Когда в октябре 2019 года прошел первый саммит Россия-Африка, многие наблюдатели решили, что большинство обсуждаемых проектов не достигнут стадии принятия окончательного инвестиционного решения, — во многом из-за их неоднозначных экономических перспектив. Помимо экспорта пшеницы, ядерных технологий, оружия и разработки рудных месторождений, одной из важных тем для обсуждения была нефть.

Поскольку соглашение ОПЕК+ действует уже третий год подряд, а цены на нефть стабилизировались на отметке около 60 долларов за баррель, у российских нефтяных компаний появилось достаточно средств для того, чтобы их инвестировать, однако они не спешат вкладывать средства во внутрироссийские проекты с неопределенным будущим, потому что никто не хочет, чтобы его проект в конечном счете попал в категорию «лишних производственных мощностей».

Международные санкции и их последствия убедили Россию в необходимости обратить внимание на регионы, находящиеся за пределами ее привычных регионов инвестирования — Россия практически перестала инвестировать в Европе начиная с 2014 года. Сейчас Газпром превратился в Европе в нежеланного инвестора, и даже частная компания Лукойл размышляет над тем, чтобы вывести свои инвестиции, и уже сократила количество своих автозаправочных станций в Европе. Инвестирование в Соединенных Штатах и Канаде полностью исключено преимущественно по политическим причинам, в то время как в странах Ближнего Востока государственные нефтяные компании превратились в конкурентов России, тоже ищущих возможности для диверсификации. В силу всех вышеперечисленных факторов Африка стала весьма подходящим регионом для инвестиций России.

Министерство энергетики России неоднократно отказывалось подтвердить наличие связи между недавно возникшим интересом к Африке и ограничениями ОПЕК+, заявляя о том, что абсолютно новые проекты требуют в среднем 5-7 лет, прежде чем они заработают, поэтому временной разрыв между сегодняшними вопросами и будущим производством слишком велик, чтобы оказывать воздействие на какие-либо прогнозы. Однако никто точно не знает, когда перестанут действовать ограничения ОПЕК+ — это может случиться уже в этом году или в любом другом году ближайшего десятилетия. Нефтяным компаниям необходимо готовиться к будущему, и они не могут просто продолжать действовать в соответствии с (обычно довольно неожиданным) решением увеличить добычу до нормального уровня. Поскольку большая часть крупных американских нефтяных компаний сосредоточилась на добыче сланцевой нефти и глубоководной добыче на территории США, Россия видит для себя новые возможности в Западной Африке.

 

Демократическая Республика Конго стала одним из ключевых районов для российских инвестиций в Африке. Конго станет не первой африканской страной, увидевшей российские инвестиции: российская государственная нефтяная компания Роснефть уже купила долю в проектах по добыче газа в Египте и Мозамбике, а Лукойл уже некоторое время работает в Гане, хотя и с переменным успехом. Однако Конго может стать первой страной, в которой российские компании возьмут на себя комплексные обязательства, включая участие в инфраструктурных проектах. Что странно, центральную роль взяла на себя не какая-то российская нефтегазовая компания, а российская государственная корпорация ВЭБ. Ожидается, что в ближайшие несколько месяцев ВЭБ и конголезская нефтяная компания SNPC подпишут соглашение на строительство нефтепровода.

 

Этот нефтепровод мощностью в 2,1 миллиона тонн в год свяжет конголезский порт Пуэнт-Нуар с терминалом Малуку недалеко от Киншасы, что позволит обеспечить поставки бензина и дизельного топлива, а также авиационного керосина. По некоторым сообщениям, в ближайшие несколько недель ведущий в России производитель стальных труб, компания ТМК, подпишет контракт на поставку труб для этого конголезского проекта, однако пока неизвестно, какая нефтяная компания возьмется за эту работу.

Тот факт, что именно государственная корпорация развития взяла на себя роль посредника между конголезскими государственными нефтяными компаниями и российскими фирмами, свидетельствует о том, что в этом проекте необязательно будут участвовать крупные российские компании — пример Сирии демонстрирует, что выполнение задач подобной сложности может быть возложено на молодые компании (где, однако, работают опытные нефтяники), пользующиеся поддержкой государства.

Об этой сделке на строительство нефтепровода стало известно спустя всего несколько месяцев после того, как ведущая российская частная нефтяная компания Лукойл купила 25% акций в конголезском лицензионном участке Marine XII. Участок Marine XII, которым управляет ENI, включает в себя пять открытых месторождений в общей сложности объемом в 1,3 миллиарда баррелей нефти и которые должны в будущем давать по 100 тысяч баррелей в сутки, то есть в три раза больше текущего уровня добычи, который составляет 30 тысяч баррелей в сутки.

Инвестиции в размере 770 миллионов долларов в Marine XII станут дополнением к предыдущим инвестициям Лукойла в оффшорную добычу в Гане, где компания намеревается начать разведочное бурение на ультра-глубоководном месторождении Pecan (запасы оцениваются в 0,34 миллиарда баррелей, а глубина разведочной скважины достигает 4 тысячи 880 метров), которое находится в глубоководном блоке Deepwater Tano Cape Three Points. Помимо этого, Лукойл и российская государственная геологоразведочная компания Росгеология подписали отдельные соглашения с Экваториальной Гвинеей на разведочную деятельность в этой стране.

Поскольку в Нигерии действуют в основном крупные международные игроки, которые намного раньше пришли в Западную Африку, Россия, очевидно, пытается найти себе место в южной части Гвинейского залива. Сделка с Демократической Республикой Конго на строительство трубопровода увеличивает ее присутствие на рынке в обоих Конго (Демократическая Республика Конго — государство в Африке на левом берегу реки Конго, Республика Конго — государство в Африке на правом берегу реки Конго, — прим. ред.)., потому что по этому трубопроводу нефть будет поставляться и в Киншасу, и в Браззавиль. Возможно, Россия развернет свою деятельность и в Камеруне — в 2014 году Лукойл приобрел 37,5% акций офшорного месторождения Etinde, — если эта российская компания решит начать свою программу бурения в этом регионе. Если добавить к этому перспективу успешного оценочного бурения в Экваториальной Гвинее, мы получим достаточно плотную сеть охвата в Западной Африке.

Зачем российские компании это делают? Во-первых, у них есть определенные внутренние цели, которые необходимо достигнуть и которые — учитывая абсолютную нетерпимость к масштабной либерализации рынка — не получится достичь, если сосредоточиться исключительно на внутрироссийских проектах. В этом контексте Роснефть служит наглядным примером: поскольку Газпром сохраняет монополию на экспорт, к 2020 году Роснефти не удалось достичь своей цели, заключавшейся в добыче 100 миллиардов кубических метров газа в год. Однако, сделав пару успешных инвестиций, Роснефть сможет компенсировать за границей то, что она потеряет внутри России. Во-вторых, ОПЕК+ оказывает давление на компании, которые не должны отставать теперь, когда все остальные активно ищут новые возможности, — и сосредоточенность исключительно на России окажется весьма недальновидной стратегией.