Анализ отдельных рынков, который проводит Аналитический центр «Эксперт», показывает, что, несмотря на кризис и даже скорее благодаря кризису, наша экономика очень сильно меняется структурно. В прошлом номере (см. «Эксперт» № 14) мы опубликовали обзор фармацевтической отрасли и ясно показали, что наша фармацевтика растет и импортозамещает, но не на пустом месте. Компании, которые занимались фармацевтикой в тяжелые времена, и федеральная программа их поддержки — только благодаря этим двум элементам мы сегодня существенно меньше зависим от импорта лекарств, чем пять-десять лет назад.

Агросектор — аналогичный пример. Антисанкции дали сельскому хозяйству колоссальный толчок к развитию, и мы зафиксировали стремительный рост сектора в прошлогоднем рейтинге агрокомпаний (см. «Эксперт» № 41 за 2015 год) Однако позже мы увидели и закредитованность сектора, и усиление позиций «крупняка» иногда в ущерб «середняку», и, безусловно, все мы понимаем: нет никаких гарантий, что рост сектора будет столь же энергичным и дальше. Что было базой уже состоявшегося роста агросектора страны? Какие факторы и действия будут способствовать тому, чтобы он интенсивно рост дальше? Можем ли мы еще больше увеличить свою долю на мировом рынке? Об этом мы беседуем с Еленой Скрынник, возглавлявшей профильное министерство в 2009–2012 годах.

«Только те компании, которые будет заниматься АПК тридцать-сорок лет, на каком-то пике через двадцать лет достигнут хорошей рентабельности», — считает Елена Скрынник

— Хотелось бы коснуться механизмов, которые приве ли аграрный сектор России в его нынешнее состояние. В то время, когда вы были министром сельского хозяйства, начались активные программы поддержки агросектора путем субсидирования процентных ставок. Почему было принято такое решение и насколько министерство тогда было довольно результатами?

— Эта программа стартовала раньше, в 2005 году, когда началось исполнение национального приоритетного проекта. И это была программа не Скрынник и не Гордеева. Это была президентская программа. Владимир Путин принял все предложения о поддержке аграриев, и одна из основных форм поддержки — это, конечно, субсидирование процентной ставки. Благодаря субсидированию мы имеем тот рост, который наблюдаем сейчас, в разы больше производим мяса, вывозим на экспорт 30 миллионов тонн зерновых. За десять лет мы полностью себя закрыли по многим направлениям доктрины продовольственной безопасности.

Одной из заслуг министерства было составление баланса объемов производства и потребления по основным продуктам — мясо, молоко, зерновые, картофель. Этот баланс мы оформили в доктрину продовольственной безопасности. Были определены необходимые объемы производства мяса птица, свинины, говядины, молока, зерновых, сахара, картофеля, растительного масла.

— То есть всего?

— Практически да. Все говорили о национальной безопасности, и я представила продовольственную безопасность как одну из частей национальной безопасности. В соответствии с этой доктриной мы разработали план импортозамещения и начали по нему работать. Субсидирование процентных ставок стало основным механизмом, который дал возможность развиваться по всем направлениям. Мы стали производить в 1,8 раза больше мяса птицы, примерно во столько же раз больше свинины, стабилизировали рынок молока. Были и другие мероприятия. Например, был ограничен ввоз сухого молока. И это настоящий бунт, когда мы определили нормальный для себя сезонный баланс с Белоруссией и они стали ввозить к нам сухое молоко только тогда, когда нам нужно, а не весной, для того чтобы снизить цену на сырое молоко.

Потом «ножки Буша» пресловутые. Наш рынок был заполнен бросовым мясом птицы, и птицефабрикам было нерентабельно производить качественное охлажденное мясо. Запретить ввоз американского мяса птицы было очень сложно.

Что еще было сделано? Целевая поддержка отдельных отраслей. Самые сложные позиции — молоко и говядина. Эти сегменты самые емкие с точки зрения необходимых инвестиций, и в них длиннее всего срок до получения положительных результатов. Поэтому в этих направлениях были приняты региональные программы. Например, Брянская область заявляет, что будет заниматься развитием производства мяса крупного рогатого скота. Она обращается в министерство, представляет свою программу, и мы ее софинансируем. После развала СССР у нас поголовье молочного скота все время сокращалось. Только в 2012 году оно стабилизировалось, и хотя сейчас тоже непростая ситуация, она все-таки не такая, какой могла быть по прогнозу.

И третье важное направление — социальное развитие села. Серьезные средства были выделены на газификацию и водоснабжение. Начинающим фермерам выдавали гранты от 1,5 до 20 миллионов рублей на приобретение скота, строительство и так далее. Это безвозвратные деньги. Они давали возможность развивать инфраструктуру в сельской местности и увеличивать класс фермеров. И если в 2009 году у нас были десятки тысяч фермеров, то сейчас их более 150 тысяч.

— Но несмотря на то, что агросектору помогали и субсидировали ставки, как я понимаю, до семи-восьми процентов годовых, реальную рентабельность аграрии смогли получить только после введения продовольственных санкций, что дало возможность резко повысить цены на продуты питания. Что это значит? Аграрный сектор очень капиталоемкий и даже таких субсидий не хватает для рентабельности?

— В хорошие времена, в 2010–2012 годах, кредиты стоили до четырех процентов. Что касается сложностей, да, агропромышленный комплекс — очень серьезная отрасль, связана с очень тяжелым трудом и необходимостью долгосрочного планирования. Сельское хозяйство должно развиваться не за пять лет, не за десять, а за двадцать-тридцать лет. При Организации Объединенных Наций есть подразделение, которое занимается анализом развития мирового продовольственного рынка, — Food and Agriculture Organization of the United Nations, FAO. Их прогнозы строятся до 2050 года, то есть на десятилетия вперед. Мы тоже не можем развиваться, не видя, что происходит вокруг. А видя это, нельзя не признать: все ведет к тому, что мы должны заниматься экспортом.

Но, возвращаясь к вашему вопросу, когда вы даете деньги и создаете программы поддержки сельского хозяйства, необходимо ориентироваться на горизонт в тридцать-сорок лет. И только те, кто будет заниматься АПК тридцать-сорок лет, на каком-то пике через двадцать лет достигнут хорошей рентабельности.

Что касается изменившейся конъюнктуры последних лет, то главное, на мой взгляд, что девальвация дала нам прекрасные возможности для того, чтобы заниматься экспортом.

— То есть внутренний рынок не является с экономической точки зрения столь значимым для современных крупных аграрных компаний?

— Российский рынок — самый главный и с политической, и с экономической точки зрения. По доктрине продовольственной безопасности и с позиций национальной безопасности главное — внутренний рынок, но драйвером развития АПК является экспорт. Почему так? Потому что наши условия дают нам возможность производить продукции больше, чем нужно для внутреннего потребления. По зерну мы уже производим больше. В прошлом году реализовали 30 миллионов тонн и, если смотреть на баланс потребления и производства, можем реализовать еще 10 миллионов тонн. Более того, если мы их не реализуем, то можем обрушить цены на внутреннем зерновом рынке.

— Но на фоне санкций и резкого расширения внутреннего рынка аграрии очень резко повысили цены на продукты питания…

— Во-первых, во многом это отражение роста цен на составляющие продуктов питания — ГСМ, электричество и прочее. Во-вторых, я всегда на стороне аграриев, потому что этот труд очень тяжелый. Если наши компании наконец-то получили возможность заработать, это хорошо. Но было время, когда цены на хлеб и молоко тоже сильно выросли и были приняты все меры, чтобы аграрии производили социальный хлеб и молоко, но хорошего качества. Молоко стали делать в полиэтиленовых пакетах, но качественно. Хлеб был и дорогой, и по десять-пятнадцать рублей. Мы все это отслеживали. С президентом ездили по регионам, проходили весь ритейл и проверяли, есть социальный хлеб или нет. Все держится на ручном управлении. На президиуме правительства каждую неделю мы отчитывались: что с ценами, что с посевной, с уборочной, с переработкой, дошли ли субсидии до получателей. Если бы так не работали, то сейчас вопросы импортозамещения легко не решались бы.

Прогрaммно-целевой метод

— В результате активного кредитования и субсидирования в течение десяти лет остро стоит вопрос о закредитованности агросектора. Есть представление, как будут работать с этими долгами: списывать, рефинансировать?

— На это трудно ответить. Все мечтают, чтобы их списали, и, возможно, это справедливо, но нужно смотреть, что у нас вообще с экономикой. Я уверена, что если будут возможности, то часть кредитов необходимо списать. В текущей ситуации такой возможности нет, но надо понимать: если предприятие значимо для региона и оно оказалось в тяжелом положении, то, чтобы улучшить его положение, надо доинвестировать в рамках региональной программы. В целом программа финансового оздоровления отрасли доказала свою эффективность. В ней приняли участие более 15 тысяч производителей. Другое направление — пролонгация краткосрочных кредитов на срок до трех лет.

Мы работали в ручном режиме. Выделяя субсидии совместно с регионом, контролировали: улучшили ли стадо, занялись ли племенным животноводством, приобрели ли перерабатывающее оборудование. У нас был реестр бюджетополучателей. Все, кто получал субсидии, были в списке, и контрольное управление отслеживало, как субсидии используются, что приобретается. Мы работали по программно-целевому методу. Регионы защищали свою программу: например, они займутся переработкой молочной продукции, будут выпускать такой-то йогурт, и для этого необходимо такое-то оборудование. Вместе с регионом принималось решение, регион и федерация выделяли субсидии, и дальше шло развитие.

У нас больше всех пресных источников воды, у нас нормальная земля, мы можем производить экологически чистую продукцию и именно в этом направлении быть на мировом рынке одними из первых

— Какие регионы были более заметны? У нас сложилось впечатление, что, не считая южного Краснодара, неожиданно сильно выстрелил Белгород. Это специфика Белгорода или что?

— В первую очередь это губернатор. У него системный подход, он не боялся привлекать инвесторов и поддерживал их из регионального бюджета. У него «Мираторг» начинал, у них крупнейшее производство свинины, крупнейшее предприятие по производству мяса птицы. Выстрелила Брянская область. Там тот же «Мираторг» плюс производство картофеля. Регион позволил нам закрыть производство картофеля по доктрине продовольственной безопасности, хотя до этого ввозили и из Турции, и откуда угодно. Ленинградская область очень серьезно продвинулась в производстве молока, яйца, Воронежская — в производстве сахара. Благодаря им в 2012 году мы полностью закрыли потребность в сахаре. До этого мы ввозили очень много тростникового сахара, а за счет плавающих пошлин и инвестиций в производство и переработку мы существенно снизили объемы ввоза тростникового сахара и стали делать собственный из своей свеклы.

— Функционально как это все происходило — вы искали предприятия или они вам письма писали, просили субсидии?

— В 2009 году мы с регионами подписали соглашения о предоставлении субсидий. Мы сделали паспорт региона, по нему видно, какие объемы субсидий они получают, по каким направлениям идут, плюс уже упомянутый, реестр бюджетополучателей. Потом губернатор или его заместитель приезжают и защищают свой проект, он входит в паспорт региона. Там прописано, сколько они произведут дополнительно мяса, молока, зерна и так далее. Такая тщательность была связана с тем, что, когда мы разработали доктрину продовольственной безопасности, стало понятно, что нужно буквально каждый день точно знать, на сколько мы нарастили производство мяса и молока. Далее в рамках этой программы регион берет на себя обязательство вложить, допустим, 200 миллионов в птицефабрику и увеличить производство на вполне определенную цифру. Мы поддерживаем их тоже на 200 миллионов рублей. Программы обычно были трех-пятилетние. Отчитывались по ним ежеквартально. Только так.

— Фактически это был план?

— Да, мы вспомнили, что в СССР был эффективный программно-целевой метод. Только он дает эффект.

— А в экстремальных ситуациях?

— В 2010–2011 годах были засухи. Сорок семь регионов провалилось, все выгорело. Они пришли, спрашивают: что будем делать? Распределили корма из фонда, зерно им дали, ГСМ — минус 30 процентов от рынка, минеральные удобрения по ценам января, пролонгировали кредиты, выделили дополнительные субсидии на корма и сохранение поголовья КРС. Справились.

Экспортный потенциал

— Сегодня нашей агропродукции на экспорт продается на 20 миллиардов долларов. Можем мы продавать больше? Да. Но для этого мы должны выстроить долгосрочный план развития аграрного рынка.

У нас больше всех пресных источников воды, у нас нормальная земля, мы можем производить экологически чистую продукцию и именно в этом направлении быть на мировом рынке одними из первых. Китай нам здесь не конкурент. Он производит дешевые товары. Ни у кого нет такой экологии, такого количества земли и воды. Поэтому нужен стратегический план развития агропромышленного комплекса до 2050 года.

Важный момент. Пятьдесят лет назад голодающих в мире было 50 процентов населения. Сейчас 12 процентов, зато очень много проблем с ожирением, а это следствие неправильного питания. Мы же можем произвести очень много правильного питания. Надо осознать, что если раньше у нас на первом месте были энергоносители, то теперь на первом месте будут продукты питания. За российским АПК огромное будущее, и его развитие необходимо выстроить на долгосрочную перспективу. Это очень важно понять.

— Cкажут: хорошо, мы делаем теперь программу развития до 2050 года. Что кроме этих слов там должно быть заложено?

— В этой программе необходимо соотнести наши возможности с мировым трендом развития всех мировых продовольственных рынков — молочной продукции, зерновой, мясной и так далее. Нам нужно видеть, как двигаются все рынки, в каком состоянии находятся, где у нас есть ниша. Ниша понятна: экологически чистая продукция. Нужно быстро начинать двигаться, чтобы производить и предлагать свою продукцию. Например, 15 процентов мирового рынка пшеницы мы закрываем, но у нас есть возможность закрывать до 30 процентов. Можем производить на Дальнем Востоке сою и стать одним из ключевых ее поставщиков в Китай. Яйцо. Финляндия яйцо закупает в Европе, но почему бы Ленинградской области не подумать о том, чтобы увеличить объемы производства и продавать яйцо в Финляндию?

Очень важный момент. По балансу производства и потребления мы закрылись, а как дальше развиваться? Чтобы зарабатывать средства для страны на мировых рынках, мы должны учитывать мировые тренды и прогнозировать на такой же горизонт, как они, до 2050 года. Нужна четкая, понятная работа. А сейчас инвестиции в АПК снижаются.

— Извне кажется, что они дико растут.

— Сектор растет за счет вложений, которые были раньше. Но если этот тренд вложений не поддержать, будет снижение.

— Вроде сейчас везде повсеместно инвестируют в сельское хозяйство, в теплицы.

— Скорее все планируют инвестиции. Необходимо поддержка со стороны государства по всем направлениям. Но когда по факту средства не выделяются, естественно, инвестиции прекращаются.

По динамике инвестиций картина такая. По РФ в 2013 году 517 миллиардов инвестиций, в 2014-м — 510, а в 2015-м — 320.

— То есть был цикл подъема инвестиций, теперь эти деньги отрабатываются на хорошей внутренней конъюнктуре, но вы хотите сказать, что если сделать паузу на год-два, то это отразится в будущем?

— Я уверена в этом. Рынок АПК требует постоянной модернизации. Земля должна постоянно обрабатываться и даже с плюсом обрабатываться, минеральные удобрения должны быть качественные, обработка земли качественная. И вдруг мы начинаем часть земли не обрабатывать, у нас было 500 миллиардов, а стало 300 — на 200 миллиардов объем не обрабатывается. И так по всем направлениям АПК.

— Деньги ограничены. Есть какие-то приоритетные направления с точки зрения мировых трендов?

— Приоритет для нас — зерновой рынок. Причем мы должны выступать не просто с экспортом зерна, мы должны поставлять все переработанное. Например, Турция закупает у нас пять миллионов тонн зерна, делает муку и реализует ее с 20-процентной добавленной стоимостью. Мы должны оставлять эти средства у себя, заниматься переработкой.

— А почему не строят перерабатывающие заводы? Зерновые компании достаточно богаты, могут привлекать деньги.

— Этим надо заниматься, должен быть план.

— Заставлять?

— Не обязательно. Нужна программа развития логистического рынка, развития перерабатывающей промышленности. Министерство должно быть не только сельского хозяйства, но и перерабатывающей промышленности. Необходимо заниматься переработкой, в этом очень большой плюс для экономики России и для граждан.

Как мы делали доктрину продовольственной безопасности? Первый принцип — баланс производства и потребления. Второй — регионализация. Берешь карту России, понимаешь, где что есть, накладываешь один рынок, второй, третий, смотришь, что у них с возможностью закрыть потребление. Сначала закрывается потребление по всем близлежащим регионам. Потом видим, что они наращивают объемы производства. Возникает вопрос: что дальше? Не могут же они погибнуть, они будут дальше работать, они должны быть конкурентоспособными, куда и как они будут везти свою продукцию? Разработали программу развития логистических центров, потом перерабатывающей промышленности. Нужно крупномасштабно смотреть на вещи и вписывать себя в мировой тренд, каким бы он ни был. Сейчас у нас сложная позиция в связи с тем, что закрыты рынки, но, несмотря на это, нужно четко понимать, что мы должны быть одними из лидеров на мировом рынке, необходимо создавать национальные компании-чемпионы.

— А нас там ждут?

— Работать над этим надо. Необходимы приоритеты. Конечно, страны СНГ, Египет, Дальний Восток. В Берлине всегда проводили «Зеленую неделю», предлагали свою продукцию. Эффект был, контракты заключались. Понятно, что мы сейчас все выстраиваем до 2018 года, но должны быть люди, которые думают дальше.

— Мы пытались написать заметку по поводу новости о создании Российским экспортным центром совместно с китайской логистической компанией площадки для торговли нашими продуктами питания в Китае. Информации ноль. Спрашивали у компаний, интересно ли им поучаствовать в таком проекте — сахар, зерно, молочники или мясники, и они сказали: «Не интересен Китай». Это же проблема, все понимают, что нам надо продавать что-то в Китай, но никто не понимает, как начать организовывать этот процесс, чтобы он был масштабным.

— Это проблема, а их рынок огромный. Все можно сделать только руками. Ко мне в Минсельхоз приезжал губернатор Алтайского края, говорил: сыр есть, а ритейл не берет. Обсуждаем вопрос с ритейлом. Решаем. Для того чтобы продвинуть фермерские продукты, тоже много работали с сетевой розницей. Поставлена задача для ритейла: нужно сделать так, чтобы наши фермеры могли у вас реализовывать продукцию. Есть проблемы: фермеры объемы не те поставляют, качество не то, упаковка не та. Но в конечном итоге фермерские прилавки есть везде.

Или когда мы отказывались от «ножек Буша». Было непросто, но необходимо было защитить наш птицепром и гарантировать потребителю качественный продукт. На миллиард долларов в год продавали «ножек Буша» в Россию — это огромные деньги. Сейчас проблема решена: Россия производит качественное мясо птицы, полностью обеспечивая потребности. И это решение было принято лично Путиным.

— Нет ли сейчас опасности, что крупные компании на фоне санкций подомнут под себя весь средний фермерский бизнес и возникнет цела группа неповоротливых монополистов?

— Если такие ситуации видны на региональных уровнях, то нужно контролировать и договариваться. Федерация поддерживала всех. То есть страна инвестировала деньги и в средний бизнес, и в мелкий, и в крупный. Поэтому у федерации есть основания настаивать на том, чтобы сейчас уже получивший субсидии крупный бизнес не подавлял средний. Если ты и ты получаешь — объединяйтесь, на взаимовыгодных условиях договаривайтесь.

Но в принципе опасности монополии нет. Никто объективно не сможет быть монополистом. Во всех странах мира на продовольственном рынке никогда не бывает монополии. А региональные коллизии говорят о том, что не хватает управления. Правительство должно сказать: мы здесь вкладывали пятнадцать лет, и что, теперь это все сворачивать? Хотите двигаться дальше — двигайтесь, выбирайте районы, где никого нет, займитесь диверсификацией

— Еще вопрос по поводу экологически чистых продуктов, продуктов молочного питания и так далее. Неужели этот рынок с точки экспорта легко занять? Кажется, что тот же «Данон» — крупная компания, а мы несопоставимы.

— Мы должны ориентироваться на Китай и восточные страны.

— «Данон», грубо говоря, до Китая не довезет?

— Он может, конечно, довезти, но вопрос качества продукции и количества. Все нужно смотреть в разрезе мирового экспорта. Вскрыть баланс и посмотреть, где и кто ввозит в тот же Китай. На Дальнем Востоке отличные возможности для молочного скотоводства и мясного направления. Если эту позицию усилить и подписать долгосрочные отношения с реализацией молочной продукции в Китай, то можно двигаться. Регламент такой: смотрим, где они закупают, как они закупают и у кого. Примерно прикидываем, что мы можем заместить, — кормовой базы достаточно на Дальнем Востоке. Понимаем, что делаем с человеческими ресурсами, укрепляем и начинаем наращивать объемы производства. Одни и те же принципы — регионализация, ручное управление, фонды поддержки, выбрать форму: или это региональные экономические программы, или только субсидированные процентные ставки, надо с регионом идти или с инвестором. Вот это все требует серьезного подхода. Я очень хочу, чтобы мы сегодня осознали важность стратегического планирования и его реализации. Все, что я хочу донести: у России колоссальные возможности быть на первых позициях по экспорту сельскохозяйственной продукции, но это нужно срочно выстраивать.