Технологии массового влияния работают, когда за ними стоит чувство превосходства
Немыслимый парадокс: миром продолжает управлять государство с крупнейшим внешним долгом. Оно уже скатилось на второе место по товарообороту и тратит миллиарды на выкуп собственных гособлигаций. Его вооружения — важный фактор превосходства, но не главный. Это видно и на последнем примере победы этого государства — увы, над нашим отечеством. Она состоит не только в том, что на Кипре нас руками МВФ подвергли ограблению (10 из 19 зависших миллиардов — госсредства), но и в том, что 70% нашего населения от этого в восторге.
Сознание исключительности возникает не из физической силы. Оно воспитывается в элитах, профессиональных сообществах и широких массах. Из них состоит единый субъект, говорящий в мире языком, не терпящим возражений. Объекты (мишени) видят подмены понятий, про себя негодуют, но принимают навязанный порядок вещей. Когда Occupy Wall Street осаждает офисы, боссы угадывают месседж коллективного покаяния, а массы — карт-бланш на социальную зависть. И без дула у виска приветствуют ограбление отдельно взятой страны вместе со стариками и детьми, коль скоро в отдельных ее банках хранили деньги пресловутые русские «отмыватели». Зная, что самая цветущая отмывательная индустрия находится не в Москве, а в Калифорнии.
Детский писатель Фрэнк Баум создал образ Изумрудного города где-то на дальнем западе США, красота которого создается посредством выдаваемых посетителю зеленых очков. Говорят, что золото Федерального резерва похоже на благородный металл только в золотистых очках. Тем не менее капитал после показательной кипрской конфискации бежит из России в Делавэр, а не наоборот.
Потому что логика, которой подчиняется мировое большинство, не изменилась. Потому что победитель холодной войны доказал, что при всех своих нынешних экономических трудностях он сохраняет психологическое превосходство.
Как перевернуть черепаху
Метта Спенсер, издатель Peace Magazine, утверждала, что решающую роль в демонтаже СССР сыграли не «звездные войны», истощившие советский бюджет, а диалог американских и советских ученых в рамках Пагуошской конференции. «Считается, — писала она, — что иностранное влияние обычно осуществляется через правительственную бюрократию. Но это не совсем точно: даже когда важные идеи передаются в рамках уполномоченных государственных институтов, реальное влияние реализуется посредством личных отношений в социальных сетях (by personal relationships in social networks). Кроме того, встречи глаза в глаза, язык тела и другие невербальные средства переводят письменный материал в более точный когнитивный контекст».
Цитируемая статья была написана в 1995 году, когда социальных сетей в их нынешнем воплощении еще не было, но был итог многолетней и систематической практики игры на индивидуальных, сословных и массовых слабостях.
Сохранение психологической власти одной нации над другой, а в случае глобальной империи (единственной супердержавы) — над всеми, достигается дифференцированным, изобретательным и эффективным, то есть наименее затратным контролем.
Классик американской психологии Эрик Берн описывал войны в терминах игр. В игре, в которую играют взрослые люди, один игрок, заведомая жертва, имеет видимый дефект — «слабинку» (gimmick), которую улавливает агрессивный соперник. Он производит уловку (con) и приводит жертву в замешательство; жертва в итоге совершает фатальную ошибку и расплачивается за нее «купонами» — физическими или моральными.
Трансакция, которую строит агрессор в информационной войне, может быть адресована любому из трех личностных ядер жертвы — Родителю, Взрослому или Ребенку. Если предметом атаки становится его разум (Взрослый), «когнитивный контекст» означает материальное или статусное вознаграждение, а жертва принимает сделку за адекватный обмен. Если предметом атаки является Родитель, то жертва должна отказаться от аксиоматически усвоенных представлений, то есть от веры, заветов своих предшественников, чести своего рода — что эффективно, когда жертву уже грызет червь сомнений.
Удобнее всего играть с Ребенком. Высоким лицам свойственны маленькие человеческие слабости, которые они скрывают от подданных. Шантаж парализует личность и дает эффект, которого не добиться подкупом или убеждением. Такая игра (пример — должностное и политическое уничтожение Доминика Стросс-Кана) наименее затратна. Удар ниже пояса, одним махом удаляющий фигуру с поля, достигает цели, когда аудитория к этому подготовлена. Работа с массами может быть описана в тех же терминах игры. И как несложно догадаться, она эффективнее, когда объектом атаки является массовый Ребенок. Тогда информационно-психологическая война становится, по определению украинского социолога А.В. Морозова, войной, которая ведется за счет жертвы. Или, по метафоре С.П. Расторгуева, обучением черепахи снимать с себя панцирь.
Убедить коллективную «черепаху» в том, что ради мнимых «купонов» (для буферной зоны Европы, например, — вступления в ЕС) ей следует отказаться от жизненно важных систем (средств самозащиты, уникальных производств, технических стандартов и т.п.), удобнее с помощью управляемых профессиональных сообществ. В Национальной стратегии публичной дипломатии США (2007) в «группы влияния» включены юридическое сообщество (от законодателей до судей) и массмедиа. Первое работает с Родителем и Взрослым общества-мишени, второе — прежде всего с Ребенком, которому ярко и наглядно транслируются соблазны глобального и якобы подлинно равноправного мироустройства — или, в нужный момент, панический страх, или пароксизмальный гнев, адресованный наведенному образу «внутреннего врага».
Дополнительным рычагом для трансляции массового страха служат сообщества фондовых аналитиков и брокеров, на уровне условного рефлекса реагирующих на одну-две фразы главы ФРС США или на «минус», выставленный стране-мишени рейтинговым агентством. Эти сообщества в вышеназванном документе закономерно не упоминались, поскольку являются элементом глобального «сословия-модератора». Но самочувствие «черепахи» зависит от него непосредственно, что ярко показал итальянский кризис 1992 года на фоне кампании местных юридических и журналистских «групп влияния», известной как «Чистые руки».
Важнейшее из искусств
Признаком психологического превосходства супердержавы является эффективность внутренней пропаганды, даже если исходящий из правящих кругов месседж заведомо общественно непопулярен. В монографии И.Н. Панарина «Информационная война и геополитика» приводится поучительный пример из начала ХХ века: волонтеры из команды Four Minutemen, рекрутированные Комитетом общественной информации для пропаганды вступления США в Первую мировую войну, произнесли 755 речей перед 454 514 американцами; только в крупных газетах теме было посвящено 900 тыс. строк. федеральному бюджету всего в 100 тыс. долларов.
Способ трансляции содержания не менее важен, чем само это содержание. Именно в британской прессе родился карикатурный жанр. Зрительный образ действует на эмоции сильнее, чем словесный. Рисованный образ монарха-соперника деморализовал врага и внушал превосходство соотечественникам. Карикатура — жанр, привносящий в прессу элемент народного театра, лубка, адресован массовому Ребенку своей и чужой аудитории — с диаметрально различными эффектами.
Американское кино считается менее интеллектуальным, чем европейское, из-за схематичности образов. Советское кино до 1950х годов также было схематично, и тогда же карикатуристы славились больше, чем художники: это было свойство наступательного целеполагания. «Важнейшее из искусств», по Ленину, было генератором массовых однотипных эмоций, сливающихся в пафос.
Исход холодной войны наметился, когда этот пафос был растерян. Оппонент его не утратил: напротив, достижение ядерного паритета форсировало новые разработки. Предсказание Збигнева Бжезинского 1968 года — «способность установить контроль над индивидом резко возрастет; будет возможно подвергнуть каждого человека динамическому контролю, включая даже самые личные данные, касающиеся его здоровья и поведения», — казалось фантастическими бреднями. Но шесть лет спустя был создан ARPANET (компьютерная сеть, созданная агентством Министерства обороны США по перспективным исследованиям и явившаяся прототипом сети Интернет), а в 1986 году Альберт Гор внес в конгресс знаменитый закон «Об исследовании сети суперкомпьютеров».
Так называемый проигрыш СССР в компьютерном соревновании не был проигрышем науки. Это был проигрыш целеполагания: он состоял не в технологическом отставании, а в том, что конкурент активно перехватил знамя формирования нового человека. Вместо того чтобы строго засекретить используемую военными технологию передачи данных, ее с дьявольской щедростью сделали достоянием каждого землянина. И вместе с интернетом шагнули в мир новые средства передачи образов, уводящих из реальности в произвольно созданные пространства.
По многим свойствам этот технологический дар миру имел больше общего с кино, чем со своим непосредственным предшественником — телевидением: он все больше генерировал не индивидуальные, а коллективные эмоции. Сами же образы, как в кинозале времен Второй мировой, были просты и контрастны, без полутонов и теней: геройповстанец, являющийся человекосхемой, противостоял тиранудиктатору, также человекосхеме.
Дьявольски щедрый подарок был не последним. В 1991 году профессор Терри Виноград из калифорнийского Palo Alto Research Center, работавший по заказам DARPA (агентство по перспективным оборонным научно-исследовательским разработкам США), инициировал в Стэнфорде «Проект по людям, компьютерам и дизайну». Государственная задача — создать поисковую систему с беспрецедентными возможностями — становится темой диссертации его ученика Ларри Пейджа. Затем в созданную компанию Google принимаются двое из четырех изобретателей Twitter; топменеджер той же Google Шерил Сэндберг становится исполнительным директором еще малоизвестной Facebook; наконец, тот же Google, по инициативе другого экс-сотрудника Palo Alto Эрика Шмидта, покупает хостинг YouTube. Осталось добавить, что ранее Шерил Сэндберг работала в Федеральном казначействе, а первым крупным инвестором Twitter была компания Insight Ventures, где в совете директоров заседал экс-глава Федерального казначейства Роберт Рубин.
Силы добра
За полгода до старта «арабской весны» GoogleMaps стала соинвестором программы под названием Standby Volunteer Task Force (SVTF), задачей участников которой был объявлен сбор текущей информации о «кризисных ситуациях в сфере прав человека» с помощью геопространственных технологий. На практике участники отслеживали передвижения «крупных скоплений людей», а заодно и военной техники в Ливии и Сирии. Эти участники, студенты многих университетов мира, нанимались на добровольных началах, за бесплатно. Ибо поставленная задача была преподана им не как разведывательная или военная, а как гуманитарная: они не просто собирают информацию, а — дословно — изучают влияние «удаленных конфликтов на граждан, на экологическую ситуацию и социальную справедливость, на положение коренных народов». И этих молодых людей очень трудно убедить в том, что они соучаствуют во зле, что их волонтерские старания принесут прибыль узкому кругу корпораций и неисчислимое горе тем народам, о которых они заботятся. Ведь они воспитаны в этике Эла Гора, в одном лице воплощающего информационную революцию, экологическое назидание и антикоррупционный императив (именно Гор в 1998 году председательствовал на первой всемирной конференции по борьбе с отмыванием денег). Ведь тот же набор приоритетов транслируют и первые лица самой Google, и многие из тех персонажей, которые избраны для замещения пресловутых тиранов.
Все ли они знают, что бесплатно работают на государство? Во всяком случае, участники саммитов Альянса молодежных движений (AYM), где будущие штурманы египетских и иных бурь общались с IT-кумирами, не могли не заметить логотипа Госдепа на программке и на портале созданного сайта movements.org. Но их это не смущает, ибо они ассоциируют это государство с всемирной силой добра.
Фабрика инфантилов
Глобальный новый человек не знает цену чужому труду и его результату. Его Взрослый и Родитель недоразвиты. Его познание мира опосредовано и фрагментарно. Его эмоции обеднены легкодоступностью суррогатной релаксации. Его воля подчинена референтной группе (виртуальному сообществу). Его речевое самовыражение формализовано до обрывков фраз-команд. Этот дефект соответствует ныне редко употребляемому медицинскому термину «психический инфантилизм».
Но американский ребенок в виртуальной реальности — диаметрально иное, чем его колониальный сверстник. Независимо от расы и адреса, он представляет ту нацию, которая начала эту игру и продолжает в ней выигрывать. У компьютерной игры есть еще одна особенность, отличающая ее от телевизора: игрок — не только зритель, но и действующее лицо. Digital native из породы прирожденных победителей может вообразить себя и в кабине истребителя пятого поколения, и в Овальном кабинете, и в Лэнгли. Все вокруг внушает ему, что ничего невозможного нет, — от мулата, ставшего президентом, до нескладного шизоидного юноши, ставшего IT-королем. Он так же не способен к состраданию, как и его колониальный сверстник, но он за штурвалом — и именно он не моргнув глазом отправит БПЛА на головы народа-мишени.
В любой из цивилизаций, кроме североамериканской, военные технологии и развлечение — несовместимые вещи. Калифорния вмещает и легендарную Lawrence Livermore Laboratories (LLNL), и Голливуд. И по мере перехода к новому типу войн эти две сферы все время сближались. Управляющую компанию лаборатории возглавляет не физик, а медиамагнат. Но этот человек, Норман Паттиц, продуцирует не любые развлекательные программы, а рассчитанные на исламское общество. А Ньютон Майноу, давший путевку в чикагскую жизнь юному Бараку Обаме, работал и в RAND Corporation, и в Голливуде, руководил Федеральной комиссией по коммуникациям, а адвокатские гонорары вкладывал в сериал «Улица Сезам». Стратегия и игра неразрывны; RAND сегодня — исполнитель военных программ и организатор арабской молодежи в Катаре; NASA — исследователь звезд и транслятор страхов «климатической миграции», а на базе LLNL Питер Аккерман, спонсор и коллега Джина Шарпа, апробировал «технологии цифровой демократии» для сноса (bringing down) Китая.
Цифровой ажур
«Марк Цукерберг сделал больше, чем Ленин и Сталин, не пролив ни капли крови». Такую похвалу соучредитель Facebook получил на Давосском форуме от президента Израиля Шимона Переса. Как чувствует себя Цукерберг? Он воодушевлен к новым свершениям. А новые отряды Digital Native Winners стремятся его догнать и перегнать. Почему Перес выбрал такое сравнение, которое отечественным политикам показалось бы неполиткорректным? Потому что молодым людям всегда интересен опыт ниспровергателей. Их учат левые профессора, которые востребованы национальными интересами США, как бы это ни возмущало консерваторов.
В английской «Википедии» можно найти все биографии анархистского движения Weathermen — идейного предшественника Occupy Wall Street. Но там нет страницы, посвященной движению We Are Change или Europe Versus Facebook. Эти движения пытаются противодействовать существующему порядку вещей, а в наблюдательном совете Wikimedia с 2010 года заседают два куратора «революций 2.0». В то же время нет и страницы, посвященной вышеназванной Academy of Change: не все лаборатории революций считается нужным «светить», иные приравниваются к закрытым клубам.
В Доктрине информационных операций (1998) есть понятие reticence — умолчание. Это активный метод субъекта войны, как и deception — введение в заблуждение. Если же умалчивает (например, о печальном опыте соседа) потенциальная мишень, то это уже не метод войны, а опасная недальновидность.
В начале января Ребекка Маккиннон, автор мемуаров «Мировая борьба за интернетсвободу», заволновалась: продолжит ли Керри наступательную цифровую стратегию Клинтон? В середине марта заинтересованное сообщество-субъект вздохнуло с облегчением: Алек Росс остался советником госсекретаря по инновациям, а значит, все в ажуре: секвестр затронет авиацию, но не «публичную дипломатию».
Почему Белый дом так решил? Потому что уловки «арабской весны» отлично работают и в других местах. Цепочки самосожжений в Египте воспроизведены в Тибете, затем в Израиле, а в феврале этого года — в православной Болгарии. На выборах опыт «интернет-кумира», начатый в Польше Янушем Паликотом, продолжил в Чехии татуированный профессор Владимир Франц, а в Италии уличный комик Беппе Грильо парализовал парламент. Это удается так легко потому, что общество одной европейской страны не рефлексирует того, что происходит в другой. И даже — в случае с Италией — не усваивает свой же опыт 20-летней давности. Ибо новый европейский человек не имеет ни образа прошлого, ни образа будущего, как и подобает колониальному digital native.
Ничто так больше не вдохновляет объективно ослабевшего победителя, как новый успех, подтверждающий эффективность метода. Обвалилась Италия — обвалится и Испания; уголовное дело против инфанты тому порука. Получилась кипрская конфискация — получится и лихтенштейнская. Сопротивляемость начинается не с запретительных законов, а с рефлексии; ее наличие видно по понятийному аппарату пропаганды. Если язык нации-мишени утратил такие понятия, как решимость, свершение, беззаветность, то нацию-мишень заведомо положит на лопатки соперник, повседневно и естественно пользующийся словами commitment, endeavor, devotion.
Источник: odnako.org.
Рейтинг публикации:
|
