Stratfor.Состояние мира: объяснение стратегии США
Джордж Фридман
Падение Советского Союза окончило Европейскую эпоху, период, в течение которого европейские силы доминировали в мире. Это оставило Соединённые Штаты единственной глобальной силой, к чему они оказались культурно и институционально не готовы. С конца Второй мировой войны США определяли свою внешнюю политику исключительно в терминах своей конфронтации с Советским Союзом. Практически всё, что они делали по всему миру, каким-то образом было связано с этой конфронтацией. Падение Советского Союза неожиданно освободило Соединённые Штаты от опасной конфронтации и устранило фокус её внешней политики.
В течение столетия США продвинулись от маргинальной до мировой силы. Она вела непрерывные войны или Холодную войну с 1917 по 1991 год, с почти 20 годами мира между двумя мировыми войнами, отмеченными Великой Депрессией и многочисленными вторжениями в Латинскую Америку. Соответственно, двадцатое столетие было временем конфликтов и кризисов для США. Они вошли в новое столетие без хорошо развитых правительственных институций для управления своей внешней политикой. США выстраивали свой аппарат внешней политики, чтобы работать с войной и угрозой войны – внезапное отсутствие противников оставило Соединённые Штаты разбалансированными.
После Холодной войны
Период после Холодной войны может быть разделён на три части. Безудержный оптимизм и неуверенность обозначает первую, которая длилась с 1992 по 2001 годы. С одной стороны, падение СССР обещало период, в котором экономическое развитие вытеснит войну. С другой, американские институции были «рождены в битве», поэтому трансформация их для времени относительно продолжительного мира была нелёгкой. Президенты Джордж Буш и Билл Клинтон оба проводили политику, построенную вокруг экономического роста, с периодическими и не полностью предсказуемыми военными интервенциями в места типа Панамы, Сомали, Гаити и Косово.
Эти интервенции не рассматривались как критические для национальной безопасности США. В некоторых случаях они решали второстепенную проблему, как с наркотраффиком панамского дистатора Мануэля Норьеги. В других случаях они объясняли это преимущественно гуманитарными миссиями. Некоторые находят последовательность или логику в этих разнообразных интервенциях; по факту они случайны и движимы более внутренней политикой и давлением альянсов, чем какими-либо чистыми национальными интересами США. Американская сила была такой превосходящей, что эти интервенции стоили относительно дёшево и были рисковыми ещё меньше.
Период, когда индульгенции могли быть приемлемыми, кончился 11 сентября 2001 года. В этой точке США столкнулись с ситуацией, конгруэнтной их стратегической культуре. Это был реальный, не конвенциональный враг, который представлял прямую угрозу Родине (homeland). Институции, построенные во время и после Второй мировой войны, могли вновь эффективно функционировать. Странным и трагическим образом США вернулись в свою зону комфорта, к привычным военным действиям.
Период с 2001 по 2007 годы состоял из серии войн в исламском мире. Как и все войны, они включали в себя блестящие победы и жалкие поражения. О них можно судить одним из двух способов. Во-первых, если считать, что эти войны должны были предотвратить новые атаки «Аль-Каиды» на США в стиле 9/11, то тогда они успешны. Даже если трудно себе представить, как войн в Ираке вписывается в эту задачу, все войны включают в себя сомнительные операции, критерием войны является успех. Если же целью этих войн было создать сферу проамериканских режимов, стабильных и принимающих американские ценности, они явно проиграли.
С 2007 года и на волне Ирака, внешняя политика США перешла в современную фазу. Доминировать над регионом уже не ставилось в качестве главной задачи. Скорее, задачей было отступить из региона, пытаясь удержать режимы, способные защитить себя и не враждебные к США. Отступление из Ирака не достигло этой цели, отступление из Афганистана, скорее всего, тоже не достигнет. Отступив из Ирака, США отступят из Афганистана, не взирая на последствия. США не завершат свою вовлечённость в регионе, и их главной целью больше не будет победа над Аль-Каидой.
Президент Барак Обама продолжил стратегию своего предшественника, Джорджа Буша-младшего, установленную в отношении Ирака после 2007 года. Хотя Обама увеличил силы больше, чем это делал Буш в Афганистане, он, тем не менее, принял концепцию полны – увеличение силы, направленное на обеспечение отступления. Для Обамы центральной стратегической проблемой были не войны, а скорее проблема 1990-х – как научить США и их институции жить в мире без «главных врагов».
Провал перезагрузки
Кнопка перезагрузки, которую Хиллари Клинтон дала русским, символизировала стратегию Обамы. Обама хотел перезагрузить внешнюю политику США к периоду до 9 сентября, когда американские интервенции, хоть и частые, были незначительными и могли расцениваться, как гуманитарные. Экономические причины доминируют над этим периодом, и главной проблемой было достижение процветания. Это также был период, в котором отношения США с Европой и Китаем были ровными, и отношения с Россией также были стабильными. К тому же Обама пытался вернуть период, когда международная система была стабильной, проамериканской и процветающей. Хотя понятно с американской точки зрения, что Россия, к примеру, рассматривала 1990-е, как абсолютную катастрофу, к которой она никогда не хотела бы возвращаться.
Проблемой этой стратегии являлось то, что невозможно перезагрузить международную систему. Процветание 1990-х превратилось в сложности последствий финансового кризиса 2008 года. Это, очевидно, создало проблемы в управлении внутренней экономикой, но как мы видели в предыдущей статье, финансовый кризис переопределил форму функционирования остального мира. Европа, Китай и Россия 1990-х больше не существовали, и Средний Восток также сильно изменился.
На протяжении 990-х было можно говорить о Европе, как о единой сущности, с ожиданием, что европейское единство будет усиливаться. К 2010 году это уже явно было не так. Европейский финансовый кризис разорвал на части единство, существовавшее в 1990-х, подвергая европейские институции интенсивному давлению, как и трансатлантические институции типа НАТО. По многим параметрам США были неадекватны проблемам, с которыми столкнулся ЕС. Европейцы могли хотеть от американцев денег, но они отнюдь не хотели американского лидерства в стиле 90-х.
Китай также изменился. Обеспокоенность состоянием своей экономики заменила самоуверенность элит, которая доминировала в Китае в 1990-х. Его экспорт находился под сильным давлением, и озабоченность социальной стабильностью нарастала. Китай становился всё более репрессивным и враждебным, как минимум риторически, в своей внешней политике.
На Среднем Востоке очень слабо воспринимали публичную дипломатию Обамы. В практическом плане экспансия иранского влияния была значительной. Учитывая страхи Израиля относительно иранского ядерного оружия, Обаме пришлось лавировать между возможным конфликтом с Ираном и отпусканием ситуации на самотёк.
Ограничивая интервенции
Это стало основой внешней политики США. Если перед этим Соединённые Штаты видели своим императивом попытки управления всеми событиями, то Обама явно видел в этом проблему. Как видно из его стратегии, США обладали ограниченными ресурсами, которые были очень сильно растрачены на протяжении последних войн. Не слишком пытаясь управлять внешними событиями, Обама изменил американскую стратегию в направлении ограничения интервенций, чтобы позволить событиям происходить по своей воле.
Стратегия в Европе чётко отражает это. Вашингтон избегал любых попыток вести европейцев к решению проблем, даже когда США оказали массивную поддержку с помощью Федерального Резерва (ФРС). Стратегия была направлена скорее на стабилизацию, чем на исправление. С русскими, которые явно достигли достаточной уверенности в себе, провал попыток перезагрузить отношения вылился в отказе от фокусирования внимания на российской периферии и стремлении Вашингтона воздержаться от вмешательства и позволить России эволюционировать по своей воле. Схожим образом, хотя риторика китайских и американских дискуссий была о передислокации сил, чтобы противостоять китайской угрозе, политика США оставалась пассивной.
В Иране мы видим это наиболее явно. Не считаясь с ядерным оружием, Иран становится главной региональной силой со значительной сферой влияния. Не пытаясь напрямую блокировать иранцев, США выбрали воздержание, тем самым показывая израильтянам, что они предпочитают дипломатию военным действиям, что в практической плоскости означает пустить события на самотёк.
Это не обязательно глупая стратегия. Всё понимание баланса сил построено на допущении, что региональные претенденты будут вступать в конфронтацию с региональными оппонентами, которые будут уравновешивать их. Теория баланса сил (Balance-of-power theory) предполагает, что лидирующая сила вмешивается только если возникает явный дисбаланс. Поскольку интервенции практически не пирменимы в Китае, Европе или России, степень пассивности имеет смысл. В случае Ирана, где военные действия против его конвенционных сил сложны, а против его ядерных объектов рискованны, применима та же логика.
В этой стратегии Обама не вернулся в 1990-е. Скорее, он пытается выстроить новую площадку. Это не изоляционизм в его классическом значении, поскольку США теперь единственная глобальная сила. Он создаёт новую стратегию, учитывая, что многие события в большей части мира приемлемы для США, и что никто не в состоянии контролировать всё происходящее в мире. Интересы США лежат в сохранении собственного процветания, действия всего остального мира в очень широких рамках допустимы.
Рассуждая иначе, не имея возможности вернуть внешнюю политику США 1990-х и не желая и не имея возможности продолжать стратегию после 11 сентября, Обама стремится к политике уступок. Он уменьшает использование военной силы и, имея ограниченные экономические рычаги, позволяет системе эволюционировать самостоятельно.
Неявное в этой стратегии существование превосходящей военной силы, особенно военно-морской.
Европа не управляема с помощью военной силы, и поэтому представляет собой наиболее серьёзную долгосрочную угрозу. Как опасается Европа, германским интересам может лучше служить развитие отношений с Россией. Германии нужна российская энергия, а Россия нуждается в немецких технологиях. Никто не счастлив, что Америка сильна, и вместе они могут ограничить её. В самом деле, согласие между Германией и Россией было основным страхом американской внешней политики, начиная с Первой мировой войны и заканчивая Холодной войной. Это единственная комбинация, которая предположительно угрожает США. Американские контрмеры здесь – поддерживать Польшу, которая физически разделяет Россию и Германию (так же, как и других ключевых союзников в Европе), и США делают это с высокой степенью осторожности.
Китай очень уязвим для военного флота из-за конфигурации его прибрежных вод, которые позволяют получить широкий доступ к его берегам. Основной китайский страх связан с американской блокадой, которой слабые китайские ВМС не смогут противостоять, но это отсроченный страх. Но это остаётся главным преимуществом США.
Уязвимость России лежит в способности бывших членов Советского Союза, которые пытаются организоваться в Евразийский Союз, отбросить свою постсоветскую мотивацию. США не вмешивались значительно в этот процесс, но у них есть экономические стимулы и скрытое влияние, которые они могут использовать, чтобы противостоять или, как минимум, ослабить Россию. Россия в курсе этих возможностей, и что США пока не использовала их.
Та же стратегия применяется к Ирану. Санкции к Ирану скорее всего не сработают, поскольку они слишком дырявые, и Китай и Россия не воспринимают их. Но США предпринимают их не для того, чтобы чего-то достигнуть, но чтобы чего-то избежать, а именно – прямой конфронтации. Предположение, обеспечивающее спокойствие США (оставим в стороне экивоки), что региональные силы, в данном случае Турция, будут вынуждены разбираться с иранцами самостоятельно, и это терпение позволит возникнуть новому балансу сил.
Риски бездействия
Американская стратегия под руководством Обамы классична в смысле, что она позволяет системе развиваться самостоятельно, при этом оставляя США возможность снижать свои усилия. С другой стороны, американской военной силы достаточно, чтобы в случае неудовлетворительного развития ситуации вернуться и вмешаться. Обаме приходится воевать с некоторыми учреждениями внешней политики, в частности с Департаментом обороны США и разведывательным сообществом, чтобы сопротивляться старым искушениям. Он пытается перестроить архитектуру внешней политики прочь от модели времён Второй мировой и Холодной войн, а это занимает время
Слабость стратегии Обамы в том, что ситуация во многих регионах может внезапно и неожиданно измениться в нежелательных направлениях. В отличие от системы Холодной войны, которая предпочитала реагировать на проблемы слишком быстро, не ясно, не будет ли новая система реагировать слишком долго. Стратегии создают психологические рамки, которые в свою очередь изменяют решения, и Обама создал ситуацию, в которой США могут не отреагировать достаточно быстро, если пассивный подход обрушится слишком внезапно.
Сложно представить себе текущую модель в качестве постоянной. Прежде, чем балансы сил создаются, великие страны должны удостовериться, что баланс возможен. В Европе, в Китае, против России и в Персидском заливе – везде не ясно, из чего состоит баланс. Не очевидно, что региональный баланс сможет сдержать растущие силы. Поэтому это не классическая стратегия баланса сил. Скорее это сиюминутная стратегия, внедрённая финансовым кризисом и его последствиями на психологию и усталость от войн. Эти факторы нельзя игнорировать, но они не могут обеспечить стабильный фундамент для долгосрочной политики, которая должна заменить ту, что Обама проводит сейчас.
Хвиля
Рейтинг публикации:
|
