наследственным, наследственным стал и титул графа. У славян сomitas’ы назывались опять-таки по названию профессии: «бояр». «-Яр» — это такой же суффикс профессии, как и «-язь»: делаешь столы — столяр, играешь на гуслях — гусляр, участвуешь в боях — бояр. А сын бояра — соответственно, «боярин сын». Со временем «сын» отпало, и наследственный приближенный князя стал называться просто «боярин». То есть боярин и граф — это одно и то же в славянской и германской традициях соответственно.

А если графу давали серьезный земельный надел («полцарства в придачу») — марку, то он становился маркграфом, или (что есть то же самое) маркизом.

Возникал небольшой вопрос: конунг приближал к себе друзей, давая им титул графов; однако у конунга были и родственники, которым с введением наследственной системы правления быть ровней каким-то графам было не с руки. Допустим, у конунга не было сыновей: кто ему должен наследовать, если ближайший родственник — брат? А если троюродный племянник со стороны тетки матери?

Так появилась необходимость в особом титуловании особ королевской крови. Если для прямого наследника возник титул «Принц», то для прочих особ был введен титул «Герцог». Герцог — это в любом случае кровный родич короля, то есть если графом можно СТАТЬ (король может приблизить к себе кого-либо), то герцогом — только РОДИТЬСЯ.

Соответственно, герцоги по статусу стоят выше графов; более того, герцог может возводить в графское достоинство. И даже более того — в графское достоинство теоретически можно возвести кого угодно; герцогом же чисто теоретически можно стать, женившись на особе королевской крови (и то желательно на принцессе — просто герцогиня не всегда подходит для этого). Например, так герцогом стал Ролло Пешеход — первый герцог Нормандии, до этого бывший простым викингом (правда, родственником Рагнара Лодброка). Ролло женился на единственной дочери тогдашнего французского короля — но стал, заметьте, не наследником трона Франции, а герцогом Нормандии. По сути этот брак и возведение Ролло в графы были просто легализацией завоевания викингами Нормандии и попыткой французской короны сохранить лицо в одном флаконе.

Надо сказать, что герцоги, хоть и стояли на феодальной лестнице выше графов, зачастую были в проигрышном по сравнению с ними положении. В случае смены династии графы обычно сохраняли титул (если успевали вовремя переметнуться), а вот герцогам переметнуться было некуда — король-то им доводился родственником. Поэтому герцогов при смене династии ловили и вешали с особым усердием. Мало того, и сами короли периодически репрессировали герцогов — ибо те могли быть претендентами на престол; граф же не мог претендовать на королевское место от слова «совсем».

Со временем простая система, включающая только королей, герцогов и графов, начала расширяться, дополняясь так называемыми «младшими титулами».

Первым из «младших титулов» появился титул барона.

В настоящее время считается, что европейский титул «барон» образовался от русского «боярин». Разница между бароном и боярином, однако, на самом деле в целую ступень, ведь барон — это дружинник графа. Когда короли стали раздавать своим дружинникам ленные наделы, то для их защиты графам понадобились собственные дружинники, которые, собственно, и назывались баронами.

Чуть позже появился еще один титул — «рыцарь» («риттер», «шевалье»). Эти были уже дружинниками баронов. Само же слово «шевалье» означает просто «всадник», только этот титул появился лет так на 800 позже славянского «конязь». Первоначально рыцари входили в низшее воинское сословие — «милиты», однако позже стали считаться дворянами, а название воинской специализации превратилось в титул.

В свою очередь, приближенные рыцаря, хоть и не имели наследственных титулов, в некоторых случаях имели титулы личные. Так, оруженосец рыцаря носил личный (ненаследуемый) титул «сквайр».

Впоследствии появились титулы наследников. Дело в том, что система наследования феодального имущества со временем стала довольно сложной («было у отца три сына: одному — мельницу, другому — осла, третьему — кота»), а оттого понадобились особые титулы, обозначавшие наследников «старших титулов».

Наследник герцога — тоже герцог, наследник графа — виконт, наследник барона — баронет, а вот наследник рыцаря — сквайр, за неимением другого названия.

Помимо наследников, были и младшие дети. Этих называли просто — джентльмены. Но это уже совсем другой временной период и, соответственно, другая история…