Резюме:Отказ новой республиканской администрации от одной из самых масштабных торгово-экономических инициатив Соединенных Штатов – Транстихоокеанского партнерства – обозначил сдвиг в азиатской политике Вашингтона. Для американских союзников и конкурентов в АТР это чревато появлением новых рисков, связанных с неопределенностью.

Отказ новой республиканской администрации от одной из самых масштабных торгово-экономических инициатив Соединенных Штатов – Транстихоокеанского партнерства – обозначил сдвиг в азиатской политике Вашингтона. Для американских союзников и конкурентов в АТР это чревато появлением новых рисков, связанных с неопределенностью. Между тем речь, возможно, идет лишь о смене облика, но не содержания проводимой политики.

Цена вопроса

Выход США из Транстихоокеанского партнерства (ТТП) – соответствующий указ Дональд Трамп подписал 23 января, спустя три дня после инаугурации – будет иметь как региональные, так и глобальные последствия, масштаб которых пока трудно оценить. ТТП стало одним из главных элементов американского «разворота в Азию», и в последний год пребывания у власти Барака Обамы (после подписания соглашения в октябре 2015 г.) подавалось как важнейший внешнеполитический успех демократов. В глобальном измерении ТТП наряду с Трансатлантическим торговым и инвестиционным партнерством (ТАТИП) являлось частью комплексной стратегии по преобразованию международного экономического порядка.

По замыслу инициаторов, новые структуры должны были прийти на смену уже не удовлетворяющей интересы Вашингтона глобальной экономике. Провал попытки «централизованного» (через ВТО) обновления правил международной торговли, предпринятой в рамках Дохийского раунда, еще в середине 2000-х гг. поставил вопрос об альтернативных путях развития институтов регулирования мировой экономики: одной из альтернатив стало создание двусторонних зон свободной торговли, бум которых наблюдался в АТР в 2000-е годы. Для Вашингтона вопрос о реформе установившегося после холодной войны порядка обрел особое значение после экономического кризиса 2007–2009 гг., он ускорил изменение расстановки сил на мировой арене, высветив укрепление Китая. Относительный неуспех США и появление новых центров силы продемонстрировали, что при сохранении прежних правил игры, основанных на нормах ВТО и других Бреттон-Вудских институтов, Соединенные Штаты не просто перестают быть главным бенефициаром глобализации, но могут оказаться среди проигравших (если не экономически, то политически). Проекты ТТП и ТАТИП стали попыткой обновления этих правил ради большего соответствия американским интересам.

ТТП являлось важным инструментом азиатской политики администрации Обамы. С одной стороны, оно удовлетворяло существующий в регионе спрос на институты, с другой – упрочило архитектуру противостояния растущей мощи Китая. Примечательно, что в первые годы этот проект представляли как открытый формат вовлечения и мягкого навязывания Пекину новых правил игры, но с ростом американо-китайской напряженности риторика приобретала все более антикитайский тон. С осени 2015 г. в ряде публичных заявлений и прежде всего в знаменитой майской статье в The Washington Post Обама открыто указывал, что ТТП призвано не допустить, чтобы правила международной торговли писались в Пекине (и вообще где-либо кроме Вашингтона).

Однако успехи в плане практической реализации этой политики оказались невелики. Администрация Обамы добилась подписания (но не ратификации) ТТП, так и не сумев должным образом «продать» соглашение на внутриполитическом рынке – итоговый текст, по мнению многих критиков, был полон необязательных уступок. Переговоры же по ТАТИП, судя по регулярным утечкам и публичным заявлениям по обе стороны Атлантики, «забуксовали» еще в последний год президентства Обамы. Европейцы затягивали переговоры с покидающей Белый дом администрацией, ожидая прихода новой команды, которая обладала бы возможностью и политическими ресурсами обеспечить ратификацию документа.

Сторонники обоих проектов делали ставку на Хиллари Клинтон, которая стояла у истоков этих инициатив и являлась, по сути, консенсусным кандидатом от политического и бюрократического истеблишмента. Предполагалось, что, несмотря на ее критику условий соглашения по ТТП, после выборов проект вернется в повестку дня. Азиатские союзники США не скрывали расчета на то, что новая демократическая администрация, возможно после символических поправок, добьется ратификации ТТП, и выстраиваемый почти целое десятилетие мегапроект будет реализован.

Дональд Трамп грозит свести на нет усилия Соединенных Штатов последних лет по преобразованию международной системы торговли и уже вносит сумятицу в американскую политику в Азии, дезориентируя своими заявлениями и действиями и союзников, и конкурентов. Выход Вашингтона из большой и практически завершенной (и казавшейся совсем недавно почти неотвратимой) сделки напоминает не менее неожиданный отказ США от участия в Лиге Наций в 1919 г. и вызывает у наблюдателей – особенно в АТР – тревогу относительно возврата «единственной сверхдержавы» к изоляционизму, пусть и очевидно в более ограниченной по сравнению с первой половиной XX в. форме. Однако в условиях нарастающей внутриполитической борьбы отказ от ТТП носит скорее конъюнктурный, чем стратегический характер, а само решение может оказаться далеко не таким необратимым, каким его пытается представить пришедшая к власти администрация.

Истоки торгового эгоизма

Непредсказуемость внешней политики администрации Трампа, примером которой служит отказ от масштабного проекта предшественника, отражает общую неготовность принять новую роль внутриполитических изменений в международных отношениях. Консенсус американских и вообще западных элит по поводу роли и места США в мире, сохранявшийся четверть века, формировал жесткую преемственность внешнеполитического курса. Администрация Обамы развивала идею ТТП, выдвинутую командой ее республиканских предшественников, та же подхватила флаг развития институциональных инициатив в регионе из рук администрации Клинтона.

Сторонники ТТП питали надежды, что проект удастся сохранить как раз в силу преемственности внешнеполитических задач. Симптоматично сделанное во время саммита АТЭС шуточное предложение новозеландского премьер-министра Джона Ки переименовать ТТП в Трамп-Тихоокеанское партнерство. Очевидно, партнеры по проекту рассчитывали на гибкость новой администрации. Дальнейший ход событий вызвал шок в стане сторонников проекта в Соединенных Штатах и других странах-участницах, хотя позиция Трампа была давно известна. Главной проблемой стало даже не разрушение масштабного проекта как таковое, сколько непонимание того, какой будет новая американская стратегия в Азии – отказ от ТТП демонстративно подчеркнул отход от прежней политики без ясного указания, что ее заменит. Ни сам Трамп, ни его советники пока не сформулировали внятной программы действий, за исключением общей критики предшественников и нескольких неожиданных антикитайских ходов – что дает представление скорее об эмоциональном фоне, чем о содержании возможных действий Вашингтона в АТР. Экспертное сообщество дезориентировано, оно склонно приписывать экстравагантные шаги неопытности и импульсивности Трампа, помноженной на его уязвимость, а значит повышенную чувствительность к внутриполитической проблематике.

На первый взгляд отказ от ТТП выглядит случайным следствием внутриполитических обстоятельств. В условиях тиражируемых в прессе обвинений в популизме Трампу необходимо было быстро исполнить хотя бы одно крупное предвыборное обещание. В этом смысле выход из ТТП в качестве символического закрытия «гештальта» первых ста дней президентства тактически безупречен: даже при неважном начале администрации будет чем отчитаться перед избирателями, а технически отзыв подписи от нератифицированного соглашения занимает считанные часы. При принятии решения, видимо, учитывалось, что ни республиканцы, ни демократы никогда полностью не поддерживали соглашение. На этом фоне шаг Трампа едва ли мог встретить организованное сопротивление, как это произошло, например, в случае с базой Гуантанамо – неспособность закрыть ее закрепила за Обамой образ слабого и нерешительного лидера.

Однако комплексный взгляд на политическую и экономическую программу Трампа позволяет говорить о том, что свертывание ТТП имеет более глубокое обоснование. Трамп и его сторонники во многом сближаются c теми представителями политического мейнстрима (в том числе Обамой), которые считают, что дальнейшее развитие глобализации в нынешней форме будет вести к ослаблению позиций США. Но вместо дорогостоящих попыток «развернуть» процессы в нужном для Вашингтона направлении Трамп предлагает от них отгородиться.

Этот подход имеет системную внутреннюю поддержку, падая на благодатную почву традиционного изоляционизма «одноэтажной Америки», в особенности более патриархальных средних штатов, которые Трампа и избрали. В отличие от исторически ориентированных на торговлю и финансы штатов побережья (в массе своей, за исключением Юга и Флориды, проголосовавших за Клинтон), «внутренняя Америка» в гораздо меньшей степени является бенефициаром глобализации и в гораздо большей ощущает ее издержки. Призыв возвести стену на американо-мексиканской границе и отказ от масштабного многостороннего соглашения – части одной идеологической программы, которую можно свести к тезису «защитимся от глобализации». Отсюда не просто эмоциональные нападки на ТТП как частный случай, но системное неприятие глобальных и региональных многосторонних договоров как таковых: в ходе предвыборных дебатов Трамп критиковал и соглашение НАФТА, и малоэффективную, с его точки зрения, ВТО.

ТТП не вписывается в экономическую программу Трампа, вдохновленную «рейганомикой» и вобравшую в себя некоторые фобии средней Америки. «Трампономика», по-видимому, будет представлять собой синтез классических республиканских рецептов (снижение налоговой нагрузки на бизнес, дерегулирование, «маленькое правительство» при росте государственного долга и др.) в рейгановском варианте и ряда экстремальных по меркам сегодняшнего мейнстрима мер, которые Трамп позиционирует как свои личные новаторские инициативы. К последним относятся и обещания чрезвычайно жесткого протекционизма. В ходе предвыборной кампании Трамп успел пообещать значительный рост торговых тарифов, включая наиболее одиозные заявления о 35-процентной пошлине на товары из Мексики и 45-процентные – из Китая. Многие американцы видят в этом ностальгический блеск «Позолоченного века» – периода бурного экономического роста в Соединенных Штатах последней трети XIX – начала XX столетия, во многом строившегося на жесточайших протекционистских мерах. Тогда Республиканская партия тоже была оплотом протекционизма, недаром Трампа сравнивают с другим эксцентричным президентом – Теодором Рузвельтом.

На деле Трамп сильно ограничен в реализации обещанных им протекционистских мер. Внутри страны главным препятствием будет Конгресс, без согласования с которым глава исполнительной власти не может менять торговые тарифы более чем на 15%, и то в качестве формально временной меры. Извне на открытую протекционистскую политику будут оказывать давление нормы ВТО (выход из организации опять же невозможен без одобрения Конгресса). Вследствие этого предлагаемый Трампом протекционизм, вероятно, в значительной степени будет строиться на повышении нетарифных барьеров, точечных запретах (иногда, возможно, и в форме экономических санкций), налоговых и инвестиционных стимулах для переброски в США производств. ТТП, которое в немалой степени ориентировано как раз на регламентацию и смягчение нетарифных барьеров торговли и ограничение внерыночных стимулов для национальных производителей, в такую экономическую модель не просто не вписывалось, но напрямую ей противоречило. 

Предлагаемые Трампом протекционистские меры теоретически не противоречат решению тех прикладных задач, которые администрация Обамы объявила в качестве приоритетных при создании ТТП: стимулирование экспорта, создание новых рабочих мест, повышение конкурентоспособности американской экономики. Напротив, критики проекта из числа профессиональных экономистов, среди которых – нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц, справедливо указывают на крайне неравномерное распределение выгод: бенефициарами выступят главным образом крупные ТНК, а воздействие ТТП на американский рынок труда будет неоднозначным и, возможно, даже подстегнет, а не снизит безработицу. К этому следует добавить и негативное изменение структуры внешней торговли: при прогнозируемом увеличении экспорта соглашение будет стимулировать и дефицит торгового баланса Соединенных Штатов. Трамп, таким образом, позиционирует свое решение как отказ от сомнительного и дорогого инструмента стимулирования экономики в пользу простых и проверенных временем мер.

Не сработали в случае с ТТП и внутриполитические институциональные механизмы, призванные обеспечить преемственность курса. Формирование республиканского большинства в обеих палатах Конгресса в условиях непростых отношений Трампа с партийным истеблишментом не укрепило политическую конструкцию. С одной стороны, в вопросе внешней торговли (как и во многих других) позиции президента и республиканского мейнстрима кардинально расходятся: костяк «великой старой партии» продолжает тяготеть к фритрейдерству, и протекционистская риторика Трампа вызывает у значительной части республиканской элиты отторжение. В ходе президентской кампании 2012 г. республиканцы, представленные тогда традиционными правыми и правоцентристскими кандидатами, критиковали Обаму за недостаточно решительное отстаивание либерализации торговли, в том числе в АТР.

Однако даже у сторонников фритрейда отношение к ТТП остается неоднозначным. Республиканцы традиционно настороженно относятся к большим многосторонним соглашениям: за последние десятилетия все крупные глобальные и региональные торговые сделки, в которых США принимали участие – ГАТТ, ВТО, НАФТА – заключались при демократических администрациях (что не мешало, однако, значительной части республиканцев за них голосовать). Важным фактором остается и априорное неприятие консервативным крылом республиканцев обамовских инициатив как таковых, которое распространяется и на ТТП. Так, хотя в ходе кампании 2016 г. в поддержку проекта высказывался ряд республиканских кандидатов, включая Джеба Буша и Марко Рубио, в число критиков ТТП вошли такие влиятельные фигуры, как спикер нижней палаты Конгресса Пол Райан и один из видных активистов «движения чаепития» ультраправый сенатор Тед Круз. Опросы показывают раскол по вопросу о ТТП и среди республиканских избирателей: хотя большая часть республиканского электората ТТП не доверяет, число поддерживающих заключение сделки отстает всего на 5–6%.

Одержи победу более традиционный кандидат, эти противоречия вряд ли определили бы судьбу проекта: даже наиболее жесткие его противники из консервативного лагеря в основном критиковали сам документ, а не идею мегарегиональных сделок как таковую. В этом случае заявление об отказе от ТТП следовало бы интерпретировать скорее как попытку перезагрузить инициативу, в том числе с целью избавиться от политически нежелательной для части истеблишмента (в том числе и демократического) ассоциации проекта с относительно непопулярным Обамой. Трамп, однако, как представитель другого, во многом контрэлитного политического движения, по-видимому, намерен использовать меж- и внутрипартийные противоречия для подрыва и перекройки отдельных аспектов внутренней и внешней политики (в рамках, позволяющих ему сохранять рабочие отношения с традиционным истеблишментом). А отказ от ТТП является шагом (возможно, интуитивным) в сторону системной перестройки американского подхода к развитию глобального и тихоокеанского экономического порядка.

Открытым остается вопрос, насколько не имеющая прочной политической базы администрация Трампа в состоянии трансформировать набор интуитивных установок в осмысленный курс. Применительно к решению о выходе из ТТП это будет зависеть от двух факторов. Во-первых, насколько успешной и устойчивой окажется реализация экономической программы Трампа – неудачи побудят республиканский кабинет отказаться от основных заявленных принципов, что откроет дорогу заключению многосторонних мегасделок. Во-вторых, предложит ли новая администрация альтернативу политике последних десяти лет. И здесь новый кабинет находится в узком фарватере, определяемом объективными вызовами интересам США в регионе, что может вынудить американцев вернуться к идее мегарегионального соглашения.

Новая старая политика

Главной проблемой отказа от ТТП является то, что это решение вступает в противоречие с внешнеполитической программой Трампа, одним из главных пунктов которой является противостояние Китаю. Декларированное новой администрацией ужесточение подхода к Пекину означает необходимость его более активного сдерживания, которое трудно представить без экономической компоненты. Пока многие американские союзники в АТР впадают во все большую экономическую зависимость от Пекина, что объективно размывает американское лидерство в региональной системе альянсов.

Введение в действие ТТП способствовало бы ослаблению этой тенденции, укрепив институциональные и торгово-экономические связи между США и их союзниками и партнерами. Главным геоэкономическим следствием соглашения стало бы подстегивание американских инвестиций в страны – участницы проекта (прежде всего развивающиеся экспортно-ориентированные экономики) и соответствующий рост экспорта из этих стран в США. Принципиально, что конфигурация, сложившаяся к моменту подписания соглашения, не предполагала даже гипотетического (по крайней мере в ближайшие годы) участия Китая. Перестройка региональных производственных цепочек происходила бы, таким образом, в основном за счет Пекина, медленно ослабляя и американо-китайскую экономическую связку. Отказываясь от ТТП, Трамп отбрасывает инструмент, необходимый для проведения в жизнь им же предлагаемой политики.

Свертывание ТТП создает в АТР нормативный вакуум при высоком спросе на институты. Дефицит институтов по-прежнему считается одной из основных проблем, мешающих развитию и повышающих политические риски. В этой связи любые претензии на лидерство тесно связаны со способностью возглавлять и реализовывать институциональное строительство, формируя позитивную повестку для развития экономических связей. Отказавшись от ТТП и не предлагая ничего взамен, Вашингтон не только нанес колоссальный урон своей репутации, но и подрубил одну из опор собственной азиатской политики последних лет.

Пекин уже пытается воспользоваться ситуацией и заполнить образовавшийся вакуум своими проектами. В ходе саммита АТЭС в Перу КНР вновь энергично выступала с идеей создания общерегиональной ЗСТ на базе организации, минуя промежуточные блоковые форматы. На фоне общей неопределенности эти предложения были встречены прессой почти как сенсационные, хотя ничего нового в них нет – Китай продвигает эту инициативу с 2014 г., она же, в свою очередь, является чуть ли не зеркальным отражением американских предложений аж еще 2006 года.

Гораздо больший потенциал имеет Всеобъемлющее региональное экономическое партнерство (ВРЭП) – поддерживаемая Китаем альтернатива ТТП, которая создана в 2013 г. вокруг АСЕАН. Несмотря на видимое замедление переговорного процесса между участниками проекта, после свертывания ТТП ВРЭП остается единственным реально функционирующим многосторонним форматом переговоров для выработки новых правил региональной торговли.

На руку США пока играет то, что Китай ограничен в возможностях нормативной экспансии: низкое качество институтов самой китайской экономики, невысокая заинтересованность китайского бизнеса и государственных предприятий в повышении стандартов экономической деятельности и отсутствие опыта реализации больших международных институциональных проектов двигает Пекин к тому, чтобы в отношениях с соседями по-прежнему делать упор на финансовые вливания. Сформированные КНР международные институты – прежде всего Азиатский банк инфраструктурных инвестиций – выполняют роль институциональных зонтиков для наращивания инвестиций в нужном для Пекина направлении, а не генерируют новые правила. На то же ориентирован и ВРЭП – переговоры в рамках этого проекта в малой степени затрагивают нетарифное регулирование, фокусируясь на снижении тарифных ограничений и обеспечении институциональной среды для больших инфраструктурных проектов в Юго-Восточной Азии. Китайские проекты, таким образом, способны ослабить американские позиции в АТР, усилив замкнутость азиатской экономики на китайскую, но заполнить нормативно-институциональный вакуум в регионе и тем более на глобальном уровне они не способны.

У администрации Трампа остается пространство для маневра, позволяющее совместить внутриполитическую и экономическую повестку с региональными задачами. Трамп уже обозначил новую конфигурацию американской торговой политики в Азии: объявляя об отказе от ТТП, он упомянул возврат к практике двусторонних ЗСТ, где США могут иметь более сильную переговорную позицию и успешнее продавливать свои экономические требования. ТТП в этом случае может оказаться полезным как готовая база для переговоров – между Соединенными Штатами и одиннадцатью государствами региона уже существуют согласованные позиции по правилам торговли, которые могут стать основой для двустороннего «передоговаривания». При этом избирательная трансформация многостороннего соглашения в двусторонние форматы облегчается тем, что ТТП и так содержит чрезвычайно индивидуальные условия для большинства участников.

Обновление правил торговли на двустороннем уровне предпочтительно прежде всего благодаря гибкости: республиканской администрации будет проще совмещать двусторонние торговые соглашения с заявленным дрейфом в сторону протекционизма и жесткой защитой национальных интересов. По-видимому, администрация Трампа будет стремиться смещать формат таких соглашений в сторону обновления стандартов регулирования торговли, в меньшей степени способствуя ее либерализации, по крайней мере в сфере тарифных барьеров. Это существенно усложнит переговоры, особенно с Японией, договоренности с которой представляют для США наибольший экономический смысл. Вашингтон, вероятно, сможет воспользоваться и во многом им же порожденной растерянностью своих азиатских союзников – угроза остаться один на один с КНР будет подталкивать их к уступкам, в том числе экономическим.

В долгосрочной перспективе такой подход способен расширить правовую базу для перехода к более или менее унифицированной многосторонней сделке, которая вберет в себя двусторонние соглашения о ЗСТ (как это собиралось сделать и ТТП). Осуществить такой переход проще, если 11 оставшихся участников ТТП все же сформируют многостороннюю зону свободной торговли без американского участия. Такой сценарий развития инициативы, в которой ведущая роль будет принадлежать уже Японии, нельзя исключать.

Однако главная проблема заключается в том, что двусторонние ЗСТ, даже в случае успешного заключения их со всеми одиннадцатью партнерами по ТТП (что маловероятно), не создают унифицированных норм, предполагая индивидуальные условия для каждой пары. Таким образом, хотя расширение веера двусторонних ЗСТ (прежде всего – на Японию, вероятно – и на других американских союзников, не исключая не участвующие в проекте ТТП Филиппины) выполнит роль экономического сдерживания Китая, нерешенной останется главная задача долгосрочного развития АТР – формирование унифицированной институциональной среды региональной экономики. Более того, провал политики расширения пакета двусторонних соглашений (возможный, с учетом технической и политической сложности переговоров) и дальнейшее повышение регионального веса Китая, в том числе за счет развития и продвижения ВРЭП, может стимулировать Вашингтон смещать конкуренцию из экономико-институционального соревнования в военно-силовое, включая пересмотр отношений с Тайванем, о возможности которого Трамп уже успел заявить.

Есть вероятность, что Вашингтон вернется к идее многосторонней торговой сделки в новом политическом цикле – через 4–8 лет. Нельзя исключать такого поворота событий и при республиканской администрации – там могут вспомнить, например, об идее Митта Ромни о «Рейгановской зоне свободной торговли» (она выдвигалась во время кампании 2012 г.) – республиканской альтернативе ТТП, базирующейся на тех же принципах.

Для России сложившаяся ситуация создает как риски, связанные с повышением региональной неопределенности, так и возможности. Формальный провал ТТП и снижение институционального давления со стороны США на Россию и Китай не должны стать поводом для сокращения усилий по выстраиванию собственных проектов. Напротив, ожидаемый переход республиканской администрации к практике продвижения двусторонних ЗСТ способен стать даже более эффективной стратегией с точки зрения геоэкономической консолидации азиатских союзников вокруг Вашингтона, формируя более жесткие, хотя и не унифицированные экономико-институциональные связки на более выгодных для американцев условиях. Нельзя исключать, что через 4–8 лет следующая администрация использует базу двусторонних торгово-экономических соглашений в качестве основы нового многостороннего проекта.

Развитие больших инициатив, в том числе всеобъемлющего евразийского партнерства, ориентированного на сопряжение российского опыта экспорта технических норм и китайских экономических возможностей, представляется наилучшей стратегией. Такое партнерство может быть еще одним альтернативным форматом, генерирующим нормы международной торгово-экономической деятельности и способным удовлетворить региональный спрос на институты.