Помолодевшая элита стран постсоветского пространства все реже находит общий политический язык с Москвой. И по-прежнему пользуясь российским дешевым сырьем и гарантиями стабильности на русских штыках, она уже пытается искать привлекательный интеграционный проект без России
Россия избежала международной изоляции, но все еще находится в геополитическом одиночестве. Такое странное противоречие стало следствием череды глобальных событий, которые продолжают стремительно менять миропорядок в переходе от американской гегемонии к хаотичной многополярности. Именно Москва сформулировала и жестко отстаивает новую платформу международных взаимоотношений, основанную на равноправии, прагматизме и взаимоуважении национальных интересов.
Уже очевидно, что такой подход вызывает симпатию у многих государств развитого и развивающегося мира, однако военная и прежде всего финансовая мощь Соединенных Штатов все еще внушает страх и мешает открыто высказывать поддержку альтернативной позиции России. Активное использование санкций хорошо демонстрирует, как далеко готов зайти Вашингтон для сохранения своего доминирования.
В итоге российская дипломатия, конечно, сохраняет сильные позиции. Можно сколько угодно иронизировать над африканским саммитом, хотя буря возмущения на Западе в ответ на приезд десятков лидеров стран Черного континента в Сочи выпукло показывает действительную значимость форума. Но ведь и мировая геополитическая повестка сегодня развивается лишь при участии Москвы — сирийская война, иранская ядерная программа, европейская энергобезопасность, торговые войны. Инициатива вернуть Россию в «большую восьмерку» возникла не на пустом месте: последние годы показали вакуум прорывных решений на встречах лидеров западного мира.
Несмотря на это, Россия по-прежнему часто остается в одиночестве во время голосования в Совбезе ООН, хотя все больше стран во главе с осторожным Китаем занимают нейтральную сторону. По-прежнему не удается выползти из санкционной ловушки: ни Европа, ни Азия, при всем желании восстановить связи с Россией, не хотят ссориться с эмитентом доллара.
Наконец, и это, возможно, более всего для нас неприятно, последние годы показали и наше региональное геополитическое одиночество. Соседние страны, вышедшие из общего союзного дома, либо дистанцируются от Москвы, либо сохраняют «многовекторную политику», несмотря на участие в общих экономических интеграционных проектах в Евразии. Ни Крым, ни Абхазия с Южной Осетией так и не были признаны ни одним государством постсоветского пространства. Даже, казалось бы, союзнической Белоруссией.
Чаще всего принято говорить о провале работы российского МИД в странах СНГ: деятельность посольств и консульств в основном посвящена подготовке протокольных и парадных мероприятий, а межправительственные переговоры взяли на себя представители экономических интересов крупного капитала. Продвижение интересов с помощью «мягкой силы» было полностью подменено практикой ресурсных субсидий, которые должны были «купить» лояльность соседской элиты. Сегодня политика страны в отношении наших ближайших партнеров дрейфует в сторону прагматичности. Правда, образ «руки дающей, но не требующей» в представлении наших соседей будет сложно искоренить.
Но что же постсоветские элиты стран СНГ, почему они, вышедшие из общего бюрократического лона, так стремительно и без раздумий отдаляются от России, все еще имея здесь немало бизнес-интересов? Мы выделили и проанализировали три основных фактора.
Прежде всего, постсоветская бюрократия прошла логичный путь от неформальных связей и общих ностальгических воспоминаний, объединяющих поколение коммунистической номенклатуры времен «брежневского застоя», к новым межвидовым отношениям, которые стали следствием разницы в подготовке и генезисе молодого чиновничества. В ряде постсоветских республик местная элита сильно помолодела и вдохнула воздух старинных аудиторий западных университетов.
Как иронично заметил в беседе с «Экспертом» Модест Колеров, главный редактор агентства Regnum, «у них уже нет никакой социальной близости к “коллегам” через границу, потому что их ничего с ними не объединяет. Общих мемуаров у них не будет, водку вместе они не пили и на съездах вместе не аплодировали».
Во-вторых, страны СНГ ощутили мощное экономическое влияние других евразийских гигантов. Стремительно беднеющая Россия 1990-х не могла предложить постсоветским элитам полного пансиона. В итоге среднеазиатский регион оказался под мощнейшим влиянием Китая, тогда как страны восточно-европейского и частично закавказского регионов сближались с ЕС.
Наконец, даже после мощного экономического рывка 2000-х Россия так и не смогла сформулировать ценностную идеологическую платформу для интеграции, а экономические вариации союзов, в первую очередь ЕАЭС, развивались столь неторопливо и забюрократизированно, что потеряли драйв и были успешно торпедированы нашими геополитическими оппонентами.
Сегодня постсоветская элита, пройдя свой первичный путь развития — от очарованности суверенитетом до поиска самостоятельной политической и экономической стратегии, замерла в своеобразной «точке бифуркации». В любой момент она готова ускорить свое движение от «центра».
Элита королевского дома
Когда в марте 2019 года Нурсултан Назарбаев объявил, что принял решение прекратить свои полномочия в качестве президента Казахстана, эта новость тут же вызвала массу неопределенностей. Начнется ли межэлитный передел собственности и полномочий после того, как президентское кресло покинул тот, кто когда-то деспотичной рукой сумел стянуть рассыпанные по всей стране кланы? Какой будет судьба тех, кто сколотил свой политический и экономический капитал в годы правления Назарбаева? Каким окажется курс его преемника — происламским, с более радикальной национальной повесткой? прокитайским? Сохранится ли, в конце концов, столь же сбалансированный российский вектор?
Возникший хаос и крайняя нервозность элит характерны для процессов смены власти в Средней Азии, где до сих пор отношения внутри властных и бизнес-кругов выстроены на феодальном принципе. Символическая смерть «короля» — например, его отставка — неизбежно запускает сложную и скрытую от лишних глаз игру в стенах «королевского дома», которая может привести к непредсказуемым результатам. Достаточно вспомнить недавний двухдневный штурм усадьбы экс-президента Киргизии Алмaзбека Атамбаева силовиками, который чуть было не обернулся очередной революцией в стране. А ведь поначалу казалось, что киргизы нашли ключик к мирному транзиту власти.
«Для всех среднеазиатских республик характерен симбиоз новых практик управления с традиционными системами рекрутирования элит — землячество, кумовство, родство, связи по школьной парте, контакты в рамках делового партнерства, — рассказывает политолог Данияр Ашимбаев. — Такова характерная особенность азиатских стран постсоветского пространства: какая бы политическая модель ни была зафиксирована в правовых актах, существует крайне устойчивая традиционная, неформальная система взаимоотношений между элитами. При этом президент в республике должен заботиться не только о своей семейно-родственной группе, но и выступать в качестве верховного арбитра для всех остальных кланов, позиционируя себя “отцом нации”».
Киргизия до сих пор рассечена на религиозный Юг и более светский Север. Местная элита состоит из глав разлитых племен, действующих порой намного эффективнее, чем государственные институты. То же — в Туркменистане: жители этой страны до сих считают себя «нацией племен». Единый туркменский этнос так и не сформировался, а авторитарный президент (сначала Сапармурат Ниязов, а теперь Гурбангулы Бердымухaмедов) вынужден выступать в качестве медиатора между представителями разных племен.
Элитные кланы в Казахстане изначально формировались на основе родоплеменных связей. Их достаточно жесткая консолидация была обеспечена авторитарной волей бывшего президента Нурсултaна Назарбаева. Однако за последнее десятилетие правящий класс в республике, в отличие от остальных среднеазиатских стран, значительно омолодился за счет новой поросли, так или иначе кровно связанной с номенклатурной родней, управлявшей страной в первые годы ее существования. Эта новая политическая элита получила образование в западных университетах в рамках международной стипендиальной программы «Болашак» — своеобразной площадки для клановой ротации в республике.
«По идеологии это люди, которых уже практически ничто не связывает с советским прошлым; в каком-то смысле они даже больше включены в глобальный дискурс, — рассказывает Сергей Масaулов, председатель Ассоциации аналитиков и экспертов “Изыскания Срединной Азии”. — Это очень прагматичные люди, которые будут серьезно рассчитывать все внешнеполитические векторы. У них уже нет того полубандитского сознания времен девяностых годов. Однако и никакого движения в сторону демократизма очевидно тоже не будет: они вполне унаследовали властные принципы своих отцов».
До сих пор Россия выступала региональным рефери, гарантом стабильности государственного суверенитета многих среднеазиатских государств при неизбежном племенном раздрае. Помимо прочего, русские военные базы и деятельность Организации Договора коллективной безопасности (ОДКБ) сдерживают угрозу национальных конфликтов, терроризма и экстремизма. Однако процессы смены элит влекут за собой новые вызовы для стабильности региона: часть «молодых» ориентируются на Китай или даже Запад, а значит, вовлекают внешние силы в борьбу за власть и теснят интересы России.
Политически динамичные
Двадцатого июня проспект Руставели в центре Тбилиси бушевал. Тысячи разгневанных митингующих заполнили легендарный проспект в знак протеста против «выходки» депутата Госдумы Сергея Гаврилова, которого во время Межпарламентской ассамблеи православия усадили «не в то кресло» — кресло главы парламента.
Это вызвало волну негодования ультрарадикальных депутатов, присутствовавших в зале, и вытолкнуло на улицы толпы грузинских националистов. Собравшись у здания парламента, они попытались забросать российскую делегацию бутылками и яйцами, а затем устроили массовые беспорядки с требованием провести досрочные выборы.
Москва отреагировала быстро, жестко, но не предельно: Владимир Пyтин запретил осуществлять авиаперевозки пассажиров из России в Грузию и постановил вывезти оттуда российских туристов, что мгновенно подкосило местный туристический сектор. Но то был лишь очередной момент в хронике конфликта между Москвой и Тбилиси, который начал тлеть еще с того момента, как грузинская элита выбрала проевропейский курс, а вошел в активную фазу со времен войны 2008 года.
Процесс трансформации элит и их глубинный разрыв с советским контекстом в наибольшей степени фиксируется в Грузии и Армении — это, быть может, две самые политически динамичные республики на постсоветском пространстве.
В Армении после недавних революционных событий во власть пришли политики нового поколения, чей возраст часто не превышает и сорока лет. Кроме того, существенным, если не доминирующим фактором, влияющим на процесс смены политической элиты, являются консолидированные армянские диаспоры за рубежом, главным образом во Франции и в США, которые за счет финансового влияния могут диктовать свои предпочтения в рамках того или иного политического курса.
А вот в Грузии фактор диаспоры такой роли уже не играет. Процесс трансформации элит связан здесь со сменой президентов. Особенно активно он начался при Михаиле Саакашвили, который стал привлекать во власть куда более молодых людей. Как правило, они получили образование за границей, работали в международных компаниях и привнесли в страну образцы западного менеджмента. Эта элита достаточно сильно зависит от внешних каналов финансирования, которые приходится отрабатывать при помощи антироссийской риторики и лоббирования крупного западного капитала на внутреннем рынке.
«В этом смысле показательно, как к власти в стране пришла “Грузинская мечта”, казалось бы, построившая свою предвыборную кампанию на критике партии Саакашвили “Единое национальное движение” и ее геополитического курса, — рассказывает Вадим Муханов, старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО. — Но теперь мы видим, что, как только у власти в стране закрепились новые люди, сразу стало понятно, что рекрутироваться в правящий класс вновь будут люди прозападной ориентации, для которых антироссийская риторика — базовый риторический козырь с точки зрения получения политических и экономических дивидендов».
С новыми элитами Закавказья у России отношения непростые. С одной стороны, здесь также велик фактор геополитической стабильности, учитывая проблему Нагорного Карабаха и Южной Осетии с Абхазией, которую обеспечивают русские солдаты и дипломаты. Заметно присутствие русского капитала, в том числе крупного. Однако беда в том, что политическая элита Армении и Грузии развивается в отрыве от интересов собственного бизнеса и в большей степени лояльна хаотичной улице и антирусскому национализму, чем задачам стабильного развития экономики. Куда проще Москве найти общий язык с азербайджанскими властями, которые хоть и смотрят в арабский мир, но хорошо понимают выгоды прагматичных отношений с Москвой.
«Респектабельная» неспешность»
А вот в Украине, Белоруссии и Молдавии политическая элита застыла в своей первобытной формации времен 1990-х годов. Украинские кланы промышленных олигархов по-прежнему далеки от консолидации и в своей хищнической борьбе друг с другом, по сути, уничтожают государство. Интересно, что рекрутировался правящий класс в этой стране не из классических номенклатурных работников, как это было в других республиках, а из хозяйственников советской эпохи, то есть из политических дилетантов.
Например, Леонид Кучма был генеральным директором «Южмаша» (предприятие ракетно-космической отрасли), Виктор Ющенко работал в структурах Агропромбанка СССР, Виктор Янукович много лет возглавлял транспортные предприятия в Донецкой области, а Юлия Тимошенко работала инженером-экономистом на машзаводе в Днепропетровске. Сегодняшний президент Украины, по сути, тоже хозяйственник — правда, от шоу-бизнеса. Все это закономерно привело к сращиванию криминала с госаппаратом, что сформировало и базовый принцип ведения межэлитного противостояния — через революционные потрясения.
В Белоруссии кланово-коррупционная система не сложилось: почти сразу все было центрировано на фигуре президента, который с начала 2000-х годов придерживается автократической системы госраспределения. Местные элитные группы так или иначе находятся под его контролем, хотя их и можно разбить на своеобразные «кружки по интересам». «Нынешняя белорусская элита все больше напоминает номенклатуру, — рассказывает директор Института стран СНГ Константин Затулин.
— Конечно, из этой номенклатуры в полуподполье ушли те люди, которые в первые годы президентства Лукашенко активно стремились к развитию отношений с Россией. Так что сегодня там остались чистые исполнители, не обладающие политическим и интеллектуальным авторитетом. Однако стоит отметить, что сравнительно недавно среди белорусской элиты появились люди, которые смысл своей работы видят в том, чтобы развивать “белорусизацию” в духе “Белоруссия — не Россия” или же развернуть страну вслед за Украиной к тотальной вестернизации».
Характерно, как на протяжении всех последних лет Александр Лукашенко ситуативно качало то к Москве, то от нее. Ему удалось довольно успешно усидеть сразу на двух стульях. Минск спекулировал на вопросах безопасности и границ, угрожал отвернуться от Москвы и двинуться в Европу, апеллировал к долгу «старшего брата», ни разу не встал на российской стороне в ее геополитических спорах, и за все это парадоксальным образом постоянно получал из России финансирование через субсидии, бесплатные углеводороды, открытый рынок, кредиты, попутно обогащаясь и за счет санкционного режима, введенного против России.
Один из самых свежих скандалов в хронике странных отношений двух союзных стран — вынужденная отставка российского посла Михаила Бабича. После того как Бабич провел аудит российско-белорусских отношений, пресс-секретарь МИД РБ назвал его «счетоводом и подающим надежды бухгалтером», который «не понял разницы между федеральным округом и независимым государством».
Посол вскоре был отозван: Москва вновь пошла на уступку. Даже при значительной зависимости от российской экономики, а также культурной и языковой близости Белоруссия как может удерживает постоянную дистанцию от Москвы, дискредитируя свой статус ее главного союзника по СНГ и, несмотря на это, пользуясь всеми преференциями от России.
Западное направление Москва всегда считала стратегическим — и она не жалела сил и средств на создание зоны безопасности как можно дальше от своих границ. И Украина, и Белоруссия приторговывали своим военным и транзитным положением, и это встречало понимание в Кремле. Но невозможно было принять разрешение на размещение плацдармов для солдат НАТО или сдали Крым американцам — такие мысли до поры до времени гнали прочь. Россия ведь даже не была против Соглашения об ассоциации с ЕС, только просила учесть интересы своего рынка.
Но именно на западном направлении мы получили самое болезненное поражение по формуле «нефть в обмен на лояльность». Сказалась недооценка торгашеского генезиса украинской элиты и непонимание перспектив белорусской экономики, накрепко связанной русскими дотациями и политическими амбициями клана Лукашенко.
Центробежная экономическая политика
«Одна из важнейших стратегий постсоветской элиты связана с расширением потенциала использования экономических ресурсов за счет диверсификации взаимодействия с новыми странами-партнерами и последовательным сокращением экономических контактов на одном только российском направлении, — замечает Сергей Афонцев, доктор экономических наук, заведующий кафедрой мировой экономики МГУ имени М. В. Ломоносова.
— Все эти годы они постоянно искали дополнительные возможности для наращивания экономического сотрудничества на других векторах. Это заметно по так называемым гравитационным моделям торговли и инвестиций, которые показывают, какой потенциал есть у двухсторонних экономических связей с той или иной страной и что в рамках этого потенциала еще недоиспользовано». Не всем странам в равной мере удалось добиться успеха на этом направлении, и почти для всех республик подобная экономическая политика обернулась новой зависимостью.
Тем не менее стоит заметить, что за последние тридцать лет только грузинский и украинский истеблишмент решился на практически полный разрыв с Россией. В массе же своей постсоветская элита заняла выжидательную позицию, удерживая такую дистанцию от Кремля, чтобы она не приводила к полному коллапсу отношений. Москва же, в свою очередь, странным образом так и не сумела конвертировать в политический капитал те каналы зависимости, благодаря которым многие республики до сих пор еще существуют на евразийской карте.
Например, республики среднеазиатского региона активно заинтересованы в постоянном военном сотрудничестве с Москвой: тут местную элиту подгоняет страх не только окончательно угодить в «китайскую ловушку», но и оказаться безоружными перед лицом усиливающейся угрозы радикального террористического ислама.
«Важно понимать, что для всех стран среднеазиатского региона на уровне национальной культуры заложено крайне опасливое отношение к Китаю, — рассказывает Сергей Мaсаулов. — Китайский вектор постоянно и очень последовательно просчитывается. Если же говорить об исламском проекте для этого региона, то он, скорее, возможен не как трансфер извне, а как проект, вызревающий изнутри.
И тут стоит подчеркнуть, что, как правило, такой ислам зарождается в очень искаженной форме — это одна из главных опасностей. Поэтому местная элита — в массе своей, но, что важно, не вся — консолидирована вокруг того, чтобы противопоставить коранический ислам, всегда встроенный в местные традиционные модели, исламу радикализированному, который, наоборот, традиции стирает и способен мобилизовать под ружье людей самых разных».
То же можно сказать и об Армении. «Ереван заинтересован в тесных отношениях с Россией, потому что Москва является едва ли не единственным гарантом ее безопасности, в рамках договора ОДКБ, и ее важнейшим финансовым и военным партнером, — замечает Вадим Муханов. — Нужно помнить о том, что сразу после войны в Карабахе у Армении практически сразу прекратилось нормальное приграничное сотрудничество с Азербайджаном, а затем и с Турцией. Страна зажата. По сути, у Армении есть два мощных союзника — Иран и Россия. И отношения именно с Россией у Еревана очевидно на порядок лучше».
Кроме того, еще одним фактором, заставляющим закавказскую элиту удерживать контакты с Москвой, являются многомиллионные армянские, грузинские и азербайджанские диаспоры, проживающие в России, которые заинтересованы в том, чтобы отношения их стран с Москвой протекали в русле кооперации и сближения.
Огромная зависимость от российского рынка труда есть у Киргизии, Таджикистана и Узбекистана, где из года в год фиксируется зашкаливающий уровень безработицы. Закрытие российского рынка труда для миграции из этих стран приведет к чудовищному росту социального напряжения, которое не только спровоцирует революцию, но и подхлестнет радикализацию внешних и внутренних исламских акторов. Правда, стоит сказать, что уровень трудовой миграции из этих стран последние несколько лет постоянно снижался: российский рынок становится все менее привлекательным.
Температура «около нуля»
Расползшееся, экономически неравномерное, спутанное в непроглядный клубок внешними акторами и политически дискретное пространство — таким сегодня предстает перед нами колоссальная по своей протяженности и богатству территория бывшего СССР. Время нереализованного потенциала и повсеместного разрыва с советским прошлым — так можно охарактеризовать и тот период, что постсоветская элита контролирует его просторы.
Быть может, евразийская интеграция способна сшить его заново. Но два главных участника ЕAЭС — Казахстан и Белоруссия — последовательно торпедируют любые попытки придать этому проекту хоть сколько-нибудь реальное геополитическое измерение, без которого быстро или медленно, но и экономический потенциал интеграции сойдет на нет. Сохранившиеся формальные и неформальные каналы зависимости постсоветской элиты от Москвы с каждым годом будут все более эфемерными и не столь критичными, чтобы гарантировать их стабильное воспроизводство в долгосрочной перспективе.
«Мне кажется, что сейчас мы находимся в некоей точке бифуркации, в точке, которую я бы назвал “около нуля”» — так охарактеризовал сложившуюся конфигурацию между элитами на постсоветском пространстве Леонид Поляков, профессор департамента политической науки НИУ ВШЭ. «Может быть, будет потепление, а может, похолодание.
Формат СНГ пока успешно отрабатывает свою функцию “цивилизованного развода”; это формальная рамка, своеобразный “корсет”, который так или иначе еще позволяет поддерживать хоть какой-то баланс мира и безопасности на постсоветском пространстве и держит в узде экстремистские элитные группы. Однако дальнейшее расползание и ослабление этой рамки — вопрос времени. Поэтому единственное реальное условие реанимации постсоветского пространства — качественный экономический прорыв России, которая должна стать для Евразии тем же, чем еще недавно стала Германия для Европы».
Массовая приватизация собственности 1990-х годов обернулась столь же массовой приватизацией политического капитала. Получив в свои руки полностью укомплектованные феодальные заповедники, постсоветская элита рьяно взялась за государственное строительство — иногда более, а иногда менее успешно, — ловко сочетая демонстрацию подчеркнутой автономности, поиск новых стратегических партнеров и политику мягкого шантажа по отношению к Москве: вы нам ресурсы на льготных условиях и открытые рынки, а мы — тщательно взвешенную и дозированную лояльность.
И вся ирония заключается в том, что только внутри такой парадоксальной диспозиции, где Россия больше напоминает заложника, чем могущественного гегемона, быть может, еще существует хлипкий конструкт под названием «постсоветская интеграция». Москва так и не сумела выработать ни масштабного экономического, ни политического, ни идеологического предложения странам СНГ, скатившись к беспомощному жонглированию бесконечными жалобами на досадную русофобию и тотальное предательство.
Многие эксперты подчеркивают, что даже сама «стратегия» реагирования России на те или иные конфликты, разгоравшиеся на просторах жизненно важного для нее пространства, была лишена стратегии. Она был ситуативной, отвечала только временным интересам. Ее не сумели хоть как-то оформить и унифицировать.
Реинтеграцию постсоветского пространства невозможно осуществить лобовой скупкой. Пример Белоруссии — яркое тому подтверждение. А это значит, что решение проблемы пресловутого геополитического одиночества России лежит на пути создания общего проекта, который не только поставил бы постсоветскую элиту перед «безальтернативностью» того, куда ей двигаться, но обеспечил бы и поддержание тех связей, которые еще остались от имперского и советского прошлого.
