Наблюдаемое оживление сконцентрировано, главным образом, в развитых странах, где в течение 2017-2018 годов рост ВВП, как сейчас ожидается, составит в среднем 2%. Это существенный подъём после беспрецедентно анемичных средних темпов роста на 1,1% в течение предыдущих девяти лет.

По прогнозам, сравнительно сильные показатели в США (2,4%) будет компенсированы слабыми результатами Европы (1,7%) и, конечно, Японии (0,9%). Тем не менее, годовые темпы роста в развитых странах будут и дальше, согласно прогнозам, значительно отставать от долгосрочной тенденции роста на 2,9% в год, зафиксированной в период 1980-2007 гг.

Напротив, развивающиеся страны продолжают двигаться намного более быстрыми темпами. Среднегодовые темпы роста на 4,6%, ожидаемые в этих странах в 2017-2018 годах, ниже примерно на половину процентного пункта, чем в предыдущие девять лет. Тем не менее, эта цифра в два с лишним раза выше, чем в странах развитого мира. Неудивительно (по крайней мере, для тех из нас, кто никогда не верил в сценарий жёсткого приземления в Китае), что наиболее сильные показатели среди развивающихся стран будут, по прогнозам, у Китая (6,4%) и Индии (7,5%), а в Латинской Америке (1,5%) и России (1,4%) темпы роста будут отставать.

Устойчивое расхождение в показателях развитых и развивающихся стран приблизилось сейчас к критически важному моменту. С 1980 по 2007 годы на долю развитых стран приходилось в среднем 59% мирового ВВП (измеряемого по паритету покупательной способности), в то время как доля развивающихся стран равнялась 41%. Так было. Но к 2018 году, согласно последним прогнозам МВФ, это соотношение изменится на обратное: 41% мирового ВВП у развитых стран и 59% – у развивающихся.

Маятник мирового экономического роста решительно качнулся от так называемых развитых стран к развивающимся. Нечто новое? Конечно, да. Норма? Конечно, нет. Это потрясающее событие, которое поднимает, как минимум, три фундаментальных вопроса по поводу нашего понимания макроэкономики.

Первое: не пришло ли время пересмотреть роль монетарной политики?

Анемичное восстановление экономики в развитых странах происходило на фоне самого радикального смягчения монетарной политики в истории – восемь лет учётные процентные ставки находились на уровне, близком к нулю, а центральные банки мощно наращивали свои балансы, осуществляя колоссальные вливания ликвидности.

Тем не менее, эта нетрадиционная политика оказала лишь ограниченное влияние на экономическую активность, на число рабочих мест для среднего класса и зарплаты. Вместо этого, избыток ликвидности вылился на финансовые рынки, вызывая рост цен на активы и обеспечивая непропорционально высокие доходы для богатых инвесторов. Нравится вам это или нет, но монетарная политика стала инструментом повышения уровня неравенства.

Второе: действительно ли развивающиеся страны, наконец-то, освободились от своей давней зависимости от развитых стран?

Я много лет доказывал, что заявления о подобном «освобождении» являются ошибочными, потому что в более бедных странах сохраняется экспортно-ориентированная модель роста, привязывающая их экономику к внешнему спросу более богатых стран.

Однако факты теперь говорят об ином. Средний рост объёмов мировой торговли замедлился до 3% в год в посткризисный период 2008-2016 годов, что вдвое ниже нормы, наблюдавшейся в 1980-2016 годах, – 6%. Однако за тот же период темпы роста ВВП в развивающихся странах снизились лишь чуть-чуть. Это говорит о том, что развивающиеся страны теперь в намного меньшей степени зависят от циклов в глобальной торговле и в большей степени полагаются на внутренний спрос.

Третье: действительно ли Китай играет непропорциональную большую роль в переформатировании мировой экономики?

Ребалансировка в Китае позволяет сделать вывод, что это вполне возможно. Ранее, невероятно успешная стратегия экспортно-ориентированного роста Китая, наряду с быстрым развитием сосредоточенных на Китае глобальных цепочек поставок, была главной причиной, почему я никогда не верил в рассказы об «освобождении».

Но доля экспорта в ВВП Китая обрушилась с 35% в 2007 году до 20% в 2015 году, а между тем, за тот же период доля страны в мировом ВВП увеличилась с 11% до 17%. Китай, крупнейший в мире экспортёр, по-видимому, находится в авангарде глобального процесса снижения зависимости развивающегося мира от развитого.

Это указывает на ещё более мощную тенденцию: быстрая трансформация индустриальной структуры Китая. В Китае доля третичного сектора (сектора услуг) в ВВП выросла с 43% в 2007 году до 52% в 2016 году, а доля вторичного сектора (промышленность и строительство) за тот же период упала с 47% до 40%. И хотя доля частного потребления в совокупном спросе росла медленнее (главным образом из-за высокого размера сбережений на чёрный день, что свидетельствует о пробелах в системе социальной защиты), есть основания для оптимизма и на этом фронте.

Дело в том, что взрывной рост объёмов китайской интернет-торговли может стать коротким путём к новой, оживлённой потребительской культуре, который был недоступен сегодняшним развитым странам на аналогичном этапе развития. В истории структурных перемен, где сдвиги обычно происходят со скоростью движения ледников, эволюция Китая выглядит спринтом.

Всё это говорит о появлении радикально иного мира, чем тот, что доминировал до Великого финансового кризиса. Этот мир вызывает глубинные вопросы по поводу эффективности монетарной политики, стратегий развития и роли Китая. Мы наблюдаем сейчас некоторое оздоровление мировой экономики, чей размер достиг $80 трлн, однако этот прогресс надо рассматривать через иную призму, чем те, что использовались в предыдущих циклах. Мир вывернулся наизнанку: новый динамизм в развивающихся странах сильно затмил экономику развитых стран, страдающую от затянувшейся болезни. И этот мир – новый, хотя едва ли нормальный.
Подробнее: http://www.vestifinance.ru/articles/84829