«Уже в мае-июне может начаться оживление экономики», — считает помощник президента РФ по экономическим вопросам Аркадий Дворкович
— В конце года вы продекларировали очень оптимистичный, редкий для сегодняшнего дня прогноз, согласно которому экономика России должна начать расти уже во втором квартале этого года. На чем вы основывались?
— Сейчас есть много сценариев развития глобального кризиса. Есть люди, которые говорят, что этот кризис может перерасти в очередную, может быть, даже более глубокую Великую депрессию. При этом понятно, что любые сравнения бессмысленны, поскольку нынешний кризис носит другой характер, степень глобализации экономики настолько велика, что все эффекты проявляются гораздо быстрее, чем тогда. Это означает, что кризис может быть короче. Если быстрее происходит ухудшение ситуации, то быстрее может происходить и ее улучшение по мере адаптации компаний, людей к новым условиям. И нам кажется более разумным сценарий такого, более быстрого восстановления. Мы, конечно, еще не прошли дно кризиса. Спрос на мировых рынках будет продолжать снижаться еще несколько месяцев. Первый квартал точно будет более тяжелым, чем четвертый квартал прошлого года и 2008 год в целом. Но есть основания считать, что за это время, за ближайшие полгода, произойдет расчистка балансов большинства финансовых институтов, произойдет уже такое падение спроса и такое падение цен на многие виды товаров, которые сделают выгодными инвестиции в новые технологии и новые производства. Люди станут думать о захвате новых рынков, о новых проектах. И в этом случае уже в мае-июне может начаться небольшое оживление экономики. Пока этот прогноз действительно чуть более оптимистичен, чем базовый. Но даже в остальных прогнозах начало небольшого оживления мировой экономики ожидается в третьем квартале 2009 года.
Почему российская экономика в этом сценарии тоже может начать расти? Потому что основная часть снижения спроса сегодня происходит за счет внешнего спроса. Это касается наших базовых отраслей, таких как металлургическая промышленность, химия, нефтяной сектор, часть машиностроения. И при оживлении внешнего спроса, с учетом того, что у нас относительно высокая конкурентоспособность по многим из этих товаров, мы можем быть первыми, кто войдет в стадию оживления. За этот период должно произойти и некоторое снижение курса рубля, которое усилит нашу ценовую конкурентоспособность.
— Вы говорите о влиянии на нашу экономику внешнего спроса, но у нас потенциально огромный внутренний спрос, в том числе инвестиционный. В частности, только на строительство автотранспортной инфраструктуры есть программа на 15 триллионов рублей. Может ли этот спрос оказаться более весомым фактором оживления нашей экономики?
— Сейчас мы рассчитываем, что это как минимум станет мощным фактором стабилизации ситуации. Полностью заместить падение внешнего и отчасти внутреннего спроса со стороны частного сектора, который финансировался за счет внешних заимствований на протяжении нескольких последних лет, благодаря росту государственного спроса не удастся. Если, конечно, не предполагать, что в целом глобальные проблемы продлятся совсем недолго. Если бы мы точно знали, что они продлятся полгода, конечно, можно было бы сегодня более активно тратить резервы.
— А если три года или пять?
— А если они продлятся три года или пять лет и это станет понятно в течение следующего года, то мы будем иметь возможность скорректировать политику и более аккуратно расходовать резервы. У нас сегодня с учетом наших прогнозов длительности кризиса есть серьезные планы использования резервного фонда для поддержки инвестиционного спроса. Мы планируем значительный бюджетный дефицит в размере, по всей видимости, не менее пяти процентов ВВП, чего у нас не было уже многие годы. Это нужно, чтобы проводить контрциклическую политику, чтобы стимулировать реализацию проектов в инфраструктурных отраслях — строительство дорог, железнодорожный транспорт. Причем и строительство дорог, и обновление подвижного состава создают спрос по целой цепочке предприятий. Речь также идет о поддержке инвестиционных программ в электроэнергетике. И наконец, жилищное строительство, где частичная компенсация снижения частного спроса за счет роста спроса государственного может не только поддержать на минимально необходимом уровне отрасль, но и создать необходимый спрос для промышленности строительных материалов, для металлургической промышленности, для транспорта, а также рабочие места, что сегодня очень важно.
— Вы сейчас сказали очень важную вещь: возможный бюджетный дефицит — пять процентов ВВП. Это означает, что лица, отвечающие за экономику, не боятся пойти на столь радикальное изменение в политике…
— Потому что боятся другого. Очевидно, что сегодня не будет достаточных источников роста денежного предложения, а значит, ликвидности в экономике, кроме бюджетного спроса. И если мы этого не сделаем, экономика будет испытывать значительный денежный голод. Кроме того, мы понимаем, что уровень долга у нас низкий, и с учетом того, что дефицит будет финансироваться в основном за счет резервного фонда, никакой дополнительной долговой нагрузки мы не создадим. А если потребуется, то мы какие-то средства можем начать занимать на рынках, и федеральное правительство будет пользоваться доверием на финансовых рынках, по крайней мере ближе к середине следующего года, когда, повторяю, произойдет расчистка балансов основных глобальных финансовых институтов. Так что это осознанный выбор и, наверное, единственно возможный. И мы действительно вошли в новый этап развития. Мы не считаем это обязательно этапом кризиса. Очевидно, что кризис есть на всем мировом пространстве, а мы являемся его частью, но для нас это новый этап развития — мы можем более эффективно, более целенаправленно осуществлять те проекты, которые задумали.
— Когда звучат слова «бюджетный дефицит», у нас в России принято вспоминать про инфляцию. Вы не опасаетесь роста инфляции в связи с такими изменениями бюджетной политики?
— Есть много факторов, которые сегодня работают на снижение цен и инфляционных ожиданий, — прежде всего это ситуация на мировых рынках в целом. Сегодня уже снижаются цены на сырье и материалы, и, конечно, это будет вести к более низкой инфляции в России. Кроме того, общий спрос в экономике снижается, и это тоже оказывает давление на цены в более низкую сторону. Денег из-за этого становится не больше, а меньше — денежная масса тоже не давит на цены. Поэтому тот бюджетный дефицит, который мы планируем, будет лишь частично компенсировать недостаток денежного предложения и спроса и создавать всего лишь нормальный фон. Инфляция в этом случае будет умеренной.
Есть ли риски? Есть — прежде всего это риски, связанные со снижением курса рубля. Это может оказать некоторое повышательное давление на цены. Но в среднем мы ожидаем, что цены не должны вырасти больше чем на 10–12 процентов по сумме этих факторов.
Есть еще одна составляющая, по которой мы приняли совершенно осознанное решение, — это индексация цен и тарифов на продукцию и услуги естественных монополий. Мы приняли решение провести индексацию в меньшем размере, но все же не отказываться от нее полностью, поскольку считаем, что нужно заниматься энергоэффективностью — а для этого должны быть достаточные стимулы — и нужно заниматься развитием рынка соответствующих товаров и услуг. Мы не должны отказываться от задачи создания нормального рынка электроэнергии и газа. Для частных производителей, не монополий, а для широкого круга компаний, отсутствие индексации тарифов означало бы убытки в следующем году и, соответственно, остановку реализации инвестиционных программ, по сути, сворачивание развития рынка энергоносителей. То же самое касается и железнодорожных перевозок. Поэтому мы пошли на индексацию тарифов, но считаем, что это умеренное повышение не окажет чрезмерного влияния на инфляцию.
— Не слишком ли большой бюджетный дефицит вы планируете? Пять процентов от ВВП — это порядка двух триллионов рублей. Если вы рассчитываете на рост внешнего рынка плюс довольно большой бюджетный дефицит, а значит, прямые инвестиционные вливания в экономику, то все это вместе после периода спада может оказаться слишком «большой дозой».
— Если мы увидим рост внешнего рынка во втором полугодии, тогда дефицит может быть и меньше. Тогда появятся возможности для частных заимствований, поскольку в целом произойдет оживление рынка.
— В какой форме будут поступать бюджетные деньги в экономику?
— В различных формах. В форме прямых расходов государства на инвестиционные цели, когда, например, речь идет о строительстве дорог. В форме вложения в капитал различных институтов и компаний. Например, может быть увеличен капитал «Российских железных дорог» на реализацию отдельных проектов, могут быть докапитализированы банки с государственным участием и другие институты развития, например Агентство по ипотечному жилищному кредитованию. Будет в существенных масштабах осуществляться субсидирование процентных ставок, поскольку кредитные ресурсы сегодня стали дороже. И, по крайней мере, пока мы не пройдем некоторый путь по снижению курса рубля, пока не сбалансируется платежный баланс, процентные ставки будут оставаться относительно высокими. По нашим расчетам, они начнут снижаться уже во втором квартале. Тем не менее субсидирование необходимо, и оно будет осуществляться. Кроме того, необходима значительная поддержка регионам, прежде всего на осуществление социальных расходов. Что касается инвестиций, то будут выдаваться гарантии компаниям в самых разных секторах экономики — гарантии для привлечения кредитных ресурсов на более длительный срок по более низким ставкам, что позволит им не только обеспечить свои потребности в ликвидности, но и продолжать программы модернизации и другие инвестиционные проекты.
— Не могли бы вы пояснить, как вы трактуете механизм связи между процентными ставками и динамикой курса рубля?
— Если банки ожидают, что произойдет снижение реального курса рубля, то как минимум размер этого ожидаемого снижения они стараются заложить в стоимость рублевого кредита. Соответственно, к стоимости ресурса — а ресурс сегодня стоит для разных банков от 8 до 12 процентов — прибавляется ожидаемое снижение реального курса рубля, а это не меньше 10 процентов. Вот почему сегодня кредиты в среднем не выдаются по ставкам ниже 18 процентов. Есть, конечно, и меньшие ставки, но это в основном связано с государственным сектором и государственными гарантиями или какими-то другими сигналами о государственной поддержке.
— Возвращаясь к предыдущей теме — технике вливания денег в экономику. Вы сказали о гарантиях под кредиты, которые будут получать компании. Будет ли это касаться только крупных компаний или средние компании тоже могут рассчитывать на гарантии?
— Поддерживаться будут не только крупные компании, но и средние. Есть также отдельные механизмы, хотя, может быть, недостаточные, поддержки малого предпринимательства. Что касается ресурсов, понятно, что ресурс все равно конечен. У нас нет бесконечного объема денег, хотя ресурс значительный. И в каждом конкретном случае банк или государство делает выбор. Мы будем совместно с банками анализировать ситуацию в компаниях, анализировать устойчивость. В любом случае мы даем сигнал банкам, что они должны относиться к этим предприятиям внимательно, то есть не отметать с порога просьбы, предложения, а серьезно рассматривать ситуацию в каждом конкретном случае, смотреть, действительно ли у компании устойчивый бизнес и за счет кредитной поддержки этот бизнес может продолжать нормально существовать или ситуация настолько тяжела, что никакой кредит — ни на год, ни на три года — здесь не поможет. Мы рассчитываем прежде всего на то, что банки постепенно перестроят свою работу и смогут разумно относиться к рискам, не преувеличивать и не преуменьшать их. А мы будем за счет государственных средств и государственных институтов оказывать этому процессу поддержку, в том числе, возможно, на основе облигационных займов. Облигации здесь являются более удобным инструментом по сравнению с кредитами как таковыми, поскольку для них существует рынок, который сейчас находится в замороженном состоянии, но, безусловно, возродится после некоторого периода затишья. И Центральному банку, конечно, удобнее рефинансировать займы, которые даны в форме облигаций, а не в форме кредитов.
— Сегодня банки уже столкнулись с невозвратами тех кредитов, которые были выданы в последние кризисные месяцы. И как бы старательно они ни относились к клиенту, все равно в условиях полной неопределенности в ближайшее полугодие рассчитывать на то, что клиент окажется платежеспособным через полгода и сможет вернуть тебе кредит, нельзя. То есть вся эта схема работы с компаниями, особенно средними, с выбором тех, кому можно субсидировать ставки, а кому нельзя, очень сложная и требует времени для того, чтобы начать работать.
— Она сложная, но, к сожалению, другой нет. А если говорить о невозвратах, то единственный способ эту проблему решить — докапитализировать банк. И государство в этом также оказывает поддержку, причем и когда ситуация еще не перешла в стадию неплатежеспособности самого банка, и когда уже у самого банка появляются значительные проблемы. В первом случае это субординированные кредиты, которые могут предоставляться через Внешэкономбанк, и сейчас идет дискуссия по поводу расширения этих возможностей. Во втором случае это Агентство по страхованию вкладов, которое принимает участие в поиске новых инвесторов для банков, и акционирование банков. Что касается проблемы выдачи новых кредитов, то другой схемы мы не нашли. Просто брать все в «одно окно», Внешэкономбанк, например, и все анализировать там, невозможно технически. Мы все-таки рассчитываем на более широкий круг банков. Их все равно немного, если говорить о крупном и среднем бизнесе, это десятки, а не сотни банков. Но тем не менее это хорошая сеть для того, чтобы выявлять действительно самые болевые точки, и, конечно, мы будем внимательно относиться прежде всего к компаниям, которые удовлетворяют различным критериям важности. Есть критерии, связанные с градообразующими предприятиями, а таких предприятий в стране несколько сотен.
— А несколько — это сколько?
— Официальных списков нет, но, по оценкам, таких предприятий примерно две-три сотни. Почему нет точных оценок? Потому что такой мониторинг долгое время велся только на региональном уровне. Кроме того, часть этих предприятий входит в группу компаний федерального значения. Второй возможный критерий — это предприятия, которые являются жизнеобеспечивающими, прежде всего это инфраструктурные компании — энергетика, водоснабжение, транспорт. Такие предприятия должны поддерживаться, так как ни людей, ни бизнес нельзя оставить без этих услуг. Третий критерий — это предприятия, которые обладают уникальными технологиями, и здесь, кстати, средний бизнес очень широко представлен. И такие предприятия будут выявляться постепенно. И наконец, четвертый — это те компании, где есть международные обязательства самого разного характера: международные соглашения, межправительственные соглашения — и такие предприятия тоже нужно будет поддерживать. Есть и особый случай: сельское хозяйство, розничная торговля, строительство — как раз те сектора, где средний бизнес представлен наиболее широко, и к ним у нас тоже особое отношение. Здесь у нас уже есть опыт работы на протяжении последних двух-трех месяцев, когда мы в ручном режиме стараемся обеспечить нормальное функционирование этих компаний, иногда находя новых инвесторов, которые покупают более слабые компании. Это позволяет поддерживать широкий круг компаний именно среднего бизнеса.
— Некоторое время назад, когда кризис стал очевиден, один московский начальник, дискутируя относительно ситуации на строительном рынке, сказал: мы не допустим падения цен, не беспокойтесь! По-видимому, это не очень грамотный тезис в нынешней ситуации и ценам лучше дать упасть. Хотя это такая тонкая вещь — дать возможность упасть до какого уровня, чтобы не обанкротились при этом многие.
— Абсолютно точно. Именно такую политику мы сейчас и проводим. Цены, конечно, должны снижаться, особенно на московском рынке, где они достигли неприличных величин, уже мало связанных с экономикой отдельных проектов. И цены снижаются. Это нормально, и так же нормально, что какие-то компании уйдут с рынка. Чего нельзя допустить, так это остановки нормальной деятельности целой отрасли. Если цены и объемы строительства упадут до уровня, который уже не позволяет поддерживать и занятость, и строительные мощности, то мы можем потерять несколько лет. Мы будем восстанавливаться не полгода, не год, а три-четыре-пять лет, и это будет серьезным ударом. И такой разумный уровень цен мы нащупали — и по регионам, и по Москве — именно на этом уровне мы будем частично поддерживать спрос за счет государственных ресурсов, за счет покупки квартир, прежде всего экономкласса, в том числе для выполнения федеральных обязательств, которых у нас много перед военнослужащими, перед ветеранами, перед другими категориями граждан. И как раз за счет этого такой равновесный уровень цен, я думаю, мы найдем. И люди, уже не ожидая, что цены будут сильно падать, тоже начнут покупать квартиры. Деньги у многих есть, люди копили на квартиры. Мы же будем поддерживать этот процесс ипотечным кредитованием, и ставки здесь тоже будут оставаться разумными. Более того, по мере снижения инфляции они будут снижаться. Думаю, что уже сегодня людям, у которых есть сбережения, имеет смысл серьезно задуматься о покупке квартир, на которые многие компании начали предлагать скидки.
— Удастся ли в этой острой ситуации на рынке жилья отказаться наконец от всевозможных платежей в пользу городов, муниципалитетов, которые до сих пор были достаточно большой составляющей?
— Мы рассчитываем, по крайней мере, что такая практика сузится. Просто она должна быть замещена другими механизмами финансирования, которые пока не выстроены, мы только начали ими заниматься, когда напрямую финансируется или софинансируется из бюджета строительство инженерной и социальной инфраструктуры — детских садов, школ, поликлиник, дорог. Пока такого прямого финансирования было недостаточно. Мы рассчитываем, что по новым микрорайонам, где мы будем использовать земли, находящиеся в федеральной собственности, в частности через Фонд содействия жилищному строительству, который был не так давно создан, будут применяться исключительно прямые схемы финансирования инфраструктуры и там не будет никаких дополнительных плат кому-либо за соответствующие услуги.
— Прямые схемы предполагают, что инфраструктуру будет финансировать город или все-таки как-то должен будет участвовать девелопер?
— Речь идет о финансировании самим городом либо фондом, который будет представлять соответствующие земельные участки в зависимости от того, в чьей собственности будет в данный момент находиться земля. А что касается, например, платы за подключение электроэнергии, здесь также возможны более прозрачные механизмы ценообразования. По крайней мере, когда речь идет о новых кварталах с обособленной инфраструктурой, возможен учет этих издержек в будущем тарифе без немедленного их перекладывания в цену жилья.
— Розничные сети стали одним из объектов помощи в самые первые месяцы. Но широко известно, что позднее, несмотря на помощь, они стали достаточно жестко обращаться со своими поставщиками, в частности затягивая платежи за поставку продукции и пытаясь увеличить цены присутствия в сетях. Будут ли каким-то образом регулироваться государством отношения между поставщиками и розницей?
— Я бы здесь все-таки четко определил, как ситуация менялась во времени. Вначале мы действительно стали работать с розничными сетями на предмет поддержки. Определили необходимые механизмы объемов такой поддержки, и пока она еще не оказывалась, пока только шла дискуссия, отношения розничных сетей с поставщиками действительно ужесточились. После того как поддержка начала оказываться, розничным сетям было поставлено условие по поводу отношений с поставщиками, и после этого условия были смягчены. Как минимум оставлены на прежнем, пусть недостаточно комфортном для поставщиков уровне. Поэтому по тем сетям, с которыми мы плотно работаем, отслеживаем ситуацию, мы видим, что никакого ужесточения условий по сравнению с тем, что было, уже не происходит. И планы на год уже зафиксированы, и там по некоторым элементам идет смягчение условий, а не ужесточение. Но в целом эта ситуация является предметом работы Федеральной антимонопольной службы, идет постоянный диалог. Очень разные есть аргументы и с той и с другой стороны. Вопрос не так очевиден, как кажется на первый взгляд. Что для нас очевидно, так это то, что никакой избыточной рентабельности в розничных сетях нет. Поэтому речь должна идти просто о более прозрачных условиях работы для всех — для поставщиков, для банков, которые смотрят на эту ситуацию, для государства, которое является регулятором. И, я думаю, мы такие более прозрачные условия постепенно создадим.
— Вы всегда были сторонниками снижения налогов, насколько я помню. Как дальше будет развиваться налоговая политика, где можно ожидать послаблений и можно ли их вообще ждать, или надо ждать увеличения налогов? Скажем, социальный налог, неужели он все-таки действительно будет повышен?
— Во-первых, и президент, и председатель правительства еще раз подтвердили, что у нас нет цели повышения налоговой нагрузки, несмотря на то что, может быть, сегодня нужно больше денег казне для обеспечения каких-то обязательств. А во-вторых, на ближайшие месяцы минимальный набор решений по снижению налоговой нагрузки был принят. Это и снижение нефтяных налогов, и снижение налога на прибыль, и ускорение возврата НДС, и более комфортный, более быстрый порядок принятия НДС к зачету при осуществлении обычной, нормальной деятельности, что, конечно, с точки зрения ликвидности поможет компаниям в 2009 году. Что касается перспективы — ситуации с 2010 года, — то действительно приняты принципиальные решения о повышении страховых взносов на пенсионное и медицинское страхование, для того чтобы эти системы стали самодостаточными. Чтобы у нас не было глобального дефицита в этих системах, хотя они все равно будут поддерживаться на некотором уровне из федерального бюджета. При этом есть четкое поручение федеральным органам власти предложить механизмы компенсации такого увеличения налоговой нагрузки. И большинство ведомств считают, что эта компенсация должна произойти через снижение налога на добавленную стоимость. У Минфина другая позиция — дискуссия продолжается, и новое обсуждение будет в рамках весенней сессии Государственной думы. Примерно в марте-апреле мы к этому вопросу вернемся и определимся с тем, каким образом будет компенсировано повышение налоговой нагрузки из-за увеличения страховых взносов. По самому увеличению также есть разные сценарии. Есть серьезная озабоченность в отношении тех видов деятельности, где велика доля затрат на заработную плату. Например, это касается информационных технологий.
— Вы опередили наш вопрос. В СМИ, например, доля расходов на персонал составляет 35–40 процентов, и для нас повышение социального налога очень невеселое событие.
— По таким случаям пока обсуждение продолжается. Одно из предложений Министерства финансов — компенсировать увеличение этих расходов из бюджета напрямую этим компаниям или работникам этих компаний. Я не очень понимаю, как технически это можно сделать. Поэтому будем продолжать обсуждение. Некоторое увеличение страховых взносов, я думаю, произойдет в любом случае. В каком размере, в какой шкале — я думаю, что мы будем продолжать обсуждать и примем решение о компенсации этих расходов для бизнеса.
— Будем надеяться. Спасибо.
Рейтинг публикации:
|
