Чтение подобных этим статьям сообщений в новостях от NPR до «Нью-Йорк Таймс» и журнала «Экономист» в Британии даёт хороший повод посмеяться.

Бедолаги, финансовые журналисты и экономисты, которые приводятся в качестве источника, все оказываются в бедственном положении, поскольку модели и все прочее, что они выучили относительно рыночной теории, говорят, что если рынок труда «сжимается», то для безработных есть немного доступных рабочих мест, а это должно поднимать зарплаты тех, кто работает, поскольку работодателю сложно заменить рабочих, которые запрашивают большую плату.

Возможно, в каком-то волшебном мире, где рабочие и хозяева действуют как равные на некоем мистическом «свободном рыночном пространстве», это и верно, но тут игнорируются такие вещи, как отношения с властью и законы о труде, разрушительная роль нового цифрового века, в котором история занятости работника тут же становится доступной проверке любым потенциальным новым работодателем, и конечно, игнорируется существование асимметричной «глобальной» экономики, которая даёт возможность фактически свободного перетока через границы товаров и особенно инвестиционного капитала, но жёстко ограничивает поток трудовых ресурсов (то есть работники не могут просто взять и отправиться в другую страну, где оплата и условия труда лучше).

Добавьте к этой реальности то, что статистика, на которую опираются взгляды экономистов, развивается  и задается правительством, которое полностью находится в руках боссов. Итак, когда, к примеру, Бюро Трудовой Статистики говорит, что безработица снизилась до 3,9%, это агентство использует определение безработицы, которое  много раз менялось, и всегда в направлении сокращения числа тех, кто попадал под него ранее. По сути, Бюро определяет уровень безработицы, как количество людей, которые хотят получиться работу и не могут её найти (это числительное), разделённое на количество людей в составе «трудовых ресурсов» (знаменатель). Но сегодня Бюро ограничивает определение «в составе трудовых ресурсов» до только числа тех, кто либо имеет работу, либо кто её не имеет, но искал её как минимум раз в течение предыдущих четырёх недель. В то же время работать ныне определяется широко, как любой, кто работал как минимум один час в неделю перед анкетированием! Один час!

Неудивительно, что о безработице в США теперь сообщают, как о крайне низкой.

Парень, который шёл по улице и искал работу, видел, как вы пропалываете свой двор на краю улицы и спросил, нельзя ли его нанять для помощи, и кому вы заплатили  $10 за помощь за час прополки, может считаться по этому определению рабочей силой, но борющаяся за существование мать, на могущая найти работу, чтобы содержать двоих детей, числящаяся в местном колледже на полставки ради того, чтобы присматривать за детьми и получать продуктовые талоны, не считается «трудовыми ресурсами». Как и осужденный, отбывший свое заключение за угон автомобиля ради продажи  на запчасти, которого больше не возьмут на работу из-за отбытого срока, его тоже не считают «трудовым ресурсом».

В то же время помощник профессора с дипломом магистра по английской литературе, который боролся за выживание, преподавая в двух классах английского для новичков целый семестр в местном колледже за $2000  за класс, считается работающим.

Неудивительно, что Америка «полностью обеспечена работой»! У нас десятки миллионов людей, считающимися «работающими», а на деле они частично заняты и хотели бы работать на полной занятости, но не могут найти таковую — многие имели подобную работу до 2008 года, а потеряв её, обнаружили, что никогда к ней не вернутся — и ещё миллионы, потратившие месяцы и годы  на поиск работы, и не потому, что они по тем или другим причинам (семейная необходимость, испытательный срок по суду, отсутствие опыта жизни где-либо помимо тех мест, где они родились и выросли, дом, который они не могут продать, дети, заканчивающие школу, соглашение относительно детей после развода и так далее) не могут сменить работу, и потому, что они просто опустили руки, обнаружив, что рабочих мест для них нет, они не считаются больше частью рабочей силы вообще.

А ещё есть такая вещь, которую экономисты на самом деле не рассматривают — насколько невероятно слабы стали позиции рабочих в переговорах с работодателями. Профсоюзы систематически ослаблялись все прошедшие несколько десятков лет обеими партиями — главным образом республиканцами, которые вели «священную войну» по уничтожению профсоюзов, но и демократами, которые кидались от неубедительной защиты до предательства в своем отсутствии поддержки профсоюзов и организаций по защите прав рабочих, самих рабочих, и состоящих и не состоящих в профсоюзах — и теряли экономическую опору.

Взглянем на нашего бывшего президента-демократа Барака Обаму и Демократический Конгресс в первые два года его срока правления. Обама  в 2008-м проводил кампанию, в которой обещал, что в организации труда одним из первых шагов, когда он займет пост, станет прекращение всех совершенно законных задержек, которые работники могли испытывать многие годы при голосовании на рабочем месте о присоединении к профсоюзу, а затем, если рабочие побеждали, следовал отказ вести добросовестные переговоры по первому контракту. Обама клятвенно обещал провести новую норму «гарантий», по которой как только организаторы профсоюза получают подписанные карточки с призывом к голосованию о представителях профсоюза от большинства работников на рабочем месте, там должны быть проведены выборы тайным голосованием под контролем Правления по Трудовым Отношениям. И по закону будет вводится контракт в случае, если работодатель за определённый период времени не смог достичь договорённостей по контракту.

Как только Обама выиграл выборы, он это обещание нарушил, сказав, что у него есть «более неотложные» дела прежде, чем взяться за это. За восемь лет на посту он даже не попытался ничего сделать. А Демократы, за которыми было большинство во время его первого срока пребывания на посту, ни разу не предложили поставить на голосование законопроект. В то же время процент работников, состоящих в профсоюзах, за восемь лет его президентства сократился с 12,4% до 10,6%. Это сокращение членов профсоюзов почти на 15% за то время пребывания на посту человека, который представлял себя другом трудящихся, который ранее, бывало, вставал в ряды пикетчиков рядом с бастующими рабочими (чего никогда не делал, оказавшись на посту президента).

Теперь по иронии судьбы мы слышим жалобы, что разница зарплат в Америке вызывает «серьёзные» озабоченности, но восемь лет Демократы игнорировали причины растущей разницы в зарплатах, пока работодатели пользовались преимуществами восстановленной экономики — что и продолжают делать теперь, в начале налоговой «реформы»Трампа и Республиканцев, которая, как считается, приведёт к более высоким зарплатам по мере роста прибылей.

Экономисты обычно игнорируют роль профсоюзов, поддерживающих работников даже в тех областях, на которых американские профсоюзы более всего сконцентрированы — улучшении оплат и льгот. Хотя вряд ли необходимы исследования, чтобы понять, что если работы организованных профсоюзов  по согласованным контрактам означает — и это нормально — более высокие зарплаты и льготы для работников, это вынуждает работодателей, которые не хотят, чтобы профсоюз предлагал конкурентную зарплату и льготы с целью удержать работников от обращения к профсоюзу за помощью. Когда профсоюзы, как сегодня, слабы, этой угрозы не существует. А при отсутствии угрозы все работники оказываются во власти прижимистых работодателей.

В то же время мобильность рабочих мест — якобы лучший способ для отдельного работника добиться более высокой зарплаты — в США по большей части неудачная шутка, поскольку,  во-первых, работодатели, выступающие единодушно против правительственной программы страхования здоровья — главные, кто обеспечивает работников этой страховкой, которую работники теряют, если их увольняют или они уходят с работы (или бастуют), что превращает страховку в мощный инструмент доминирования. А в цифровой век это значит, что послужной список работника, включая историю активности в профсоюзе, напористые усилия добиться повышения зарплаты или льгот или законные действия по защите тех немногих прав, что есть у работника, оказываются включены  в досье, что осложняет  вышеназванному работнику возможность найти где-либо новую работу.

Закон о занятости направлен против работников, причём суды выносят решения, что работодатели могут сделать незаконным обсуждение работниками своих зарплат, и даже говорят, что работники не имеют права на свою работу. При отсутствии контракта с профсоюзом занятость зависит «от желания» босса, который может уволить любого без какой-либо причины, и уволенный работник не имеет никакой защиты. Работодатели могут к тому же потребовать, чтобы им стало известно о предыдущей зарплата претендента, а вот претендент на рабочее место не имеет права знать, сколько получают работники на рабочем месте, на которое он претендует.

Неудивительно, что зарплата не растёт, когда рынок труда сжимается. Все карты на руках работодателей.

Экономисты не знают этого, поскольку отношения с властью не соответствуют экономическим моделям, их  не волнуют, да никогда и не волновали, настоящие работники. Большая часть училась в колледже и сразу же после пошла работать в экспертные советы, банки Уолл-Стрит или университеты, где они могут заработать на скромную жизнь, пребывание в должности на длительный срок (неслыханная вещь для обычного работника) и получать зарплату, а не почасовую оплату. Они просто «не понимают», что такое быть «рабочей лошадкой».

Если экономисты искренне желают знать ответ на «загадку» почему зарплаты не растут, когда компании получают рекордные прибыли, им стоило бы поговорить с некоторыми работниками и взглянуть на историю репрессий в отношении профсоюзного движения, которые начались во время президентства Ричарда Никсона в 1968 году, усилились во время двух сроков президентства Рональда Рейгана и продолжались при Клинтоне, Буше-старшем, Буше-младшем и Обаме, а теперь и при Трампе.

Единственная настоящая загадка состоит в том, почему профессиональные экономисты в США, как и финансовые журналисты, столь слепы, что не видят ответа.