Однако это явление противоречит доминирующему в Силиконовой долине и
других мировых технологических центрах мнению, будто мир вступил в новую
золотую эру инноваций, которая позволит радикально повысить темпы роста
производительности, улучшит качество жизни и усовершенствует методы
работы.
Как отмечает известный экономист Нуриэль Рубини, предсказавший
глобальный финансовый кризис, в своей статье для Project Syndicate, мир
пока не заметил улучшений, связанных с началом «эры инноваций», и не
исключено, что так и не заметит.
Почему же мы до сих пор не видим этих улучшений, и что произойдёт, если они так и не появятся?
Прорывные инновации наблюдаются, по меньшей мере, в шести областях:
· ET (energy technologies) – технологии в энергетике, в том числе
новые формы ископаемого топлива, например, сланцевый газ, сланцевая
нефть, а также альтернативные источники энергии, в том числе энергия
солнца и ветра, чистые технологии, умные сети электроснабжения.
· ВТ (biotechnologies) – биотехнологии, в том числе генная терапия,
исследования стволовых клеток, использование «больших данных» для
радикального сокращения стоимости медицинских услуг, увеличения
продолжительности жизни людей и улучшения их здоровья.
· IT (information technologies) – информационные технологии,
например, Web 2.0/3.0, социальные сети, новые мобильные приложения,
«интернет вещей», «большие данные», облачные вычисления, искусственный
интеллект, устройства виртуальной реальности.
· MT (manufacturing technologies) – промышленные технологии, в том
числе робототехника, автоматизация, 3D-принтеры, индивидуальное
производство.
· FT (financial technologies) – финансовые технологии, обещающие
революционные изменения в всём финансовом секторе, начиная от платёжных
систем и заканчивая услугами кредитования, страхования, а также
размещения активов.
· DT (defense technologies) – оборонные технологии, в том числе разработка дронов и других передовых систем вооружения.
На макроуровне загадка в следующем: почему все эти инновации, многие
из которых уже нашли применение в нашей экономике, не привели пока к
статистически измеряемому повышению роста производительности.
Есть несколько возможных решений этого, как говорят экономисты, «паззла производительности».
Во-первых, существуют технологические пессимисты (в их числе Роберт
Гордон из Северо-Западного университета), которые утверждают, что
экономический эффект от последних инноваций бледнеет в сравнении с
эффектом великих инноваций времён первой и второй промышленных революций
– паровой двигатель, электричество, водопровод и канализация,
антибактериальные лекарства и так далее. Однако как доказывает историк
экономики Джоэль Мокир (также из Северо-Западного университета), трудно
быть технологическим пессимистом на фоне того изобилия инноваций,
которые происходят сейчас и, скорее всего, будут происходить в ближайшие
десятилетия.
Второе объяснение: мы не видим реальных объёмов выпуска продукции (а
значит и роста производительности), потому что новые информационно-ёмкие
товары и услуги трудно измерять, при этом стандартные методы
статистики, возможно, просто не способны корректно отразить их слишком
быстро падающую стоимость. Если бы это утверждение было верно, пришлось
бы доказывать тогда, что неправильное измерение роста производительности
сейчас является более неправильным, чем в предыдущие десятилетия
технологических инноваций.
Однако надёжных эмпирических подтверждений этому на сегодня не
существует. Тем не менее, некоторые экономисты утверждают, что мы
некорректно измеряем выпуск подешевевшего программного обеспечения (в
отличие от компьютерного оборудования), а также многочисленные выгоды
бесплатных благ в интернете. Действительно, благодаря поисковым системам
и популярным мобильным приложениям знания почти всегда находятся у нас
под рукой, что делает нашу жизнь значительно более лёгкой и
продуктивной.
Третье объяснение: между инновациями и ростом производительности
всегда существует временной лаг. Во время первой интернет-революции
ускорение роста производительности, начавшееся в технологическом
секторе, распространилось на остальную экономику только много лет
спустя, после того как нацеленные на бизнес и потребителей новые
электронные инструменты наши применение в производстве товаров и услуг,
весьма далёких от сектора технологий. Также и на этот раз – может
потребоваться время, прежде чем новые технологии получат широкое
распространение и приведут к статистически измеряемому повышению роста
производительности.
Существует и четвёртая возможность. Потенциальный рост экономики и
рост производительности на самом деле снизились после финансового
кризиса. Старение населения в наиболее развитых странах и некоторых
ключевых развивающихся странах, например Китае и России, в сочетании со
снижением инвестиций в физический капитал, который помогает увеличить
производительность труда, вызвали снижение тренда роста экономики. Этот
спад согласуется с гипотезой «вековой стагнации», которую предложил
Ларри Саммерс.
В развитие этой мысли акцент делается на явлении, которое экономисты
называют гистерезис: затяжной циклический спад или слабое восстановление
экономики (то, что мы наблюдаем с 2008 года) могут привести к снижению
потенциального роста, по меньшей мере, по двум причинам. Во-первых, если
работники находятся без работы слишком долго, они теряют свои навыки и
человеческий капитал. Во-вторых, поскольку технологические инновации
являются неотъемлемой частью новых капитальных благ, низкий уровень
инвестиций приводит к постоянно низкому росту производительности.
В реальности мы не знаем точно, чем именно вызвана «загадка
производительности» и является ли она временным явлением. Скорее всего,
все перечисленные объяснения обладают определёнными достоинствами.
Однако если слабый рост производительности сохранится (а вместе с ним и
слишком низкий рост зарплат и стандартов качества жизни), нынешняя
контратака популистов на свободную торговлю, глобализацию, миграцию и
рыночно-ориентированную политику может усилиться. А значит, у развитых
стран есть весьма серьёзные причины заняться причинами замедления
производительности до того, как оно поставит под угрозу социальную и
политическую стабильность.
