Олег, что сейчас происходит на рынке private equity?
- Ничего не происходит, сделок нет совсем.
Mint [Capital Partners] недавно закрыл сделку со Столичным коллекторским агентством…
- Да, я знаю. Но это, пожалуй, все. Остальное - из серии трепа ненаучного.
Чем объясняется это затишье?
- Рынок private equity не приспособлен для сделок в этой ситуации. Если компания - не банкрот и может выжить сама, то сегодня привлекать деньги просто глупо, потому что придется продаваться очень дешево. А если она в предынфарктном состоянии и деньги ей требуются «вчера», то сделка private equity для нее тоже не выход, поскольку этот процесс может длиться от трех месяцев до бесконечности.
Насколько дешево сейчас оцениваются компании?
- При оценке я бы сейчас привязывался к концу 2009 года - ну не по результатам же 2008 года делать сделку! Ситуация изменилась драматически. Первый квартал был ужасный у всех, за редким исключением, второй квартал был чуть-чуть получше, но даже если считать, что ситуация стабилизировалась, и во втором полугодии не будет провалов, итоговые результаты окажутся все равно хуже, чем в прошлом году. Соответственно, компаниям нет смысла продаваться по таким оценкам. Если же компании деньги нужны сейчас, то ей имеет смысл вести переговоры с околобанковскими конторами. В этом случае есть возможность закрыть дыру ликвидности, используя деньги банка, а тем временем разговаривать о продаже доли. Это - рабочая комбинация, если бы мы имели такой дружественный банк, мы бы сделки нашли.
Это одна причина, по которой сделки сейчас отсутствуют. Вторая заключается в том, что у фондов, на самом деле, нет денег. Точнее, мы слышим заявления, что, мол, у нас никто не отозвал commitments (обязательства инвесторов фонда предоставить средства в момент заключения сделки в пределах заранее оговоренных сумм - «Ф.»), но на поверку выясняется, что официально, действительно, не отозвали, а неофициально сказали: ребята, не торопитесь.
Третья причина - из-за большой неопределенности в экономики невозможно просчитать будущее компаний. Наконец, в портфелях фондов сейчас много проблемных активов, поэтому приходится тратить все силы на работу с ними.
Вы можете оценить хотя бы декларируемый объем средств, находящихся в распоряжении фондов?
- Это очень закрытая информация, никто не раскрывает.
Но говорят, что периодически участники собираются и пишут на бумажках, сколько собрано …
- Это Глеб [Давидюк] (партнер Mint Capital Partners) развлекается. В марте собрались, написали, и Глеб насчитал $4 млрд, откинув тех, кого он счел совравшими. Но я не вижу четырех миллиардов. Допустим, у меня есть commitments, но мне сказали, что лучше пока не обращаться. И что считать?
Наверное, в этой ситуации собрать новый фонд вообще нереально?
- Многим управляющим еще нужно суметь объяснить своим инвесторам, что произошло с их вложениями. Наверное, как-то объясняют. Но вы представьте, что управляющий только что пару проектов отправил на списание, а потом приходит и говорит, что у него есть еще одна гениальная сделка!
Сегодня можно рассылать меморандумы, но, на мой взгляд, толку никакого нет. Есть, конечно, люди, у которых остались деньги, но если по осени евробонды давали доходность 35%, то вкладываться в private equity в такой ситуации бессмысленно по определению. В прошлом году мы планировали еще один фонд поднимать, но еще в октябре (!) наши переговоры закончились на том, что нам сказали: «Минимум, на год можете расслабиться». А сейчас понятно, что это не год и не два.
А сколько?
- Если предположить, что экономика больше ухудшаться не будет, то только через год начнет как-то приподниматься публичный рынок. Мы же (рынок прямых инвестиций - «Ф.») идем вслед за публичным рынком. Кроме того, по итогам года все должны отчитаться перед своими инвесторами, а те посмотрят, кто и сколько списал.
Вы считаете, что после этого на рынке могут произойти перемены?
- Можно, конечно, вспоминать пословицу о том, что рынок памяти не имеет, но вот в private equity это вопрос, потому что до сих пор у западных деньгопровайдеров были две стратегии на нашем рынке: либо они выбирали одного, кого считали лучшим на данном этапе, - понятно, что это Baring [Vostok Capital Partners], либо давали деньги Baring и еще паре молодых команд, чтобы потом сравнивать результаты.
Западные инвесторы - мы с ними разговаривали - сейчас говорят, что пора подводить итоги и судить о масштабах бедствия наступит после того, как появится годовая отчетность. Кроме того, в октябре заканчивается годовой цикл оферт по облигациям. То есть еще можно ждать дефолтов. В этом году будет проще - идет реструктуризация, но, с другой стороны, многие фонды инвестировали в банки - даже Baring.
Так что когда все это определится, не исключено, что инвесторы вообще захотят забыть про Россию.
Но есть мнение, что у наших фондов еще не так все плохо, как в Америке, потому наши фонды мало использовали LBO (leveraged buy-out - выкуп компании с кредитным плечом - «Ф.»)…
- Ну, если бы использовали, было бы еще хуже.
Вы, в свое время, выкупали с leverage «Корбину»…
- Это была только одна такая сделка. Baring иногда использовал заемные средства, но все это, скорее, исключения. Должно очень многое совпасть - даже в те жирные времена, - чтобы сделка подходила под leverage. C «Корбиной» было именно так. Ее никто, кроме нас не хотел покупать, никакие «стратеги», включая Golden [Telecom], которые потом ее у нас и выкупили. Просто потому, что у «Корбины» в тот момент было всего 20 тыс. абонентов плюс заверения менеджеров, что к концу года их будет 200 тыс. Основная сеть была уже проложена, оставалось только подключать, а это - вопрос маркетинга, и здесь заключался главный риск - подключат или нет. Golden, как нормальная индустриальная компания, этот риск брать на себя не захотела. А мы взяли и на этом заработали. Правда, получилось это во многом потому, что когда ты имеешь дело с одним инвестором, а не с инвестиционным комитетом, то тебе легче ему что-то объяснить и убедить пойти на больший риск.
До этого мы по умолчанию говорили о фондах, ориентированные на западных limited partners. Вы же сейчас затронули тему специфичных «фондов одного инвестора». В чем отличие последних? Применительно к текущей ситуации на рынке.
- Так как я работал и в ситуации «одного инвестора», и в ситуации commitments, то мне легко сравнить. Если есть лицо, способное единолично принимать решения, и ты прописываешь с ним какие-то правила, то у тебя появляется неимоверная гибкость в решениях. Минус - бывший минус, он был в прежние годы - только в том, что ты ассоциируешься с олигархом, и тебя не воспринимают одной из сторон сделки, а только как посредника. В сегодняшней же ситуации партнеров не выбирают. Если у кого-то есть деньги, и он готов их куда-то инвестировать - это уже большая жизненная удача. Так что преимущество «фондов одного инвестора» как раз и заключается в отсутствии вот этой процедуры commitments, им нет необходимости собирать деньги со всех, и они не могут оказаться в ситуации, когда у кого-то из инвесторов окажется дырка по ликвидности, и сделка не закрывается.
То есть если сегодня и ждать активности, то, в первую очередь, от «олигархических» структур?
- Да. Особенно на таком тупом рынке, как недвижимость - это действительно тупой рынок в том смысле, что там ничего не нужно, кроме калькулятора. А недвижимость сейчас в залоге у банков, которые готовы ее продавать с большими дисконтами. То есть 25-30% здесь легко выжимается, но для этого тебе нужен пул денег, который ты можешь быстро инвестировать, а не вести долгие переговоры с инвестиционным комитетом.
А если у вас вдруг оказался бы под рукой такой пул денег, то куда бы вы их вложили сегодня?
- Я бы, скорее, использовал их в своих текущих портфельных компаниях.
С какой целью?
- Где-то дырку по ликвидности заткнуть, где-то профинансировать покупку разорившегося конкурента. И в кризис есть возможность развиваться…
Можете привести какой-то конкретный пример работы с портфельной компанией?
- Пример - это «Холидей Классик». Когда мы утверждали бюджет на 2008 год (а предвестники нынешних проблем появились еще в 2007 году), то была установка, что долг больше не наращиваем, M&A не делаем, потому что просто не успеем переварить, и фокусируемся на увеличении EBITDA. И если бы компания в 2008 году не поменяла стратегию с агрессивного роста через поглощения на повышение эффективности бизнеса, она бы обанкротилась уже в октябре 2008 года - она бы не прошла оферту по облигациям. Но так как наши партнеры славно поработали над маржинальностью бизнеса, приведением его в порядок и достижением синергии от сделки с «Корой», то долг к EBITDA составил 4, что позволило и оферту пройти, и сейчас получать какое-то финансирование.
А с реструктуризацией долгов вы помогаете?
- Ну, конечно, во всем, что касается банков, мы помогаем. Но сейчас как выглядят переговоры по реструктуризации? Ты приходишь и говоришь: «Платить не могу». Тебя в ответ: «Тогда мы тебе обанкротим». Хорошо, банкротьте. Но банкротить, на самом деле, не хотят, поэтому начинаются переговоры. Так же и с арендными ставками: мы, мол, готовы платить столько-то, а нет, так съезжаем. Все переговоры - 10 минут, сейчас долго говорить не о чем.
Если вернуться к тому, что в первом квартале 2010 года после опубликования годовых отчетов инвесторы оценят свои потери. Какой, на ваш взгляд, наиболее вероятный сценарий развития событий на рынке после этого?
- На месте уважаемых инвесторов тех фондов, у которых окажутся самые проблемные портфели, я бы попытался нарыть информацию о конкурентах с тем, чтобы поменять управляющих на более удачливых - если, конечно, новые согласятся. Такая возможность у инвесторов, в принципе есть, поскольку стандартный договор предусматривает разрыв контракта с управляющей компанией при 70-80% голосов «за». Но, с другой стороны, если меня спросить, за какие деньги я готов разгребать, допустим, «Еврокоммерц», то мой ответ - ни за какие. Хотя я и понимаю, что он перейдет по нулевой стоимости, но все равно не возьмусь. Нет у меня компетенций кризисного менеджера.
Кроме того, вряд ли получится передать весь портфель целиком. Например, если в портфеле есть банки, особенно, мелкие и средние, то кто захочет взять его?
Но есть другая тема - консолидация на уровне портфельных компаний одной и той же индустриальной принадлежности. К примеру, у фонда в портфеле есть логистическая компания, а другого фонда - другие логисты. В таком случае действительно есть тема для переговоров.
А вероятен такой сценарий, что количество фондов у нас уменьшится, например, вдвое?
- Да, вероятен. Но, кстати, я в данный момент думаю не о том, сколько моих конкурентов умрет, а я буду гарцевать на белом коне. Этого коня надо еще заработать, то есть для начала хотя бы не допустить списания активов. Не списал - уже молодец. А дальше посмотрим.
То есть это сейчас главная задача?
- Знаете, вспоминаю случай, когда на одной конференции представитель AIG-Interros [Russia Century Fund] рассказывал, что private equity зарабатывают на дешевом входе. При этом они инвестировали в «Инком-Авто». Но если ты списываешь активы, то какая разница, по какой цене входил?
Лучше недозаработать или вовсе ничего не заработать, чем списать, потому что в последнем случае лавку можно закрывать. Хотя… рынок, действительно, памяти не имеет.
Олег Царьков
Родился 22 сентября 1966 года в Москве.
Образование: Московский институт нефтехимической и газовой промышленности имени Губкина (1988); ISMA Business School, University of Reading (Великобритания), магистр международных фондовых рынков (1999).
Опыт работы:
2004 - н. в. - управляющий партнер Svarog Capital Advisors.
1999 - 2003 - управляющий директор, руководитель инвестиционно-банковского управления ИК «Тройка Диалог».
1996 - 1998 - генеральный директор ИК «Creditanstalt Grant».
1992 - 1996 - совладелец ИК «Grant».
1988 - 1992 - инженер, «Газпром».
