Известный экономический журналист Майкл Льюис в своей последней работе Flash Boys (русское издание вышло в издательстве «Альпина Паблишер») рассказывает о технологической революции на финансовом рынке США, которую вызвало появление высокочастотного трейдинга (HFT). Несколько миллионных долей секунды достаточно для новейших торговых роботов, чтобы принять решение о покупке акций. Традиционные игроки Уолл-стрит не сразу поняли, какие возможности для арбитража открывает HFT, а когда поняли, то начали настоящую охоту на высококлассных программистов, ведь именно они должны были вооружить финансистов нужными инструментами. Неудивительно, что перед многими компьютерщиками — выходцами из бывшего СССР открылась неплохая перспектива карьеры в ведущих банках и инвесткомпаниях США. Но жесткие правила конкурентной борьбы подходили не всем, что хорошо показывает пример российского программиста Сергея Алейникова. Его истории посвящена глава, которую публикует Forbes.
Сергей Алейников отнюдь не стремился в США или конкретно на Уолл-стрит. Он уехал из России в 1990 году больше от отчаяния, нежели в надежде на изменение жизни к лучшему. «Когда мне было девятнадцать, я и не помышлял о том, чтобы уехать, — рассказывает он. — Я был большим патриотом России. Плакал, когда умер Брежнев, и всегда ненавидел английский язык». Но на родине он столкнулся с проблемой: правительство не позволяло ему получить то образование, которое он хотел. Сергей не был религиозным человеком в традиционном смысле слова, но был евреем по происхождению, о чем в его паспорте имелась соответствующая запись. И как еврея его ждали особые трудности на вступительных экзаменах в один из двух столичных вузов, куда принимали евреев и где он мог изучать дисциплины, дозволенные государством для евреев. В его случае это была математика.
Сергей был готов к трудностям. К тому же он оказался прирожденным программистом. Первая написанная им в 16 лет программа предназначалась для изображения синусоидальных волн. Когда компьютер, послушно следуя его инструкциям, выполнил задачу, Сергей был очарован необходимостью «ориентации на детали, тем, что от программиста требуется взглянуть на проблему в целом и с разных сторон, пробуя разные способы ее решения. Это похоже не на игру в шахматы, а на решение конкретной проблемы при игре в шахматы». Программирование привлекало его как в интеллектуальном, так и в эмоциональном плане.
«Написание программы похоже на рождение ребенка, — рассказывает Сергей. — Это творческий акт. Будучи технической, программа в то же время является произведением искусства. И ты получаешь от ее создания соответствующее удовлетворение».
Он подал заявление об изменении своей специализации с математики на программирование, но руководство вуза отказало. «У меня зародилась мысль о том, что Россия, возможно, не самое лучшее для меня место, — вспоминает Сергей, — когда мне не разрешили изучать компьютерные науки».
Он прибыл в Нью-Йорк в 1990 году и заселился в общежитие Молодежной еврейской ассоциации. Два явления потрясли его в новой стране: разнообразие людей на улице и фантастический ассортимент продуктов в магазинах...
Вскоре он устроился программистом за $8,75 в час в медицинский центр в Нью-Джерси. Оттуда перешел на место получше — на факультет компьютерных наук Ратгерского университета, где благодаря сложному сочетанию выполняемых заданий и полученных грантов сумел получить степень магистра. После университета несколько лет работал в начинающих интернет-компаниях, пока в 1998 году не получил приглашение от IDT, крупной телекоммуникационной компании в Нью-Джерси. Десять следующих лет он проектировал компьютерные системы и писал коды, которые перенаправляли миллионы телефонных звонков абонентов на самые дешевые телефонные линии. Когда Сергей пришел в компанию, там работали 500 человек. К 2006 году их было уже 5000, а он стал ее технологической звездой. В том же году ему позвонил хедхантер и сообщил, что на Уолл-стрит появился бешеный спрос на присущее Сергею умение писать коды программ, анализирующих огромные объемы информации на большой скорости.
Непростые числа
Сергей ничего не знал об Уолл-стрит и не торопился узнать. Он заставлял компьютеры работать быстрее, но сам принимал решения медленно и осторожно. Хедхантер завалил его кучей книг по программированию для Уолл-стрит и добавил к ним руководство по прохождению собеседования. Также сообщил, что там Сергей сможет зарабатывать намного больше тех $220 000 в год, которые он получал в телекоммуникационной компании. Сергей был польщен и проникся симпатией к хедхантеру, но, прочитав книги, решил, что эта работа не для него. Он наслаждался решением технических задач, возникавших в гигантском телекоме, и не чувствовал потребности зарабатывать больше. Год спустя хедхантер позвонил снова. К тому времени у IDT возникли серьезные финансовые проблемы и Сергей начал опасаться, что руководство ведет компанию к банкротству. У него не было значительных сбережений. Его жена Элина готовилась стать матерью в третий раз, и им нужно было купить дом побольше. Поэтому Сергей согласился пройти собеседование в Goldman Sachs.
Специалисты Goldman Sachs провели с ним ряд собеседований по телефону, а потом пригласили пройти несколько личных собеседований в течение одного дня. Эти встречи показались ему крайне напряженными и даже немного странными.
Сменяя друг друга, дюжина сотрудников Goldman Sachs пыталась поставить его в тупик с помощью головоломок, компьютерных пазлов, математических задач и даже легких вопросов по физике. «Я не привык общаться с теми, кто вкладывал бы столько сил в оценку других людей», — вспоминает он.
Он удивился, узнав, что больше половины программистов в банке были выходцами из России.
Русские считались лучшими, и Сергей, кажется, знал почему.
«В России время работы на компьютере измерялось минутами. Поэтому мы учились писать код так, чтобы сократить отладку программы, — вспоминает он. — Доступность же машинного времени приучает к тому, что, как только идея придет в голову, тут же вводишь данные, а потом исправляешь по 10 раз. У хороших программистов из России, скорее всего, имелся опыт работы при ограничении доступа к машинному времени».
Второй тур «допросов с пристрастием» закончился в кабинете старшего высокочастотного трейдера Александра Давидовича, тоже выходца из России. Исполнительный директор банка задал всего два вопроса, чтобы проверить способность Сергея решать проблемы.
Первый звучал так: является ли 3599 простым числом? Сергей сразу заподозрил подвох — число было близко к 3600. Он набросал следующие уравнения:
3599=(3600–1)=(602–12)=(60–1)(60+1)=59×61,
3599=59×61.
Число не было простым.
Задача была несложной, но, по словам Сергея, «труднее решать, когда от тебя ждут, что ты решишь ее быстро». Решение заняло у него почти две минуты.
Вторая задача была сложнее и увлекательнее. Управляющий директор описал комнату в форме прямоугольного параллелепипеда и задал три ее измерения. «Он сказал, что на полу сидит паук, и дал мне его координаты, а на потолке — муха, и также указал ее координаты. Потом попросил меня вычислить кратчайшее расстояние, которое должен преодолеть паук, чтобы добраться до мухи». Паук не умеет летать или раскачиваться на паутине, а может только ползти по поверхностям. Кратчайшим расстоянием между двумя точками была прямая, и Сергей догадался, что решение задачи предполагает превращение трехмерного объекта в двухмерный, а затем использование теоремы Пифагора для расчета расстояния. На решение у него ушло несколько минут, а когда он закончил, Давидович предложил ему место в Goldman Sachs. Начальный размер его годового жалованья вместе с бонусами достигал $270 000.
Отстающий Goldman
Сергей пришел в Goldman Sachs в любопытный период истории как самого банка, так и всей Уолл-стрит. В середине 2007 года департамент торговли облигациями Goldman поспособствовал развитию мирового кризиса, помогая правительству Греции подделывать отчетность и скрывать задолженность, а также разработав план по обвалу рынка субстандартных ипотечных закладных, чтобы можно было заработать, играя против них. Одновременно департамент торговли обыкновенными акциями приспосабливался к радикальным переменам, происходившим на американском фондовом рынке перед самым крахом. Некогда вялый олигополистический рынок с двумя доминирующими биржами, Nasdaq и New York Stock Exchange, быстро менялся. Теми же акциями стали торговать 13 публичных бирж в Нью-Джерси. Затем в течение нескольких лет появится более 40 скрытых пулов, и в двух из них, принадлежащих Goldman Sachs, будут торговаться те же акции.
Большая часть этого объема приходилась не на старомодных инвесторов, а на исключительно быстрые компьютеры, контролируемые HFT-фирмами. Поначалу компьютерная технология обещала устранить с финансового рынка посредника или по крайней мере уменьшить сумму, которую он мог содрать с инвесторов. Реальность же обернулась для посредников непредвиденным доходом от $10 млрд до $22 млрд в год — в зависимости от того, чьим оценкам доверять. Для Goldman Sachs, финансового посредника, это была очень хорошая новость.
Плохая же состояла в том, что Goldman Sachs пока что не зарабатывал значительную часть этих денег. В конце 2008 года руководство уведомило программистов высокочастотного трейдинга, что их торговое подразделение получило чистый доход в размере примерно $300 млн. В том же году HFT-подразделение одного лишь хедж-фонда Citadel заработало $1,2 млрд. Высокочастотные трейдеры уже прославились своим умением скрывать прибыли, а в процессе судебной тяжбы между выходцем из России Михаилом Малышевым и его бывшим работодателем Citadel выяснилось, что в 2008 году Малышев получил $75 млн наличными.
Банку доставалось не так много из тех огромных денег, которые теперь зарабатывались на фондовом рынке, и объяснялось это просто: на рынке шла война роботов, а роботы Goldman были медлительными.
Потому-то они и стремились заполучить Сергея Алейникова — чтобы увеличить скорость работы своей системы. Ядро ее банк приобрел за 15 лет до этого при покупке Hull Trading, одной из первых фирм, занявшихся электронным трейдингом. Огромное количество устаревшего программного обеспечения (Сергей подозревал, что платформа в целом содержала до 60 млн строк кода) и внесенных в него за 15 лет исправлений превратили платформу в компьютерный эквивалент гигантского мяча, слепленного из аптечных резинок. Когда одна из резинок с треском рвалась, Сергей должен был обнаружить разрыв и устранить его.
Сергея наняли для решения трех проблем, которые соответствовали трем этапам электронного трейдинга. Первый этап заключался в создании так называемого производства тикеров — программного обеспечения, преобразующего данные, поступающие с 13 бирж, таким образом, чтобы их можно было наблюдать в виде единого потока. Самым простым и дешевым решением для крупных банков стало использование сводного потока данных, которые отправлялись с публичных бирж. Некоторые этим и ограничивались. Однако чтобы развеять беспокойство клиентов по поводу того, что процессор работал слишком медленно и предлагал устаревшую картину рынка, несколько банков обещали создать ускоренный поток данных.
Работа Сергея никак не была связана с клиентами банка. Его призвали создать систему для трейдеров Goldman Sachs, и, само собой, она должна была работать быстрее, чем система для клиентов. Первое и самое очевидное, что он сделал для ускорения роботов банка, было аналогично тому, что он сделал в IDT для направления звонков по самому дешевому маршруту, — децентрализовал систему Goldman. Вместо того чтобы направлять сигнал от разных бирж обратно на концентратор банка, Сергей установил мини-концентраторы внутри здания каждой биржи. А чтобы собирать информацию для частного «производства тикеров», банку требовалось разместить свои компьютеры на бирже как можно ближе к механизму сопоставления приказов. Создание программного обеспечения для получения от «производства тикеров» выходных данных и использования их с целью вычисления наиболее выгодных сделок на рынке составляло второй этап организации электронного трейдинга. Сергей переписал значительную часть этого кода, чтобы ускорить работу программы. Третий этап назывался «ввод приказа». Судя по названию, эта программа отправляла поручения обратно на рынок для исполнения. Сергей над ней тоже поработал.
Хотя он не думал об этом, он на самом деле создавал внутри Goldman Sachs фирму для высокочастотного трейдинга. И, конечно, скорость, которую Сергей наращивал для банка, можно было использовать по-разному. Например, для быстрейшей реализации хитрых стратегий трейдеров. Или же с ее помощью пул трейдеров мог торговать против рынка медленно движущимися приказами клиентов. Или, скажем, для продажи Ричу Гейтсу акций Chipotle Mexican Grill по более высокой цене в скрытом пуле, либо для покупки их у него по более низкой цене на публичной бирже.
В действительности Сергей не знал, какую скорость использовали продвинутые трейдеры Goldman. В процессе работы он стал осознавать, как далеко от идеала его взаимопонимание с работодателем.
Например, никто в Goldman не имел общего представления о программном обеспечении банка.
Сергей выяснил это в первый же день, когда его попросили заглянуть в базу кода и выяснить, как элементы программы взаимодействуют друг с другом. Занимаясь этим, он поразился тому, как мало документации оставили люди, занимавшиеся написанием кода, а также тому, что никто в банке не мог ему ничего объяснить. В свою очередь, Сергея не посвящали в коммерческие последствия его действий, отчасти потому, что, по его ощущениям, начальники не желали, чтобы он об этом знал. «Я думаю, что это делалось нарочно, — рассказывает он. — Чем меньше ты знаешь о том, как они делают деньги, тем лучше для них».
Но если бы они и захотели, чтобы он узнал, как делаются деньги, еще неизвестно, насколько это заинтересовало бы самого Сергея. «Думаю, что технические проблемы намного интереснее, чем проблемы бизнеса, — объясняет он. — В финансах все сводится к тому, кто загребет деньги и в какой карман они попадут — в правый или левый. Так уж сложилось, что деньги делают в таких компаниях, как Goldman Sachs. Тебе не выиграть в этой игре, если ты не вхож в их круг». Сергей осознавал, что квантовые аналитики банка неустанно придумывали новые стратегии торговли в форме алгоритмов, которые должны были исполнять его роботы, а трейдеры должны были отличаться исключительной сообразительностью. Он также понял, что «все их алгоритмы строились на предвидении чего-то, что должно было случиться в следующую секунду». Но стоило увидеть крах фондового рынка в 2008 году с позиции сотрудника Goldman Sachs, как это сделал Сергей, чтобы понять, что предсказуемые события часто таковыми не были. В сентябре 2008-го после дня с небывалой волатильностью хваленые трейдеры банка потеряли десятки миллионов долларов. «Все их ожидания не оправдались, — вспоминает Сергей. — Они думали, что контролируют рынок, но, как оказалось, заблуждались. Принимались за работу и были просто убиты тем, что не могли ничего контролировать. Финансы — это азартная игра для тех, кто любит азартные игры».
Открытый код
Через несколько месяцев работы на 42-м этаже One New York Plaza Сергей пришел к выводу: лучше всего выбросить высокочастотную торговую площадку Goldman на свалку и построить новую с нуля. Однако его боссы не были в этом заинтересованы. «Бизнес-модель Goldman Sachs предполагала, что если появляется возможность сделать деньги немедленно, то это надо сделать, — вспоминает он. — А к чему-либо долгосрочному они проявляли мало интереса».
Когда на фондовом рынке что-то менялось, например на бирже вводили новое, сложное для понимания правило, и это изменение создавало возможности тут же заработать, то «банк хотел получить деньги немедленно, — рассказывает Сергей, — но ведь это означало постоянное латание системы. Существующая база кода раздувается до размеров слона, которым сложно управлять».
Вот этим он и занимался те два года, что работал в Goldman. Для «заплат на слона» он, как и другие программисты банка, ежедневно использовал программное обеспечение с открытым исходным кодом — его разрабатывали коллективы программистов и выкладывали в Сети для бесплатного скачивания. Используемые ими инструменты и компоненты не были специально разработаны для финансовых рынков, но годились для адаптации с целью ремонта «трубопроводов» Goldman.
К своему удивлению, Сергей обнаружил, что банк потребительски относился к свободному софту. Goldman брал из Сети огромное количество бесплатных программных продуктов, но никогда не возвращал их в модифицированном виде, даже если изменения были совсем незначительными и относились скорее к общим, а не финансовым вопросам.
«Однажды я взял кое-какие компоненты с открытым исходным кодом и перестроил их так, чтобы они сочетались с компонентом, который еще не использовался в Goldman Sachs, — рассказывает Сергей. — Это позволяло объединить два компьютера в единое целое, чтобы при выходе одного из строя второй мог немедленно включиться в работу и выполнить задачу».
Придумав изящное решение по созданию дублирующих компьютеров, он испытал истинное наслаждение от своего нововведения: «Я создал нечто из хаоса. А когда создаешь нечто из хаоса, то снижаешь в мире уровень энтропии».
Сергей спросил своего босса Адама Шлезингера, можно ли вернуть эту модифицированную программу обратно в свободный доступ. Тот сказал, что теперь она является собственностью банка. «При этом он был очень взвинчен»,— вспоминает Сергей.
Идея открытого исходного кода предполагала сотрудничество и совместное использование программ. Сергей не мог понять, почему в банке считали нормальным получать значительную выгоду от работы других людей, а затем эгоистично вели себя по отношению к ним. «Создается ведь не интеллектуальная собственность, — рассуждал Сергей, — а рабочая программа». Однако начиная с этого момента ему пришлось, согласно полученным от Адама Шлезингера инструкциям, рассматривать все программное обеспечение, установленное на серверах банка, как собственность Goldman Sachs.
Рынок постоянно напоминал Алейникову, сколько на самом деле он стоит. После нескольких месяцев работы в банке хедхантеры звонили ему почти каждую неделю, а через год он получил предложение от швейцарского банка UBS, где ему пообещали годовую зарплату $400 000. Goldman пообещал ему перебить предложение, и он остался. Но в начале 2009 года ему снова позвонили и сделали предложение иного рода — создать с нуля торговую площадку для нового хедж-фонда, которым управлял Михаил Малышев.
Сергея вдохновила перспектива создания новой площадки вместо постоянного латания старой. Кроме того, Малышев был готов платить ему за это более миллиона долларов в год и предлагал организовать для Сергея офис недалеко от его дома в Нью-Джерси. Сергей предложение принял.
«Когда я подал заявление на увольнение, — вспоминает он, — коллеги стали приходить ко мне по одному. Мысли у всех были схожие — они бы немедля ушли из Goldman, представься им подходящая возможность».
Некоторые намекали, что очень хотели бы работать с ним в новой компании. Боссы же спрашивали, как они могут убедить его остаться.
Сергей согласился задержаться на шесть недель и обучить сотрудников банка всему, что знал сам, чтобы они могли и дальше искать прорехи и латать их. Четыре раза за этот месяц он отправлял себе файлы с исходным кодом, над которым работал. В них открытый исходный код, куда Сергей вносил изменения на протяжении двух лет, перемежался с кодом, который не был открытым и явно принадлежал Goldman Sachs. Он надеялся отделить один от другого, если потребуется вспомнить, что он делал в свое время с исходником. Он отправил эти файлы так же, как отправлял себе файлы почти каждую неделю с начала работы в банке.
«Никто со мной никогда об этом не заговаривал», — вспоминает Сергей. Он открыл окно браузера и набрал в поисковой строке: «открытый репозиторий системы управления версиями». В окне выскочил список надежных бесплатных хранилищ для кода. Сергей кликнул первую же ссылку. Поиск места для хранения кода занял примерно восемь секунд. И потом Сергей сделал то, что делал постоянно с тех пор, как занялся программированием, — удалил из командного
интерпретатора историю команд, введенных им на клавиатуре компьютера, предоставленного ему в Goldman. Для входа в компьютер ему требовалось ввести свой пароль. Если бы он не удалил историю команд, его пароль мог увидеть каждый, кто имел доступ к системе.
Это был не совсем безобидный поступок. «Я знал, что им это не понравится», — объясняет Сергей. Он ведь знал позицию банка: все, что оказывалось на серверах, находилось в собственности Goldman Sachs, даже код, взятый из открытого источника. Отвечая на вопрос, что он при этом чувствовал, Сергей признался: «Это было похоже на езду в автомобиле с превышением скорости».
«Он подписал признание!»
Сергей почти все время спал, пока летел из Чикаго. Выйдя из самолета, заметил трех людей в темных костюмах, поджидавших кого-то. Оказалось — его.
Сотрудники ФБР надели на него наручники, обыскали карманы, забрали рюкзак и приказали не поднимать шума, а затем отделили его от потока пассажиров.
При росте 180 см Сергей весил около 65 кг, и, чтобы спрятать его от посторонних, им требовалось только направить его в сторону. Он не сопротивлялся, но был совершенно сбит с толку. Люди в черном отказались сообщить, за что его задержали. Он начал строить догадки. Сначала подумал, что его приняли за другого Сергея Алейникова. Потом ему пришло в голову, что его новый работодатель, Михаил Малышев, который в то время судился с Citadel, мог быть замешан в каких-то темных делах. И оба раза не угадал. Только когда все пассажиры вышли из самолета и агенты ФБР препроводили его в здание аэропорта Ньюарка, Сергей узнал: его обвиняют в краже компьютерного кода, принадлежавшего Goldman Sachs.
Майкл Максуэйн, которому поручили дело Алейникова, был новичком в правоохранительных органах. Как ни странно, до 2007 года он 12 лет работал валютным трейдером на Chicago Mercantile Exchange. Он и подобные ему оказались не у дел из-за таких, как Сергей, или, точнее, из-за компьютеров, заменивших трейдеров на площадках всех американских бирж. Неслучайно карьера Максуэйна закончилась в тот же год, когда началась карьера Сергея.
Максуэйн посадил Сергея в черный лимузин, и они направились в здание ФБР в Нижнем Манхэттене. Там Максуэйн демонстративно убрал пистолет в кобуру и привел Сергея в небольшую комнату для допросов, где пристегнул наручниками к торчащей из стены скобе и только тогда зачитал ему права задержанного. Потом изложил известные ему факты: в апреле 2009 году Сергей принял предложение перейти на работу во вновь открывшуюся фирму Teza Technologies, специализирующуюся на высокочастотном трейдинге, но оставался в Goldman Sachs еще шесть недель. С начала апреля по 5 июня, когда Сергей окончательно покинул банк, он отправил себе 32 мегабайта исходного кода высокочастотной торговой системы, принадлежащей Goldman. Максуэйн, несомненно, считал предосудительным то, что сайт, выбранный Сергеем для сохранения кода, назывался репозиторием системы управления версиями (subversion repository; subversion — «подрывная деятельность») и находился в Германии. Наконец, агент ФБР добивался от Сергея признания, что тот удалил историю команд. Сергей попытался объяснить, почему он всегда удалял историю команд, но Максуэйна это не интересовало. Впоследствии агент ФБР заявит на суде: «Его объяснение показалось мне неискренним».
Все эти факты в определенном смысле были правдой, но, по мнению Сергея, подобраны были с умыслом.
«Мне казалось это безумием, честное слово, — вспоминает он. — Агент вешал на уши лапшу из компьютерных терминов. Похоже, он ничего не знал о высокочастотном трейдинге или исходном коде».
Например, Сергей понятия не имел о том, где физически находился репозиторий системы управления версиями. Это был просто сайт, где разработчики хранили коды, с которыми работали. «Вся идея интернета состоит в отделении местонахождения сервера от его логического адреса», — объясняет он. По мнению Сергея, Максуэйн повторял слова, услышанные от других, но значения их не понимал. «В России есть игра, которая называется «испорченный телефон», — рассказывает он, — это вариант американской игры «телефон». Казалось, что Максуэйн играл в нее».
Сергей не знал, что в Goldman обнаружили загруженные им файлы, а в них оказался код, который в банке использовали для высокочастотного трейдинга, — обнаружили всего за несколько дней до его ареста, хотя он отправил себе первый пакет кода несколько месяцев назад. Они спешно позвонили в ФБР и провели для Максуэйна своего рода интенсивный курс обучения высокочастотному трейдингу и компьютерному программированию. Впоследствии Максуэйн признался, что не обращался к независимым экспертам за помощью в изучении взятого Сергеем Алейниковым кода и не пытался выяснить, с какой целью тот мог его взять. «Я полагался на показания сотрудников Goldman», — пояснил он. Сам же он понятия не имел о том, насколько украденный код был ценным («представители банка сказали, что он стоит огромных денег») или конфиденциальным («представители Goldman Sachs заявили, что этот код содержит коммерческую тайну»). Агент заметил, что файлы Goldman находились на персональном компьютере и на флешке, изъятых у Сергея в аэропорту, но не обратил внимания на то, что он так никогда и не открывал их. (Если они были настолько важными, то почему Сергей не открывал их в течение месяца с тех пор, как ушел из банка?)
Расследование, проведенное ФБР до ареста, ограничилось объяснением Максуэйну со стороны Goldman некоторых чрезвычайно сложных вещей, в которых, по его собственному признанию, агент не до конца разобрался, но при этом полагался на компетентность сотрудников банка. Максуэйн арестовал Сергея через 48 часов после звонка из Goldman в ФБР. Таким образом, единственным сотрудником Goldman Sachs, арестованным ФБР после финансового кризиса, для приближения которого этот банк приложил немало усилий, стал человек, арестованный по просьбе самого же Goldman.
После ареста Сергей отказался от своего права на звонок адвокату. Он позвонил жене, рассказал о случившемся и сообщил, что к ним домой выехала группа агентов ФБР, чтобы забрать его компьютеры, а также попросил не препятствовать им, несмотря на отсутствие ордера на обыск. На взгляд Сергея, его собственные действия были безобидными, но вот обвинения в нарушении Закона об экономическом шпионаже и Национального закона о похищенном имуществе были отнюдь не пустяковыми. Все же он продолжал надеяться, что если агент ФБР поймет, как на самом деле работают компьютеры и что представляет собой высокочастотный трейдинг, то извинится перед ним и закроет дело. «Я ему все это объяснял, чтобы показать отсутствие злого умысла, — рассказывает Сергей. — Но он не проявил к моим словам ни малейшего интереса и продолжал настаивать: «Если вы все мне расскажете, то я переговорю с судьей и он проявит к вам снисхождение». Казалось, что они изначально относились ко мне с очень сильным предубеждением. Им требовалось выполнить какие-то свои задачи. И одна из них заключалась в том, чтобы немедленно добиться от меня признания».
Основным препятствием для агента ФБР в получении признания стал, как ни странно, не отказ Сергея, а непонимание Максуэйном того, в чем именно Сергей хотел признаться. «В письменном заявлении он сделал несколько явных ошибок в компьютерных терминах и прочем, — вспоминает Сергей. — Я подсказал: знаете, это неверно». Он терпеливо объяснял агенту собственные действия. 4 июля в 1:43 ночи, после пяти часов споров, Максуэйн отправил в офис федерального прокурора электронное сообщение из одной легкомысленной строки: «Черт возьми, он подписал признание».
Две минуты спустя он доставил Сергея в камеру тюрьмы предварительного заключения. Государственный обвинитель Джозеф Фаччипонти, помощник федерального прокурора США, заявил, что Сергея Алейникова нельзя выпустить из тюрьмы под залог. Программист из России обладает компьютерным кодом, который можно использовать «для бесчестной манипуляции рынками». Подписанное Сергеем признание, испещренное зачеркнутыми и переписанными агентом ФБР фразами, впоследствии прокуроры представят присяжным как сочинение преступника, проявляющего осторожность и даже изворотливость при выборе слов. «Все было совсем не так, — возражает Сергей. — Этот документ сочинил кто-то, не разбиравшийся в предмете».
После подписания признания Алейников больше не делал заявлений, по крайней мере напрямую. Он отказывался разговаривать с журналистами и давать показания в суде.
Его речь была сбивчивой, акцент смешным, лицо заросло бородой, а телосложением он напоминал персонажей с картин Эль Греко.
Из группы людей, выбранных на улице наугад, Сергей больше всего походил на русского шпиона или персонажа из первых эпизодов сериала «Звездный путь». При обсуждении технических вопросов он старался предельно четко проговаривать все слова, что прекрасно подходило для общения с коллегами, но вгоняло в скуку неподготовленную аудиторию. По меркам США Сергей не очень хорошо подходил для того, чтобы самостоятельно защищать себя в суде и поэтому внял совету адвоката и не стал этого делать. Он упорно хранил молчание, даже когда его приговорили к восьми годам лишения свободы с отбыванием срока в федеральной тюрьме без права досрочного освобождения.
