На этой неделе скорее всего будет опубликована антикризисная программа правительства, которую все ждут, в том числе российский бизнес. В принципе, он должен быть главным бенефициаром программы, так как ради его роста, программа и делается. Однако ожидать, что эта программа будет принята радушно, не приходится. Причем не потому, что чиновники работают против интересов бизнеса. Нет. Просто сам метод анализа ситуации и постановки целей, которые сегодня использует правительство, принципиально не соответствует логике планирования, из которой исходит бизнес. Бизнес ставит конкретные «оцифрованные» задачи, амбициозные, но достижимые. Он опирается на ранее сложившиеся тренды, для чего использует значительный объем фактической информации и видит всю технологическую цепочку, в которой работает. Правительство, разрабатывая планы развития индустрий, не использует анализа трендов, ставя задачи, не видит индустрии как целого, не понимает (или не обсуждает) технологических процессов в индустриях, но при этом готово удовлетворить некоторые микрозадачи, которые ставит бизнес, если они не стоят много денег. Если говорить коротко, то разногласия заключаются в том, что мышление бизнеса конкретно и целостно, а мышление правительства абстрактно и эклектично.

В интервью с генеральным директором одного из лидеров обувной промышленности России компании Ralf Ringer Андреем Бережным мы обсуждаем программу поддержки легкой промышленности. Претензий к программе много, но основная — в ней нет цели. А куда можно прийти, если нет цели?

— У меня с этой программой была некая история. Мне позвонили из Минэкономразвития: «Приезжайте, нужно обсудить позицию к совещанию у Шувалова». Я подумал: «Наконец-то начнется обсуждение! Наверное, у них есть мысль какая-то». Мы пришли, даже из Брянска приехали люди с камвольного комбината, который, кстати, в этой программе персонально поддерживают. Встречают нас два замминистра, садятся напротив нас и говорят: "Давайте обсудим”. Я спрашиваю: "Обсудим что? Вы задачу поставьте: каких целей вы хотите достичь”? А они: мол, если у вас нет идей, как поддержать легкую промышленность, то мы завтра пойдем к Шувалову и скажем: "Катись она пропадом, эта легкая промышленность! Посчитаем, сколько у нас будет сокращено по безработице, запланируем в бюджете пособия, и пропадите вы все пропадом!»

— Это в Минэкономразвития так говорят?

— Почти открытым текстом: кроме вас, ваша легкая промышленность никого не интересует. Это пункт первый. Пункт второй. Любые меры, которые вы будете предлагать, должны исходить из того, что денег нет и не будет. Есть предложения, что обсуждать? Если нет, встали и ушли.

— И вы встали и ушли?

— Нет, но я, честно говоря, опешил. Я исходил из того, что они должны были сказать: «Мы тут сели и прикинули, что у нас все падает. Давайте посмотрим, как можно, например, на три процента в легкой промышленности подрасти, поскольку вроде как девальвация и импортозамещение актуально…» То есть задача состоит в том, чтобы спланировать, что надо сделать, чтобы легкая промышленность выросла — на три-пять-семь процентов. Я считал, что это будет предметом обсуждения. И дальше, приняв задачу, мы, например, в Союзлегпроме можем собраться и определить, что при каких-то обстоятельствах, у нас есть ресурсы и мощности, которые позволят выпустить лишних два-три миллиона обуви. Мы договоримся у себя внутри, кто за что отвечает, и скажем: «Для этого нужны вот такие условия». Тогда может пойти какое-то движение. Но ничего близкого в правительстве не происходит. И эта программа — результат такого отношения к делу. Ищем, где обозначен результат самой программы в первом, втором, третьем, четвертом пункте… Его нет.

— Здесь есть таблицы: действие и ожидания от него.

— Программа должна иметь общий результат. Пункты программы, меры программы — все имеют разновероятностную результативность. Они должны носить комплексный характер, чтобы все игроки вместе могли достичь некоего кумулятивного эффекта, и он, этот ожидаемый эффект, должен быть в первых абзацах написан: «Обеспечение роста промышленного производства в ценах, приведенных к 1 января 2015 года, на 24 процента». Если так, то хорошо, давайте разговаривать.

— Давайте пройдемся по пунктам. Пункт первый. «Внесение изменений в

закон "О развитии малого и среднего предпринимательства…” в целях наделения Правительства правом устанавливать критерии отнесения к субъектам малого и среднего предпринимательства в легкой промышленности в целях оказания им государственной поддержки с привлечением государственных гарантий».

— Это все какая-то перпендикулярная реальность. Нас всех отнесли к сообществу, которое может получать госгарантии. Наверное, хорошо — мы не пользовались. Но на рост каких подотраслей легкой промышленности направлены эти усилия? Мы сейчас имеем очень большую проблему с заимствованиями, потому что обесценилось обеспечение. И деньги банки давать хотят, а залога нет, и ЦБ повысил уровень резервирования по необеспеченным кредитам…

— Но у вас же есть помещения, оборудование…

— Во-первых, принято решение, что товарно-материальные ценности, то есть произведенная обувь, вообще не считается сейчас твердым залогом. А по тем фабрикам, которые у нас есть, снизилась оценка. Например, владимирская фабрика. Десять тысяч метров, безукоризненная чистота, собственное новое оборудование. Банкиры говорят: «Мы вам за фабрику дадим сейчас 60 миллионов рублей». Я отвечаю: «А можно вы мне найдете фабрику за 60 миллионов? Мы ее тут же купим».

Поэтому, возвращаясь к пункту программы, теоретически, если есть возможность получить госгарантию, то может быть. Но почему численность предприятия 250 человек? У нас, например, три тысячи. И главное, каков будет результат — сколько дополнительно продукции сможет выпустить легкая промышленность, если будет реализован этот пункт в определенном объеме? Этой информации нет.

Проблемы с оборудованием сегодня нет

— Пункт два: «Подготовка предложений по вопросу определения акционерного общества "Россельхозбанк” в качестве специализированного кредитного учреждения по долгосрочному кредитованию предприятий легкой промышленности (для инвестиционных целей и на пополнение оборотных средств)».

— Сначала по формулировке. Название мероприятия: «Подготовка предложения по вопросу определения…». Они хотят только подготовить предложения. Раньше, что ли, нельзя было подготовить? Союзлегпром уже предлагал правительству создать отраслевой банк для легкой промышленности. В сельском хозяйстве сделали уполномоченный банк, и как-то с его появлением стало проще, потому что собрались специалисты, разбирающиеся в сельском хозяйстве.

— То есть в принципе идея уполномоченного банка кажется небесполезной?

— Не верю я, честно говоря… Очень разношерстна легкая промышленность. Но если была бы поставлена задача удвоить объемы производства, то, наверное, было бы правильно иметь специализированное учреждение, которое распределяло бы ресурсы, выделенные под эту задачу.

— В свое время я разговаривала со средними банкирами, и они говорили, что если бы власть определила приоритетные отрасли и слегка льготные условия для банков, кредитующих эти отрасли, то они бы и сами с удовольствием двигались в этих направлениях. То есть нет никакой необходимости создавать специализированный банк, наоборот, выделение приоритетов поможет усилить банковскую систему в среднем банковском сегменте.

— Это на сто процентов верно. Просто введи пошлины и заставь таможенника вести себя по-человечески — и рост начнется, потому что будет дополнительная маржа. Смотрим пункт три: «Участие "Росагролизинг” в приобретении оборудования для легкой промышленности». Сейчас вообще не стоит вопрос приобретения оборудования.

— Почему?

— Потому что все, кто остался на рынке в промышленности, прекрасно оборудованы, и у нас, например, по обувной промышленности сплошь работа в одну смену. Мы не можем вторую смену запустить, просто потому, что нам не хватает специалистов. Мы конкурировали в очень жестких условиях, в том числе при привлечении кадров, а это не предполагает обязывать их работать во вторую смену. Но если прижмет, мы вторую смену запустим. То есть для того, чтобы увеличить выпуск, нам не нужно новое оборудование.

Наша проблема сегодня заключается в том, что рынок скукоживается в целом, неважно, чья обувь — импортная или русская. И вопрос для каждого предприятия — кто скукоживается быстрее. Если оказывается, что конкуренты скукоживаются быстрее, чем рынок, у нас появляется какое-то плечо продаж. Это плечо продаж мы могли бы закрыть, но упираемся в операционное кредитование, и все. Поэтому «Росагролизинг» для легкой промышленности — не актуально. Может быть, есть какие-то ниши, которые были недоинвестированы…

— Вы представляете себе, какие это ниши?

— Нет. Но я знаю, что, если нам нужна какая-то машина, которая изменит нашу жизнь к лучшему, иностранцы нам эту машину дадут на пять лет вперед в кредит без проблем. Есть такое итальянское страховое агентство SACE. Раньше они только страховали кредиты итальянского банка русскому банку, который потом выстраивал аккредитив нашему поставщику, мы покупали оборудование. Сейчас они стали открывать лимиты страхования на русского покупателя, под наши векселя. То есть я получаю страховку, покупаю оборудование, расплачиваюсь векселями, и мой поставщик оборудования берет эти векселя, несет в свой банк, прикладывает страховку SACE, получает деньги и живет дальше. Все. И если мы не заплатим этому банку, когда он предъявит нам векселя, вступит SACE.

— Вернемся к вопросу об оборотном кредитовании. Сколько нужно оборотного кредита, примерно?

— Наша потребность в оборотном кредите для выполнения всех планов роста и достижения соответствующих финансовых результатов в пике достигает 1,2 миллиарда на 2016 год. 900 миллионов кредитных решений у нас есть. 300 миллионов пока непонятно, где взять. А необходимый нам бюджет, который мы уже давно запланировали на покупку основных средств, исчисляется сотней миллионов. То есть соотношение один к десяти. Мы — очень хорошо укомплектованная компания, как и все, кто остался на нашем рынке. Кто больше, кто меньше, но все уже «отточены» давно, потому что иначе ты не сделаешь тот уровень продукта, с которым можешь конкурировать. Меховики, кожевенники — технологически все в прекрасном состоянии.

Мы, например, стали покупать подкладочный мех в России, в Армавире. Ребята молодцы. Поставили маленький заводик, правильно организовали дагестанцев, чеченцев, которые возят им шкуры овец. Да, они не очень большие, всем не хватит. Но они бы выросли сами, безо всякого «Росагролизинга», если бы рынок их продаж стабильно, надолго расширился.

Пункт четыре. «Внесение изменений в постановление Правительства № 791 "Об установлении запрета на допуск товаров легкой промышленности, происходящих из иностранных государств, в целях осуществления закупок для обеспечения федеральных нужд” в части распространения его действия на региональный и муниципальный уровень, а также на услуги по аренде текстильных изделий». Запрет покупать на муниципальном госзаказе импортные товары. Ну, наверное, да.

— Здесь в принципе целый пакет мер направлен на использование ресурса госзакупки. Как вы это оцениваете?

— Мы в этом не участвуем.

Мы очень хорошо укомплектованная компания, как и все, кто остался на нашем рынке. Кто больше, кто меньше, но все уже «отточены» давно, потому что иначе ты не сделаешь тот уровень продукта, с которым можешь конкурировать. Меховики, кожевенники — технологически все в прекрасном состоянии

Как охватить весь рынок

— Мне всегда было непонятно, почему программа развития легкой промышленности «охотится за мышами», тогда как в стране живет 146 миллионов человек, которые тратят на одежду и обувь порядка пяти-семи триллионов рублей в год. И эти деньги должны все в большей степени доставаться российским компаниям. Это огромный рынок. Госзакупки, спецодежда, школьная форма не могут сравниться с ним. При этом правительство все время пытается стимулировать эту очень узкую часть рынка.

— Потому что одно тянется за другим. Расходовать средства бюджета на закупку, например, обмундирования для силовиков за границей — точно неправильно, нужно самим производить, это решили давно. Так поступают и сейчас. В программе решили к практике закупок товаров легпрома по госзаказу внутри страны добавить и муниципальные закупки. Но ко мне на прошлой неделе приезжал товарищ и говорит: «Слушай, никаких сил нет. Спецназ в "свое” обуть нельзя. Причем не только спецназ ГРУ, а спецназ армейский обуть не во что».

— Обуть не во что, потому что дорого стало, потому что импортное дорого?

— Дорого — это тоже вопрос сейчас. Но обувать свой спецназ в импортное, когда войной пахнет, — рискованно.

— Бюджета нет?

— И бюджет есть.

— А чего нет?

— Нет изделия. Нет, потому что на одном госзаказе, даже такой большой страны, как Россия, индустрию, способную создавать и серийно производить такой, например, специфичный продукт, как обувь для спецназа, — невозможно. В импортной обуви наш спецназ воюет? Не знаю. Проверить не могу.

— Летом прошлого года Минпромторг представил стратегию развития легкой промышленности, которая делала акцент на развитие технического текстиля.

— Это была весьма спорная программа. У людей нет понимания, как устроена индустрия, у них мозаичное мышление. Вот скажут: завтра война. Они думают, что мы армию обуем, так как все берцы солдатские мы производим внутри страны. Им задаешь вопрос: «Назовите хоть одно предприятие, которое производит клей обувной. Или когда мы прекратим импортировать резину для берцев из Германии»? Да, Киров сколько-то этой резины делает. Но если хочешь делать продукт лучше, то вези эту резину из-за границы. В любом изделии импортная составляющая огромна. Но в правительстве нет понимания, что отрасль — это пирамида: наверху спрос на дорогие товары, но он маленький, а внизу — на дешевые и он большой. И если пирамида у тебя в стране в принципе маленькая по объему, то чисто экономически очень многое просто невозможно производить. То есть чтобы был и клей, и резина пирамида должны быть довольно большой, только она позволит выстроить всю производственную цепочку или почти всю.

Мы как-то встречались с Минпромторгом на площадке «Детского мира». Они говорят: «Скоро в детской индустрии все наше будет!» Спрашиваю: «Каким образом»? «А мы, — говорит, — сейчас сертификатами безопасности все обложим, и все придут к нам производить!» Два года прошло, толку никакого. Да, сертификация — вещь серьезная, но отрасль — это же не умение правильно проводить сертификацию. Отрасль — это система хозяйственных отношений, которая добивается запланированного результата. Если отдельно сертификат можно сделать и без отрасли, то все вместе: и сертификат, и безопасность, и рост, и цена — возможно только тогда, когда есть отрасль, то есть все под рукой, все рядом, удобно. А они этого не понимают. Может быть, потому, что не могут разложить ботинок, автомобиль, нефть, трубу на составные части, на технологические процессы.

— Мне кажется, непонимание того, как устроено хозяйство, достигло каких-то универсальных масштабов, и это странно.

— Я думаю, что ноги растут отсюда. Они это называют ВВП, и искренне надеются, что ВВП может расти не только по причине роста промышленного производства, а еще и по причине того, что будут расти цены на экспортируемые природные ресурсы. Мы их закачиваем на потребительский рынок и в сумме получаем рост ВВП. Но это же фикция, а не рост.

У меня была дискуссия с профессором ВШЭ. Я ему написал про промышленное производство, а он в ответ: «Вы вообще не о том думаете. Будущее страны — это стартапы и высокомаржинальные ноу-хау-проекты». Ну как я могу с этим спорить? Конечно, как дополнение ко всему это хорошо, но не в пустом поле. Люди не понимают азов экономики. А законы экономики, так же как законы физики, нельзя нарушать. В отсутствие тиражей нельзя добиться хорошей себестоимости. Если у тебя нет определенного объема выручки, ты не можешь создать конкурентоспособный по цене продукт, ты не можешь в него инвестировать, ты не можешь его улучшать.

— А что касается пункта о предоставлении субсидий? Предполагается выделить 800 миллионов рублей.

— Субсидии работают. Мы получаем субсидии в размере двух третей ставки рефинансирования. В результате наша ставка — 12 процентов.

— Легкая промышленность в среднем достаточно рентабельная отрасль?

— В 2013–2014 годах у нас был чистый убыток. В 2015-м мы стали прибыльными. При этом надо задаться вопросом: что такое рентабельность? Если ты не решаешь никаких задач развития, то ты можешь быть прибыльным. А капитализировать инвестиции в новые модели довольно сложно. Это требует времени. Мы начали активно инвестировать в 2013–2014 годах. Очень продвинулись в части женской обуви, запустили производство детской обуви. Конечно, это проценты, амортизация. Только в этом году вышли в плюс.

Сегодня легкая промышленность меняется. Раньше, если ты вложился в ритейл и у тебя нет производства, ты все равно мог очень хорошо зарабатывать. Но вот случился кризис, и чистый ритейл остался без конкурентного по цене товара. Сегодня хорошо тому, кто имеет всю цепочку, от производства до ритейла. Поэтому сначала мы тратили усилия в основном на то, чтобы производить требуемое количество товара и иметь ассортимент, необходимый для целевой аудитории. Дальше все считается достаточно легко. Когда товар есть, и люди готовы его покупать, и себестоимость у нас невысокая, мы идем в ритейл. И в первый год нашей новой жизни компания получила выручку в рознице больше, чем в опте. Это и есть источник маржи. То есть если у тебя нет розницы, то EBITDA от выручки может быть пять процентов максимум. А с ритейлом можно говорить о 15 процентах. А если еще бренд, то там и все 20 процентов могут быть. Но пока для нас это мечта.

Вот этот пункт мне очень понравился: «Внесение изменений в постановление Правительства № 687 "Об утверждении Правил предоставления субсидий из федерального бюджета организациям легкой и текстильной промышленности на возмещение части затрат на уплату процентов по кредитам, полученным в российских кредитных организациях в 2013–2015 годах на реализацию новых инвестиционных проектов по техническому перевооружению” в части распространения его действия на кредиты, полученные в 2016 году». Объем финансирования этого мероприятия, 75 миллионов рублей, — это даже не недельная, а трехдневная наша выручка. И это должен подписать премьер.

Но вот здесь есть единственный пункт, по которому прописан результат: «Предоставление субсидий из федерального бюджета российским организациям на компенсацию части затрат на производство школьной формы для начальных классов из российских камвольных тканей». И здесь же прописан результат: прирост выпуска камвольных тканей — два миллиона квадратных метров в год. То есть кто-то пришел и сказал, простимулируйте потребление на 600 миллионов, и мы произведем на два миллиона метров больше. Умножаем два милилона на цену реализации и затем на 18 процентов — получаем размер отчисляемого в бюджет НДС. При этом они еще переработают больше шерсти, которая стрижется, кажется, в Дагестане. Закажут больше краски. И если до сих пор эту краску было производить невыгодно, то, глядишь, при новых объемах они преодолеют точку безубыточности. Вот это называется «программа развития отрасли».

— Мы можем оценить, насколько это масштабно?

— Если предположить, что один квадратный метр простой шерсти стоит тысячу рублей, то мы получим только здесь два миллиарда выручки и 360 миллионов НДС. То есть 600 миллионов потратили, а 360 напрямую уже отбили.

Без согласованных действий будем расти медленнее

— Как вы оцениваете российский рынок обуви?

— Я знаю, что «ЦентрОбувь» в пике продавала 60 миллионов пар. Мы — полтора миллиона. Adidas — три с половиной. Если всех посчитать, то я думаю, что мы в конце концов выйдем на уровень 400 миллионов пар. Да, это все будет как-то структурировано по стоимости, но это же дикие деньги. Причем обувь — это продукт довольно высокотехнологичного производства. Если натуральная кожа, то с большой долей ручного труда, если ненатуральная — с высоким уровнем автоматизации.

— Мы можем развить собственное производство такого масштаба?

— Мощностей на 400 миллионов у нас даже в Советском Союзе не было. И нельзя сразу говорить о 400 миллионах. Нужно сказать, что наша общая задача состоит в том, что мы должны расти. Но если мы так ставим вопрос, то чиновник спрашивает: а зачем? Но помимо ваших бухгалтерских отчислений НДС в бюджет с помощью этой отрасли мы, например, сможем решить проблему моногородов, открыв в них новые фабрики. Останется только понять, кому мы продадим то, что произведем. Чиновник скажет: «Но это же вам надо продавать! А нам нужно моногорода закрывать! Вроде есть повод для союза».

— Предположим, вам сейчас скажут добрые люди: «Вот, пожалуйста, моногород; все сделаем, что надо», что вы ответите? Вдруг вы не продадите? Или продадите гарантированно?

— Если считать девальвацию долгосрочной и источник кредитных ресурсов достаточно дешевым для того, чтобы все наше преимущество в девальвации не уходило банкирам за повышенную процентную ставку, то теоретически можно развивать производство в моногородах. Другое дело, что сегодня у нас для роста есть все необходимое и без моногородов. Нам нужно время и оборотные средства. Но с этим мы сами разберемся.

— То есть, если констатировать вашу позицию, то вам программа развития легкой промышленности не нужна?

— Мы просто будем расти медленно. Более того, если поставить вопрос: хотите ли вы расти быстрее? — то в текущем моем понимании того, кто чем управляет, наверное, нет. Слишком большой риск. Расти в стране, которой управляют улюкаевы? Ты сидишь, читаешь новости, и думаешь: что они завтра придумают?

Но если спросить, есть ли у нас возможности для быстрого роста, — да. У нас есть достаточный ассортимент, хорошее технологическое оснащение. Если нам недостает оборудования, то завтра же все подвезем. Вопросов два: доверие и дефицит оборотных средств.

— Какую стратегию вы сейчас реализуете?

— Наша стратегия состоит в очень простой вещи. Ralf Ringer сегодня производит полтора миллиона пар, при этом мы хотим быть магазином для всей семьи. Не будем вдаваться в подробности, но мы для себя решили, что если в магазине стоит приблизительно 500 цветомоделей, то такой магазин привлекателен. То есть люди в него приходят специально. Процент сменяемости, обновление коллекции — приблизительно 40 процентов в сезон.

Таким образом, получается, что нам нужно всего 1000 моделей в год, из которых 400 новых. Хорошо, когда ты 400 новых моделей производишь в количестве 3600 пар. Не будем вдаваться в подробности, но, умножая одно на другое, получается, что у тебя в этом случае тираж экономически соизмерим с лидерами, ты по издержкам с ними сопоставим. То есть нам надо производить в год 2,3 миллиона пар, чтобы по себестоимости конкурировать с Ecco и Rieker. Чтобы продать эти 2,3 миллиона пар, нам нужно 230 магазинов. Сейчас имеем 120. Мы собираемся пройти этот путь в этих условиях за пять лет.

Можно ли сделать четыре миллиона? Можно. А куда девать? В эту структуру она уже не помещается. Сейчас наша средняя цена обуви — пять тысяч. Больше рынок за такие деньги Ralf Ringer, возможно, не переварит (конечно, с учетом наличия конкурентов). Если мы пойдем в ценовую категорию не пять тысяч, а, например, три тысячи, начав использовать частично синтетику, то на это, естественно, тоже есть спрос, и он больше. Но мы должны начать инвестировать, чтобы выйти на продукты по три тысячи рублей, а я не знаю, какая будет конъюнктура, что будет с пошлинами, что с рублем. То есть на пять тысяч мы все отстроили, а вот на три…

— Надо договориться с правительством, что мы идем по этой дорожке?

— Да. Эти новые цифры, требуют других подходов. Надо задаться вопросом: а кто будет все-таки клей делать? Давайте, может, сейчас соберемся и решим, кому-то поручим клей делать, кому-то эластополимеры, полиуретаны, термополиуретаны. Боже мой, турки делают, а мы что — не сможем? Но тот, кому мы это поручим, скажет: а гарантии, что вы турок не пустите? Договорились, десять лет тебе гарантия. И тогда все задвигается.

Как ни крути, но задача перед правительством должна стоять такая: хоть три процента роста, но дай. А когда министры говорят: «Наверное, будет минус три процента», — я думаю: а чего ж ты не застрелишься? Я вот не могу прийти на совет директоров и сказать: в следующем году будет минус 20 процентов. Они скажут: «Слушай, мы не будем с тобой работать. У тебя нет мечты, нет понимания, как мы будем жить дальше». Поэтому еще раз говорю: эта программа легкой промышленности — просто лакмусовая бумажка. Посмотрите на этот текст. Опубликуйте его, и пусть кто-то скажет, что за это может быть не стыдно.