Пока давнее порождение политики аскетизма опустошало наш «срединный мир», мудрецы количественного анализа, торговли и финансов Уолл Стрит поглощали всё больше национальных ресурсов. Это была ещё одна Великая Миграция – вместо людей были вытянуты триллионы долларов из промышленной Америки, и они превратились в «финансовые инструменты» и новые, ядовитые формы процветания. Если синие воротнички Америки и были отдельной жертвой, то поглотили их именно большие финансы. А теперь они собираются поглотить и остальных.
Сцены из музея
В середине 1970х Хью Гэри, тогдашний правитель Нью-Йорка, уже отмечал опустошение этой части Америки. В конце концов Нью-Йорк Сити угрожало банкротство. Многие другие города и штаты по всей стране в так называемом «Поясе суровости» оказались в том же состоянии. Говоря словами Кэри, королевство янки превращалось в большой национальный музей, где туристы могли бы посетить «великие железнодорожные станции, где раньше ходили поезда».
Как оказалось, туристов это не привлекло. Брошенные железнодорожные станции могли быть зловеще привлекательными, но остальной музей был заполнен артефактами недавнего упадка, слишком депрессивными, чтобы приносить удовольствие. Правда, столетием ранее, во время первого Позолоченного Века, высший слой имел обыкновение развлекаться, проводя экскурсии по городскому полусвету, захватывающему экзотической безнравственностью или этнической странностью. Они бродили вокруг «аллеи тряпичников» по Нижнему кварталу Манхэттена в Нью-Йорке или по опиумным притонам Чайнатауна, или с отвращением смотрели на детей бедноты, пускающих слюни при виде игрушек в витринах и не имеющих надежды даже дотронуться до них.
Времена изменились. Ныне предпочитают полностью спрятать неприглядность. Тем не менее, национальный музей промышленного убийства – город за городом, десятилетие за десятилетием – вырастал до всё большего гротеска.
Кэмден, Нью Джерси, например, долго был крепким, диверсифицированным небольшим индустриальным городом. Однако, к началу 1970х его мэр-реформист Анджело Эричетти описывал ситуация так: «Выглядело так, словно Вьетконг разбомбил нас, чтобы рассчитаться. Гордость Кэмдена ... теперь скелет вчерашнего, заселенный крысами, наглядная непристойность городского упадка. Годы небрежения, невнимание домовладельцев, злоупотребления жильцов, плохая работа правительства, нерешительная и недальновидная политика превратили городское хозяйство, деловую активность и промышленные фонды в опустошенный, зараженный крысами больной раком старый промышленный город».
Это было 40 лет назад, и всё же сегодня новые истории продолжают писаться о нескончаемом падении Кэмдена в какую-то бездонную пропасть. Считайте этой мерой того, сколько потребуется времени на прекращение такого образа жизни.
Когда-то Янгстаун, Огайо, был типичным задымленным городом, частью стального кольца, проходящего через Пенсильванию и Огайо. Как и с Кэмденом, всё начало меняться в 1970-е. С 1977 по 1987 год город потерял 50 000 рабочих мест в сталелитейной и связанных с ней отраслях. К концу 1980х – времён президента Рональда Рейгана – когда наступило «снова утро в Америке», в Янгстоуне была полночь: потеря права выкупа заложенного имущества, эпидемия банкротств в бизнесе и повсюду коллапс муниципальных организаций, включая церкви, объединения, семьи и само муниципальное правление.
Кражи со взломом, грабежи и нападения удвоились после закрытия сталелитейных заводов. За два года жестокое обращение с детьми выросло на 21%, самоубийств – на 70%. Одна восьмая графства Махони села на социальное обеспечение. Улицы заполнили мёртвые фасады магазинов и руины брошенных зданий: железный лом и кровельная дранка, битое стекло, ободранные стены, банки и заржавевшие качели. Каждую неделю 1 500 человек приходило на раздачу супа Армией Спасения.
Уолл Стрит Джорнал назвал Янгстаун «некрополисом», отмечая мили «молчаливых, пустых стальных фабрик» и превалирующее чувство страха и потерь. Брюс Спрингстин вскоре запечатлел ту потерянность в Призраке Тома Джоуда*.
Если вам не посчастливилось жить последние 40 лет в маленьком промышленном городке Мэнсфилд, Огайо, вы могли бы засвидетельствовать в миниатюре антиутопию разрушения, открывающуюся повсюду в подобных городках. В течение столетия мастерские производили массу различных товаров: плиты, шины, стальные инструменты, механизмы, холодильники и машины. Затем Мэнсфилдский коррозионный пояс начал расширяться, поскольку заводы закрывались один за другим: Доминион Электрик в 1971, Мэнсфилд Тайэ и Раббе в 1978, Хувер Пластикс в 1980, Нэшенел Ситин в 1985, Тэппан Стоувз в 1986, Завод Вестингауз и Огайо Брасс в 1990, Викес Ламбер в 1997, Крейн Пламбин в 2003, Нир Манефекчурин в 2007 и Смарфит-Стоун Конетейнер в 2009 году. В 2010 Дженерал Моторс закрыл самое большое, самое современное в США штамповочное производство и – из-за Великой Рецессии Кон-Вей Фрайт, Валью Сити и Кард Сэмера тоже закрылись.
Не имеет значения «хорошие» ли времена, или плохие. Мэнсфилд непрестанно сокращается, становясь городским эквивалентом понятия «кожа да кости». Оставшееся производство остается вне профсоюзов и $10 в час считается хорошей оплатой.
Посреди этого промышленного аутодафе журналист, наблюдая за работой Кэмпбелл на закате «Листопрокатная и трубопрокатная компания Янгстауна», размышлял о том, что «мёртвые сталелитейные производства стоят величественными монументами упадку американской промышленной мощи, которой когда завидовал мир». Такой мрачный взгляд особенно впечатляет потому, что он охватывает «времена бума» при президентах Рейгане и Клинтоне.
«Яма» углубляется
В 1988 году в самой заледеневшей части Пояса Мороза репортёр Уолл Стрит Джорнал отмечал: «Теперь существует две Америки, и с каждым днём они все дальше друг от друга». Он имел в виду Истпорт, Мэн. Хотя он был самым крупным портом на Восточном Побережье, там стояло всего несколько кораблей, вдоль берега выстроились заброшенные фабрики по производству сардин, а бары были забиты безработными и временно неработающими. Репортёр указывал, что видел подобные картины коллапса городской экономики «от одного побережья до другого, от одной границы до другой»: закрытые лесопилки, брошенные шахты, закрытые школы, дороги в ямах, аэропорты-призраки.
Закрытие, запирание, уход от дел: последний, кто уходит, пожалуйста, выключите свет!
Такова была ситуация в городах и городках по всей стране. Основные городские службы – уборщики мусора, полиция, пожарные, школы, содержание улиц, здравоохранение – были истощены, как и люди, жившие в этих местах. Высокое давление, сердечные и пищеварительные заболевания и смертность росли в общем и целом, как и неуверенность, самообвинение, чувство вины, тревожность и депрессии. Отмирание социальной поддержки, даже среди тех, кто когда-то были друзьями и коллегами, просто преследовало обитателей этих мест, как и скелеты промышленности вокруг.
В 1980х, когда Джек Уелч вскоре получивший известность, как «ядерный Джек» за свою беспощадность, стал CEO в Дженерал Электрик, он начал подъем стоимости акций компании с уничтожения рабочих. На это у него ушло всего шесть лет, но представьте только, что творилось в Шенектади, Нью-Йорк, где исчезло 22 000 рабочих мест, в Луизиане, Кентукки, где приборы стали делать на 13 000 человек меньше, в Ивендейле, Огайо, где ещё 12 000 больше не производили лампы и фурнитуру к ним, в Питтсфилде, Массачусетс, где 8 000 производителей пластика потеряли работу, в Ириэ, Пенсильвании, где 6 000 рабочих локомотивного завода получили уведомления об увольнении.
Жизнь, какой она была в городках ДжЭл или любой другой компании, полностью остановилась. Два путешественника-наблюдателя, Дейл Махаридж и Майкл Вильямсон, проезжая по пустошам середина Америки в 1984 году, говорили о «средневековых городах ржавого железа» по большей части неприметном ландшафте, заполненном толпой перебивающихся временными заработками людей, перебирающихся с места на место в поиске любой работы. Они селились под мостами, ехали на грузовых машинах, жили в самодельных палатках в зловонных болотах, зачастую вооруженные, никому не доверяющие, продающие кровь, питающиеся на помойках.
В 2008 году в солнечном городке Колорадо Спрингс, Колорадо, треть городского освещения ликвидирована, полицейские вертолеты – проданы, полив и удобрение парков прекратили финансироваться из бюджета, а в окружающие предместья закрыли систему общественного автобусного сообщения. Во время недавней великой Рецессии треть промышленных городков, вроде Дэлтона, Джорджия («мировой столицы ковров»), или Блейкли, Джорджия («арахисовой столицы мира»), или Элькарта, Индиана («кемперная столица мира») закрыли библиотеки, сократили глав пожарных частей и предприняли другие отчаянные меры по выживанию.
И не забудем о Детройте. Когда-то он был городом мирового класса, четвёртым по величине в стране, полным архитектурных украшений. В 1950х население Детройта обладало самыми высокими доходами и самым высоким уровнем домовладения в городской Америке. Ныне «город моторов» преследует национальное воображение, как город-призрак. Четверть столетия назад он был домом для двух миллионов жителей, а теперь в его дряхлых развалинах «живёт» 900 000 человек. Между 2000 и 2010 годами население сократилось на 25%, почти на четверть миллиона – почти на столько же, сколько живет в Новом Орлеане после Катрины. В нём и в других ключевых промышленных городах, как в Балтиморе, возникли «зоны смерти», где все окрестности вплотную подошли к грани медицинского коллапса.
Треть Детройта, величиной с Сан Франциско, ныне чуть больше, чем просто пустые дома, пустые фабрики и заброшенные поля. Целая индустрия сноса домов, компании по переработке мусора и сбору металлолома вызывает слезы о том, что было когда-то. При уровне безработицы 29%, некоторые горожане настолько бедны, что не могут оплатить похороны, и потому тела складывают в моргах. Подготавливаются планы разрешить либо завладеть лугами и лесами, либо отдать город частным предпринимателям.
Даже общественный зоопарк приватизирован. Его персонал и животные сокращены до минимума и прожиточному минимуму угрожает новый владелец, служитель, работающий со слонами и носорогами, ушёл искать другую работу. С помощью города он её нашёл – выслеживать одичавших собак, количество которых невероятно возросло, когда городской ландшафт стал напоминать пустыню. Кажется, история забросила собак вместе с их человеческими собратьями.
Оглядываясь назад
Но может быть, это знакомая история капиталистической склонности к «созидательному разрушению»? Обычная сказка об ушедших прежних временах, иногда болезненная, такая же часть истории прогресса, как и новые чудеса, занимающие освободившееся место?
Представьте на мгновение путешественника во времени из лучшего романа-утопии 1888 года Эдварда Беллами «Оглядываясь назад», проснувшегося в современной Америке. Вместо процветающей земли, заполненной технологическими чудесами и гармонией равенства, нарисованной Беллами, его прототип нашёл бы обескураживающе легко узнаваемый мир городов в состоянии упадка, всё больше беднеющих и болеющих людей, рушащиеся мосты и дороги, обыкновенное потогонное производство, самое большое количество заключённых на планете, боящихся противостоять боссам рабочих, вымирающие школы, всё больше растущие обременительные долги и абсолютное неравенство.
Недавняя мрачная статистика говорит, как именно утопические надежды Беллами уступили всё более анти-утопической реальности. Впервые в американской истории продолжительность жизни белых американцев – и мужчин, и женщин – на самом деле упала. Продолжительность жизни менее образованных, в частности, упала на 4 года после 1990-го. Самый крутой спад – белые женщины без высшего образования. В среднем для них спад составил пять лет, для белых мужчин без высшего образования – три года.
Беспрецедентно для США, но эти цифры приблизились к катастрофическому спаду продолжительности жизни русских мужчин в отчаянные годы, последовавшие за коллапсом Советского Союза. Аналогично им с 1985 и до 2010 года американские женщины переместились с 14 на 41 место в международном рейтинге ООН продолжительности жизни. (Среди развитых стран американские женщины теперь на последнем месте). Какая бы комбинация факторов не дала такую социальную статистику, но это должно стать грубым показателем общества в агонии экономической анорексии.
Ещё один штрих зловещего рассказа о том, как развитое государство испытывает экономическую отсталость и потрясающий позор заветной национальной веры: впервые после Великой Депрессии социальная мобильность американцев двинулась в обратном направлении. В каждом следующем десятилетии, начиная с 1970-х годов, всё меньше людей могут подняться по лестнице доходов, чем в предыдущем. Теперь американцы в возрасте около 30 зарабатывают в среднем на 12% меньше, чем поколение их родителей в том же возрасте. Датчане, норвежцы, финны, канадцы, шведы, немцы и французы – все теперь обладают более высокой направленной вверх мобильностью, чем американцы. Удивительно, но 42% мужчин-американцев, воспитанных в нижней когорте с одной-пятой доходов, остаются в ней всю жизнь, по сравнению с 25% в Дании и 30% в пресловуто классово-выстроенной Великобритании.
Поедая самих себя
Жалобы на «исчезновение среднего класса» стали обыденностью и не вызывают удивления. Кроме тех, кто находится в верхних 10% пирамиды доходов, все остальные – на эскалаторе, идущем вниз. США ныне обладают самым высоким процентом низкооплачиваемых рабочих – тех, кто зарабатывает меньше двух третей средней зарплаты – из всех развитых стран. Джордж Карлин однажды колко съязвил: «это называется американской мечтой потому, что надо задремать, чтобы в неё поверить». Теперь эта шутка стала нашей осознаваемой реальностью.
Во время «долгого 19 века» благосостояние и нищета соседствовали друг с другом. Так и теперь. В первую очередь, когда промышленный капитализм только родился, он взрослел, пожирая всё ценное, что было в докапиталистических формах жизни и труда, в том числе землю, животных, мускульную силу людей, инструменты и таланты, ноу-хау и способы организации и распределения всего произведённого. Процветание накапливалось в новой экономике путём уничтожения прошлого богатства.
«Прогресс» был результатом такого экономического метаболизма. Как бы высока не была цена человеческих и экологических затрат, достижения тоже были ясно различимы. Способность Америки поддерживать всё большее и большее население на растущем уровне материального благосостояния, образования и здоровья была глобальным предметов гордости полтора столетия.
Шокирующая статистика продолжительности жизни и социальной мобильности говорит, что эти дни уже позади. Богатство, огромная его доля, ещё производится и иногда демонстрируется настолько напоказ, что его невозможно не заметить. Технологические чудеса всё ещё изумляют. Процветание существует, хотя для всё более сокращающегося числа личностей. Но новый экономический метаболизм явно работает.
Прошедшие 40 лет процветания, богатства и «прогресса» покоились, по крайней мере частично, на гротескном процессе авто-каннибализма – его ещё назвал «рас-сосредоточением» Дэвид Харви – общества, которое пожирает само себя.
Традиционные формы примитивного сосредоточения всё ещё существуют за рубежом. Сотни миллионов бывших крестьян, рыбаков, мастерового народа, дворников, пастухов, торговцев и работников ранчо и коробейников обеспечивают рабочую силу и дешёвые продукты, которые поддерживают прибыль мировых производящих и перепродающих корпораций, равно как и банки и агробизнес. Но здесь, «на родине», сама прибыльность и процветание привилегированных секторов экономики, особенно раздутой банковской сферы, продолжают зависеть от отпиливания, нарезания и обдирания того, что было построено поколениями.
Родился новый мир. На этот раз все зависит от проматывания активов прошлого или отправки их за рубеж в награду спекулятивному «фиктивному капиталу». Уровень вложений США в новые заводы, технологии, исследования и разработки стал снижаться во 1970-е, и это падение ускорилось в золотые 1980-е. Производство, которое обеспечивало почти 30% экономики после Второй Мировой Войны, упало менее, чем до 10% к 2011 году. С начала нового тысячелетия исчезли 3,5 миллиона рабочих мест и были закрыты 42 000 производства.
Мы не просто наблюдаем уходящие реликты девятнадцатого века. Сегодня только одна американская компания находится в десятке лучших в области солнечной энергии, и США обеспечивают лишь 5,6% мирового производства фотогальванических ячеек. Только ДжЭл числится в десятке компаний, работающих с энергией ветра. В 2007 году всего 8% новых заводов полупроводников из строящихся во всем мире были расположены в США. Из 1,2 миллиарда мобильных телефонов проданных в 2009 году ни один не был произведен в США. Доля полупроводников, стали, автомобилей и станков, сделанных в Америке, резко падала всё прошлое десятилетие. Масса высокотехнологичных инженерных разработок была переведена за рубеж. Сейчас больше народу раздает карты в казино, чем занимается штукатуркой, а охранников почти втрое больше, чем станочников.
Следующая эпоха – эпоха Финансов, страхования, и недвижимости
Между тем более четверти столетия самой быстрорастущей отраслью экономики были финансы, страхование и сектор недвижимости. С 1980 и по 2005 год прибыли финансового сектора выросли на 800%, более чем в три раза по сравнению с нефинансовыми областями.
В те годы новые формы финансовой изобретательности, редко или никогда ранее не виданные, росли как грибы. В начале 1990х, например, была пара сотен тысяч хедж-фондов, к 2007 году их стало 10 000. Целые новые виды ипотечных брокеров бродили по стране, захватывая сбережения и займы старого типа или региональные банки. Пятьдесят тысяч ипотечных посредников наняли 400 000 брокеров, больше чем вся текстильная промышленность США. Менеджер хедж-фонда выразился прямо: «деньги, сделанные в производстве чего-либо, – мелочь в сравнении с суммами, получаемыми от перемещения самих денег».
Слишком долго два эти явления – опустошения промышленности и раздувание больших финансов – считались никоим образом не зависимыми друг от друга, а просто совпадающими.
Нам рассказывались басни: это может быть печально для некоторых рабочих, городков, городов и регионов, что конец производства столь плачевен, но он необходим как прелюдия к счастливому будущему, куда и ведут «финансовые инженеры». Вооружившись математическим и технологическим ноу-хау, они могут превратить деньги в ещё большие деньги (обходя грязь какого-либо производства), они – наши новые волшебники процветания!
К несчастью, эта возвышенная сказка покоится на безусловном недоразумении. Власть больших финансов не заменяет индустриальную сердцевину в процессе переваривания, она инициирует этот процесс и затем живет им, в частности в десятилетия его формирования. Сектор финансов, страхования и недвижимости не просто заменил промышленность, он вырос за её счет – и за счёт высоких зарплат, которые там обычно выплачивались, и за счёт капитала, который туда устремился.
Вспомните о периоде мусорных облигаций, выкупов за кредиты, мега-слияний и поглощений компаний и активов в 1980-е и 1990-е годы. (Вспомните о Bain Capital). О том, что скуплено, и раздербанено и закрыто при поддержке вала неожиданных доходов от роста выплат по процентам от мусорных облигаций. Громадные гонорары и комиссионные этим «инженерам» за проведение транзакций выдергивались из каркаса полуторавековых производственных мощностей Америки. Опустошение США уверенно пошло в этом направлении задолго до того, как кто-то представил себе «финансовый обрыв».
Уже некоторое время наша политическая экономика двигается за счёт банковских вложений, хедж-фондов, частных эквити-фирм, разработчиков недвижимости, голиафов страхования и всего «зверинца» сопутствующих предприятий, их обслуживающих. Но лучшие времена в финансах, страховании и недвижимости зависят от ухудшающейся мобильности рабочего класса и бедноты, напрочь отрезанных от более надежных промышленных гаваней и всё больше теряющих спасительную государственную поддержку. Они выживают в «яме строгой экономии». Вскоре многие из нас к ним присоединятся.
Примечание:
* – The Ghost of Tom Joad (рус. «Призрак Тома Джоуда») — одиннадцатый студийный альбом американского рок-исполнителя Брюса Спрингстина, выпущенный в ноябре 1995 года. Том Джоуд — персонаж романа Джона Стейнбека «Гроздья гнева», олицетворяющий политизацию обычного человека при столкновении с несправедливостью.
