Нет смысла доказывать, что в настоящее время Россия уже не в состоянии следовать в военно-политической области тем курсом, которым она следовала до начала горбачёвских реформ. То была «стратегия сильного», когда на американский (западный) военный, технологический и стратегический вызов давался адекватный по масштабу и эффективности ответ. Сегодня и, по крайней мере, в течение ближайших 10-15 лет России в вопросах обеспечения безопасности придётся в своих отношениях с Западом следовать «стратегии слабого».

В принципе, все возможные разновидности поведенческой стратегии данного типа в международных конфликтных отношениях могут быть сведены в две основные группы: 1) «умиротворение сильного» (демобилизационная стратегия) и 2) стратегическое сдерживание (мобилизационная стратегия).

В качестве примеров стратегий первого типа можно назвать «Брестский мир» (стратегия Л.Д.Троцкого – «ни мира, ни войны, а армию распустить») и «Мюнхенский сговор». Интересно также отметить исторический прецедент, связанный с одним из известных опытов реализации стратегии второго типа (стратегического сдерживания) за счет демонстративного усиления военного потенциала государства. В XVII веке Арман Жан дю Плесси, он же герцог Ришелье, провел первую в Европе широкую мобилизацию военных сил в мирное время (в то время войны в Европе велись в основном «силами постоянной готовности»). Это позволило Ришелье до какого-то времени избежать вовлечения Франции в войну в неблагоприятных для нее условиях.

Что касается «эффективности» применения стратегии «умиротворения», то здесь необходимо отметить следующее. Уже в самом начале реализация этой стратегии может привести как минимум к полной потере субъектности государства. Регулярное применение данной стратегии может повести к распаду страны и лимитрофизации ее отдельных частей. При этом польза от такого стратегического поведения для «социальных организмов» (в отличие от организмов биологических) совсем не очевидна. В истории можно указать на большое число примеров появления «быстрых» катастрофических результатов использования стратегии «умиротворения» (тот же «Мюнхенский сговор»). Соответственно, в условиях, когда базовая поведенческая стратегия Запада в деле обеспечения безопасности сводится к тому, что «гарантия мира – закопать топор войны вместе с врагом», эффективность стратегии «умиротворения» даже в краткосрочном плане крайне сомнительна.

Кратко остановимся на содержании стратегий второго типа. 

Усилиями многих полупрофессиональных «экспертов» представление о стратегиях данного типа радикально деформировано и сведено к концепту «ядерное сдерживание». Указанный концепт в свою очередь ими же подвергается непрофессиональной, но «убедительной» для непосвященных критике.

Вместе с тем «стратегическое сдерживание» является одним из способов управления международными конфликтными отношениями в латентной и демонстрационной фазах конфликта, специфической формой рефлексивной политики в области обеспечения безопасности страны. Что касается ядерного фактора сдерживания, то ядерное оружие, безусловно, входит в состав экстремальных средств направленного действия на участников межгосударственных конфликтов. Ясно, что стратегическое сдерживание как функция «оборонного комплекса» государства не может исходить только из представлений о «неприемлемом ущербе», «ответном ударе» и им подобным, возникшим в период гонки вооружений, хотя, конечно, и эти представления должны учитываться.

Основная идея, лежащая в основе современного подхода к стратегическому сдерживанию, состоит в переходе от анализа фактического наличного (явная или скрытая враждебность, очевидные угрозы и намерения, имеющиеся силы и средства) к анализу возможного. В современных условиях быстрой милитаризации мира, временного отсутствия крупных войн и накопления международной напряжённости стратегическое сдерживание становится более важным средством обеспечения безопасности, чем когда-либо ранее. Оно должно рассматриваться не только как средство деэскалации конфликтов различной интенсивности, но и как средство, дающее время и оперативный простор для повышения уровня субъектности применяющего эту стратегию государства.

Сегодня Россия ставится перед выбором одной из двух вышеупомянутых (принципиально различных) поведенческих стратегий. 

Состоявшаяся 24 февраля 2012 года в Сарове встреча В.В.Путина с экспертами по глобальным угрозам национальной безопасности, укреплению обороноспособности и повышению боеготовности Вооружённых сил России показывает, что в военно-политической области в основу российской стратегии закладывается как раз ясная и надежная концепция стратегического сдерживания. 

В то же время в российских политических кругах можно заметить и наличие другой тенденции, представители которой стремятся стать в ряды строителей некого «евроатлантического сообщества безопасности». Из факта существования такой тенденции вытекает следующее:

во-первых, у российского «двуглавого орла» предлагается отсечь голову, «смотрящую на Восток», и оставить только одну голову, повёрнутую на Запад; одновременно повышается риск вовлечения России в локальные и региональные военные конфликты, включая надвигающуюся «большую войну». Последнее обусловлено тем, что сегодня в рамках новой Стратегической концепции НАТО безопасность «евроатлантического сообщества» трактуется очень широко.

Зададимся простым вопросом: а что такое Организация Североатлантического договора (НАТО) сегодня? Ответ на этот вопрос, как правило, дается с использованием технологий обмана, по принципу «говорить правду, но не всю правду». Общественности внушают, что НАТО в современных условиях изменилась, изменились её задачи, функции, механизмы. И в массовом сознании постепенно формируется образ этого военного блока как некоего международного «дискуссионного» клуба, вынужденного, правда, когда «не справляется» СБ ООН, выполнять ограниченные полицейские функции борьбы с «международным терроризмом», противодействия «горизонтальному распространению» ОМП, ракетным угрозам и т.д. 

Да, НАТО меняется, но вовсе не так, как нас хотят заставить думать. На Лиссабонском саммите в ноябре 2010 г. принята новая Стратегическая концепция альянса, из которой следует, что НАТО изменяется в сторону глобализации своей деятельности и при этом существенно расширяется трактовка базовой статьи № 5 Североатлантического договора, определяющей условия применения альянсом военной силы. В новой трактовке стратегии НАТО «эффективная оборона… должна начинаться далеко за пределами территории Североатлантического союза». 

Особенно опасно то, что условия выполнения основного обязательства НАТО, изложенного в статье №5 Североатлантического договора, принимают «новую форму». Введение понятия «новые угрозы» даёт существенно расширенную трактовку того, «что является нападением в рамках статьи № 5». 

В случае если Россию и примут в «евроатлантическое сообщество безопасности» ей, очевидно, придется стать не только тыловой базой для обеспечения военных операций НАТО по всему миру (рискуя навлечь на себя «асимметричную реакцию» стороны конфликта, в отношении которой будет допущено военное вмешательство НАТО), но и поставщиком «боевых холопов» для «боярского» (читай: натовского) войска. А мы видим, что «крестовые походы на Восток» проводятся Западом с какой-то невротической регулярностью. Мы и сейчас живем в период очередного такого похода.

Во-вторых, прежде чем стремиться к «прочному партнерству» с Западом, российской стороне необходимо ответить на принципиальнейший вопрос: а по каким правилам дружить будем? Здесь записанного на бумаге обязательства о ненаправленности ЕвроПРО против России уже недостаточно. Неужели кто-то может предположить, что в обмен на такие бумажные гарантии Россия приступит, например, к дальнейшим сокращениям в сфере СЯС и к переговорам по такой чувствительной для безопасности России проблеме, как сокращения в сфере ТЯО? В новейшей истории есть масса примеров того, чего стоят подобные договорённости. Так, Вашингтонские соглашения не помешали Японии атаковать Пирл-Харбор. Помнится также, что Н.Чемберлен, вернувшись в Лондон из Мюнхена, предъявил публике на аэродроме подписанное соглашение со словами: «Я привёз вам мир» - и уже в следующем году результатом политики умиротворения стала новая мировая война. 

В-третьих, почти 25 лет, начиная с горбачевской «перестройки» и вплоть до провала «перезагрузки», Россия безуспешно пыталась «интегрироваться» с Западным миром.

Ради этой идеи фикс были отданы:

- Советский Союз;

- Варшавский договор;

- союзники, включая «двух главных союзников России - ее армию и флот»;

- состоялись «демонетизация» экономики, отказ от самостоятельности финансовой системы государства и присоединение к «Вашингтонскому консенсусу», что напоминает форму «репарационных платежей» проигравшей в «холодной войне» стороны;

- были созданы условия для перекачки финансового и «человеческого» капитала за рубеж.

Взамен Россия получила расширение НАТО на восток, развёртывание системы ПРО США у своих границ, финансовую и моральную поддержку Западом действующих на территории России сепаратистов и террористов, слом Ялтинско-Потсдамской системы международных отношений, подмену норм международного права на «право сильного», раскрутку маховика крупномасштабных военных конфликтов и др. 

Распространяя эту логику на ближайшее будущее, можно предположить, что теперь Вашингтон поставит перед Москвой вопрос о сдаче «двух последних союзников России» - ее Стратегических ядерных сил (СЯС) и тактического ядерного оружия (ТЯО).

В этих условиях оптимальной поведенческой стратегией России в ближней и среднесрочной перспективе представляется курс активного нейтралитета с опорой на механизм стратегического сдерживания, включая силовой фактор, и мобилизацию сил, составляющих оборонный и экономический потенциал страны.