В чём состоит «зелёный» бизнес, или Почему в России «зелёным» так хорошо

На портале NEWS.ru 19 октября 2020 года было опубликовано эксклюзивное интервью главы комитета Государственной думы по экологии и охране окружающей среды Владимира Бурматова, в котором парламентарий выдвинул тезис, вынесенный в заголовок статьи, что «сегодня «зелёным» быть выгодно», а также объяснил, почему он считает Владимира Путина главным экологом страны.

Вполне допускаю, что лично Владимиру Бурматову «зеленым» быть выгодно, особенно в глазах «главного эколога страны», но насколько сегодня «зеленость» выгодна гражданам, предприятиям и экономике России в целом?

Чтобы ответить на этот вопрос, нам потребуется разобраться, что сегодня подразумевается под словом «зелёный»? Если считать, что «зеленый» означает экологичный, чистый, охраняющий дикую природу и т. п., как это используется в названиях многочисленных экологических партий и общественных организаций, тогда в отношении хозяйственной и экономической деятельности логично было бы считать, что «зеленый» означает «экологически эффективный». То есть экологически эффективную хозяйственную деятельность. Тогда возникает следующий вопрос: а каким способом сегодня оценивается экологическая эффективность хозяйственной деятельности, а ещё точнее — какой единицей измеряется анализируемая нами «зеленость»? Где проще всего найти ответы на эти вопросы? Конечно, у специалистов Министерства природных ресурсов и экологии Российской Федерации (МПР), непосредственно занимающихся оценкой экологической эффективности хозяйственной деятельности. В направленном мною в адрес министерства письме вопросы были сформулированы так:

«Эффективность энергетики измеряется количественными единицами: джоуль, калория, тонна условного топлива и т. д. Эффективность экономики измеряется денежными единицами: долларом, рублем, евро.

1. Какой количественной величиной измеряется экологическая эффективность?

2. Какой количественной величиной измеряются экосистемные услуги?

3. Какой количественной величиной измеряется баланс техносферы и биосферы?»

На официальный запрос был получен официальный ответ, в котором по вопросу об измерении экологической эффективности МПР сообщило следующее:

«Российское законодательство не содержит в себе самостоятельного определения понятия «экологическая эффективность. Кроме того, «экологическая эффективность» не является самостоятельной величиной, имеющей единицу измерения».

Без комментариев.

Ответ на вопрос об измерении экосистемных услуг был более развёрнутым:

«…особенно важна оценка экосистемных услуг в стоимостных показателях (экономическая ценность экосистемных услуг), результаты которой используются в экономическом анализе и позволяют проводить сопоставления ценности различных экосистем и территорий между собой, что значительно повышает возможности использования системы эколого-экономического учета в целях повышения эффективности территориального управления природопользованием. … Исходя из понимания роли России как экологического донора, Российская Федерация принимает активное участие в обсуждении вопросов, касающихся формирования системы компенсаций (платежей) за экосистемные услуги на различных площадках международных организаций, в том числе системы ООН».

В ответе много воды, но ответ, каким способом и какой количественной единицей измеряются экосистемные услуги, опять отсутствует.

А вот что думает МПР по поводу измерения баланса техносферы и биосферы:

«Минприроды России не располагает информацией о количественном определении и единицах измерения баланса техносферы и биосферы».

И это, несмотря на то, что «главный эколог страны» (по мнению Влдимира Бурматова) В. В. Путин ещё в 2015 году на Генеральной Ассамблее ООН заявил о необходимости соблюдения баланса техносферы и биосферы. Если мы не в состоянии измерять баланс, то неудивительно, что в нашей российской действительности экологические намерения президента РФ «за здравие» заканчиваются в наших ведомствах «за упокой».

Так всё же о какой «зелёности» мы говорим?

Последнее время «зеленость», понимаемая как экологичность, оказалась сведена к единственному параметру — углеродоемкости, который используется в рамках процессов регулирования и стимулирования сокращения выбросов парниковых газов. Допустим, что мы согласились с таким упрощением, а точнее, очевидной профанацией. Но даже в этом случае возникает вопрос, как рассчитать экономику экологической эффективности, если, по заявлению представителей Минэкономразвития, «в России цены на углерод нет» (не надо путать с налогом на углерод). На самом деле «цена на углерод» в России была определена ещё в конце 1990-х годов по результатам реализации в России ряда проектов по совместно осуществляемой деятельности в соответствии с Рамочным соглашением по изменению климата (РКИК).

В последующем, с 2008 по 2012 год, эта «цена на углерод» по результатам ряда международных проектов совместного осуществления (ПСО), реализованных в России в рамках Киотского протокола, скрывалась под видом коммерческой тайны участников проектов (данные о реализованных ПСО смотрите на сайте «Российского реестра углеродных единиц»).

При этом регулируемых парниковых газов всего пара десятков веществ, а вредных веществ, выбрасывающихся в окружающую среду в процессе хозяйственной и потребительской деятельности, только нормируемых — свыше 250, а ненормируемых — около 3000. В первую очередь люди умирают не от парниковых газов, а от выбросов токсичных и особо токсичных веществ, количество которых с каждым днем в окружающей нас среде увеличивается в связи с появлением различных новых технологий и материалов и химических соединений. Это сегодня общепризнанный факт на уровне ООН и всех национальных правительств. Поэтому в сложившихся условиях сводить и измерять «зеленость» исключительно углеродоёмкостью крайне странно. Но об этом нужно говорить отдельно (см. «Для чего 17 целей устойчивого развития сведены к глобальному потеплению»).

Но сегодня мы безвольно плывем в русле навязанной нам извне климатической парниковой парадигмы. Как говорит Владимир Бурматов,

«сейчас наши зарубежные партнёры всерьёз говорят о введении углеродного налога. И если определённым показателям наши промышленные предприятия не будут соответствовать, там будет углеродный след так называемый при производстве продукции, то будет вводиться углеродный налог, который по сравнению с другими предприятиями может их дискриминировать на внешних рынках».

«Нам придётся вернуться к обсуждению инструментов, которые бы позволили нашим предприятиям, которые будут экспортировать продукцию, быть конкурентоспособными и не столкнуться с дискриминационными явлениями на внешних рынках, а нам, гражданам, жить в более комфортной среде и понимать, что наша страна действительно находится среди лидеров, снижающих вредное воздействие парниковых газов на атмосферу, окружающую среду, планету в целом».

Но что толку в условиях гибридной войны, ведущейся против России, надеяться на благородство противника, когда до самого последнего времени все российские правительственные структуры, ответственные за разработку климатической политики, на протяжении 20 лет активно саботировали создание национальной системы регулирования парниковых газов, без которой Россия не имеет шансов защититься против агрессивного и циничного углеродного протекционизма Евросоюза.

Во-первых, необходимо понимать, что в условиях холодного климата производство продукции нашими предприятиями будет всегда более углеродоемким и энергоемким по отношению к продукции, произведенной в странах с более теплым климатом, при всех остальных равных технологических условиях. Но есть одна особенность этого внешнеторгового процесса между странами, которая вытекает из принципов Устава ООН и норм международного права, зафиксированных в принципах Декларации ООН по окружающей среде и развитию (Рио-де-Жанейро, 1992 г.).

Вот некоторые из них:

«Принцип 2.

В соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций и принципами международного права государства имеют суверенное право разрабатывать свои собственные ресурсы согласно своей политике в области окружающей среды и развития и несут ответственность за обеспечение того, чтобы деятельность в рамках их юрисдикции или контроля не наносила ущерба окружающей среде других государств или районов за пределами действия национальной юрисдикции.

Принцип 16.

Национальные власти должны стремиться содействовать интернализации экологических издержек и использованию экономических средств, принимая во внимание подход, согласно которому загрязнитель должен, в принципе, покрывать издержки, связанные с загрязнением, должным образом учитывая общественные интересы и не нарушая международную торговлю и инвестирование».

Когда нас стращают международным «углеродным налогом», во-первых, необходимо определить, что будет являться налогооблагаемой базой? Давайте посмотрим, какие теоретически имеются варианты:

1. Объемы выбросов парниковых газов страны?

2. Положительная разница превышения объемов выбросов парниковых газов страны над объемами их поглощения территорией страны?

3. Углеродный след экспортируемой продукции — объемы выбросов парниковых газов в процессе жизненного цикла продукции от добычи сырья, производства, эксплуатации, утилизации?

4. Удельный углеродный след экспортируемой продукции — выбросы парниковых газов в процессе жизненного цикла, приведенные к одному году эксплуатации?

5. Объемы экспорта продукции в зависимости от углеродного баланса стран — отношение объемов выбросов парниковых газов страны к объемам их поглощения территориями страны?

Принципам Устава ООН, нормам международного права и Принципу 2 РИО-92 отвечают только варианты 2 и 5, и все пункты при этом ограничивают международную торговлю и инвестирование, отмеченные в Принципе 16, что нарушает положения ВТО. Но при наличии международного природоохранного (климатического) соглашения ВТО допускает введение инструментов экологического регулирования международной торговли и инвестирования. Но пока, как констатируют специалисты по международным экономическим отношениям, «обоснованного комплексного механизма компромиссных решений еще не создано» (см. «Экологические аспекты международных экономических отношений и внешнеэкономической деятельности предприятий»).

В условиях присоединения к Парижскому климатическому соглашению (ПКС), а также участия в ряде других международных природоохранных соглашений, России необходимо выбрать такие механизмы и инструменты «углеродного» и экологического регулирования, которые бы соответствовали приоритетам собственного экономического развития и обеспечения качества окружающей среды для жизнедеятельности граждан.

Попробуем определить приоритеты интересов России в «углеродном» и экологическом регулировании, раз это не сделало правительство, отвечающее за разработку национальной климатической стратегии. Для решения этой задачи предлагаю воспользоваться таблицей, которая впервые была мной опубликована в начале 2000-х годов.

Таблица 1. Реакция субъектов национального рынка на государственные меры и механизмы регулирования выбросов парниковых газов.

Как видно из представленной таблицы, ряд механизмов и инструментов (выделены красным) встретят различные формы сопротивления их внедрению, вплоть до закрытия предприятий и ликвидации соответствующего бизнеса со стороны субъектов национального рынка, что мы и наблюдаем в настоящее время. Угрозой введения именно этих механизмов регулирования озабочены сегодня представители РСПП, что обсуждалось на недавнем Экологическом форуме «Климатические риски и возможности для экономики: взгляд государства и бизнеса». Также и на съезде РСПП 19 октября 2020 года было заявлено о необходимости «оспаривать введение «углеродного налога», а первый заместитель председателя Комитета РСПП по экологии и природопользованию Игорь Нечаев призвал:

«Для предотвращения негативных последствий, связанных с введением трансграничного углеродного регулирования, нашей стране необходимо оспаривать его введение в рамках двустороннего взаимодействия с Еврокомиссией и ЕС, а также в рамках ВТО и международных переговорных площадок по климату».

Для разрешения этой конфликтной ситуации с ЕС съезд РСПП утвердил создание профильного комитета по климатической политике и углеродному регулированию.

Так какие же механизмы регулирования не встретят сопротивления со стороны бизнеса? На внутреннем рынке не встретят сопротивления только два механизма, а именно:

1) «установление удельных нормативов выбросов на единицу продукции» и

2) «премия за снижение выбросов».

Но удельные нормативы выбросов на единицу продукции на внутреннем рынке могут не соответствовать подобным нормативам в других странах, в частности в странах ЕС. И это нормально, учитывая тот факт, что невозможно установить одинаковые климатические условия в России и странах ЕС. Попытки ЕС использовать собственные внутренние нормативы для введения «пограничного углеродного налога» на импорт из России будут противоречить Принципу 2 Декларации РИО-92, то есть принципам Устава ООН и нормам международного права.

«Премия за снижение выбросов» или возможность продажи результатов сокращения выбросов, удовлетворяет всех участников национального рынка, как российских, так и иностранных. Но возникают три технических вопроса:

1. Какова должна быть величина этой премии?

Для ответа на этот вопрос необходимо знать ответ на другой неоднократно поднимавшийся вопрос о «цене на углерод» на внутреннем рынке, которую не надо путать с величиной углеродного налога и стоимостью прав на выбросы.

2. Как внутренняя «цена на углерод» связана с ценами на внешних «углеродных» рынках?

3. Как сформировать финансовые источники этой премии на внутреннем рынке?

Ответ на первый вопрос о премии достаточно прост. Цена на углерод на внутреннем рынке должна быть соизмерима с себестоимостью затрат на сокращение выбросов на внутреннем рынке. Практика реализации международных проектов по совместно осуществляемой деятельности на территории РФ в рамках РКИК периода 1995−2005 годов, а также в рамках Киотского протокола периода 2008−2012 годов показала, что себестоимость затрат на сокращение выбросов парниковых газов на внутреннем рынке составляла $5−30 на тонну сокращенных выбросов в эквиваленте СО₂. В странах ОЭСР эта себестоимость составляла $100−150, а в Японии доходила до $600 на тонну сокращенных выбросов в эквиваленте СО₂.

Ответ на второй вопрос о связи внутренней и внешней цен на углерод достаточно сложен и сегодня зависит от решений Сторон ПКС по статье 6, которые намечены на Конференции РКИК и ПКС в 2021 году, но не факт, что они будут приемлемы для национальных интересов России. Проблема в том, что в рамках Киотского протокола (КП) от одной страны другой из списка Приложения 1, куда входит и Россия, по проектам совместного осуществления по статье 6 КП передавались права на выбросы парниковых газов, которые по терминологии КП (статьи 3.1−3.11) назывались «установленное количество». Стоимость прав на выбросы определяется не себестоимостью затрат на сокращение выбросов, а величиной ВВП, создаваемого при выбросах одной тонны парниковых газов. В России эта величина примерно равна $400, а в ряде стран ОЭСР эта величина достигает свыше $4000 за тонну прав на выбросы в эквиваленте СО_2. Таким образом, получается, что продавать другой стране права на выбросы по внутренней цене на углерод — причинять экономический ущерб своей стране. Для свободных рыночных отношений с углеродными рынками других стран, дабы не наносить экономического ущерба своей стране, целесообразно введение «углеродной» пошлины на экспорт результатов сокращения выбросов, достигнутых в России, в том числе и по проектам, увеличивающим поглощение парниковых газов (например, по посадке лесов), в размере стоимости прав на выбросы в России.

Ответ на третий вопрос об источниках финансирования премии в достаточной степени зависит от действующей модели экономики России.

Во-первых, одним из источников премии за снижение выбросов может быть стоимость экономии энергии, достигнутая по проектам энергосбережения и энергоэффективности, выраженная в эквиваленте СО₂, в госсекторе.

Во-вторых, источником премии в частном секторе также может быть стоимость экономии энергии, достигнутая по проектам энергосбережения и энергоэффективности, в том числе и при производстве энергоэффективной продукции потребления, выраженная в эквиваленте СО₂. Подобная деятельность ведет к уменьшению потребления энергоресурсов на внутреннем рынке, что позволяет бюджету получать пошлину за увеличение объемов экспорта энергоресурсов или экспортерам сокращать затраты на добычу этих энергоресурсов. То есть у добывающих энергоресурсы предприятий появляется выбор эффективности своей экономической деятельности: или увеличивать добычу, или инвестировать в эффективное использование добываемых энергоресурсов.

В-третьих, источником премии на внутреннем рынке может быть использование Принципа 16 РИО-92 «загрязнитель платит» во внешней торговле РФ.

* * *

Сегодня ряд экспертов и представителей органов власти России квалифицируют «углеродное» донорство России как результат сокращения более чем на 35% выбросов парниковых газов по отношению к уровню базового 1990 года. Действительно, нужно признать, что почти за 30 лет бесконечной демагогии о глобальном потеплении с момента принятия Рамочного соглашения по климату в 1994 году развитые страны так и не смогли добиться подобного результата.

Но действительным источником «углеродного» донорства России является баланс объемов выбросов и поглощения парниковых газов её территориями. Этот реальный баланс игнорируется не только нашими геополитическими противниками, но и рядом ангажированных представителей нашей науки и органов государственной власти. Недавно углеродный баланс России в очередной раз стал объектом обсуждения в Аналитическом центре правительства при рассмотрении проекта добровольного отчета Российской Федерации по целям устойчивого развития.

Таблица 2. Годовой баланс С-СO₂ на территории России в 1996—2002 гг.

Источники:

Г. А. Заварзин, В. Н. Кудеяров. «Почва как главный источник углекислоты и резервуар органического углерода на территории России» // Вестник РАН, 2006, том 76, № 1, с. 14−29.

В. М. Болдырев. «Растительный мир России и мировая энергетика на органическом топливе в контексте устойчивого развития цивилизации» // Журнал Московского международного энергетического клуба «Перспективы энергетики», 2003, том 7, стр. 183−191.

Получается, что оценка российского углеродного баланса, полученная на основе методологии, «рекомендованной» МГЭИК (Межправительственной группой экспертов по изменению климата), занижена более чем в 20 раз раз по сравнению с оценками наших учёных. Более того, полученная по методологии МГЭИК оценка была дополнительно занижена с помощью грубых подтасовок (см.«Как Росгидромет «отстоял» леса России в Парижском соглашении по климату«и"Кто превратил Россию в экологическую страну-паразита»).

Посмотрим на результаты «углеродного» баланса по странам, представленным в работе В. М. Болдырева «Растительный мир России и мировая энергетика на органическом топливе в контексте устойчивого развития» на 2003 год.

Таблица 3. Производство О₂ и его антропогенное потребление, выбросы СО₂ и его поглощение для разных стран мира^*.

^*Расчеты выполнены по методике автора.

^**По данным, представленным странами к Киотскому протоколу.

За прошедший период эти данные значительно изменились по развивающимся странам в направлении увеличения их объемов выбросов, но незначительно снизились по странам ОЭСР и ЕС.

В то время как Россия только на 20% использует свой углеродный поглотительный ресурс территорий, развитые страны Европы выбрасывают парниковых газов в несколько раз больше своей поглотительной способности, например Швейцария — в 2 раза, Чехия — в 3, Дания — в 4, Германия — в 5, Великобритания — в 6, Бельгия — в 8 раз, а Нидерланды находятся вне конкуренции — в 15 раз.

Исходя из этих данных, которые вполне можно уточнить по состоянию на сегодняшний день, страны ЕС в соответствие с Принципом 16 РИО-92 («загрязнитель платит») должны платить России за то, что она своим поглотительным ресурсом компенсирует превышение выбросов в балансах этих стран. То есть если страны ЕС не могут привести свои углеродные балансы хотя бы в равновесное состояние, то углеродные сборы и налоги, введенные в странах ЕС, должны направляться в Россию в качестве платы за использование её донорского потенциала и компенсации затрат России на поддержание этого донорского потенциала, например за рациональное использование сельскохозяйственных и лесных территорий, тушение пожаров в бореальных лесах, считающихся легкими планеты.

В настоящее время даже если весь углеродный след российского экспорта углеводородов и металла в страны ЕС засчитать в баланс Российской Федерации, то и при таком варианте учета выбросов Россия, в отличие от большинства стран ЕС и ОЭСР, останется страной-донором (даже при использовании нижней оценки баланса академиком Г. А. Заварзиным) с избыточными правами на выбросы парниковых газов в объеме свыше 3 млрд тонн в эквиваленте СО₂.

Так что же может сегодня Россия противопоставить откровенной «углеродной» экспансии Евросоюза при отсутствии собственной климатической политики, если, конечно, не считать таковой бдительное противодействие ответственных ведомств любым инициативам по её формированию, даже если это были инициативы президента. Остается активный вариант обороны — нападение. В чем слабость позиции ЕС? Страны Евросоюза хронически не соблюдают требований Устава ООН и нормы международного права по приведению национальных углеродных балансов в равновесное состояние на собственной территории. И не за счет скупки по дешёвке (ниже национальных «цен на углерод») прав на выбросы в России и развивающихся странах, не имеющих обязательств по сокращению выбросов.

Один из механизмов такой активной защиты российских компаний разработан и запатентован в России в 2004 году под названием «Способ оценки антропогенного воздействия на окружающую среду». В формуле этого изобретения по регулированию внешнеторговой деятельности предусмотрен коэффициент территориального углеродного баланса при оценке удельных выбросов парниковых газов на протяжении жизненного цикла продукции, то есть с учетом баланса территории производства продукции. В результате использования этого способа удельные выбросы парниковых газов российской экспортируемой продукции будут всегда ниже, чем у продукции, произведенной в странах, не соблюдающих равновесный баланс объемов выбросов и поглощения.

Таким образом, Россия может сформировать «углеродный» доход бюджета от внешнеторговой деятельности и направить эти средства на выплату премий для субъектов, сокращающих удельные выбросы от производства продукции и увеличивающих объемы поглощения российских территорий на внутреннем рынке РФ. Введение в России «углеродной» пошлины на импорт товаров из других стран, пропорциональной балансу объемов выбросов и поглощения страны-импортёра, может быть весомым международным механизмом стимулирования этих стран к соблюдению равновесного баланса, то есть к достижению общей цели по сокращению выбросов парниковых газов.

Использование Россией подобного внешнеторгового механизма встретит активное сопротивление стран, не соблюдающих равновесные балансы, и будет блокироваться положениями ПКС и дискриминирующей и цинично обворовывающей Россию методологией учета, разработанной МГЭИК. Но самое интересное, что аналог подобного внешнеторгового механизма уже много лет действует в России. Мы экспортируем в страны ОЭСР биоэнергетические ресурсы в виде пеллет, топливных брикетов, изготавливаемых из древесного сырья. Страны ОЭСР сжигают эти ресурсы, а выбросы от этого сжигания засчитываются России при заготовке древесного сырья для производства этих биоэнергетических ресурсов. При этом «углеродная» пошлина за экспорт этих ресурсов из России, например, в размере «углеродного налога» в странах ЕС, отсутствует.

Реализация подобного механизма Россией возможна в рамках межгосударственных двухсторонних и многосторонних соглашений по примеру того, как это делали страны ЕС в рамках совместного выполнения обязательств по статье 4 КП, когда общие обязательства стран ЕС перераспределялись на внутреннем рынке ЕС с учетом различных экономических условий стран ЕС.

Предложения о том, как использование подобного механизма может выглядеть на практике (ноу-хау), направлялись в администрацию президента РФ, но ответственные министерства даже не удосужились их рассмотреть.

В целом сложившаяся практика решения проблем «углеродного» регулирования в России напоминает поведение осла, бредущего на заклание за морковкой, подвешенной у его носа. Потому что многие ответственные структуры, к которым относятся и научные организации, и федеральные ведомства, и субъекты хозяйственной деятельности вплоть до целых отраслей, и многочисленные зеленые НПО и НКО, озабочены получением этой углеродной морковки в виде иностранных зелёных грантов или углеродных кредитов, а не отстаиванием национальных экономических интересов России.

Предварительная финансовая модель формирования трех бюджетных источников «углеродной премии» на территории РФ, была разработана в проекте «Повышение энергетической и экологической эффективности экономики Российской Федерации, с применением механизмов стимулирования ресурсоэнергосбережения и сокращения антропогенного воздействия в хозяйственной деятельности и сфере потребления» в 2009 г. Этот проект в 2010 году был отмечен дипломом Всероссийского конкурса инвестиционных проектов Сенаторского клуба Совета Федерации РФ. Разработанная финансовая модель проекта показала экономическую эффективность в размере 5 рублей на один вложенный бюджетный рубль с окупаемостью в течение года!

На прошедшей в этом году дискуссии по Климатической повестке на Гайдаровском форуме представитель Всемирного банка в России Рено Селигманн просто объяснил, почему сегодня «зеленым» быть выгодно, точнее «зелёным» инвестором. Он повторил ранее озвученную на форуме председателем компании IMAGINE Полом Полманом информацию о невероятной привлекательности «зелёных» инвестиций, так как речь шла о доходности в $15 на один вложенный (см. «Климатическая повестка на Гайдаровском форуме. Часть 1. Дискуссия»).

Один из ответов на вопрос, откуда возникает подобная бешеная доходность зеленого бизнеса, достаточно просто объяснить на примере реализации в России проектов совместного осуществления в рамках 6-й статьи Киотского протокола. Купить в России результат сокращения выбросов парниковых газов по цене на один-два порядка ниже себестоимости прав на выбросы, допустим $10 за тонну в эквиваленте СО₂. В проекте по созданию заповедника «Бикин», сокращения выбросов достались немецкой стороне по цене 41 евроцента за тонну СО₂-эквивалента. Правда, посредники в Лондоне получили уже по €15 за тонну. В данном случае невероятная, более чем 30-кратная доходность была переуступлена немецким государством неким частным лицам при полном молчании налоговой службы Германии и России. Неужто коррупция? При этом на величину проданного результата был уменьшен объем прав России на выбросы парниковых газов при их стоимости в России $400 за тонну в эквиваленте СО_2, и позволил увеличить объем прав на выбросы на величину приобретенного результата стоимостью в странах ОЭСР в размере $4000 за тонну в эквиваленте СО₂. То есть подобная доходность зеленого бизнеса создается в итоге из ущерба, нанесенного стране продавцом суверенных прав на выбросы.

И кто же был бенефициаром и оператором этих сделок по продаже за копейки суверенных прав на выбросы России, стоимость которых на внутреннем рынке составляла $400, а в странах ОЭСР $4000 за тонну в эквиваленте СО₂?

Согласно постановлению правительства РФ № 780 от 15.09.2011 этим оператором был Сбербанк РФ в лице его руководителя Германа Грефа, а провайдерами — главный экономист Сбербанка Ксения Юдаева, министр экономического развития Эльвира Набиуллина и министр МПР Юрий Трутнев.

С 2019 года Международный валютный фонд призывает к повышению налога на углекислый газ, чтобы снизить выбросы до минимальных значений (безопасного уровня) и приостановить изменение климата. Доклад на эту тему был выпущен в преддверии ежегодных совещаний МВФ и Всемирного банка.

А кто сегодня в МВФ представляет Россию и кто пиарит «зеленые» инвестиции и облигации в России как инструмент экологизации экономики России? Правильно, Эльвира Набиуллина. Видимо, её заместитель В. Поздышев специально для образования своего руководителя сочинил книгу «Протоколы киотских мудрецов», в которой он написал:

«Киотский протокол является одним из проявлений глобализации современной экономики, когда регулирование экономической деятельности перестает быть исключительной прерогативой национальных правительств и становится объектом межправительственных соглашений и переговоров. Причем последние контролируются межнациональными корпорациями и скрыты от посторонних глаз».

Так чему удивляться, когда Сергей Глазьев возмущается тем, что «вместо того, чтобы создать условия для максимизации инвестиций, наш ЦБ создает условия для максимизации прибыли валютных спекулянтов».

Так что же зелеными выгодоприобретателями «скрывается от посторонних глаз»? Даже если взять за основу минимальные результаты баланса объемов выбросов и поглощения парниковых газов территорий России академика Г. А. Заварзина, в объеме 3182 млн тонн в эквиваленте СО₂ в год, то стоимость этого ресурса для экономики России оценивается в размере свыше $1200 (3,182×400) млрд в год. Этот ресурс, не используемый в интересах экономики РФ, более чем в 4 раза превышает ежегодный оборонный бюджет РФ.

Намерение Евросоюза ввести пограничного углеродного налога — это пример того, как бешенная доходность спекулятивного «зеленого» бизнеса международных корпораций способна нанести громадный ущерб экономическим интересам России.

В настоящее время в России предпринимаются очередные попытки измерения и оценки поглотительного ресурса российских территорий. И вот что рассказала о первом научно-исследовательском полигоне по изучению поглощения углекислого газа лесной территорией, который был создан в Калужской области «Российская газета» в материале «Благосостояние на Угре. Как превратить заброшенные земли в новый Клондайк благодаря углероду»:

"Каждый квадратный метр территории России может превратиться в фабрику по переработке углекислого газа. Зарабатывать деньги для страны и бизнесменов будут не только леса, но и заброшенные поля, болота и даже городские лужайки. Об этом сообщил специальный представитель Министерства науки и высшего образования России по вопросам биологической и экологической безопасности, учёный Николай Дурманов в ходе научно-практического семинара по экологическому мониторингу «Система дистанционного измерения углеродного баланса и секвестрационного потенциала территорий», который проходил в парке «Угра» Калужской области».

«Подобных полигонов в России должно быть минимум 80, считает министр науки и высшего образования Валерий Фальков. Технологии, отрабатываемые на Угре, легко масштабировать. Они позволят получить точную цифру углеродного баланса. Это хорошо для экономистов и политиков и очень интересно с точки зрения ученых, считает он».

«Этот проект родился в ходе обсуждений между разными министерствами и администрацией президента, — делится Валерий Фальков. — Предстоит большая и длинная работа. Мы говорим и о рубеже 2050 года, и 2075-го. Сейчас органам власти, бизнесу, университетам надо сверить часы и понять, куда двигаться дальше».

Заключение

В сложившихся условиях представляется, что «зеленость"на фоне отсутствия в России методов её количественного измере