Представим себе, что уровень технологии позволил нам автоматизировать все производственные процессы. В этом нет ничего принципиально невозможного — современность уже показала нам на примере автоматизированных конвейеров, способных работать почти без участия человека, промышленных роботов и 3d-принтеров, что автоматизации поддаётся почти всё. Да, в настоящее время у нас нет роботов, способных без участия людей построить здание или завод, но принцип автоматизации и этих процессов тоже в общих чертах уже понятен и с каждым годом становится всё понятнее.
По этой причине мы вполне можем рассматривать полную автоматизацию производства как вполне достижимое состояние: роль человека теоретически может быть сведена исключительно к разработке программ для производственных автоматов и компьютерных моделей объектов, подлежащих изготовлению.
Однако одной только возможности достижения состояния мало для его реализации. Нужен ещё какой-то фактор, обуславливающий стремление системы к данному состоянию, и таким фактором на данный момент выступает рыночная экономика.
Дело в том, что человек имеет физические ограничения в скорости производства. Станок же и, тем более, полностью автоматическую производственную линию можно «разгонять» практически до бесконечности. На поддержку автоматики, разумеется, тоже требуются ресурсы, но соотношение затрат к валовому выпуску даже у неавтоматизированных станков давно превзошло оное у людей — в том числе у самых скромных в своих запросах и крайне увлечённых работой. Пока ещё не во всех областях, но во многих.
При этом вполне понятно, что в пределе тех областей, где человек экономически выгоднее автомата, не останется совсем. Или даже если останется, то столь мало, что потребности в людях-работниках будут исчисляться миллионами, но никак не миллиардами.
Вдобавок, даже если отдельный предприниматель решил бы отказаться от развития автоматизированной промышленности, его бы к ней подталкивало наличие других предпринимателей, с которыми он может удерживать паритет в конкурентной борьбе только до тех пор, пока не отстаёт от них радикально в адаптированных им технологиях. Как ни рекламируй «предметы ручной работы», а снижающаяся себестоимость серийно изготовляемого при постоянно возрастающем его качестве в перспективе не оставляет никаких шансов изготовляемому вручную.
То же касается и государств: буде случиться в одном из них повальной технофобии в рядах промышленников, найдётся другое, где технофобия меньше. А это выливается как в экономические, так и в военные преимущества.
Сильно отставшего рано или поздно просто «съедят» тем или иным способом — экономическим ли, политическим ли, военным ли.
Именно это — способность снижать себестоимость экземпляра, увеличивая их количество, плюс наличие конкурентов — и является тем самым фактором, который как бы «невидимой рукой» толкает систему к полной автоматизации. На гонке вооружений, конечно, много всего теряют, но проигравший гонку потеряет всё, а потому гонка будет продолжаться, приближая производство к полной его автоматизации.
К чему это приведёт на промежуточном этапе — можно прочитать в статье «О новой сегрегации», сейчас же мы рассмотрим предельное состояние данного процесса.
Оно — сразу зайду с козырей — имеет неустранимое внутреннее противоречие: полная автоматизация позволяет выпускать очень много товаров, однако их некому покупать.
В предельном состоянии (даже если предположить, что процесс разработки программ для автоматов и моделей выпускаемых товаров не автоматизирован) работников почти не требуется. А раз их не требуется, то их и не будет — предпринимателю просто нет смысла кого-то нанимать только лишь для того, чтобы платить ему зарплату. Предприниматель, разумеется, обеспокоен отсутствием покупателей, но для него это не повод их создавать путём выплат из своего кармана. С его точки зрения, пусть другие предприниматели зарплату ни за что платят, а лично он сэкономит.
Раздачей пособий от лица государства при неизменности всей остальной системы данную проблему тоже решить не удастся. Ведь если почти никто не получает зарплату, то и налоги с трудящихся брать невозможно. И предпринимателей невозможно обложить налогом: у их продукции нет покупателей, а потому нет и прибылей; а нет прибылей — нет и производства. И внешняя торговля тоже будет спасать лишь отчасти — в пределе-то полная автоматизация рано или поздно наступит на всей планете, а чем ближе к ней, тем меньше покупателей и за границей тоже.
Как можно видеть, система толкает себя к тому состоянию, в котором эта система уничтожает сама же себя. Только собственники окажутся способными участвовать в товарном обмене, остальные же фактически лишатся средств к существованию.
Промежуточная точка данной системы — сегрегация по интеллектуальному признаку, а предельная точка — исчезновение человечества. Коллапс.
Весь вопрос, можно ли означенное человечество плавно подвести к этой предельной точке. Можно ли, постоянно обманывая инстинкт самосохранения, понижать интеллектуальные способности большинства людей так, чтобы они не заметили собственного исчезновения или хотя бы не смогли ему сопротивляться. Если можно, то судьба человечества незавидна: превращение мира людей в мир машин в этом случае становится неизбежным — последние могикане из числа сохранившейся и ничтожно малой касты интеллектуалов не в счёт.
Однако я всё-таки надеюсь, что незаметно такое проделать не удастся, а потому предельное состояние просто не будет достигнуто: поскольку данная система в предельном состоянии очевидно уничтожает саму себя вместе с большинством людей на планете, система общественных экономических отношений должна смениться задолго до наступления этого состояния. Предсказать, в какой момент произойдёт это изменение, невозможно, но при этом понятно, что чем ближе к предельному состоянию, тем больше вероятность смены системы, поскольку всё больше людей оказывается за бортом — безработица в десять процентов не всегда ведёт к революционной смене строя, но при пятидесяти процентах она уже практически неизбежна.
На какую систему должна смениться текущая система? Вариантов не так много. Как мы уже знаем, система, в рамках которой экономика ориентирована на получение прибыли каждым экономическим агентом, в условиях полной автоматизации уничтожает саму себя, поэтому косметические улучшения ничего не решают.
Устранение личной свободы для большинства граждан — неофеодализм — тоже не вариант. Зачем кормить «неокрепостных», если автоматы решают задачи производства лучше? Крепостных можно разве что отправлять воевать — до тех пор, пока и с этим не начнут лучше справляться машины. А они, кстати, уже справляются лучше: ядерная бомба заруливает любого солдата в минуса́ (хотя да, перманентная война — это тоже способ сократить ставшее ненужным население планеты).
Луддизм (разрушение станков, в надежде сохранить рабочие места за людьми) и попытки «возвратиться обратно к природе» также несостоятельны: луддиты не смогли добиться своего даже на заре индустриализации, чего уж говорить про времена её расцвета; а «возвращение к природе» просто невозможно по той причине, что подавляющее большинство людей стремится как максимум к жизни не на природе, а на картинке с природой. В реальности же отсутствие электричества, лекарств, компьютеров и прочих благ цивилизации быстро охладит желание от неё — от цивилизации — отказываться. Кроме того, как мы помним, всегда есть соседи, обладающие танками, авиацией и далеко идущими планами на проживающих в забугорной деревенской пасторали.
Остаётся последний вариант: переориентация экономических отношений людей с возмездного обмена на безвозмездный. Обобществление предприятий, транспорта, систем жизнеобеспечения и так далее. Одновременно это означает ориентацию на развитие и совершенствование каждого человека в отдельности и всех в совокупности — только так можно занять чем-то созидательным всех людей тогда, когда их участие в производстве уже почти не требуется.
Это — единственная система из известных на данный момент, способная избавиться от противоречий, возникающих при автоматизации производства, и способная существовать при ней, не уничтожая при этом саму себя.
