О своем уходе из ВР, о том, как обеспечить энергией еще один Китай и США, почему цены на нефть больше не вернутся к $100 за баррель и как завоевать доверие Игоря Сечина, в интервью ТАСС на полях Давосского форума рассказал глава британской ВР Боб Дадли. Компания в этом году отметит 30-летие работы в России.
— Боб, здесь, в Давосе, звучит много призывов обуздать инвестиции в ископаемое топливо. Некоторые хедж-фонды уже пообещали прекратить вкладывать в такие активы. Как, по вашему мнению, это повлияет на будущее отрасли?
— С одной стороны, мир находится в процессе энергоперехода, так как к 2040 году население планеты, вероятно, увеличится еще на 2 млрд человек. А это значит, что миру понадобится на 30−40% энергии больше, ведь это эквивалентно появлению еще одного Китая и США или еще одной Европы и США. Так что это серьезный двойной вызов. С одной стороны, нужно обеспечить энергией растущее население Земли, с другой — сократить выбросы углерода на 50%.
Это сложная задача, и она потребует вовлечения всех сторон, так как миру понадобятся все виды энергии. Ее не решить просто остановкой добычи какими-то компаниями, потому что придут другие и заполнят пустоту, ведь энергия нужна. Мы должны работать совместно: и компании, и правительства, и потребители. И если посмотреть на историю экономики за последние 200 лет, то мы увидим, что без взимания платы изменить потребительское поведение человека невозможно. Нужно ввести что-то вроде налога на углерод и в равной степени изменить положение вещей. Это действительно поможет сократить выбросы.
Некоторые люди считают, что вопрос решается легко, нужно просто перейти на возобновляемые источники энергии. Но они сегодня обеспечивают только 3−4% всей потребности мира в энергии. Альтернативные источники сегодня не смогут полностью покрыть спрос. И поскольку мир снова поворачивается спиной к атомной энергетике, к сожалению, мы должны посмотреть на наши подходы к использованию газа и нефти, снижению потребления угля и максимально возможно использовать возобновляемые источники энергии.
Нам нужно то, что называется улавливанием углерода из атмосферы и его последующим хранением. Такие технологии уже есть, и мы будем много слышать об этом в ближайшие десятилетия. Но инициатива должна исходить не только от компаний, но и от тех, кто отвечает за госполитику.
— То есть фундаментальных причин для ухудшения спроса на нефть в долгосрочной перспективе вы не видите? Я имею в виду, что люди начнут отказываться от нефти из соображений воздействия на окружающую среду?
— Я думаю, что мы увидим трансформацию. Использование нефти и угля будет со временем сокращаться. Безусловно, нефть еще много десятилетий будет использоваться в нефтехимии. Но в производстве электроэнергии будет происходить постепенное замещение нефти газом и другими источниками энергии.
Таким образом, да, сокращение глобального спроса на нефть будет иметь место в этом столетии. Где-то оно даже может быть значительным, если какие-то страны введут ограничения на использование двигателей внутреннего сгорания, например для стимулирования спроса на электрокары.
— Как эта трансформация изменит облик отрасли лет, скажем, через десять? Как будет выглядеть идеальная компания, производящая энергоресурсы?
— Энергопереход уже идет, хотя мы еще в течение нескольких лет будем видеть рост выбросов парниковых газов, прежде чем они начнут снижаться.
Нефтегазовые компании будут существовать [и через десять лет], но, думаю, мы по факту уже являемся энергетическими компаниями. Да, где-то термин "энергетическая" подразумевает электрогенерацию, но я говорю обо всех видах энергии. В ВР сегодня работают около восьми тысяч человек в сфере возобновляемых источников энергии, ветро- и солнечной энергетики.
Прибыль от таких проектов не так высока, как от нефтяных и газовых, но если существует такое понятие, как идеальная компания, то ей придется инвестировать в новые технологии и проекты в расчете на перспективу.
Недавно Билл Гейтс очень точно сказал по этому поводу — в мире есть два типа людей: те, кто отрицает климатическую повестку, и те, кто считает, что это просто решается. Но ответ на самом деле где-то посередине.
— Говорят, из-за экоактивности нефтяные компании стали для мировой общественности своего рода "плохими парнями" и испытывают реальные трудности с привлечением финансирования…
— Полагаю, что в особенности в Северной Европе, а также на обоих побережьях США нефтегазовые компании сегодня весьма в немилости.
Мы имеем сегодня такое новое явление, как ESG (независимые рейтинги, оценивающие деятельность промышленных компаний по трем факторам воздействия: окружающая среда, социальная сфера и управление — прим. ТАСС), которые, на мой взгляд, очень упрощенно сегодня воспринимаются. И есть около 130 различных групп, которые устанавливают эти ESG-индексы. Во многих из них буква E имеет очень большой вес, совсем немного S, и почти совсем нет G. Но в действительности все три фактора должны иметь одинаковую значимость.
Правда в том, что ESG будет оказывать давление на компании, на решения акционеров. К сожалению, это слишком упрощенно. Такие компании, как ВР, много делают на самом деле, как и "Роснефть", для уменьшения выбросов парниковых газов.
Да, европейские и некоторые американские компании страдают от этого явления. Но я уверен, что мы справимся с этим и решение будет найдено.
— Как рынок может отреагировать на эти вызовы? Мы все помним времена, когда нефть стоила $100 за баррель и выше. Они прошли насовсем?
— На данный момент, думаю, это так. Но если энергопереход будет организован неправильно, то мы сможем столкнуться с нехваткой всех видов энергии, потому что население будет расти, а экономическая активность увеличиваться. В этом случае мы можем получить более высокие цены на нефть.
За последние пять-семь лет все очень сильно изменилось. Раньше были две нефтяные державы — Россия и Саудовская Аравия, сегодня появилась третья — Соединенные Штаты.
— Или даже первая?
— Да, в США самая высокая добыча сегодня. И это все изменило с точки зрения волатильности цен. Если где-то возникнут перебои с поставками, американские компании отреагируют на это очень быстро, откроют новые скважины и увеличат добычу. Таким образом, США создали такой ценовой демпфер. Это хорошо для всех, цены не будут очень сильно колебаться.
— Боб, вы работаете с Россией более 30 лет. Вы продолжали это делать, даже когда другие распродавали активы и уходили. Почему вы остались? Есть ли какое-то особое знание, которое позволяет иностранцу успешно вести дела в России?
— Я работал с Россией очень долго, еще с 1980-х. Бывало разное — трудные и радостные периоды. Но я всегда получал удовольствие от работы. Я думаю, как и все в жизни, ты должен любить то, что ты делаешь, заниматься этим страстно, проявлять терпение, радоваться общению с людьми и уметь ставить себя на место другого человека.
— Вы еще не забыли русский?
— Владею только чуть-чуть. Я очень плохо говорю по-русски (отвечает по-русски).
— Вы собираетесь покинуть компанию в конце марта. Чем займетесь? Какие планы?
— После марта я продолжу работать с "Роснефтью", в совете директоров. Планирую остаться и в отрасли в каком-то формате. Возможно, на поприще Международной организации климатической нефтегазовой инициативы (OGCI, штаб-квартира в Лондоне, объединяет крупнейшие энергетические компании — прим. ТАСС). Буду работать попеременно в Лондоне и США. И буду очень бережно относиться к своему времени (смеется).
Я проработал в компании 40 лет в режиме "семь дней в неделю". Думаю, что стоит посвятить немного времени семье и подумать о том, чем я хочу заняться.
Я очень рад, что могу постепенно передавать дела в ВР в руки очень профессионального менеджмента.
— Как в "Роснефти" отреагировали на ваше решение уйти?
— Реакция была очаровательной. Игорь Иванович [Сечин] спросил: "Почему? Зачем?" Да, в целом были удивлены. Я объяснил команде в "Роснефти" и другим коллегам тоже, что это хорошее решение, я доволен им и что я останусь в совете директоров.
— Вы решили остаться в совете из-за особенных отношений с руководством "Роснефти", с Игорем Сечиным?
— Как вы знаете, в России очень важное значение придается доверию. Нужно много времени, чтобы выстроить доверие, оно у нас есть, и я считаю важным его сохранять.
— Господин Бернард Луни (займет пост СЕО ВР после ухода Дадли — прим. ТАСС) в будущем может войти в совет директоров "Роснефти" вместо вас?
— Во время осуществления сделки по продаже нашей доли в ТНК-ВР "Роснефть" попросила о моем участии в работе совета директоров. Но я не уверен, что это правильно для исполнительного директора западной компании — совмещать две эти роли. Потому что это требует много времени. Быть CEO, значит, быть постоянно в разъездах. В составе ВР есть и другие прекрасные люди, которые могут войти в состав совета [вместо меня] в будущем.
— Как сообщалось на днях, финансовый директор ВР Брайан Гилвари также собирается в отставку. Это связано как-то с вашим решением? Будет ли команда ВР полностью обновляться?
— Часть команды — определенно. Что касается Брайана, то он мой очень близкий друг. Мы вместе работаем более 20 лет. Я думаю, у нас много интересных людей в компании, которые заслуживают роста. Постепенное обновление — это хорошая традиция в ВР.
— Какие у вас ожидания от нового российского правительства в сфере нефтегазовой отрасли? Что нужно сделать в первую очередь, чтобы предотвратить падение добычи в России?
— Уверен, что будет подобран очень компетентный состав правительства (интервью было записано до назначения нового кабмина — прим. ТАСС). Также я думаю, что добыча нефти в России сегодня в определенной степени сдерживается соглашением ОПЕК+. Я бы не стал беспокоиться, что добыча начнет падать.
С другой стороны, в России одна из самых высоких налоговых нагрузок в мире для отрасли. Я думаю, есть смысл в том, чтобы немного ослабить этот режим, чтобы оставаться конкурентоспособным и чтобы инвестиции в отрасль не снижались. Но в то же время я бы не хотел раздавать советы российскому правительству.
— То есть первые шаги должны быть в сторону снижения налоговой нагрузки?
— Я думаю, нужно учитывать наличие договоренностей с ОПЕК+, а также, и в особенности, стареющие запасы в Сибири. Снижение налоговой нагрузки продлит жизнь этим месторождениям. Мы сможем увидеть это на примере Самотлора и Приобского (крупнейшие зрелые месторождения, разрабатываются в том числе "Роснефтью" — прим. ТАСС), а также новые проекты, которые трудно разрабатывать в обычных условиях.
