Почему Запад демонстрирует максимальное пренебрежение к России, но обойтись без нас не может
В эфире радио «Комсомольская правда» доктор экономических наук Михаил Делягин обсуждает с нашим редактором Нигиной Бероевой, как Китай и США пытаются обхитрить Россию.
Бероева:
- «Час Делягина». Давайте поговорим о кризисе. Надоел он всем?
Делягин:
- «А начальник все спьяну про Сталина, все хватает баранку рукой. И, конечно же, нас с ним доставили санитары в приемный покой». Вместо Сталина – кризис. Давайте.
Бероева:
- Примерно так. Уже отсчитываем годовщину за годовщиной от начала кризиса. Мне кажется, уже летоисчисление пора вести.
Делягин:
- Скоро будет шестисотый год с момента конца света.
Бероева:
- Некоторые фазы обострения есть. Последний случай – ситуация с Кипром.
Делягин:
- Я только что вернулся с конференции, которая в очень свободном режиме и от политической корректности, что редко бывает, и от такого наукообразия, как раз мы обсуждали новый этап, связанный с Кипром. Этап несущественный. Лучше всех по этому поводу высказался Дмитрий Анатольевич Медведев. Я обычно скептически отношусь к его цитатам, но в этом году не могу не процитировать: «Грабь награбленное!» Действительно, что такое Кипр для Евросоюза? Это не просто периферия, как Греция, это периферия периферий. Это для нас он вынесенный в чужой карман финансовый центр. А для Европы это периферия периферий. Если Кипра не будет, то, в отличие от Греции, никто ничего не заметит. Там, кроме наших денег и украинских, казахских, есть еще деньги Ливана – немножко. И есть еще деньги английских пенсионеров и английских военнослужащих. Но это все до 100 тысяч евро, потому что там такие богатства бывают крайне редко. Греческих денег там нет или очень мало, потому что у греков просто нет денег. Кипрские банки погорели на греческих ценных бумагах.
Просто европейские банки, которые погорели на этих бумагах, тестировали их, зондировали, измеряли им температуру каждые пять минут, потому что это европейские банки. А кипрские банки, которые работают на дальней периферии и вообще они работают на Россию, кому они нужны? Поэтому Греции нате 200 млрд., поэтому Испании даем сколько надо. А Кипру – жалкие 10 млрд. только под жесточайшие условия, с особым цинизмом. И вообще первая попытка была отменить европейское законодательство в отношении Кипра. Потому что по европейским законам каждое правительство должно гарантировать сохранность вкладов до 100 тысяч евро. А первоначальное предложение евротройки, включая Еврокомиссию, нарушало европейские законы. Но дело даже не в этом. Понятно, что в условиях кризиса законы меняются. В значительной степени перетекают в понятия. Даже в нашем Уголовном кодексе есть понятие «крайняя необходимость». Ничего делать нельзя, но при крайней необходимости можно. Людей убивать нельзя, но в порядке самозащиты – можно. Здесь такая же крайняя необходимость. Нужно всем показать, что мы круты, деньги не наши, мы от этого не пострадаем. Права собственности? Чьи? Этих права собственности? Да забудьте. Наплевать и забыть. И не дай бог, если Кипр с ними сговорится.
Здесь, конечно, вековечное отношение Европы к России, ничего не скажешь. Есть у них такое отношение. Но главное, что это некоторые изменения правил игры. На самом деле, не принципиальные. Изменение началось раньше. Потому что правила игры меняются постепенно. Сначала в политической сфере. Что такое бомбежка Югославии в 1999 году? Это 14 лет назад. Это циничное, наглое, откровенное нарушение всех норм международного права. Последний раз нарушали его открыто и нагло в Ливии. А после этого еще нарушают в Сирии, сейчас будут нарушать в Косово, где сербов начнут дорезать. И так далее. А потом из политической сферы нарушение права переместилось в сферу экономическую. Меня больше волнует другой вопрос: зачем Россия нужна миру?
Бероева:
- Нефть.
Делягин:
- А нефти в Саудовской Аравии не больше? А в Иране ее совсем нету? А сколько нефти в Ираке, а гражданская война там утихает. Нефть есть во многих странах мира. Газ, страшно подумать, есть даже в Америке. Сланцевый причем. И сланцевая нефть там тоже есть. Конечно, у нас есть просторы. Да, это хорошо. Трансевропейский транзит китайцы попытались наладить в обход территории Российской Федерации. Построили железные дороги, договорились с местными правительствами. Выяснилось, что свобода и демократия в исполнении Средней Азии, Закавказья и многих других государств – это вещь, на фоне которой меркнет даже беспредел и альтернативная одаренность российских государственных чиновников. Не получилось заменить трансевропейский транзит. Да, часть грузов идет в обход России, но она несущественна, это не тот магистральный поток, о котором мечтали китайцы и все остальные. Так что здесь, конечно, мы нужны, но прекрасно можно таскать грузы и по морю. Да, дольше времени. Сейчас ценовой фактор играет по-разному, но можно сделать, чтобы было подешевле. Но тем не менее, несмотря на все это, это не критическая необходимость.
Здесь играют роль два фактора. Во-первых, Россия – страна уникальная, в том числе и потому, что мы очень открыты. Это природное явление. Не лечится. Даже во времена «железного занавеса» наше внутреннее развитие было феноменально синхронным с внешними процессами. Обмен людьми был колоссальный. Все советские крупные инженеры, большинство из них, были на стажировке на Западе. Огромное количество западных инженеров работало у нас. В конце 70-х годов, правда, была разрядка, но и в начале 70-х годов огромное количество людей, еще до начала разряда, ездили взад-вперед. Крупным советским аппаратчикам из аппарата ЦК КПСС, платили по 10 тысяч долларов за лекцию на Западе еще в начале 70-х годов, это факт исторический. Люди ездили. Это был обмен. Невозможно сделать так, чтобы Россия была закрытой. Не получается. Экспериментально доказано, что не получается.
Почему мы не верим истории как науке? Не только по политической необходимости, но и потому, что наша история наполовину определяется внешним фактором, наполовину – внутренним. И почвенники не могут признать, что вот эта жидомасонская масса влияет на нашу историю точно так же, как народ-богоносец. С другой стороны, просвещенные западники не могут признать, что блистательные ясновельможные паны влияют на нашу историю точно так же, как вот эти непонятные люди в зипунах, с бородами или сейчас – в сельской местности. А народ России влияет на свою историю наполовину. Одна из причин, почему нам государство нужнее, чем другим. Гениальность государства – требуемая, вписанная в регламент, без которой не проживешь, это условие выживания нашей страны. Чтобы она вот это внешнее давление на себя корректировала и направляла так, чтобы оно хотя бы не было разрушительным. Поразительное явление природы.
При всем этом это означает, что внешнее давление на нас большое. Если мы станем врагом, нас начнут уничтожать, и нам будет очень тяжело. Мы должны быть нужны не как слуга, «чего изволите». Потому что в этом режиме нас нужно… Чубайсу с Тэтчер приписывают разные цифры – от 15 млн. до 50 млн., но то, что нужно провести массовый геноцид более масштабный, чем социальный геноцид 90-х годов, - это правда. Это получается по любым расчетам. Для обслуживания экономики «трубы» нужно кардинально меньше людей, чем у нас есть сейчас. И то, что наше замечательное государство проводит политику по сокращению населения и по замещению людей, которые думают, что у них есть какие-то права, трудолюбивыми соотечественниками, это не решение проблемы ни в каком плане, даже в самом циничном и наглом. Даже в гитлеровском смысле слова это не решение проблемы.
Значит, мы должны чем-то именно в нашем сегодняшнем, относительно культурном состоянии, должны быть вот так позарез нужны Западу. Именно Западу в первую очередь и Китаю во вторую очередь. А с другой стороны, конечно, можно отгородиться от мира и стать такой новой Бирмой или новой Северной Кореей. Мы живем, мы особо никого не трогаем. Вот к нам суньтесь, мы сразу начинаем бряцать всем, что под руку попадется. Бирма очень долго жила вообще без технического прогресса, потому что грамотные генералы почитали умные книжки и поняли, что как только вы начинаете заниматься техническим прогрессом, сразу появляется интеллигенция. И в следующем поколении эта интеллигенция хочет демократии. И вас сажают в тюрьму за расстрелянную 50 лет назад демонстрацию, о которой все забыли. И вы тоже. Зачем это нужно? Поэтому выход был найден гениальный – течение технического прогресса было остановлено искусственно, вплоть до длительного отсутствия мобильной связи на территории Бирмы. Но Россия – не Бирма и не Северная Корея. Она не просто большая. Она – другая. Мы вынуждены участвовать в глобальной конкуренции не как поставщик ценных сортов дерева, а как держатель 20 % природных богатств мира, которые держит 2 % населения мира. В переводе на русский язык: нам нужно быть очень умными и очень быстрыми.
Казахи на вопрос о том, как 14 млн. человек живут между 140 млн. российскими и 1,4 млрд. китайскими, отвечают очень просто: как мышка в клетке с тиграми. Очень умная и очень быстрая. Мы в этом отношении от Казахстана отличаемся совсем не сильно. Мы тоже должны жить очень умно и очень быстро. Это условие выживания. Мы не можем самоизолироваться просто потому, что мы открыты по своей природе. Мы не можем самоизолироваться, потому что нас вскроют консервным ножом и заберут у нас ресурсы. 20 лет подряд классическая форма общения с американцами заключалась в следующем. Если Российская Федерация или Советский Союз утратят контроль за Сибирью и Дальним Востоком, то единственная американская фирма, которая там будет работать, это «Макдоналдс». Причем по китайской франшизе. 20 лет они это понимали. Года три назад они это понимать перестали. Для их нынешней стратегии хаотизации мира это приемлемо, черт с ним, пусть будет китайская франшиза, пусть будет хаос.
Что это означает? Это означает, что нам нужно найти новую потребность мира, которой мы можем соответствовать. Причем эта потребность должна быть достойной. И глобальный кризис перед нами открывает эту возможность. Что такое глобальный кризис? Все очень просто. Глобальные монополии на глобальном рынке загнивают. Никаких источников внешней конкуренции, технологический прогресс блокируется. Не только потому, что монополии его блокируют, в том числе злоупотреблением правом интеллектуальной собственности. «Майкрософт», ау, мы вас не обидели? У них, насколько я могу судить, разница между себестоимостью разработки продукции и рыночной продажей раз сорок. Один из чинуш даже признал это где-то, по-моему. Но не суть. Они в этом отношении ничуть не выделяются из общего ряда.
С другой стороны, технологический прогресс – это дело не рыночное по природе. Потому что одно дело – коммерциализировать уже открытые технические принципы, а другое дело – открывать технические принципы. Когда вы открываете технические принципы, к вам приходит ученый, он не хочет вас обмануть, вы это знаете. И вы понимаете, как инвестор, что вы не понимаете ничего, что говорит этот человек. Второе. Что результата может и не быть. Третье. Если результат будет, то неизвестно когда. И самое главное. Если результат неизвестно когда все-таки будет, то он, скорее всего, будет неизвестно какой. И непонятно, что с ним делать. А можно вложить эти деньги в торговый ларек, и он будет давать ему устойчивую прибыль, даже в Эстонии, а в некоторых странах еще и вид на жительство. Логичный выбор. Технологический прогресс тормозится, глобальные монополии загнивают. Мы приближаемся к срыву в глобальную депрессию. Когда рынки схлопнутся, уровень разделения труда уменьшится. И существующие технологии просто не смогут себя поддерживать на рыночной основе. Но для того, чтобы производить гражданские самолеты, которые летают далеко, вам нужен рынок минимум 600 млн. человек. А если рынок будет 300 млн. человек, вы кукурузники сможете производить, не больше.
И утрата технологий уже идет. Американцы не могут воспроизвести «Шаттл», у них утрачен миллион листов чертежной документации. У них не было распада государства, у них не было падения ВВП почти в два раза, у них не было падения инвестиций в четыре раза, у них не было массового вымирания людей. У них все было очень хорошо. У них был рай на земле в 90-е годы. И в этом раю они утратили технологии, которые у них были. Когда мир свалится в глобальную депрессию, глобальный мир развалится на макрорегионы, неизбежны техногенные катастрофы. Есть много попутных параметров. Например, мир становится менее познаваемым в силу накопления обратных связей из-за информационных технологий. Соответственно наука теряет свое значение. Образование из подготовки кадров для науки, из обучения думать превращается, как сказал товарищ Фурсенко, в подготовку квалифицированных потребителей. Как в средние века, образование – это инструмент социального контроля. А квалифицированный потребитель не может квалифицированно обслуживать атомную электростанцию. У него профиль другой, он другое умеет делать. Он умеет хорошо и качественно покупать сертификат на обслуживание в фитнес-клубе. Он умеет быть тренером в этом фитнес клубе. А вот отремонтировать автомобиль он не может, здесь нам нужны трудолюбивые гастарбайтеры. А в масштабах мира запасы гастарбайтеров исчерпаны. Кончилась лавочка, закрылась. Кто будет обслуживать атомные электростанции через 25 лет? Хороший вопрос. Только ответов на него хороших нет.
В этой ситуации возникает вопрос о других технологиях. И тут как в известном анекдоте. Выясняется, что в советском ВПК они были разработаны. Огромный пласт технологий, очень дешевых, очень простых, сверхпроизводительных, которые были заблокированы в Советском Союзе и в России в силу бюрократии. Которые были заблокированы в мире и в России в силу абсолютного кромешного монополизма. Но они есть и подспудно даже кое-где развиваются. В одном из проектов МВД они применялись в Московском МВД для тестирования сотрудников. Потому что они надежнее полиграфа. И непонятно, кому давать взятку, в отличие от обычного полиграфа. Вы не понимаете, что вас опрашивают, когда вас опрашивают. И много подобных технологий есть. Сейчас они под спудом, сейчас они вредны для глобальных монополий. Когда глобальные монополии рассыплются, выяснится, что нам нужно где-то лечиться, как-то получать электричество, как-то чистить воду, как-то передавать интернет, как-то связываться друг с другом. А монополии умерли. Я придумал рекламу: «Билайн: просто кричите громче!». Правда, МТС значительно хуже, с моей точки зрения. Но это субъективные оценки.
Так вот, в этой ситуации эти технологии окажутся востребованными. И Россия, как носитель этих технологий, окажется востребованной тоже. Безусловно, мы утратили инженерную школу, мы не сможем начать создание этих технологий заново в массовом порядке. Но то, что есть, то, что кое-где существует по закоулкам, то, что просто позволяет снижать издержки мелкому и среднему бизнесу, это достаточно для того, чтобы мир выжил даже в условиях распада глобального рынка и понятных технологических последствий. Это одна вещь, которую мы можем принести миру. И он в этом нуждается. Нам это совершенно не нужно, мы этого не ценим и вряд ли сможем это оценить.
С другой стороны, происходит дегуманизация. Происходит обрыв, происходит падение в средние века. По целому ряду направлений. Например, компьютер. Происходит биологизация интерфейса. Через какое-то время мы сможем задавать компьютеры вопросу так же легко и непринужденно, как друг другу, и получать ответы не того качества, который сейчас дает отвечальщик Гугл, а настоящий ответ. Это означает, что мы будем равны по доступу к формальной логике. Это означает, что мы уже не сможем конкурировать друг с другом по уровню логике, потому что мы будем равны. Интернет сделал нас равными по доступу к непроверенной информации. Точно так же мы будем равны по доступу к логике. Значит конкуренция будет вестись на полях внелогического мышления. Это мышление творческое, с одной стороны. И с другой стороны – мистическое. Два типа мышления. Никто не умеет управлять творцами. Никто не умеет управлять мистикой. Но самое главное, что конкуренция на основе творческого мышления, которое не умеют воспитывать и непонятно когда научатся, это будет конкуренция биологизированная, а не социальная. И это будет дегуманизация общества в определенном смысле. Потому что человека нельзя научить определенным вещам.
Но есть достижения советской педагогической науки второй половины 60-х годов. Но их еще найти нужно, их еще нужно приспособить к новым задачам, их нужно еще пустить в серию. А с другой стороны, есть мистическое мышление, которое негуманно по своей природе. И мы видим, что оно распространяется. Да, конечно, первый мировой мистический лидер после Адольфа Гитлера выглядит очень культурно – это господин Обама, который выигрывает вторые выборы под лозунгом «Я не знаю, как мы будем решать эти проблемы, просто поверьте мне». Это мистический подход к делу. Но мы видим, что он развязывает новые войны, это очень опасно, это грозит всем. Мир валится в дегуманизацию, в новые темные века. Кстати, деградация образования, науки, вырождение науки в социальные ритуалы, в сохранение образа жизни, определенной социальной культуры. А переход образования в инструмент контроля – это тоже элемент дегуманизации. Когда образование учит, что вы не человек, который звучит гордо, а что вы должны подчиняться, а «человек – это звучит гордо» - это 282 статья, на грани, по крайней мере, ну, извините, это и есть дегуманизация. Это отнюдь не только у нас. Это в мире в целом.
А российская культура гуманистична по своей природе. У нас это не лечится. Что такое желание справедливости, которое у нас является главной ценностной базой? Ведь мы уникальны. Мы – носитель уникальной культуры, потому что мы ради абстрактной справедливости готовы пожертвовать своими конкретными интересами. Люди на Западе жертвуют своими интересами ради закона из-за многовекового страха. Когда в Англии очень долго единственным наказанием за уголовное преступление было повешение или содержание в яме, а в Америке во всех учебниках малого бизнеса было написано, что главная проблема малого бизнеса – получить деньги за уже выполненную работу. Дело не в аморальности. Американская мораль, этих прекрасных, милых, добрых, симпатичных, открытых, отзывчивых, душевных, простых людей, заключается в том, что если я могу не платить деньги, то я и не должен их платить. Вот когда у меня уже возникнут угрозы санкций, тогда я оплачу. Я с этим столкнулся и не понимал, что происходит. А потом мне другие американцы просто объяснили: ты не понимаешь правил игры. Ты должен напугать, пригрозить судом. И все будет хорошо. Но без реальной опасности - ну и что, что контракт подписан. Ну и зачем? Это твои проблемы.
Бероева:
- Вы хотите сказать, что там не выполняют условий контракта?
Делягин:
- Там выполняют контракт, если этот контракт нельзя не выполнить. Если я равноправен с вами, если за мной стоят юристы, если за мной стоит представление о справедливости, если за мной стоит укорененность в обществе, да, передо мной все выполняют, потому что я пойду в суд. И вот этот суд через дорогу. А если я непонятно кто и звать меня никак, и можно трубку не брать на звонки, дорогой друг, так я тебе не заплачу эти деньги. Это нормально. И вот в этой ситуации наше представление о справедливости действительно уникально. У фермеров, может быть, по-другому. Но наше представление о справедливости действительно уникально.
Бероева:
- У каждого оно свое. Если брать тех же бизнесменов, вы хотите сказать, что соблюдение условий контракта священно?
Делягин:
- Бизнесмен – это машинка для извлечения прибыли. Нужно понимать, что разговор о социальной ответственности бизнеса…
Бероева:
- Это все-таки русская машинка?
Делягин:
- Это интернациональная машинка, наша в том числе. Но у нас люди в большей степени мучаются тем, что они что-то делают не так.
Бероева:
- А, рефлексия.
Делягин:
- Можно назвать загадочной русской душой. Просто эта рефлексия ведет к каким-то действиям довольно странным, когда вдруг человек, который спаивал четверть страны, выясняется, что он содержит неимоверное количество детских домов и делает все, чтобы никто не узнал, что он что-то дает сиротам, потому что ему для имиджа плохо. Но ему неловко не давать. И так далее. Но благотворительность – это модно. Поэтому мы это опустим. Но главное, даже некоторые люди платят налоги, имея возможность их не платить совсем. Люди поддерживают довольно часто приемлемую заработную плату, имея возможность ее опустить еще ниже. А вот не опускают. Много есть разных примеров. Есть примеры беспощадного выжимания всех соков, их больше. Почитайте, как жили американские рабочие в конце XIX века, во времена их баронов-разбойников. Как-то у нас все-таки, пожалуй, получше будет.
И вот эта справедливость сочетается с мессианством, со сверхзадачей. Нам обязательно хочется, как это у Ильфа и Петрова, «рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку». Вот нам хочется объять весь свет, сделать так, чтобы он жил по нашим правилам, потому что наши правила – единственно верные. В мире будет дефицит технологий, а у нас – есть. В мире будет чудовищный дефицит гуманизма, будет возврат во времена до эпохи просвещения. Уже идет расчеловечивание под прикрытием обломков социального государства. А у нас это не лечится, у нас это впаяно, как в материнскую плату компьютера. Так что это будет наш ресурс в глобальной конкуренции после завтрашнего дня, когда мы сделаем у себя нормальное, здоровое, ответственное, человеческое государство.
Бероева:
- Мы научим американцев чинить телевизор, ударив его кулаком по крышке. Мы научим их родину любить, расскажем, что такое справедливость?
Делягин:
- Мы поучимся у них любить родину.
Бероева:
- Но расскажем, что такое справедливость.
Делягин:
- А кто не поймет – догоним и еще раз расскажем.
Бероева:
- И еще раз стукнем по крышке телевизора.
Делягин:
- Современные телевизоры так уже не ремонтируют.
Бероева:
- Спасибо.
Источник: kp.ru.
Рейтинг публикации:
|
