Что делать, если из-за сложной ситуации в жизни вы оказались в полной нищете и безнадежности? Специальный механизм для массового решения этой проблемы сегодня внедряется в России. Газета ВЗГЛЯД ознакомилась с тем, как проходит особый эксперимент по преодолению бедности – и губернатор Нижегородской области Глеб Никитин уже готов предложить участие в нем десяткам тысяч семей.

«Включение в дорожную карту по выдоху из бедности», – обещает, наряду с прочим, презентация программы правительства Нижегородской области под названием «Совершенствование системы поддержки населения в целях снижения бедности на основе социального контракта». Опечатку можно бы и оставить: «выдох из бедности» – и образ яркий, и по сути вернее, чем казенная формулировка.

– Каждая бедность, как и каждое счастье – разные, – говорит Ирина Набатова, директор управления социальной защиты населения города Арзамаса. – Нужен индивидуальный подход для каждой семьи.

Этот индивидуальный подход и должен олицетворять необычный эксперимент, ведущийся сейчас в ряде регионов России. Эксперимент так и называется - социальный контракт.  Это своего рода «бизнес-план» по уходу от бедности. Заключить контракт может любой, кто имеет доходы ниже прожиточного минимума. Соцработники разрабатывают с соискателем индивидуальную программу по выходу из кризиса и дают на это деньги. Просто дают деньги - под обещание того, что нуждающийся предпримет усилия - и выйдет из того кризиса, в которое его загнала бедность.

А бедность эта на примере Арзамаса выглядит так.

Почти 150 лет назад Лев Толстой в одной из здешних гостиниц пережил «арзамасский ужас», устрашившись раздумий о собственной смерти. Для Толстого, как учат его биографы, экзистенциальный кризис стал отправной точкой ко всему последующему творчеству. Что-то подобное, похоже, в ближайшее время предстоит и Арзамасу. Муниципальные реалии – годами складывавшиеся до прихода нынешнего руководства, городского и областного – выглядят так: сто тысяч населения, 2,2 миллиарда рублей годового бюджета, примерно половина – общегородские долги, включая коммерческие кредиты. Собственных заработков – чуть более 760 миллионов.

– Мы сейчас сами словно на соцконтракте, – говорит мэр Арзамаса Александр Щелоков, до прошлого ноября – глава аппарата областного правительства. Александр Александрович – уроженец Арзамаса, руководство родным городом принял на пике кризиса – после чехарды предшествующих арзамасских управленцев, один из которых не так давно попал под арест. – У нас запущена программа финансового оздоровления, мы получили адресную помощь от региона. Есть областная программа по кластеру «Арзамас – Дивеево – Саров», с поддержкой федерального правительства…

Пока что, однако, приходится признать: Арзамас попал в эксперимент с социальными контрактами на новый лад не иначе, как по принципу «подобное к подобному». Тем интереснее посмотреть, как на рубль пока что скудных контрактных средств притягиваются другие рубли – из программ поддержки, государственных и частных.

Зачем ссориться из-за пары бутылок?

– Есть стратегия, где главным является человек, – указывает на листы с «выдохом из бедности» Ирина Набатова. – Причин, ведущих к демографическому кризису, социальному сиротству, очень много, и все они связаны. Начинается все с элементарного: маленько не хватает денег. Просто чуть-чуть. А потом пошло: и развод, и конфликты, и алкоголизм, и потеря работы…

Но главное, констатирует Ирина Владимировна – детская бедность:

– Лишения. Депривация. Абсолютная беспризорность и даже неполучение капитализации в виде образования. Посыл в будущие поколения: все очень плохо – если это допустить. Значит, допускать нельзя.

Чем страдает действующая сейчас модель социального контракта? Прежде всего, малым охватом. В том же Арзамасе, по подсчетам соцзащиты, 40% тех, кому социальный контракт не повредил бы, находятся вне зоны действия программы: отсутствует право по нынешнему закону, а потребность есть. Второе – мизерность нынешней суммы: 1,5 тыс. рублей единовременно или 500 рублей на семью плюс 300 на каждого домочадца – ни о чем. Третье вытекает из второго: по сути, контроль за исполнением контракта – отсутствует. Зачем связываться, когда речь – в случаях с типичными нарушителями контракта – идет о стоимости нескольких бутылок водки?

– Деньги должны быть большими, – развивает Ирина Набатова мысль, заложенную в президентском послании. – Малые – уже доказано: не сработали. Если нарушаются договоренности, то человек не должен терять право быть поддержанным государством. Он на время отстраняется от контракта. Обдумывает свое положение. Мы помогаем ему это осознать и вернуться к контракту, если он в силах выполнять обязательства. И потом – ну хорошо: допустим, срыв, допустим, запой. Снова заболел алкоголизмом? Или потерял работу? Все это разные вещи, и на них должна быть разная реакция.

Контракт плюс балалайка

– Кого нужно поддерживать – талантливых или просто бедных детей? – спрашивает мэр Арзамаса Александр Щелоков. И сам отвечает:

– Так вопрос не стоит. Но просто поддержание на плаву – одно направление и одна сумма. А покупка балалайки и билетов на конкурс – совсем другая.

Валентина Сумина (фото: Юрий Васильев/ВЗГЛЯД)

Балалайку, положим, купил для 10-летней Александры Маловой один из областных депутатов. Дорогую, за 60 тысяч. А вот билеты на конкурсы – российские и международные, где Александра берет призы, детские лагеря, срочные социальные услуги и другие деньги по ситуации – тут да, социальный контракт и активность вокруг него. Помимо зарплаты для Валентины Суминой, приемной мамы для погодков, Александры и ее сестры Анастасии – это еще 17 тысяч с небольшим. И еще почти столько на содержание девочек.

– И еще зарплата в музыкалке 30 тысяч, – говорит Валентина. – Две ставки, скрипка и камерный ансамбль.

Две старшие дочери Валентины – уже совершеннолетние. «Должна сказать, что у Александры всегда было прекрасное чувство ритма», – отмечает 21-летняя Варвара, прибывшая к маме из Питера, где учится в педагогическом. 18-летняя Дарья учит английский в Европе.

– Тема взятия ребенка в свою семью начала пробиваться через асфальт, когда мои подрастали, - Валентина Сумина, как почти всякий музыкант, старается говорить образно. - Я понимала, что старшие вылетят из моего родительского гнезда, будут жить своей жизнью. В конце 2013-го сказали: есть две девочки, ждут новую семью. Счастье, что сестренки…

С мужем, отцом старших, Валентина развелась: пил сильно. Взять приемных закон позволяет и матери-одиночке – были бы условия. Тут они есть: работа, собственный дом.

– Социальный контракт – моя база, моя надежда, мое все. Если бы я была только на своей зарплате в школе – мы были бы очень ограничены во всем, – говорит Валентина Сумина. – Зарплата, эти деньги, на огороде все свое – жить можно. Даже сэкономить можно за пару лет, ну три года – и в Италию съездить, младшим музеи показать.

«Детки были с низким социальным базисом», признают в арзамасской соцзащите. В пять лет, когда Сумина взяла их к себе, толком не могли говорить, «желтого от зеленого не отличали». Теперь Анастасия учится в гимназии и в музыкальной школе, Александра – вообще звезда балалайки.

– Всего-то нужно было помочь, чтобы обеспечить баланс отношений – мамы, ее кровных и новых детей, – подытоживает Ирина Набатова. – В этом задача государства, а не в том, чтобы просто дать денег.

Простить за срыв

– Они мне помогли, они мне дали поддержку, – говорит о выплатах по социальному контракту молодая женщина. – Мне было очень трудно, у меня были депрессии – из-за которых я и срывалась в запой. Как-то все надоедало.

Александра Филимонова (фото: Юрий Васильев/ВЗГЛЯД)

У Александры Филимоновой – 17-метровая комната в родительской квартире на первом этаже. Три комнаты – мать, Александра и ее сестра. Александра живет здесь с дочерью Вероникой. «Траектория успеха: мать не употребляет спиртные напитки, дважды не лишена родительских прав, – сообщают сопроводительные документы. – Дочь обучается в школе с углубленным изучением английского языка удовлетворительно».

Критерий успешности «дважды не лишена» выглядит необычно. Если, конечно, не копать глубже – к примеру, в 2015 год, когда Веронику просто некому было забирать из садика, потому что маме в очередной раз «как-то все надоедало». Впрочем, тогда и платить за садик Филимоновым было нечего. А теперь – вот, школа из лучших в городе.

– Задача – не уйти оттуда, удержаться по успеваемости, – повторяет Ирина Набатова. – Хорошее образование – 50% судьбы ребенка. В 90-х, может быть, нет, а сейчас уже да.

На пути к хорошей школе и достойно отремонтированной комнате – 80 тысяч с мебелью, за свои («А что тут было, вы лучше даже не представляйте себе», советует соцработник) – были несколько срывов, лечение в наркологии и долгие поиски работы. Сейчас Александра работает продавцом детской одежды – это 15 тысяч в месяц. Плюс подработки летом и осенью – разбирать овощи, по тысяче рублей в день.

– Все переворачивалось, страх был ужасный – как будто сознание теряешь, – вспоминает Филимонова об одном из судов. – Прям плохо от того, что ребенка потерять можешь. Я защищалась, чтобы ребенок был со мной. Говорила: «Буду работать, не буду выпивать». Судья принял решение отказать в иске о лишении.

Социальный контракт – оплата стационара в наркологии и 7 тысяч на то, чтобы начать ремонт. Итого около 10-15 тысяч, и Александра вернулась к активной жизни, и с дочерью в корне получше.

– Маленький, но личностный подвиг, – характеризует нынешнее состояние Филимоновых Ирина. - Элемент свыкания с бедностью делает страшное дело для человека. Есть программа психологической мотивации – осознание тех потерь, которые бедность дает для судьбы ребенка. Тогда и начинает человек думать, как быть. И главное – не переборщить с контролем. Не унизить, а достучаться.

– Хотелось бы устроиться по специальности, – просит Александра. Специальностей у нее две – оператор котельной и повар. По обеим закончены курсы. Но повара пока не нужны, а в котельную можно только через три года после стационара. У Филимоновой же последний заход в наркологию – прошлый июнь; бывает и такое.

Александра говорит, что последний. Просит верить.

Когда папа не слинял

– Сильно переживала, плакала, – говорит Валентина Петрова, показывая на свою Веронику. Дочка Валентины – из тех, кого называют «особыми»: синдром Дауна. При этом – полная социализация к своим семнадцати. И полная семья – папа Сергей, работает на машиностроительном, получает 20 тыс. рублей.

– Это ведь совсем замечательно, – говорит Ирина Набатова, вовсе не имея в виду зарплату Сергея. – Потому что в 75% случаев папы особых детей… Да, вы правильно сказали: линяют. Нам всем было важно сохранить эту семью. Полноценную во всех смыслах.

«Все смыслы» – важное уточнение. Многие родители растят особых детей до того, как им исполнится восемь лет. После чего у одних появляется право на льготную пенсию, а другие становятся частью «притока в государственные учреждения». То есть, в детдома. В массе своей – отнюдь не нацеленные на социализацию.

Случай Вероники – полностью готовой к обычной жизни в обычном городе – скорее, исключение, чем правило. И заслуга тут – сколько ни помогай, а в основном семейная. Потому к контракту для Петровых по факту прилагалось и прилагается много чего еще. От компьютера – его дал спонсор - до только что полученной трехкомнатной квартиры по социальному найму. Сын Петровых Максим уже расставил в своей комнате кубки и грамоты – за семейные и собственные победы. Развесил свои пояса по карате, вплоть до недавно полученного черного.

– И с июля в два раза пособие по уходу за ребенком поднимают, – говорит Валентина. – Это будет еще десять тысяч. Живем.

Без кнутов, но без пряников

На социальном контракте в Арзамасе – 1300 семей. А по всей Нижегородской области за минувший год заключено 27 тысяч контрактов.

– Логичен вопрос, много это или мало, – говорит Глеб Никитин, губернатор Нижегородской области. – За чертой бедности – с доходами на члена семьи меньше прожиточного минимума – у нас в регионе более 300 тысяч человек. Но в целом по стране мы – в числе лидеров по использованию этого инструмента, что и было отмечено в послании президента. И по практике, и по нашим предложениям, принятым федеральными министерствами. Нужны особые условия мотивации для людей – и, конечно, новое содержание социального контракта.

Содержание, напоминает Никитин, сейчас выглядит как разовое оказание поддержки – с достаточно ограниченным перечнем обязательств: прекращение асоциального образа жизни, трудоустройство. При этом органы соцзащиты используют лишь механизмы биржи труда, по сути не работая с реальным сектором, с бизнесом.

– Наша задача – обеспечить приоритетное устройство людей, заключивших социальный контракт, – определяет Никитин. – В том числе при реализации национальных проектов, оказания поддержки по линии промышленности и сельского хозяйства. Чтобы предприятия были в этом заинтересованы, они должны понять, что социальный контракт – это инструмент, а не просто оформление некой поддержки некоему лицу от имени региона.

Среди уже принятых предложений нижегородцев: выплаты должны быть не разовыми, а ежемесячными – и с доведением до прожиточного минимума на каждого члена семьи. Мониторинг результатов – продлить до пяти лет с нынешних полутора. И, конечно, ориентация не на отдельного человека, а на семью в целом.

– Мы хотим прописать меры по выходу из бедности для каждого из членов семьи, – раскрывает планы губернатор. – Лечение от тех или иных видов зависимостей – обязательно. Переобучение – обязательно: выявляем конкретный запрос со стороны человека и анализируем запросы реального сектора – кто и где требуется. И, разумеется, собственно трудоустройство. Мы должны вовлечь как можно больше людей в экономику.

– Социальный контракт – борьба с безразличием и безысходностью, – уверен мэр Арзамаса Александр Щелоков. – Есть два типа граждан. Есть профессиональные просители, они приходят, они знают свои права. Но есть люди, которые никогда никуда не пойдут. Их надо выявить. Им надо рассказать, что они могут получить поддержку.

К 1 мая в Нижегородской области должен появиться реестр граждан – потенциальных участников программы соцконтракта. «Мне не нравится слово «бедных», – оговаривается Глеб Никитин. Наверное, «люди, находящиеся в трудной жизненной ситуации» – вернее, но куда длиннее. Главное, однако – не термины, а то, что бедность признается реальным бременем. И на то, чтобы социальный контракт помог из-под него выбраться, теперь будут привлечены не только региональные, но и федеральные деньги – о чем и сказано в президентском послании.

– А бизнес не будет возмущаться тем, что вы ему предлагаете пусть и бывших, пусть и пролеченных, пусть и обихоженных – но тех, кого принято называть «асоциальными элементами»?

– Поэтому очень важно, чтобы бизнес поверил в социальный контракт, – парирует Глеб Никитин. – Что мы действительно будем заниматься человеком – и потому он изменит свое поведение, отношение к жизни, к работе. Понятно, что мы не сможем обязать бизнес – «бери такого-то на работу». Но мы можем связать соответствующие действия с мерами поддержки на уровне региона. Не хочешь трудоустраивать – не трудоустраивай, кнута не было и не будет, да он и не нужен. Но и пряники в виде поддержки не получишь.

С другой стороны, указывает губернатор, налицо парадокс. У каждого субъекта хозяйственной деятельности – проблемы увеличения производительности труда. И при этом – нехватка кадров: «требуются, требуются, требуются».

– Подготовка качественных кадров – прежде всего, в интересах бизнеса, – полагает Никитин. – Мы надеемся, что предприниматели в это поверят. Хотим, чтобы бизнес определил, что ему надо от социального контракта, какие программы переобучения должны быть задействованы. И будем работать вместе.

От сессии до сессии

Новый социальный контракт – с достойными деньгами и четкой ответственностью – планируется запустить с 2020 года.

– Нынешние формы поддержки весьма незначительны, они не мотивируют человека, – отмечает Глеб Никитин. – Реальной ответственности человека за нарушение социального контракта по сути нет. Ты не выполнил условия, контракт с тобой расторгнут – но ты даже не утрачиваешь право заключить контракт вновь.

– Каковы будут новые санкции?

– Если говорить не о мотивациях, но об ответственности за нарушение, –Никитин старательно избегает слова «санкции», – мы полагаем, что право на заключение нового контракта не должно возникать в некоем периоде времени... В нынешнем году в бюджете области заложено 15,1 млрд рублей по всем видам соцподдержки. Какие-то виды мы не хотим и не будем привязывать к социальному контракту, потому что они предоставляются в любом случае. А какие-то – постараемся увязать.

– Соответственно, на что больше похож новый социальный контракт – на разновидность собеса или на конкурсное управление человеком в состоянии социального банкротства?

– Точно не собес, – сразу же отвечает Никитин. – Система социальной защиты у нас существует на достаточно высоком уровне. Но она не предполагает связь оказываемых мер с заботой и помощью – индивидуальной, персонифицированной – для того, чтобы человек, семья вышли из трудной жизненной ситуации. Конкурсное управление – пожалуй, тоже нет. А вот

индивидуальное сопровождение для саморазвития, самосовершенствования – это безусловно.

 

Контроль за исполнением контракта по сути похож на сессии в вузе. «Сдал – молодец, не сдал – на пересдачу», объясняют примерную схему в региональном правительстве. Выплаты, положенные по закону, никто не отменял и отменять не собирается. Контракт – мера дополнительная и стимулирующая.

– Соцзащита сегодня – только источник денег. Новый контракт должен быть совсем другим, – уверена Ирина Набатова. – На равных должны быть привлечены партнеры. Центр занятости должен иметь свою задачу по трудоустройству, переобучению, квотированию в рамках тех же национальных проектов. Пролечить – это система ОМС, и тоже бесплатно. Департамент образования ответит за предоставление мест в удобных детских садах, школах – чтобы либо в пешей доступности, либо с минимальной оплатой за транспорт. И главное – контроль за всем жизненным циклом контракта. И человек этому не удивляется: ведь он подписал обязательство. Такое же, как и мы по отношению к нему.