Я человек абсолютно городской.
В частности, когда в советское время мне приходилось выезжать на село для участия в сезонных работах (тогда — обычная практика), воспринимал эти выезды с крайним негодованием. Правда, теперь пришёл к выводу: они были необходимы. Сезонные работы в любом случае требуют привлечения очень большого числа рабочих рук. Совершенно бессмысленно держать такое количество народа безработными вне сезона. Поэтому значительно целесообразнее, чтобы эти люди занимались каким-то иным полезным трудом, а непосредственно во время сезона на краткое время привлекались к той работе, какая требует вот эти самые рабочие руки в большом количестве. Так что сейчас я склонен считать советский метод значительно более эффективным, чем, скажем, американский вариант, когда к сезонным работам привлекают хронических безработных или гастарбайтеров из-за рубежа. Вне же сезона эти люди сидят на тех или иных пособиях, обеспечивая тем самым классический способ повышения формальной эффективности рыночного хозяйства, а именно: национализацию убытков и приватизацию прибыли.
Но есть и другой способ снижения этих сезонных затрат (к нему я постоянно рекомендую — и в советское время рекомендовал — прибегать), а именно формула: главная обязанность людей умственного труда — сократить количество людей физического труда, то есть максимально механизировать и автоматизировать любые трудоёмкие работы. Надо сказать, что в сельском хозяйстве для достижения этой цели реально сделано очень многое. С каждым годом всё больше. Сейчас мировое хозяйство в целом достигло уже такого уровня производительности труда, что просто не нуждается в прежнем изобилии деревни.
Скажем, в Соединённых Государствах Америки, по официальным отчётным данным, в сельском хозяйстве занята всего одна двадцать пятая часть населения. Правда, эти официальные данные, конечно, не учитывают многочисленных гастарбайтеров, учитывают лишь небольшую долю сезонных рабочих. Но даже со всеми этими поправками получается: реально в сельском хозяйстве СГА занята максимум десятая часть населения — даже в разгар сезонных работ.
В нашей стране доля работающих на селе всегда была выше, чем в СГА. Не только из-за несравненно худших природных условий (вся территория СГА лежит южнее Киева, а площадь хорошо обводнённых территорий там куда больше всего Волго-Днепровского междуречья), но и вследствие многовековых внешних угроз, от которых проще было укрыться в маленьком и поэтому почти неприметном селе. Но и у нас технический прогресс радикально сократил потребность земли в рабочих руках. Вспомним хотя бы двуединую задачу, в значительной мере решённую в 1930-х годах: коллективизация создала большие поля, пригодные для высокопроизводительной техники; индустриализация дала полям высокопроизводительную технику — и тем самым высвободила громадную рабочую силу для вновь создаваемой промышленности. К концу советской эпохи на селе жило, насколько я помню, менее трети населения СССР.
Если мы попытаемся сейчас загнать на село больше народу — этот народ будет просто обречён на бездействие. А это, мягко говоря, вредно для морального здоровья. Знаменитые деревенские пьянки последних советских времён, как мне кажется, были в значительной мере связаны с тем, что уже тогда производительность сельского труда приближалась к уровню, за которым огромная часть сельских жителей могла ощутить свою невостребованность.
Думаю, если мы сейчас займёмся возрождением русской деревни, то рискуем достичь того же результата, но в значительно большей степени. Что, на мой взгляд, означает не только недостижение заявленной цели возрождения русской деревни, но и катастрофическую утрату той самой морали, ради которой это возрождение декларируется.
Не исключаю, что человек, живущий на природе, может найти себе иное занятие. Скажем, очень многие писатели и живописцы предпочитают жить на селе, дабы укрыться от множества соблазнов, из-за которых любой творческий человек отвлекается от творческой деятельности значительно чаще, чем ему самому хотелось бы. Но это не деревенская жизнь в строгом смысле слова — это вполне городская жизнь на некотором удалении от города.
Так что возрождение русской деревни, как таковой, представляется мне в современных условиях задачей, которую не стоит даже ставить, а не то что решать. Если же воспринимать это возрождение не как цель, а только как средство решения других задач (прежде всего — задачи усовершенствования общественной морали, испытывающей ныне действительно заметный упадок), то лучше подыскать для таких целей иные средства. Ибо весь мировой опыт доказывает: возвращение общества на давно пройденный этап (например, отход от социализма к капитализму) порождает куда больше сложностей, чем устраняет.
